Текст книги "В дебрях Южной Африки"

Автор книги: Томас Майн Рид

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)

Глава 46. КААМА И ДИКИЕ СОБАКИ

С тех пор как удалось объездить квагг, охота шла довольно успешно. Каждую неделю к коллекции прибавлялось по паре бивней, а то и по две и по три пары, и вскоре у подножия нваны выросла небольшая пирамида слоновой кости.

Ван Блоом, однако, был не совсем удовлетворен своим успехом. Он считал, что пирамида росла бы значительно быстрее, будь у него собаки.

Квагги честно служили охотникам, и верхом на них всадникам много раз удавалось догнать слона, но столько же раз их большая дичь уходила от них; и, надо сказать, упустить слона куда легче, чем думают, вероятно, большинство читателей.

Вот если б использовать в охоте собак, дело приняло бы совсем другой оборот! Правда, собаки не в силах повалить слона или причинить ему хотя бы малейший вред, но зато они могут следовать за ним повсюду и назойливым лаем принудить его остановиться.

Вторая ценная услуга, оказываемая собаками, заключается в том, что они отвлекают внимание слона от охотника. Четвероногий исполин, приведенный в ярость, становится, как мы уже видели, крайне опасен. В таких случаях он кидается на шумливых собак, принимая их за подлинных своих преследователей, и тут охотник получает возможность спокойно прицелиться, избежав непосредственной встречи со слоном.

Между тем за последнее время наши охотники не раз шли на смертельный риск. Их квагги не были так увертливы и послушны узде, как лошадь, и это усугубляло опасность. Не тот, так другой из них мог в недобрый час пасть жертвой взбешенного животного. Такие мысли не на шутку тревожили ван Блоома. Он с готовностью выменял бы несколько бивней на собак – по бивню за штуку, будь то хоть самые последние дворняги. Сказать по правде, порода роли не играла. Сошла бы любая собака, лишь бы она могла бежать за слоном по пятам и донимать его лаем.

Обдумывая свой замысел, ван Блоом сидел однажды на нване. Он расположился на сторожевой вышке, устроенной на самой вершине, откуда открывалась взору вся окрестность. Это было его любимое местечко, так сказать, его «курительная комната», куда он каждый вечер удалялся пососать на досуге свою пенковую трубку. Лицо его обращено было к степи, простиравшейся от границы кустарников в недоступную глазу даль.

Он спокойно следил за кольцами дыма, когда вдруг его внимание привлекли странные животные, пасшиеся поодаль в степи. Ему бросилась в глаза яркая окраска их шерсти.

На спине и на боках она была огненно-рыжая, цвета жженой сиены, а снизу белая; ноги же с наружной стороны были тронуты черным мазком, вокруг глаз были белые кольца такого правильного рисунка, точно их нанесла кисть художника. Рога были у них очень неправильной формы; узловатые, изогнутые, поднимались они над макушкой угловатой, вытянутой головы, какую, думается, не увидишь больше ни у одного животного. Телосложение их было далеко не изящно. Задняя часть туловища шла наклонно вниз, как у жирафа, но не так резко, а на сильно приподнятых плечах торчала длинная и сплющенная с боков голова. Каждое животное было почти в пять футов ростом, считая от переднего копыта до плеча, и не менее девяти футов в длину.

Они, конечно, принадлежали к антилопам – к тому виду, который известен среди капских колонистов под именем «костлявый бык», или «каама». Всего их было в стаде голов пятьдесят.

Когда ван Блоом их заметил, каамы мирно пощипывали траву в степи. Но секундой позже они беспокойно заметались взад и вперед, как будто всполошенные приближением врага.

И действительно, враг не замедлил объявиться. Еще через секунду стадо дружно снялось с места, и тут ван Блоом увидел, что за каамами гонится свора гончих! Я говорю «свора гончих», так как издали эти новые животные больше всего походили именно на гончих. Нет, не только походили – это действительно были гончие, дикие гончие.

Ван Блоом, конечно, понял, что это за звери. Он признал в них сразу тех гиеновых собак, которым ученые-зоологи на своей замысловатой латыни дали нелепое имя «гиена-охотница»; другие столь же нелепо зовут их «собака-охотница». Я объявляю эти имена нелепыми, во-первых, потому, что животное, которому они даны, столько же похоже на гиену, сколько, скажем, на ежа; а во-вторых, потому, что чуть ли не всякая собака вправе именоваться охотницей.

Почему, спрошу я теперь, господа ученые не желают принять то название, которое дали животному буры? Если можно придумать лучшее, пусть мне его сообщат. Право же, «дикая гончая» – превосходное название, подсказанное бурам их повседневными наблюдениями и в точности определяющее характер животного.

Назвать красавицу гончую гиеной – значит беззастенчиво оклеветать ее. Она не отличается ни уродливым телосложением гиены, ни жесткой шерстью, ни тусклой ее окраской, и ей не свойственны мерзкие повадки этого хищника. Назовите ее хоть волком, хоть дикой собакой, если вам угодно, но тогда она красивейший в мире волк, красивейшая дикая собака. А мы уж будем называть ее тем именем, которое дали ей буры, то есть «дикая гончая».

Это самое верное наименование, в какой бы разряд ни зачислили ее зоологи.

Она действительно несколько напоминает гончую ростом, сложением, гладкой, чистой шерстью, а также мастью: это смесь белого, черного и беловато-желтого цветов, разная у разных особей. Как у всех диких видов собак, длинные уши у нее, конечно, не висят, а стоят торчком.

Сходство довершают ее повадки. В своем естественном состоянии дикая гончая никогда не рыщет одна. Она смело травит дичь, преследуя ее большой, слаженной стаей, совсем как наши охотничьи гончие, и в облаве свора диких гончих проявляет столько же искусства, как если бы опытный егерь скакал за ними на коне, направляя их своим рожком и арапником.

Ван Блоому посчастливилось сейчас убедиться воочию в прирожденном искусстве диких гончих.

Гончие налетели на стадо каам совершенно неожиданно. Почти с первой же минуты одна из антилоп отбилась от стада и побежала в обратную сторону. Этого только и ждали хитрые собаки. Бросив стадо, они всей стаей погнались за одинокой каамой и бежали за ней неотступно. Надо сказать, что костлявый бык, хоть и сложен довольно несуразно, не уступает в беге даже самым быстрым антилопам, и дикая гончая может его догнать только после упорной травли. Точнее говоря, она вовсе не могла бы догнать его, если бы это зависело только от сравнительной быстроты их бега. Но дело не в одной лишь быстроте. Быку не хватает выдержки, а гончая очень хитра.

Каама, когда ее травят, бежит по прямой, но не придерживается подолгу раз принятого направления. Время от времени она подается то в одну сторону, то в другую, руководствуясь, может быть, поверхностью почвы или же другими обстоятельствами. Такое поведение составляет ее слабость. Гончая только того и ждет и тотчас обращает это в свою пользу ловким маневром, который словно свидетельствует о сознательном расчете с ее стороны.

Ван Блоом, наблюдая облаву, мог убедиться в редкой сообразительности диких гончих. Со своей вышки он прекрасно видел всю сцену, и от глаз его не ускользнуло ни одно движение ни преследуемого, ни преследователя.

Отделившись от стада, антилопа помчалась по прямой. Гончие понеслись за ней. Однако не покрыла она и полсотни ярдов, как ван Блоом заметил, что одна гончая норовит вырваться из стаи и вскоре действительно опередила остальных. Конечно, она могла быть самой быстрой в стае, однако охотник полагал, что дело тут в другом. Собака, думалось ему, просто «наддала» – как будто высланная вперед загонять дичь, пока прочие приберегают силу. Так и оказалось. Отчаянным усилием собаке удалось почти нагнать костлявого быка и тем заставить его свернуть немного в сторону. Стая, заметив это, в тот же миг изменила курс и понеслась наискосок, словно норовя обогнать антилопу, забежать вперед. Таким путем гончим удалось срезать крюк, проделанный и каамой и их товаркой.

Каама неслась теперь в новом направлении, и, как раньше, одна из гончих вырвалась из стаи и помчалась во всю прыть. Первый же загонщик, как только антилопа свернула с пути, умерил свой бег, присоединился к стае и теперь плелся в хвосте. Он исполнил свой долг, очередь была за другими.

Снова каама изменила направление. Стая опять перебежала наискосок, срезая угол; выступил новый загонщик и со свежими силами повел травлю дальше. Гончие на бегу заливались пронзительным лаем. Хитрые собаки несколько раз повторили этот маневр, пока не достигли желанного результата: антилопа окончательно выбилась из сил. Тогда, точно почувствовав, что животное в их полной власти и что стратегия больше не нужна, вся стая одновременно ринулась вперед, быстро настигая свою жертву. Каама сделала последнюю отчаянную попытку уйти, но, видя, что ноги ее не спасут, неожиданно повернулась и приготовилась встретить нападение. С губ ее падала пена, красные глаза искрились, словно горящие угли. Еще мгновение – и гончие тесным кольцом сомкнулись вокруг нее.

– Великолепная свора! – воскликнул ван Блоом. – Вот бы мне такую!.. Стой! -добавил он, пораженный новой мыслью. – У меня она будет! Почему бы и нет? Будет! В точности такая!

Вот каков был ход его мыслей. Дикую гончую можно приручить и натаскать для охоты, – а для охоты на слона даже легче, чем для всякой другой. Что это можно сделать, он знал по опыту других буров-охотников. Правда, собак надо взять еще щенятами, а отобрать детеныша у дикой гончей не так-то просто. Пока щенок не научится хорошенько бегать, мать не позволяет ему уходить далеко от логова, где она ощенилась, а логово это обычно представляет собой какую-нибудь щель в скале, неприступной для человека. Каким же образом раздобыть выводок щенят? А ван Блоом уже твердо решил раздобыть их. Где его найти, собачье логово?

Тут размышления ван Блоома были прерваны неожиданным обстоятельством. Поведение собак, совершенно необычное, дало наблюдателю новое доказательство их ума – и такое, что охотника точно молния озарила.

Когда каама остановилась, а гончие побежали к ней, ван Блоом, разумеется, ожидал, что сейчас они кинутся на свою жертву и повалят ее наземь. Он знал, что так они поступают обычно. Каково же было его удивление, когда он увидел, что вся стая отошла в сторону, как будто решив оставить антилопу в покое. Некоторые даже легли отдохнуть; другие стояли, разинув пасть и высунув язык, но отнюдь не показывали намерения броситься на затравленную дичь.

Ван Блоом мог отлично наблюдать все происходившее, так как антилопа стояла ближе к нему – то есть между нваной и грядою скал, а гончие столпились поодаль на равнине. Другим удивившим его обстоятельством было то, что собаки, нагнав и окружив кааму, затем нарочно отступили назад к теперешней своей позиции.

Что все это значило? Уж не боялись ли они ее уродливых рогов? Или они собирались с силами перед кровавой расправой? Охотник не сводил глаз с любопытной группы.

Антилопа отдышалась немного и, видя, что стая далеко, снова пустилась бежать. Теперь она взяла вбок, направляясь, по-видимому, к лежавшему в той стороне холму, на склонах которого она, должно быть, рассчитывала обогнать собак. Но только она снялась с места, как те понеслись за ней. Пробежав с четверть мили, они снова заставили ее остановиться. И опять стая отступила на изрядное расстояние, а каама оказалась одна посреди открытого поля. Она снова попыталась спастись бегством и помчалась из последних сил, но гончие по-прежнему погнались за ней по пятам.

На этот раз антилопа повела преследователей в новом направлении, облюбовав издали один утес, и, так как гон прошел совсем близко от нваны, все обитатели воздушного жилища могли прекрасно наблюдать за происходящим.

Каама бежала, казалось, быстрей, чем раньше, или, во всяком случае, собаки теперь не нагоняли ее; ван Блоом, а с ним и его сыновья уже надеялись, что несчастному животному удастся уйти от неутомимых преследователей.

Охотники следили за травлей, пока могли различить вдалеке яркое тело каамы, желтым пятнышком мелькавшее на фоне скал; собак же и вовсе не было видно. Потом и желтое пятнышко внезапно исчезло – точно погасла вдалеке свеча, и больше они его не видели. Антилопу, несомненно, повалили.

Странное подозрение зародилось тогда у ван Блоома, и, приказав Гансу и Гендрику оседлать квагг, он поскакал с мальчиками к тому месту, где в последний раз промелькнула каама.

Они подъезжали осторожно, и под прикрытием кустов им удалось подобраться незамеченными на расстояние двухсот ярдов. Поразительное зрелище вознаградило их за труды. Ярдах в десяти от утеса лежало тело каамы, в том месте, где ее повалили собаки. Оно было уже наполовину съедено, но не собаками, затравившими антилопу, а их щенятами всех возрастов. Их толпилось сейчас с полсотни вокруг трупа, они рвали мясо с костей и огрызались друг на друга. Взрослые собаки, принимавшие участие в гоне, лежали тут же на траве, еще запыхавшиеся от быстрого бега, но большинство попрятались, конечно, в многочисленных пещерах и расселинах, черневших у подножия скал.

Итак, странный факт был налицо, и сомневаться в нем не приходилось: дикие гончие планомерной травлей загнали кааму к своим логовам, чтобы накормить щенят, и не стали убивать ее среди поля, чтобы не пришлось тащить потом добычу издалека!

В самом деле, эти звери не в силах пронести громоздкую ношу на сколько-нибудь значительное расстояние, и вот поразительный инстинкт побуждает их пригонять антилопу прямо туда, где требуется ее мясо.

Кости и рога больших антилоп различных пород, сплошь усеявшие землю вокруг пещер, свидетельствовали о том, что дикие гончие поступали так уже не в первый раз.

Ван Блоом высмотрел щенят помоложе и вместе с сыновьями бросился было к ним. Но безуспешно! Хитрые, как их отцы и матери, малыши, едва завидев незваных гостей, оставили вкусный обед и разбежались по своим пещерам. Однако они были не настолько хитры, чтобы избегнуть ловушек, которые охотники расставляли для них изо дня в день. Не прошло и недели, как дюжина щенят была благополучно водворена в конуру, нарочно построенную для них под сенью исполинской нваны.

***

Щенята подросли, и через пять-шесть месяцев наши герои стали брать некоторых из них с собою на охоту и приучили их травить слона. Прирученные дикие собаки исполняли эту задачу с отвагой и искусством, какого только можно ожидать от самых чистокровных гончих.

Глава 47. ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Несколько лет ван Блоом вел жизнь охотника на слонов. Несколько лет исполинская нвана служила ему домом, где он жил, не зная иного общества, кроме своих детей и слуг. И все же эти годы не были для бывшего повстанца самой мрачной порой его жизни, так как все это время и он и его семья наслаждались ценнейшим из благ – добрым здоровьем.

Он не дал детям вырасти без образования. Он не позволил им превратиться в дикарей. Он многому учил их по книге природы – многим вещам, какие можно усвоить в пустынных степях не хуже, чем в университете. Он заронил в их души добрые семена, воспитал их в благородных понятиях о чести и нравственности, без чего самое высокое образование не стоит и гроша. Он привил им любовь к труду и научил полагаться во всем на самих себя, познакомил их со многими достижениями современной культуры, чтобы они, вернувшись в цивилизованное общество, оказались на уровне его требований. В общем, годы изгнания, проведенные в гостеприимной пустыне, не оказались в его жизни пробелом. Он вспоминал о них с удовлетворением и благодарностью.

Человек, однако, создан для общества. Человеческое сердце, если оно не извращено, тянется к другому человеческому сердцу; и ум, в особенности развитой, отшлифованный образованием, ищет обмена мыслями, стремится к общественности, а вырванный из своей среды всегда тоскует по ней.

Так было и с ван Блоомом. Его влекло вновь вернуться в круг образованных людей. Тянуло вновь навестить те края, где долгие годы жил он так мирно и счастливо; влекло поселиться вновь среди былых своих друзей и знакомых, в живописных окрестностях Грааф-Рейнета. Да и в самом деле, бесцельно было бы теперь оставаться в диком воздушном жилище среди нелюдимой степи. Правда, он сильно пристрастился к вольной охотничьей жизни, но в дальнейшем она не обещала выгод. Слоны ушли из окрестностей лагеря, и уже не сыскать было ни одного на двадцать миль вокруг; они близко познакомились с опасным характером огнестрельного оружия и отлично знали теперь, что несет им гулкий раскат выстрела из громобоя. Они поняли, что из всех врагов самый грозный – человек; и они так страшились его соседства, что охотники нередко неделями не встречали ни одного слона.

Но ван Блоома это уже не тревожило. Иные заботы занимали его, и он нисколько не опечалился бы, если бы узнал, что не выследит больше ни одного четвероногого великана.

Вернуться в Грааф-Рейнет и поселиться там – вот что стало главным его желанием.

Наступило наконец время, когда он получил возможность осуществить свою мечту, и, казалось, ничто теперь не стояло ему поперек пути.

Судебный приговор в отношении его был давно отменен. Правительство объявило полную амнистию, и ван Блоом среди прочих был восстановлен в правах.

Правда, конфискованного имущества ему не возвратили; но это уже не имело для бывшего повстанца особого значения. Он создал новую основу своего благосостояния, как о том свидетельствовала большая пирамида слоновой кости, высившаяся под сенью исполинской нваны.

Оставалось только довезти эту слоновую кость до рынка – и она превратится в ферму, пашню, скот.

Изобретательная мысль ван Блоома нашла способ доставить ее на рынок.

Охотники вырыли еще одну яму-западню у горного прохода, и в нее попалось много квагг; затем опять пошли сцены укрощения.

Нелегко это далось – сломить строптивый нрав диких скакунов, приучить их к хомуту и вожжам и, наконец, впрячь в повозку.

Все же после долгих усилий квагг объездили, пользуясь для обучения поставленным на старые колеса примитивным подобием телеги. И вот наконец кузов фургона спустили с дерева, и снова свел он дружбу со старыми своими товарищами – колесами; а парусиновый верх взял все сооружение под свою защитную сень; и погрузили в фургон желто-белые полумесяцы слоновой кости; и впрягли квагг; и Черныш взобрался на козлы, защелкал снова длинным бамбуковым кнутом; и колеса, обильно смазанные слоновьим жиром, снова весело завертелись на осях!

Как удивились добрые жители Грааф-Рейнета, когда в одно прекрасное утро крытый фургон, запряженный двенадцатью кваггами, а за ним четыре всадника верхом на таких же необычайных конях показались на главной площади их городка! Как изумились они, увидав, что фургон битком набит слоновой костью – весь, за исключением одного уголка, где сидит прелестная девочка с румянцем во всю щеку и мягкими льняными волосами! И как они искренне обрадовались, когда узнали, что владелец этой слоновой кости и отец прелестной девочки не кто иной, как старый их друг и уважаемый согражданин, один из героев восстания – бывший фельдкорнет ван Блоом.

Но не только теплый прием ожидал охотника на людной площади Грааф-Рейнета – он нашел здесь готовый рынок для своего товара.

В тот год слоновая кость продавалась по необычайно высокой цене: в европейских странах вошел в моду и в обиход какой-то предмет – не припомню, какой, – главная часть которого выделывалась из чистой слоновой кости, что и обусловило повышенный спрос на нее. Для вернувшегося охотника это явилось счастливым обстоятельством, позволившим ему сбыть товар за наличные деньги и по хорошей цене: слоновая кость дала ему сумму, почти вдвое превышавшую его расчеты.

Ван Блоом, конечно, не мог захватить с собою сразу все свое богатство, так как бивней было столько, что никакой фургон не забрал бы их в один прием. Половину пришлось оставить, упрятав поблизости от нваны, и предстояло еще съездить туда за второй партией.

Когда подошло для этого время, ван Блоом отправился в путь и, благополучно доставив в Грааф-Рейнет свой товар, сдал его оптовикам, закупившим у него вперед всю партию. Теперь у него было целое состояние, и притом наличными деньгами. Ван Блоом снова стал богатым человеком.

На этом мы закончим его историю, добавив только, что успешная охота дала ему возможность выкупить старое свое имение и поставить в нем образцовое хозяйство, заведя лучшие породы лошадей, коров и овец; что ферма его процветала и он пользовался в обществе большим почетом; что и правительство вернуло ему свое доверие и, восстановив его сперва на прежней должности фельдкорнета, выдвинуло его вскоре на пост ланддроста, то есть главного должностного лица по округу.

Ганс вернулся к прерванным занятиям в колледже, а запальчивый Гендрик получил доступ к профессии, к которой питал наибольшую склонность, и был записан корнетом в полк капских конных стрелков. Маленького Яна отправили в школу учиться грамматике и географии, между тем как прелестная Трейи осталась при отце – украшать своим присутствием его почтенный дом и присматривать за хозяйством.

Тотти по-прежнему царствовала на кухне, а Черныш занял, конечно, в доме важное положение и еще долгие годы пощелкивал своим длинным кнутом, погоняя длиннорогих волов богатого ланддроста.

Но, пожалуй, довольно на этот год – довольно с нас пока и этих приключений. Будем надеяться, юные мои читатели, что, прежде чем мы с вами еще раз обернемся вокруг солнца, мы совершим новую поездку в страну буров и встретимся опять с достойным ван Блоомом, с его бушменом и с его «лесными ребятами».