Текст книги "Испытание любви. Случай в Гаване"

Автор книги: Томас Майн Рид

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

Томас Майн Рид
Испытание любви: Случай в Гаване.

В прекрасном Гаванском заливе стоит на якоре шлюп; сходство с клиппером, четкий рангоут, стройная оснастка свидетельствуют, что это частная яхта; в то же время паруса, хотя и свернутые, говорят об английской принадлежности судна. В расправленном состоянии они соединяются только с гафелем; будь корабль американским, паруса крепились бы не только к гафелю, но и к гику. Это английская яхта – «Снежинка», порт Коус, остров Уайт.

Белые полированные палубы, начищенный нактоуз и аккуратно свернутые тросы свидетельствуют, что хозяин яхты – подлинный моряк; а обстановка кают говорит об утонченном вкусе, элегантности и богатстве.

Если бы мы заглянули в каюту в то время, к которому относится наш рассказ, то увидели бы в ней двух джентльменов разного возраста. Младшему около тридцати, это высокий красивый молодой человек с военной выправкой и аристократическими чертами лица; кожа его, от природы смуглая, еще больше потемнела от пребывания на солнце и морском воздухе. Будучи военным, он служил в Индии и в других тропических странах, а на этой самой яхте проделал не одно плавание. Он владелец яхты, и зовут его сэр Чарлз Торнтон.

Второй джентльмен по крайней мере на десять лет старше; у него сильная фигура и спокойный, склонный к юмору характер; наружность его выдает возраст, а также роль ментора, которую он и исполняет в данный момент. Это майор Лоуренс, в прошлом сослуживец сэра Чарлза, вышедший в отставку; на борту яхты он гость и спутник ее владельца.

«Снежинка» уже три месяца стоит в Гаванской бухте, и все это время баронет и его друг живут на борту. Сэр Чарлз как истинный яхтсмен не любит жить в отелях и всегда остается на своем корабле. Если не считать экипажа и парусного мастера, на борту больше никого нет; яхта стоит уже гораздо дольше, чем первоначально намечалось; причина задержки – в женщине, в которую баронет безвозвратно влюбился.

Отплытие «Снежинки» задержала мисс Изабель Мейсон, единственная дочь англичанина, гаванского купца, недавно скончавшегося; мать ее – прирожденная кубинка. Вдова приняла сэра Чарлза у себя в доме как соотечественника покойного мужа; сверкающие глаза Изабель нанесли непоправимый ущерб его сердцу. Ущерб, впрочем, был взаимным; красивый яхтсмен произвел не менее благоприятное впечатление на красавицу полуиспанку, и они уже обручены.

Именно о ней и говорят джентльмены. Сэр Чарлз доверился майору, надеясь получить от него совет.

– Вы считаете, что завоевали ее сердце! – говорит старший офицер. – Вы в этом уверены, Чарли?

– Да, насколько мужчина может быть в этом уверен. Я знаю, Лоуренс, вы скептически относитесь к женской любви. Но будь вы на моем месте, когда прекрасная девушка положила руку мне на плечо, посмотрела прямо в глаза и призналась, что любит меня...

– Она в этом призналась?

– Так, что невозможно усомниться в ее искренности. Я скорее поверю, что лжет ангел, чем Изабель Мейсон.

– В таком случае я думаю, «Снежника» простоит здесь на якоре еще месяца два – или шесть?

– Ни одного – ни одной недели!

– Ни одной недели! Совсем немного времени для церемонии.

– Какой церемонии?

– Брачной! Вы ведь намерены жениться?

– Конечно. Но перед этим совершу кругосветное плавание – в течение года. Это самое меньшее. А потом вернусь сюда и сделаю Изабель своей женой.

Секунду или две майор сидит в задумчивости. У него просят совета, дело серьезное, и он не может отвечать легкомысленно.

– Сэр Чарлз Торнтон, – наконец серьезно говорит он, – вы просите у меня совета. Дело слишком деликатное, чтобы давать советы; но поскольку уж вы обратились ко мне, позвольте спросить: а вы не считаете опасным оставить девушку так надолго? Не забывайте, Изабель Мейсон – совсем молодая девушка; к тому же она наполовину испанка, выросла здесь, в Гаване; а тут некоторые обычаи и привычки не совсем соответствуют английскому идеалу.

– Тем больше оснований проверить ее. По правде говоря, именно по этой причине я решил отсутствовать – по крайней мере год. – Сэр Чарлз встает и начинает расхаживать по каюте. Говорит он совершенно искренне. – Но я не боюсь: она меня любит и будет мне верна до самого моего возвращения.

– Значит вы в ней уверены? Тогда к чему рисковать?

– Что касается опасности, на которую вы намекаете, то я ее не боюсь. Если что-то произойдет, пусть произойдет до брака, а не после.

– Верно, верно, – соглашается его друг.

– Если бы я считал, что девушка, которая призналась мне в любви и пообещала быть моей, могла бы передумать, подумать о ком-то другом, я бы...

– Что вы бы сделали? – прерывает его майор.

– Могу вам сказать только, что я не сделал бы – не сделал бы ее своей женой. Вы смеетесь, Лоуренс; я так и знал. Ваши представления о браке отличаются от моих: не зря вы решили на всю жизнь остаться холостяком. Для меня брак – это священный союз, и я считаю, что в брак можно вступать только раз в жизни. Я отдал сердце Изабель Мейсон, и если бы она сейчас умерла или была бы для меня утрачена, а никогда не посватался бы к другой. Я хочу убедиться, что она так же любит меня; даже если она будет считать меня мертвым, останется мне верна и никогда никому не даст согласия на брак.

– Довольно необычно – привязать к себе так женщину.

– Я низко оценил бы женщину, не способную на это.

– Ну что ж, – со смехом отвечает майор. – Мне кажется, это довольно трудно проверить. Если вы даже предъявите такое условие мисс Мейсон, как вы проверите, соблюдает ли она его; я предполагаю при этом, что вы умрете, исчезнете из мира.

– Ага! У меня есть план, с помощью которого я сумею проверить ее постоянство. В должно время я его обсужу с вами, Лоуренс. Мне понадобится ваша помощь в его осуществлении, и думаю, что могу на вас рассчитывать.

– Конечно, можете.

– Спасибо, спасибо! Я знал, что могу на вас положиться. Начнем операцию и сделаем первый шаг для проверки моей возлюбленной. Я сегодня увижусь с ней в последний раз, а в следующий...

– Когда будет следующий?

– Только когда я буду знать, что она выдержала испытание. Поэтому, майор, если у вас есть какие-то дела в Гаване, уладьте их сегодня. Завтра «Снежинка» отплывает.

* * *

Сала, или гостиная в испано-американском стиле, с крашеным и натертым полом, с окнами, открывающимися на веранду, с китайскими циновками вместе ковров – так прохладней, с дорогой элегантной мебелью, изготовленной из различных редких сортов древесины, с несколькими картинами в позолоченных рамах на стенах, и среди них – изображением святой девы, Мадонны, с ореолом вокруг головы, с распятием, прижатым к груди, – работы старого испанского мастера. Это гостиная в доме миссис Мейсон – в Гаване она известна как сеньора Мейсон, – расположенная в самом фешенебельном пригороде столицы Кубы. Картина с изображением девы Марии и другие признаки католической религии, которые заметны в помещении, показывают, что вдова английского купца, который был протестантом, все еще придерживается религии своих предков или вернулась к ней. Будучи кубинской креолкой, она, конечно, родилась католичкой и выросла в этой вере.

Недавно миновал полдень, и жаркое тропическое солнце, которому мешают прорваться спущенные жалюзи, освещает помещение неярким приглушенным сиянием. Однако света достаточно, чтобы разглядеть двоих: одна из присутствующих очень красивая девушка с явно испанскими чертами лица, но с кожей слишком светлой, чтобы быть чисто андалузской крови. Короче, она наполовину англичанка. Это Изабель Мейсон. Второй человек, находящийся в гостиной, сэр Чарлз Торнтон.

Они сидят рядом – она на диване, он на стуле поблизости – и заняты разговором, который ведут уже некоторое время. Судя по оживленным возбужденным лицам, разговор очень интересует их обоих. Но вот он приблизился к критической точке; баронет ближе придвигает стул, наклоняется и берет руку девушки, затем одевает ей на палец кольцо – знак обручения– и в то же время вопросительным тоном произносит:

– Вы обещаете быть мне верной? Обещаете, Изабель?

На это слова, произнесенные страстным лихорадочным тоном, следует столь же страстный ответ:

– Обещать? Но почему вы об этом спрашиваете? К чему вам обещания? Если вы во мне сомневаетесь, я готова поклясться.

– Я не сомневаюсь в вас, Изабель. Как я могу сомневаться, когда вы смотрите на меня с такой искренностью и любовью?

– Но зачем вам уплывать? И на такое долгое время? Больше года, вы говорите! О Чарлз! Если с вами что-то случится, какое-нибудь несчастье, это убьет меня.

– А меня убьет, если я вернусь и узнаю, что вы неверны.

– Опять сомнения! Чарлз, дорогой Чарлз, как вы можете? Почему вы так говорите? Неверной вам – никогда! В таком случае я не отпущу вас с простым обещанием! Вы получите мою клятву – мой обет. Клянусь!

С этими словами она встает с дивана и поворачивается лицом к изображению святой девы на стене. Опустившись на колени и перекрестившись, она одну руку прижимает к сердцу, другую протягивает к Мадонне и говорит:

– Матерь Божья! Будь свидетельницей моего обета! Если любовь, которую я испытываю к Чарлзу Торнтону, не будет принадлежать ему всю жизнь – после моей смерти не прижимай меня к своей святой груди!

Баронет наклоняется, обнимает девушку и поднимает ее; прижав ее к сердцу, осыпает ее губы дождем благодарных поцелуев.

Выпустив ее, он некоторое время стоит молча, почти жалея о своем замысле. Это может быть поспешно, неблагоразумно, даже опасно, как говорит майор. Однако вскоре решимость возвращается к нему; отбросив колебания, он в последний раз целует девушку и говорит:

– Адиос, моя возлюбленная Изабель! Бог поможет тебе сдержать твою клятву! – И с этими словами торопливо уходит.

– Мадре де Диос (Матерь Божья)! –шепчет девушка на языке матери. – Почему он меня покидает так надолго? Ай де ми (Горе мне)!

Слова ее закончиваются долгим вздохом, она снова поворачивается к картине, встает на колени и принимается молиться за его благополучное возвращение.

* * *

Яхта плывет по Нью-Йоркскому заливу мимо Стейтен Айленда, направляясь в гавань. Это «Снежинка» из Гаваны, благополучно прибывшая после недельного плавания. День отличный, и владелец яхты вместе со своим другом майором Лоуренсом сидит на юте. Сидят они на стульях, принесенных из капитанского салона, держат в руках стаканы с вином, а в зубах – сигары и наслаждаются великолепным видом, который предлагает Нью-Йоркский залив приплывающим и уплывающим.

– Если ветер продержится, – замечает баронет, – мы еще сможем выбраться в город и пообедать у Дельмонако.

Замечание показывает, что сэр Чарлз знаком со столицей западного мира; это на самом деле так: перед плаванием на Кубу он провел здесь несколько недель и много раз обедал в знаменитом ресторане Дельмонако.

– Сколько времени вы намерены провести в Нью-Йорке? – спрашивает майор.

– Думаю, хватит пары дней.

– Пары дней! Стоило ли ради этого плыть сюда? Вы не шутите, Чарли?

– Нисколько, я говорю серьезно. Не собираюсь оставаться в великом Готеме (Одно из прозвищ Нью-Йорка. – Прим. перев.) ни на час дольше, чем необходимо. Для моей цели может хватить и одного дня или даже меньше, если удастся найти нужного человека, не затратив много времени.

– О ком вы говорите?

– О том типе, с которым мы здесь познакомились. Он пишет в газеты.

– А! Райан, репортер – из «Уорлд» или «Геральд», не помню точно. Найти его нетрудно – когда он трезв. Он будет в том же баре, в котором мы его впервые увидели. Говорят, он там всегда пьет. Но зачем он вам, Чарли? Вам нужна газетная заметка?

– Именно.

– И вы не намерены оставаться дольше двух дней?

– Даже меньше, если удастся. Конечно, если вы не возражаете, майор.

– О! Мне все равно. С меня хватило нью-йоркской жизни в первый раз. Но вы – вам здесь нравилось. Помните, я с трудом уговорил вас уплыть.

– Ах! С тех пор многое изменилось.

– Да, понимаю. Девушки янки вас больше не привлекают. Вам больше нравятся красавицы креолки с Кубы – и особенно одна из них, прозванная «красавицей Гаваны».

– Послушайте, майор. Не нужно больше шутить. Я не в настроении, как вы могли заметить. Дело, которое привело нас в Нью-Йорк, слишком серьезно для шуток. И оно не позволяет мне показываться на улицах и в общественных местах. Когда я говорил об обеде у Дельмонако, то имел в виду отдельный кабинет. Там будем только мы с вами и этот Райан. Все остальное время мы будем инкогнито; вы ведь заметили, что я даже убрал название «Снежинка» с борта яхты: теперь она называется «Изабель».

– Но зачем все это, Чарли? Могу я узнать?

– Да, майор, можете и должны. Я вам объясню. Дело в том, что ИзабельМейсон должна считать меня мертвым.

— Ага! Теперь понимаю. Для этого вам нужен газетный репортер. Так вы собираетесь испытать ее?

– Совершенно верно. Я все продумал. В Нью-Йорке издается газета на испанском языке, хорошее иллюстрированное издание. Называется «Ла Иллюстрасьон». Она распространяется во всех испано-американских республиках и особенно популярна на Кубе. Я видел ее в доме миссис Мейсон и знаю, что она эту газету выписывает. Райан должен напечатать заметку в этой газете, сколько бы это ни стоило.

– Он, конечно, сможет это сделать – легко и недорого. Нью-йоркская газета – как раз то, что нужно, для распространения такой «затонувшей утки», как здесь говорят.

– Затонувшая утка! Очень подходящее название для заметки, которую я собираюсь спустить на воду: она действительно имеет отношение к потоплению. Ха-ха!

– Понимаю вас, Чарли. Но дело может оказаться совсем не смешным. Я прошу вас еще раз подумать, прежде чем печатать сообщение. Я еще раз предупреждаю, что вы задумали опасное дело.

– А я еще раз говорю вам, майор, что намерен – нет, принял твердое решение – рискнуть опасностью, на которую вы намекаете. Лучше это, чем то, что возникает в моем воображении. То, о чем я говорю, должно быть сделано любой ценой.

В тот же вечер все было сделано – у Дельмонако; именно там сэр Чарлз Торнтон и его друг майор Лоуренс встретились с газетным репортером; там репортер получил небольшой текст, который за плату пообещал напечатать в «Ла Иллюстрасьон».

На следующий день заметка появилась в газете – газета еженедельная, но как раз был день ее выхода. А еще через день почтовый пароход, отправляющийся в вест-Индию, увез множесто экземпляров; и на одном было написано «Сеньора Мейсон, Гавана, Куба».

Выходя из Нью-Йоркского залива, пароход обогнал яхту, которая тоже направлялась в океан. Это была бывшая «Снежинка», теперь «Изабель». Никто, кроме Райана, не знал, что ее владелец побывал в Нью-Йорке.

* * *

Мы возвращаемся на Кубу, в дом сеньоры Мейсон, и, заглянув в гостиную, снова видим дону Изабель – домашние называют ее «ла нинья». Прошло примерно три недели с необычной сцены ее расставания с возлюбленным, и с тех пор у нее не было от него никаких сообщений и никаких известий о нем. Ее это не очень тревожит: расставаясь, он говорил, что не знает точно, когда сможет ей написать. Он собирался совершить кругосветное плавание, пересечь все океаны, Заходить во множество портов и увидеть мир, насколько это может сделать богатый владелец яхты, – короче говоря, продолжительность и направление путешествия совершенно неизвестны. Но со временем он вернется. Она это знает; и хотя его отсутствие ее сердит, она утешает себя мыслью, что через какое-то время он снова будет с ней. Сидя в гостиной, в которой видела его в последний раз, девушка не сомневается в нем и ни в чем не подозревает. Она думает только о часах, проведенных с ним, – сейчас эти часы кажутся краткими мгновениями. Разве это не благословенные мгновения? Ежедневно с его отплытия она одна приходит в эту комнату и, встав на колени перед изображением Мадонны, молится за него – мужчину, завоевавшего ее сердце. Вот и сегодня, спустя три недели после «Адиос!», она снова стоит на коленях и произносит:

– Святая дева! Взгляни с небес и услышь молитву твоей служанки. Матерь Божья! Я знаю, ты слышишь даже самых ничтожных просителей. Если грешно обращаться к тебе с земными мыслями, чистая дева, прости меня! Я всего лишь мирская девушка. Но ты, знающая все желания, все стремления человеческого сердца, все самые тайные склонности, знаешь, какая чистая моя любовь к нему. Руководи его шагами, защити от несчастий, направляй его странствия так, чтобы он вернулся ко мне невредимым телесно и не изменившимся духовно, с тем же самым сердцем. Иначе мое сердце перестанет биться. О мать Христа! Услышь мольбу твоей ничтожной служанки, которая всегда будет молиться за твою честь и славу. Аминь!

Так ежедневно молится Изабель Мейсон, воспитанная в монастырской школе и привыкшая к строгой дисциплине. В вере она так же предана, как и в любви.

Она встает с колен и смотрит на кольцо на пальце – кольцо, которое подарил ей жених. Девушка смотрит на него с удовольствием и гордостью; ей приятно думать, что однажды она станет женой такого красивого и благородного мужчины. И прославленного: вдобавок к титулу и древнему роду сэр Чарлз Торнтон прославился на военной службе и был героем не одного доблестного сражения. Она слышала об этом; возможно, эта репутация отчасти и благоприятствовала тому, что она его полюбила. К тому же она знает, что английский баронет богат. Впрочем, это ее мало интересует. Она сама единственный ребенок и наследница всего состояния отца. Многие домовладельцы в Гаване и хозяева плантаций по всему острову платят миссис Мейсон арендную плату. И все это после смерти матери будет принадлежать ей.

Но она думает не об этом, глядя на кольцо на пальце; только о долгом ожидании, на которое обрек ее жених; она думает, зачем он так сделал, но даже не догадывается, что это проверка ее верности. Тем не менее ей грустно, и грусть эта слегка окрашена раздражением. Он мог бы по крайней мере указать ей причину.

Так рассуждая, она слышит звон колокольчика входной двери: кто-то просит впустить его. Это оказывается почтальон с письмами и газетами; впрочем, все адресованы ее матери. Девушка знает, что одна газета, отличающаяся большим размером, с нью-йоркским штемпелем, «Ла Иллюстрасьон» – любимое чтение кубинских леди, потому что сообщает им последние моды; в газете, помимо чертежей и рисунков туалетов, можно найти прекрасные иллюстрированные любовные истории. Разорвав конверт, Изабель садится на диван – тот самый, на котором сидела, слушая прощальные слова своего любимого, – и начинает разглядывать картинки, разрезая страницы перламутровым ножом. Но вот ее взгляд падает на небольшую заметку. В заметке говорится:

«Только что прибывшая в Нью-Йорк шхуна из Саванны сообщает, что английская яхта, принадлежавшая сэру Чарлзу Торнтону, попала в бурю у мыса Гаттерас и затонула со всем экипажем; наряду с остальными погиб и ее благородный владелец. Хотя торговый корабль попытался отправить на помощь лодки, это оказалось невозможно из-за шторма. Ни одного человека с яхты не удалось спасти».

Когда Изабель Мейсон дочитала заметку, газета выскользнула у нее из руки; девушка побледнела, болезненно вскрикнула и без чувств опустилась на пол.

* * *

Прошел год и месяц; яхта «Изабель», бывшая «Снежинка» прошла под пушками «Эль Морро» в Гаванскую бухту. Краска на ее бортах потускнела, паруса и оснастка местами порвались – все это свидетельствовало, что весь этот период или большую его часть яхта провела в море. Так оно и было: яхта проплыла четыре или пять океанов, бросала якорь в десятках портов, но нигде не останавливалась надолго. Все это время персонал яхты не менялся. Тот же экипаж и те же пассажиры; пассажиры – владелец яхты и его старый друг и сослуживец. Они повидали жизнь во всех частях земного шара; и вот английский баронет выполняет обещание, данное невесте, и возвращается на Кубу – конечно, если невеста оставалась ему верна. С тех пор, как в последний раз видел ее – она стояла на коленях и мелодичным голосом давала клятву верности, – сэр Чарлз ничего о ней не слышал. Отчасти из суеверия, отчасти по более важным стратегическим соображениям он нигде о ней не расспрашивал. И она не должна была ничего о нем знать, кроме той поддельной заметки в «Ла Иллюстрасьон». Она не могла получить о нем другую информацию, даже если усомнится в известии о его смерти, – не могла, как бы тщательно ни искала. Не сэр Чарлз Торнтон обошел вокруг земного шара на яхте «Изабель», а джентльмен под имени Томпсон – без всякого титула. Под этим именем баронет посетил множество портов, а там, где случайно встречал знакомых, узнававших его, дружеский разговор и просьба позволяли сохранить инкогнито. Все это было заранее рассчитано, все направлено на исполнение плана.

Заходя в бухту Гаваны, сэр Чарлз чувствует, как ускоренно бьется его сердце. Он близок к концу игры, которую сам организовал. И какие ставки в игре – счастье или несчастье всей его жизни! Выиграл он или проиграл? На вопрос, который так его волнует, вскоре будет получен ответ. Нетрудно будет разузнать о судьбе девушки. В прежнее посещение Кубы он приобрел много знакомых, даже друзей. Они расскажут ему о случившемся, и он будет знать, сдержала ли Изабель Мейсон свою клятву, свой обет, сохранила ли верность ему, вернее, его памяти. Он надеется на это; но если другой мужчина нашел дорогу к ее сердцу, она может быть уже замужем. Горя от нетерпения, нервничая и тревожась, он, как только яхта бросает якорь, приказывает спустить лодку; спрыгнув в нее вместе с Лоуренсом, просит грести к берегу. Небольшой переход позволяет им выйти из района верфей, они оказываются на главной улице города и видят большое количество горожан, стоящих группами или прогуливающихся взад и вперед. Ничего удивительного, можно даже не спрашивать. Идет неделя «Ла Навидад» (рождественская) – во всех католических странах это время демонстраций нарядов и церемоний. Однако внимание путников привлекает особенно большая и плотная толпа. Она собралась у входа в большое здание, похожее на церковь или монастырь. Это действительно женский монастырь – монастырь святой ...

– Зачем они собрались? – спросил английский баронет у комисарио (полицейский), который «подметил» иностранцев и сразу предложил свои услуги.

– О, сегодня большая церемония.

– Что за церемония?

– Ну, это называется брак, но не совсем обычный. Сегодня постригается новая монашка – или, как говорят наши падре, выходит замуж за Спасителя.

– Правда? – без особого интереса отзывается сэр Чарлз. Потом, подумав о судьбе монашки, добавляет:

– Бедная девочка! Мне ее жаль. Она молода, по-видимому?

– Си, синьор, мучача, не старше двадцати. Мне тоже ее жаль, – искренне продолжает комисарио, – да и кто бы ее не пожалел? Каррамба! Должно быть, невесело всю жизнь провести в этих мрачных стенах, и никаких развлечений, кроме четок и бормотания патер-ностеров! А ведь девушка не только красива – она богата! Так богата, что может купить пол-Гаваны! Но ведь это ее решение, никто ее не заставлял. Ну, разве что мать, у которой за спиной стоят падре. Но все равно не могу поверить, чтобы они заставили ее надеть черную вуаль, если она не хотела. Двенадцать месяцев она носила белую вуаль; конечно, это дало ей время поразмыслить и уйти из монастыря, если бы она не захотела в нем оставаться. Но, наверно, она считает, что есть вещи похуже, чем стать монашкой.

– Какие вещи?

– Ах, сеньоры, значит вы ничего не знаете? Наверно, вы только что приехали. Если бы пробыли здесь неделю, даже день, услышали бы. Все в Гаване говорят об этом.

– Расскажите нам, пожалуйста.

– Видите ли, мучача была обручена с мужчиной, который уехал и оставил ее. После этого ее ничего в мире не интересовало, и она только хотела стать монашкой. И вот становится ею. Так говорят; но я в это не верю.

– Почему?

– Потому что это не имеет смысла. Чтобы такая молодая леди, богатая и красивая, добровольно согласилась всю жизнь провести в мрачном монастыре! Правда, в нем немало таких, и многие хотели бы выбраться. Я знаю это от своего двоюродного деда, который работает привратником в этом монастыре. Каспита (Черт возьми)! Если бы это была моя милая или сестра, я бы ее вытащил – даже если бы это привело меня к гарроте!

– Все же, любезный, – замечаетл майор, – из ваших слов не следует, что девушка становится монахиней против воли.

– Из слов, может, и нет, сеньор. Но я кое что слышал и кое-что знаю сам – о ее матери.

– Ага! Что же вы о ней знаете?

– Что сеньора ужасно ападреадо.

– То есть находится под влиянием священников?

– Вот именно. Падре охотятся за ее собственностью и, конечно, получат ее в конце концов. Так они часто поступают, поэтому в монастырях так много богатых девушек. А бедные их не очень интересуют: ведь это невыгодно.

– Похоже, вы не очень высокого мнения о священниках?

– Каррамба, си! А кто бы подумал по-другому, зная их привычки? Но послушайте, кабаллерос! Позвольте провести вас в монастырскую церковь, чтобы вы сами увидели церемонию. Она еще не кончилась. При помощи моего родственника привратника я могу раздобыть для вас хорошее место, откуда вы все увидите. Я и сам хочу бросить последний взгляд на дону Изабель, пока ее прекрасное лицо не скроется навсегда от мира.

– Как ее зовут? – спросил сэр Чарлз, с тревогой посмотрев на собеседника. – Вы сказали, что ее зовут Изабель?

– Си, сеньор. Дона Изабель Мейсон. Она дочь...

Но баронет его не слышал. Схватив Лоуренса за руку, он потащил его в монастырскую церковь. Внутри комисарио, который пошел с ними, остановился и, указав на проход, шепотом сказал:

– Мира, кабаллерос (Смотрите, господа)! Вот она идет! Все кончено. Ее уводят в келью!

Никогда не представала взору человека такая горькая сцена, как та, что увидел сэр Чарлз. Он смотрел, но видел все словно в тумане, голова у него кружилась, сердце сжималось. Он увидел лицо своей невесты под черной вуалью, увидел бледные худые щеки с красным пятном на каждой, вызванном возбуждением от церемонии. Увидел покорное выражение, с которым она уходила в сопровождении священников, как беспомощная невинная голубка в когтях хищников, которые уносят ее в свое отвратительное гнездо!

Теперь опечаленный возлюбленный может воскликнуть: «Поздно, слишком поздно!» Та, которая должна была стать егоновобрачной, сталановобрачной Спасителя!

* * *

На следующий день после церемонии миссис Мейсон сидит в сала своего дома. Он все еще во вдовьем наряде, хотя сейчас печалится не о покойном муже, а о дочери, которая для нее почти так же потеряна. Изабель, ее единственный ребенок, заключена в монастырь, больше она не оживляет дом! Монастырь очень строгих правил и жесткой дисциплины, и теперь она сможет видеться с дочерью очень редко и ненадолго! Опечаленной матери кажется, что ее дочь в гробу. Но она согласилась на это, хотя и пыталась отговорить дочь. Ибо девушка вступила в монастырь по собственному желанию; она высказала его в тот самый день, когда увидела злополучную заметку в «Ла Иллюстрасьон». Считая, что ее возлюбленный утонул, ни на мгновение не усомнившись в этом, она сразу отказалась от мыслей о мире, в котором для нее больше нет радости; и неделю спустя поступила в монастырь святой... в качестве послушницы. Это было двенадцать месяцев назад – именно такова продолжительность послушничества, прежде чем стать монахиней. Теперь этот период кончился, и девушка сделала последний безвозвратный шаг.

Мать, хотя и не побуждала дочь, в то же время и не противилась ей. Женщина недалекая, но преданная религии, она легко поддавалась влиянию священников. Они у нее часто бывали , но чаще других – ее исповедник монах францисканец.

Этот человек сейчас сидит рядом с ней, в сутане из синей саржи, с капюшоном, с четками и в наплечнике; это худой мужчина, с бледным лицом, с кротким выражением, но с властным взглядом. Он добился своего, он победил, и теперь между ним и желанной собственностью только эта слабоумная женщина. Никакой опасности больше нет: ее состояние все равно что уже принадлежит монастырю, то есть самому монаху и его собратьям. Внешне утешая, монах продолжает льстить. Пока еще не пришло время отбросить маску.

Конечно, говорят они о новообращенной монахине.

– Вы отдали ее Богу, – говорит монах, – и чего еще можно желать в это мире? В том вы получите награду, и ее разделит с вами ваша дочь. Не горюйте, сеньора, и не раскаивайтесь в сделанном. Это грех.

– Я не раскаиваюсь, отец. Но как мне не горевать? Только подумать: моя единственная дочь Изабель навсегда меня покинула!

– Нет, не навсегда. В этом вы ошибаетесь. Только на короткое время – а потом она будет с вами вечно.

Одновременно с последними словами раздается стук в дверь, входит слуга негр и объявляет о том, что пришел джентльмен. Он не назвался, сказал только, что он старый друг сеньоры и хочет повидаться с ней.

– Странный способ представляться леди – для джентльмена, – замечает монах, раздраженный тем, что прервано тет-а-тет. Ибо в этот час, когда сердце матери опечалено и, следовательно, смягчилось, он собирался попросить у нее очередное пожертвование в пользу церкви.

– Скажите джентльмену, что госпожа не может с ним встретиться, – резко сказал монах слуге. – По крайней мере не сейчас.

Негр уже собирается исполнять приказание, когда сеньора, которую раздражает такое властное вмешательство, нерешительно говорит:

– Погоди минутку, Педро! Ты говоришь, что джентльмен не назвался. А не знаешь, откуда он приехал?

– Прошу прощения, сеньора. Я это забыл. Он сказал, что он из Инглатерры.

– Англия! Должно быть, старый друг моего мужа. Я должна с ним увидеться, отец.

– О! Если хотите, – коротко отвечает исповедник – уступая, чтобы не вызвать более решительное сопротивление, – и уходит в соседнюю комнату.

Вскоре дверь открывается, в комнату входит мужчина; увидев его, леди вздрагивает, удивленно восклицает – почти кричит; а потом просто сидит и смотрит на него со страхом и недоверием. Только через несколько секунд она настолько приходит в себя, что называет его по имени:

– Сэр Чарлз Торнтон!

– Да, мадам, это я!

– Вы не утонули! Не умерли! Что это значит?

– Что я жив, сеньора Мейсон; и пришел к вам, чтобы униженно сознаться в ошибке – в преступлении!

– О, моя дочь! – прерывает она его. – Моя бедная Изабель! Что будет, когда она узнает? Считая вас мертвым, она постриглась в монашки – только вчера надела черную вуаль.

– Я знаю – слишком хорошо. Все знаю, сеньора. Но я не упрекаю. Виноват только я, и несчастье тоже мое – ах, горькое горе! Оно разобьет мне сердце.

– Ее тоже, я уверена, когда она узнает. О сэр! Изабель любила вас всем сердцем. Я, ее мать, говоряю вам.

– Это грех! – прерывает ее серьезный укоризненный голос, и в комнате снова появляется исповедник