Текст книги "Ползуны по скалам"

Автор книги: Томас Майн Рид

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

Но Оссару расстался с надутым чудовищем по-другому. Подойдя к шару, он несколько секунд молча смотрел на него, словно скорбя о том, что ему пришлось так долго корпеть над ним понапрасну, и, выкрикнув фразу, означавшую: "Ни к черту не годен – ни на земле, ни в воде, ни в воздухе!", он с такой яростью пнул шар ногой, что туго натянутые шкурки лопнули по швам. Шикари гневно отвернулся и ушел, бросив бесполезную махину на произвол судьбы. Участь шара была весьма печальна. Не успели наши горе-воздухоплаватели отойти, как находившийся в нем воздух начал остывать, огромный шар стал морщиться, сжиматься и наконец грузно осел на сосновые угли, еще тлевшие под ним. В следующий миг просмоленные по швам шкурки, веревки и деревянные части вспыхнули, как солома. Пламя бурно взметнулось кверху; алые змеи поползли по шару и лизали его огненными языками, и, когда наши неудачники, стоя на пороге хижины, обернулись в его сторону, они увидели, что шар пылает, как огромный факел.

Случись этот пожар двумя часами раньше, это было бы для них величайшим несчастьем. Но теперь они взирали на пылающий шар так же равнодушно, как, по преданию, некогда взирал Нерон на пожар великого города, расположенного на семи холмах9.

Глава LIII

ПРИСТУП ОТЧАЯНИЯ

Кажется, за все время своего пребывания в этой "долине скорби" охотники еще ни разу не испытывали такого отчаяния, как в тот злополучный день, когда лопнул их огромный мыльный пузырь. Все средства исчерпаны. Больше ничего нельзя было придумать! Да и не хотелось больше бороться. Все трое упали духом и, казалось, были морально убиты. Было ясно, что теперь им уже не на что надеяться.

Правда, это было не то отчаяние, какое овладевает человеком перед лицом надвигающейся на него неотвратимой гибели,– их жизни ничего не угрожало, и все же ими овладело горькое чувство. Они знали, что, быть может, проживут в этой долине так же долго, как прожили бы в любом другом месте земного шара. Но какую цену имеет такая жизнь? Ведь они навсегда отрезаны от мира людей, и им суждено влачить жалкое, одинокое существование.

Ни у кого из них не было ни малейшей склонности к отшельничеству. Никто из них не пожелал бы стать вторым Симеоном Столпником10. Вы, пожалуй, подумаете, что ревностно изучавшему природу Карлу было бы легче переносить такое уединение. Правда, у него были приятные спутники, с которыми не скоро соскучишься, но едва ли Карл стал бы уделять им много внимания, ибо человека, знающего, что он одинок в мире, и одинок навсегда, уже ничто не интересует: ни человеческая душа, ни книга природы.

Что до Каспара, то при одной мысли, что ему предстоит до конца дней прожить в этой долине, у него кровь холодела в жилах.

Оссару был опечален не менее своих товарищей по несчастью и вздыхал по своей бамбуковой хижине на жаркой равнине Индостана так же, как они по родному очагу в далекой Баварии.

Правда, их все же было трое, и это было огромное преимущество. Им мог бы позавидовать любой мореплаватель, потерпевший крушение и выброшенный на необитаемый остров. Они сознавали это и благодарили судьбу. У каждого было двое товарищей. Но у них невольно сжималось сердце, когда они думали о будущем: кто знает, быть может, недалек тот час, когда один из них покинет долину без помощи веревочной лестницы и воздушного шара, за ним другой, и последний останется в полном, безотрадном одиночестве...

В таких печальных размышлениях провели они этот вечер и весь следующий день. Они не замечали времени, и у них даже не было желания хоть что-нибудь приготовить себе на обед. Мысль отказывалась работать, и, казалось, их навсегда покинула энергия.

Но такое положение вещей не могло долго продолжаться. Как мы уже говорили, в душе человека таятся неисчерпаемые силы, и она способна возрождаться. Человек может оправиться после самого тяжелого удара. Иной раз кажется, что сердце его разбито, но пройдет время, затянутся глубокие сердечные раны, и вновь восстановится душевное равновесие. Закованный в цепи раб, узник в мрачной темнице, беглец, приютившийся на пустынном острове,– порой испытывают такую же яркую, живую радость, как царь, восседающий на троне, или победитель на своей триумфальной колеснице.

Не существует на земле счастья без примеси горечи, и, должно быть, не бывает безутешной печали.

Не прошло и двух дней после этого тяжелого потрясения, как все трое начали выходить из оцепенения: они снова почувствовали голод и жажду, ибо эти потребности всегда настойчиво заявляют о себе.

Карл первым вернулся к действительности.

Если им и не суждено выбраться из этой долины, рассуждал он, все же незачем предаваться отчаянию. Какой толк, если они будут мрачно сидеть целые дни напролет, как плакальщики на похоронах? Лучше вести деятельную жизнь, создать хорошие условия и питаться как следует, – ведь при некоторой изобретательности ничего не стоит добыть еду. Правда, перспектива не из веселых, но, если они будут постоянно заняты делом, им будет не до меланхолии.

Вот о чем думал Карл, проснувшись утром через день после неудачи с воздушным шаром. Карл решил подбодрить Каспара, который был до крайности подавлен. Оссару также нуждался в ободрении, и ботаник постарался поднять дух товарищей.

Сначала это ему плохо удавалось, но мало-помалу он их убедил, что необходимо действовать,– хотя бы для того, чтобы не умереть от голода. И они тут же решили вернуться к своим прежним занятиям и всеми доступными средствами добывать съестные припасы.

Каспару, как и прежде, была поручена охота, а Оссару – рыбная ловля, так как он лучше других умел обращаться с крючками, лесками и сетями.

Ботаник занялся прежним своим делом: стал обходить долину в поисках съедобных семян, растений и корней, не забывая и о лекарственных травах, которые могли пригодиться в случае болезни. Молодому охотнику за растениями приходилось встречать немало таких растений, и он отметил их на случай, если они понадобятся.

К счастью, до сих пор еще никто не прибегал к лечебным средствам, какие Карл достал в аптеке природы, и можно было надеяться, что им никогда не придется проверять их на себе. Тем не менее Карл собрал несколько видов лекарственных растений и, тщательно обработав, спрятал в хижине.

Одним из самых питательных растительных продуктов были семена сосны. Шишки этой замечательной сосны были крупные, величиной с артишок, и в каждой – по нескольку семян, с виду похожих на фисташки.

Они запаслись также диким петушиным гребешком. Из его семян, поджаренных и растертых между камнями, получалось что-то вроде муки, из которой Оссару пек лепешки. Эти лепешки, хотя и не такие аппетитные, как домашний хлеб или даже выпеченный в рядовой пекарне, казались достаточно вкусными людям, у которых не было другого хлеба.

Озеро, кроме рыбы, вылавливаемой Оссару, давало и растительную пищу. Исследуя его, ботаник обнаружил несколько видов съедобных растений, в том числе любопытный рогатый водяной орех, известный туземцам гималайских областей под названием "сингара" и широко употребляемый ими в пищу.

Встречались также великолепные водяные лилии – лотосы с очень широкими листьями и крупными белыми и розовыми цветами.

Семена и корневища их были съедобны, и Карлу приходилось читать, что ими питаются бедняки в Кашмире. Лотос в изобилии растет на озерах этой знаменитой долины.

Увидя впервые прекрасные лотосы, которых было так много на маленьком озере в их долине, Карл воспользовался случаем рассказать брату (Оссару тоже внимательно слушал), какую пользу приносит это растение обитателям Кашмира. Юноши, отплывая в лодках в жаркие дни, срывают широкие блестящие листья лотосов и покрывают себе голову, защищаясь от палящих лучей, а также утоляют жажду, пользуясь как трубками их полыми стеблями. Молодой ботаник сообщил товарищам немало интересных случаев применения этого красивого водяного растения, но интереснее всего для них был тот факт, что его семена и корневища съедобны,– это сулило им обильный запас растительной пищи.

Глава LIV

"ПИФАГОРОВЫ БОБЫ"

Лотос не был для них новостью. Они и раньше знали о его существовании и не раз посещали озерную заводь, где он рос в изобилии. Это растение привлекло их внимание через несколько дней после прибытия в долину и не потому, что бросалось в глаза,– его широкие круглые листья, лежащие на воде, трудно заметить с берега, правда, когда распускались большие бело-розовые цветы, их было видно даже издали,– нет, их привлекло к заводи, где росли лотосы, одно странное явление, сперва казавшееся им загадочным и необъяснимым.

Заросль лотосов, в то время находившихся в полном цвету, была хорошо видна с того места, где они устроили свой первый лагерь; и каждое утро, тотчас после восхода солнца, а иногда и среди дня, они видели возле этих цветов каких-то птиц, которые проделывали необычный трюк: казалось, они ходили по воде.

Это были крупные птицы, стройные и длинноногие. Карл с Каспаром признали в них представителей семейства водяных курочек.

Не приходилось сомневаться, что они ходят по воде – то медленно, то быстро, – но еще невероятнее было то, что они иногда стояли на воде. А что всего поразительнее – они проделывали этот фокус на одной ноге!

Это могло бы показаться таинственным, но Карл сразу же сообразил, чем вызвано такое "нарушение" закона тяготения. Он предположил, что птицы ходят по каким-то плавающим водяным растениям, образовавшим плотный ковер между поднимающимися над водой черешками лотоса.

У ботаника была хорошая память. Он вспомнил похожий случай. Не так давно он читал опубликованный за несколько лет перед тем доклад об открытой в тропической Америке гигантской водяной лилии – Виктория Регия; в статье упоминалось о крупных птицах из семейства голенастых, которые опускаются на ее огромные листья и спокойно по ним расхаживают, как по твердой земле.

Придя через некоторое время к озеру, они обнаружили широкие круглые листья лотоса, почти такие же крупные, как у его американского сородича.

Карл рассказал своим спутникам об особенностях этого лотоса, росшего на озере. Ему было известно, что семена неломбии и есть знаменитые "пифагоровы бобы", о которых упоминают греческие писатели, особенно Геродот и Теофраст. Эти писатели говорят, что "пифагоровы бобы" в изобилии растут в Египте; несомненно, что в древности их там разводили, но в наши дни они позабыты. Изображения этого цветка встречаются на египетских памятниках, а у греческих авторов это растение описано весьма подробно.

Некоторые ученые предполагают, что именно это растение и было пресловутым лотосом древности, которым питались некоторые сказочные народы; это весьма возможно, ибо жители стран, где оно растет, едят его, причем не только его корневища, но и семена, или бобы. Бобы эти весьма питательны, а стебель так сочен, что хорошо утоляет жажду. Китайцы называют эту лилию "льен вэй" и приготовляют утонченные блюда из ее семян и ломтиков корневища, смешанных с орехами и зернами абрикосов и переложенных слоями льда; этим лакомством знатные мандарины угощают английских послов, посещающих Небесную империю.

Корневища льен вэй сохраняют на зиму в маринованном виде. Японцы не употребляют в пищу это растение: они считают его священным и нередко изображают своих богов сидящими на его широких листьях.

Цветы лотоса испускают чудесное благоухание, несколько напоминающее запах аниса, а их похожие на желуди семена вкусом и ароматом не уступают миндалю.

Глава LV

ВОДЯНОЙ УРОЖАЙ

Карл еще раньше рассказывал своим спутникам о любопытных особенностях лотоса. Им было известно, что семена этого растения съедобны: Каспар и Оссару частенько их пробовали и убедились, что это настоящее лакомство.

Поэтому они сразу же подумали о лилиях. Над водой больше не видно было огромных розоватых венчиков, а это означало, что бобы созрели и готовы для уборки.

Итак, выйдя из хижины, все трое отправились на своеобразную жатву; над озером на длинных стеблях колыхалось множество плодов, и сбор обещал быть богатым.

Каждый захватил с собой по корзинке; шикари плел их в долгие зимние вечера для других целей, но теперь их решили использовать для сбора "пифагоровых бобов", потому что они были как раз подходящей формы и размеров.

Карл и Каспар закатали брюки выше колен, чтобы не замочить их, бродя в воде, а Оссару, у которого брюк не имелось, попросту подобрал подол своего ситцевого балахона и заткнул его за пояс.

Они обогнули берег озера, направляясь к тому месту, близ которого находились лотосы. Водяные курочки, завидя "жнецов", полетели в заросли осоки, надеясь там найти более надежное убежище.

Войдя в воду, "жнецы" принялись срывать плоды и высыпать из них семена в корзинки. Они и раньше бывали в этой заводи и знали, что здесь неглубоко.

Корзинки быстро наполнились "пифагоровыми бобами", и "жнецы" собирались уже возвращаться на сушу, когда внимание их привлекла какая-то темная тень, скользнувшая по зеркальной поверхности озера; вслед за нею пронеслась и вторая точно такая же тень.

Все трое заметили тени и подняли головы, чтобы посмотреть, какая птица их отбросила. То, что они увидели, живо их заинтересовало.

Над озером, и прямо у них над головой, кружили две большие птицы. Крылья у них были добрых пяти ярдов в размахе, а вытянутая горизонтально шея поражала своей длиной; тонкий заостренный клюв удивительно напоминал пестик полевой герани.

В самом деле, сходство между этими двумя предметами так поразительно, что в латинском наименовании герани звучит название этой птицы.

Это были аисты. Не заурядные птицы, вьющие гнезда на крышах домов в Голландии или находящие уютное пристанище на кровле венгерского крестьянина, но гораздо более крупная порода – словом, самые крупные представители племени аистов – "адъютанты".

Карл с первого взгляда определил породу этих птиц, да и Каспар тоже.

Не требуется ни длительных наблюдений, ни глубокого знания орнитологии, чтобы опознать знаменитого "адъютанта". Необходимо только хоть раз видеть его раньше на картинке или живого, а братья видели представителей этой породы на равнинах Индии, в окрестностях Калькутты.

Что же касается шикари, то как мог он не узнать этих крылатых гигантов, этих долговязых мусорщиков, когда тысячу раз наблюдал, как они важно стоят на песчаном побережье священного Ганга. Сомнений не было: перед ним священные птицы Брамы. От изумления он вскрикнул диким голосом и уронил весь свой сбор бобов в воду.

Оссару с первого же взгляда узнал их характерное оперение – черно-бурое на спине и белое на брюшке, голую, как у грифа, шею с кирпично-красным, похожим на сумку придатком, шелковистые белые, чуть голубоватые перья хвоста, драгоценные перья, xopoшo известные дамам в различных странах под названием "перья марабу".

Птицы летели медленно, тяжело взмахивая крыльями; видно было, что они устали. Казалось, они ищут место, где бы сесть и отдохнуть.

Через несколько мгновений стало ясно, что для этого они и залетели в долину, так как, описав круг над озером, они перестали взмахивать длинными крыльями и, вдруг сложив их, плавно опустились на берег.

Место для отдыха они выбрали на мысу, которым заканчивался небольшой полуостров.

Заросли лотосов начинались почти у самого мыса; с него-то и сошли в воду трое сборщиков и теперь стояли среди водяных растений, по колено в воде, всего в каких-нибудь двадцати шагах от мыса.

Аисты стояли на берегу, не обращая ни малейшего внимания на охотников, словно это были лишь высокие стебли "пифагоровых бобов".

Глава LVI

"АДЪЮТАНТЫ"

Две гигантские птицы, опустившиеся на берег озера, были, мягко выражаясь, странные создания; во всем мире едва ли можно найти такую причудливую птицу, как "адъютант".

Прежде всего он шести футов ростом, и ноги у него длинные и прямые, а его длина от кончика клюва до кончиков когтей – добрых семь с половиной футов. Клюв у него длиной в целый фут, толщиной в несколько дюймов; он слегка горбатый и кончик его загнут книзу.

Крылья у взрослого "адъютанта" достигают в размахе пятнадцати футов, или пяти ярдов, приближаясь к крыльям чилийского кондора или "бродячего" альбатроса.

Принято говорить, что оперение у "адъютанта" сверху черное, а снизу белое, но ни тот, ни другой цвет не бывает чистым. Спина у него черно-бурого оттенка, а брюшко грязно-белого – от примеси серых перьев и просто от грязи,– ведь "адъютант" постоянно кормится в болотах и роется в мусорных кучах. Если бы лапы у "адъютанта" не были так грязны, они были бы темного цвета, но у живой птицы они серые от пыли и облеплены мусором.

Хвост сверху черный, снизу белый,– особенно чистого белого цвета нижние перья. Они высоко ценятся под названием "перья марабу"; название это возникло вследствие ошибки натуралиста Темминка, который спутал индийского "адъютанта" с африканским аистом марабу.

Для "адъютанта", или "аргала", как называют его индусы, весьма характерна чрезвычайно безобразная голая шея, красная как мясо, с дряблой, сморщенной кожей, поросшей бурыми волосками. У молодых птиц эти щетинки бывают гуще, но с возрастом редеют, так что у старых особей голова и шея совершенно голые.

Эта особенность придает "адъютанту" сходство с грифом, с которым сближают его и другие черты, и есть основания считать его грифом из рода голенастых.

Под голой шеей у него свисает на грудь огромный придаток в виде сумки, иной раз длиной более фута; подобно шее, он бывает различных оттенков: от розового, телесного до ярко-красного. На тыльной стороне шеи имеется еще одно странное приспособление, назначение которого орнитологам еще не удалось определить. Это придаток в виде пузыря, который надувается воздухом. Как предполагают, он служит своего рода поплавком и помогает птице держаться в воздухе во время полета. Он вздувается также, когда птица находится под знойными лучами солнца, поэтому естественно предположить, что тут играет роль разреженность воздуха. Так как "адъютанты" нередко летают на большой высоте, то возможно, что этот шарообразный придаток им необходим, чтобы держаться в разреженном воздухе. Ежегодные перелеты этих птиц через заоблачную цепь Гималаев, вероятно, были бы невозможны, если бы "адъютанты" не обладали способностью, набирая воздух в этот пузырь, уменьшать вес своего тела.

Само собой разумеется, "адъютант", как и все птицы того же семейства, жаден и неразборчив в еде, весьма плотояден и предпочитает падаль и отбросы всякой другой пище. Он убивает и поедает лягушек, мелких зверьков, птиц, причем даже довольно крупных – известно, что он может проглотить курицу. В его объемистом зобу может поместиться даже кошка или заяц, но он не нападает на этих животных, так как, несмотря на свой огромный рост, он один из самых отъявленных трусов. Любой ребенок может прогнать хворостинкой "адъютанта", а рассерженная курица обратит его в бегство, если он приблизится к ее цыплятам. Но прежде чем отступить, "адъютант" встанет в угрожающую позу, шея у него покраснеет, и он широко разинет клюв, издавая рокочущие звуки, напоминающие рычание тигра или медведя. Однако это лишь пустое бахвальство, и, если враг продолжает наступать, он тотчас же задает стрекача.

Таковы особенности этой гигантской разновидности аистов. Остается лишь прибавить, что есть еще несколько видов очень крупных аистов, хотя и менее крупных, чем этот, которых долго смешивали с ним. Один из них – марабу, живущий в тропическом поясе Африки, перья которого весьма ценятся модницами. Однако перья африканской породы далеко не так красивы и не так ценятся, как перья из хвоста "адъютанта".

Еще одна крупная разновидность аиста, отличающаяся и от азиатского аргала, и от африканского марабу, обитает на острове Суматра. Туземцы называют его "буронг камбэ", а на Яве (соседнем острове) обнаружен еще один вид этих огромных птиц, до сих пор мало исследованный.

Можно удивляться, что такие необычайные создания оставались столь долго неизвестными ученому миру. Всего лет пятьдесят назад появились хоть сколько-нибудь точные их описания, и даже в настоящее время эта порода птиц еще недостаточно изучена. Это тем более удивительно, что на берегах Ганга, и даже в самой Калькутте, "адъютант" – одна из самых обычных птиц; он постоянно стоит возле дома и преспокойно входит во двор наряду с домашней птицей.

Он бывает очень полезен в роли мусорщика, поэтому его не преследуют и не только терпят, но и стараются привадить, хотя он иногда оказывает слишком назойливое внимание утятам, цыплятам и другим обитателям птичьего двора.

Иной раз "адъютант" не довольствуется добычей, какая попадается во дворе: проникнув в дом, он может стащить со стола горячее жаркое и проглотить его прежде, чем хозяева или слуги успеют выхватить лакомый кусок из его длинного, цепкого клюва.

Когда стая "адъютантов" бродит по воде, по обыкновению распустив крылья, издали их можно принять за стайку парусных шлюпок. А когда они стоят на песчаном берегу или подбирают всевозможные отбросы на отмели священной реки, то напоминают группу туземных женщин, занятых таким же делом.

Порой они жадно бросаются на самую отвратительную падаль, не брезгуют и разлагающимся трупом человека. Набредя на тело какого-нибудь фанатика, раздавленного колесницей Джаггернаута, которое было брошено в так называемую священную реку и затем вынесено волнами на берег, огромные аисты оспаривают его у бродячих псов и грифов.

Глава LVII

СПЯЩИЕ СТОЯ

Прилет аистов произвел сильное впечатление на охотников,– на Оссару, быть может, еще большее, чем на остальных. Они были для него совсем как старые друзья, пришедшие навестить его в темнице. Хотя ему не приходило в голову, что "адъютанты" могут содействовать его освобождению, все же он им обрадовался. Эти странные птицы были ему знакомы с раннего детства и будили самые приятные воспоминания; он решил, что появившаяся неожиданно чета аистов – как раз те старые самец и самка, которых он так часто видел на ветвях огромного баньяна, осеняющего родное бунгало.

Разумеется, это была лишь фантазия Оссару. Тысячи аистов ежегодно совершают перелет из равнин Индостана на север Гималаев, и было слишком маловероятно, что у них над головой сейчас кружат именно те аисты, которые много лет исполняли обязанности мусорщиков в родном селении шикари. Эта приятная мысль мелькнула у Оссару, когда птицы были еще в воздухе. Едва ли он подумал это всерьез, да и подумал-то всего на мгновение, но он все же был рад увидеть аистов, явившихся из его родных равнин – с берегов прославленной реки, в воды которой он жаждал еще раз погрузиться.

Каспару эти огромные птицы внушили совсем другого рода мысли. Увидя их огромные крылья, распростертые в медленном, но легком полете, он подумал, что одна из них может оказаться достаточно сильной, чтобы исполнить задачу, бывшую не по силам беркуту.

– Слушай, Карл! – воскликнул он.– Как ты думаешь, не сможет ли одна из этих больших птиц занести канат наверх? Они такие большущие, что, кажется, могли бы поднять на вершину утеса любого из нас.

Карл не сразу ответил – видимо, он размышлял над словами брата.

Молодой охотник продолжал:

– Если бы только нам удалось поймать одну из них живьем! Как ты думаешь, они опустятся? Похоже, что они собираются отдохнуть... Что скажешь ты, Оссару? Ты знаешь об этих птицах больше, чем мы.

– Да, молодой саиб, вы сказать верно. Они спуститься. Вы видеть – они лететь долго. Крылья устать – не лететь больше. Потом, тут озеро, вода,они хотеть пить и есть тоже. Они сесть, ясно...

Не успел Оссару договорить, как предсказание его уже исполнилось. Птицы одна за другой, сделав крутой поворот, плавно, на распростертых крыльях спустились на берег озера, как уже было сказано, шагах в двадцати от того места, где стояли среди листьев лотоса сборщики бобов.

Все трое не отрываясь смотрели на новоприбывших, которые вели себя очень чудно.

Едва их лапы коснулись земли, длинноногие создания, вместо того чтобы разыскивать пищу на берегу или направиться к воде за питьем, как ожидали от них зрители, поступили совсем по-другому. Видимо, они не помышляли ни о пище, ни о питье. Если они и были голодны, то в данный момент им было не до еды – так хотелось отдохнуть! Не прошло и десяти секунд, как "адъютанты" втянули длинную шею, спрятав ее между плечами, так что на виду оставалась лишь часть головы с огромным, загнутым клювом, прижатым к груди и свешивающимся вниз.

Вслед за этим обе птицы подогнули одну из длинных, тощих лап, спрятав ее в пушистых перьях на брюшке,– это движение было проделано обеими одновременно, словно они повиновались одному и тому же импульсу.

Еще каких-нибудь десять секунд – и птицы, казалось, уже уснули. Во всяком случае, глаза у них были закрыты и они не шевелились.

Было очень смешно смотреть, как эти огромные, долговязые создания удерживаются на одной ноге, ловко балансируя на тонком прямом сучке; казалось, они ничуть не боятся упасть; да им и не грозила такая опасность.

Оссару уже давно привык к такому зрелищу и не находил в нем ничего смешного. Каспар сразу же весело расхохотался.

Беспечность, с какой аисты опустились наземь, и живописная поза, в которой они спали, заставили рассмеяться даже всегда серьезного Карла.

Их громкий хохот прокатился над озером и отразился раскатами от соседних утесов.

Можно было подумать, что этот шум встревожит новоприбывших и заставит их снова прибегнуть к крыльям.

Ничуть не бывало – они лишь приоткрыли глаза, слегка вытянули шею, покачали головой и несколько раз щелкнули клювом, но вскоре клюв снова закрылся и сонно опустился, зарывшись в перья.

Невозмутимость птиц еще больше рассмешила молодых охотников, и они несколько минут простояли на месте, заливаясь звонким, неудержимым хохотом.

Глава LVIII

"ПЕРЬЯ МАРАБУ"

Давно они так не смеялись. Каспар успокоился, лишь когда у него заныло под ложечкой от этого приятного упражнения.

Корзинки были почти полны, и решено было отнести их в хижину, а потом вернуться к аистам и поймать их. Оссару полагал, что это легко им удастся; по его словам, птицы такие смирные, что ничего не стоит подойти к ним и накинуть петлю на шею. Вероятно, он сразу бы это сделал, будь у него веревка для петли. Но они с собой ничего не захватили, кроме камышовых корзинок для сбора семян лотоса. Чтобы достать веревку, нужно было вернуться в хижину. Трудно сказать, зачем понадобились аисты охотникам за приключениями. Быть может. Карл все еще не оставил мысль, подсказанную ему братом.

Возможно, у них были и другие побуждения, особенно у Оссару. Если от аистов и не будет особого толка, во всяком случае, недурно бы их приручить. Шикари невольно подумал о том, что им придется прожить еще долгие годы в этой уединенной долине. При такой перспективе даже чопорный аист покажется веселым спутником.

Как бы там ни было, охотники решили заманить "адъютантов" в ловушку.

Все трое направились к берегу, решив подальше обойти спящих. Теперь, когда Карл и Каспар задались новой целью, они поднимали ноги из воды и опускали их так осторожно, словно ступали по яйцам. Оссару потешался над их чрезмерной осторожностью, уверяя, что нечего бояться вспугнуть аистов, и он, разумеется, был прав.

Аисты, обитающие в областях Индии, омываемых Гангом, чувствуют себя в полной безопасности, ибо их считают священными птицами и они охраняются законом; они так привыкли к человеку, что при встрече с ним не сразу уступают ему дорогу. Но возможно, что эти два аиста принадлежали к какой-нибудь дикой стае, каких немало в болотах Сендербенда. В таком случае к ним было бы труднее подойти.

Оссару согласился принять все предосторожности, на каких настаивал Карл.

Дело в том, что Карла осенила замечательная мысль. Она зародилась у него в мозгу, еще когда он от души смеялся вместе с братом. И, к удивлению Каспара, веселость его быстро прошла,– во всяком случае, уже не выражалась так бурно.

Наш философ внезапно стал молчалив и серьезен, словно решив, что при данных обстоятельствах смех неуместен. Каспар был заинтригован молчанием брата и стал его расспрашивать, но тот не пожелал поделиться с ним своей мыслью. Не надо думать, что Карл все время молчал,– он давал товарищам советы и указывал, как надо действовать, чтобы наверняка поймать аистов, при этом он говорил с необычным жаром.

Через несколько минут они дошли до хижины. Это был скорее бег, чем ходьба. Карл шагал впереди и добежал раньше остальных. Они мигом швырнули на пол корзинки с бобами, словно там не было ничего ценного, затем извлекли из тайников бечевки и лески, искусно свитые Оссару, и подвергли их осмотру.

Забросить скользящую петлю несложное дело для шикари. Нетрудно и прикрепить ее к длинному стеблю бамбука рингалла. Вооружившись бечевками, наши охотники снова вышли из хижины и направились к спящим аистам.

Подойдя ближе, они с удовольствием увидели, что птицы все еще наслаждаются полуденным отдыхом. Очевидно, им пришлось долго лететь и необходимо было отдохнуть. Их крылья вяло свисали по бокам, доказывая, как они устали. Может быть, аистам снились сны – гнездо на каком-нибудь высоком фиговом дереве, приютившая их башня древнего храма, где чтили Будду, Вишну или Дэву, или же великий Ганг и плывущие по его волнам пахучие отбросы, в которые они так любят погружать свой длинный клюв...

Оссару, которому было поручено метнуть петлю, не задумывался над вопросом, что снится аистам и вообще снится ли им что-нибудь. Убедившись, что они спят, он пригнулся и, бесшумно скользя, как тигр в джунглях, начал подкрадываться к беспечным "адъютантам", пока не подошел к ним так близко, что можно было бросить петлю.

Шикари был уверен в успехе, но старая пословица "Поспешишь – людей насмешишь" подтвердилась и на этот раз.

Когда попытка была сделана, петля все еще оставалась в руках у шикари, а "адъютанты" уже парили в воздухе, поднимаясь все выше и выше, щелкая клювами, как кастаньетами, и издавая гневные звуки, похожие на рычание льва.

Неудачу следует приписать не Оссару, а одному его неосторожному спутнику, следовавшему за ним по пятам. И этим спутником был Фриц.

Как раз в тот момент, когда Оссару готовился набросить петлю на шею спящего "адъютанта", Фриц, последовавший за охотниками, заметил птиц, кинулся вперед и схватил одну из них за хвост. Мало того, словно желая завладеть драгоценными "перьями марабу", он вырвал из хвоста большой пук.

Что же вызвало столь неожиданное и свирепое нападение Фрица?

Ведь умному, хорошо обученному псу еще ни разу не случалось пугать дичь, на которую охотились его хозяева. И если Фриц изменил своим охотничьим привычкам, виною была дичь, попавшаяся ему на глаза. Дело в том, что из всех живых существ, встречавшихся Фрицу за время пребывания в Индии, ни одно не внушало ему таких враждебных чувств, как "адъютанты". Живя в Королевском ботаническом саду, в Калькутте, где его хозяева, как вы помните, гостили некоторое время, Фриц нередко встречался с двумя огромными аргалами, также гостившими там; они проживали в ограде, где им позволяли беспрепятственно расхаживать и подбирать всевозможные объедки, которые выбрасывала кухарка директора.