Текст книги "Незамужняя девушка и Смерть"

Автор книги: Томас Майкл Диш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Диш Томас М
Незамужняя девушка и Смерть

Томас М.Диш

Незамужняя девушка и Смерть

И когда наконец Смерть придет со мной спать,

Она ляжет со мной в тишине,

Она кончит, и кончит, и кончит опять,

И – ура! – будет радостно мне.

Это случилось в конце июня. Было полпятого вечера. На улице лил дождь. Джилл Хольцман пришла к выводу, что с нее хватит. Жить дальше не имеет смысла – в особенности так, как живет она. Этот вывод она сделала не впервые: когда Джилл училась в колледже, она как-то раз решила наглотаться таблеток. Но тогда она все подстроила так, чтобы ее вовремя откачали. На сей раз Джилл играла по-честному.

Она пододвинула к самодельному книжному стеллажу стул, встала на него и достала с верхней полки "Гештальт-терапию". На форзаце книги был записан телефонный номер Смерти. Его продиктовал Джилл один парень, с которым она разговорилась в автобусе по дороге в Кэтскиллс (Джилл ехала в лагерь Всемирного Братства). Парень этот жил в ашраме под Эшоканом и был повернут на всем оккультном. Координатами стоящих людей, которые Джилл от него получила, можно было бы заполнить целую записную книжку. Экстрасенс-целитель из Мехико, терапевт-рейхеанец, принимающий в Альберт-отеле, группа леворадикальных сайентологов-еретиков – и Смерть.

Джилл набрала номер Смерти. Короткие гудки.

Пробежав глазами несколько страниц "Гештальт-терапии", Джилл сделала вторую попытку. На сей раз ей отозвались, но не Смерть, а автоответчик. Джилл продиктовала в трубку свой телефон.

Затем, чувствуя, что все ее отвергли и над головой ее сгущается мрак, Джилл удалилась в стенной шкаф, который предпочитала именовать кухней, и напекла два противня эклеров. Затем тщательно отмыла миску и противни, свалила горячие эклеры в пластиковый мешок для отходов, заклеила его и спустила в мусоропровод. Мешок полетел в подвал, чтобы сгореть там в специальной мусоросжигательной печи. Кухонная возня всегда была для Джилл вернейшим лекарством от депрессии, но мысль о том, что эклеры придется съесть, вновь ввергла ее в пучину отчаяния. И вообще давно бы надо похудеть.

Два дня спустя, когда Джилл внимательно смотрела по Эн-би-си передачу о наркомании, зазвонил телефон.

– Алло, – с надеждой произнесла она.

– Здравствуйте, я хотел бы поговорить с мисс Джилл Хольцман.

– Я слушаю.

– Мисс Хольцман, это Смерть. Вы пытались связаться со мной два дня назад, но не застали.

– Да, верно. – У Джилл подгибались коленки, как с тот раз, когда ее выбрали президентом класса и надо было экспромтом произнести речь перед всей школой. – Спасибо, что перезвонили.

Смерть молчал. В телефонной трубке не было слышно даже его дыхания.

– Я тут подумала, – начала Джилл, еле подбирая слова, – а не зайдете ли вы ко мне...

Молчание все длилось. Джилл набрала в грудь воздуха.

– Я живу на Бэрроу-стрит, тридцать пять. Квартира три-цэ. Если вы поедете на метро в сторону Седьмой авеню, сойдите на Шеридан-сквер. Повернете за угол – и сразу упретесь в мой дом. – Тут ей пришло в голову, что, возможно, это она должна явиться к Смерти, а не наоборот. – Или, если вы слишком заняты...

– Нет, – произнес он после долгой паузы, выражающей, что на самом деле он хочет сказать "да". – Вообще-то я действительно загружен, иначе я перезвонил бы вам раньше. Дождь, понимаете ли. Когда плохая погода устанавливается надолго, я всегда нарасхват.

Джилл призадумалась. Может, если бы не дождь, у нее бы и депрессии не было? Уже пять дней над Нью-Йорком, заливая его водой, висел обрывок урагана, обработавшего другие районы страны на сто миллионов долларов. Но нет, к настроению дело не сводилось. Она осталась бы верна своему решению даже в самый солнечный день года.

– Жуть, – согласилась Джилл, имея в виду не столько погоду, сколько жизнь в целом.

– Простите, мисс Хольцман, вы еще не сообщили, что именно вам требуется.

– Да? – процедила Джилл, еле сдерживаясь. – Я что, должна выйти на середину и объяснить все на пальцах? – Смерть молчал. – Так вот, я хочу умереть.

– Хорошо. Завтра утром вас устроит? Например, в десять?

– А во вторую половину дня никак не получится? Я раньше одиннадцати не встаю, а разум у меня просыпается только после обеда. – Джилл уже собралась в подробностях описать свои бесчисленные неудачи на трудовом поприще, рассказать, как вылетала отовсюду из-за своей физической неспособности утром встать и добраться до работы. Но тут же раздумала. Чужие проблемы никому не интересны.

– Боюсь, завтра после обеда у меня уже все забито. Как насчет четверга?

Джилл заглянула в ежедневник на своем столе. Четверг располагался на следующем развороте, рядом с репродукцией карандашного рисунка Бранкузи. И что, до самого четверга придется смотреть "Флинстоунов"? Нетушки, решила Джилл.

И капитулировала.

– Ладно, давайте завтра утром. Я попробую встать.

Смерть не отзывался, и Джилл запаниковала. Ну вот, подумала она, я его обидела, и теперь он вообще не придет.

– Честно, – взмолилась она, – завтра утром – это просто ИДЕАЛЬНО. Вы сказали, в десять?

– Да-да, я записываю. Бэрроу-стрит, тридцать пять?

– Квартира три-цэ.

– Десять утра. Отлично. A tout a l'heure [до скорого (фр.)]. – Эту французскую фразу он произнес с жутким акцентом.

Джилл всерьез задумалась, а не сплоховала ли с выбором.

Проснулась она в шесть утра с ужасным чувством, что ее квартира больше всего похожа на жалкую трущобу. На радиоле громоздились штабеля пыльных пластинок без конвертов. Простыни посерели от грязи, медитативный кактус медленно издыхал, на кафельном полу посреди ванной возвышалась горка окурков (Джилл уронила пепельницу, да так и не убрала). Зеркало в стенном шкафу (он же кухня) было покрыто многомесячными наслоениями жира. Увидев в нем свое размытое отражение, Джилл расстроилась вконец.

Засучив рукава, она принялась за дело, и к приходу Смерти (а явился он ровно в десять) самые заметные симптомы хронического беспорядка были закамуфлированы.

Смерть покосился на свой зонтик, с которого ручьями текла вода.

– Куда его поставить?

– Давайте уберу. – Джилл раскрыла зонтик, при этом здорово обрызгавшись, и поставила сушиться в отмытую ванну. Чтобы Смерть не заглядывал в шкаф-кухню, она повесила в ванной и его плащ – от фирмы "Лондон Фог". Не хухры-мухры.

– Ну-с, – произнес Смерть, усаживаясь на скрипучий бамбуковый стул, разрисованный Джилл собственноручно.

Сама Джилл пристроилась на краешке кровати, слегка раздвинув ноги, сложив руки чашечкой, которая должна была выражать ее открытость и доверие к собеседнику.

– Я готова.

Последние два года Джилл работала – когда работала – офисным клерком по вызову. То есть стояла на учете в специальном агентстве, поставляющем временных работников: там на неделю заменить секретаршу, здесь посидеть на телефоне... Всмотревшись в лицо Смерти, она пришла к выводу, что вполне могла бы работать и в его офисе. Начальников у нее было столько, что все их лица давно слились для нее в одно – не красивое, но и не уродливое, средней потрепанности, немолодое лицо – именно то улыбающееся лицо, которое сейчас она видела перед собой.

– У вас очень симпатичная квартира, – заметил Смерть.

– Спасибо. Но боюсь, я ее здорово запустила. Конечно, ее лучшее достоинство – вид из окон. – Но едва эти слова сорвались с ее языка, как она сообразила, что вида-то никакого нет. Дождь застилал все, кроме ближайших крыш. Центр Международной торговли вообще растворился в воздухе.

А может, это первый признак умирания? – вдруг подумалось Джилл. Может, город съежится вокруг нее, пока не останется ничего, кроме этой комнаты, затем – этой кровати, и наконец – ее тела, которое немедленно схлопнется в единственный глаз с голубым зрачком? Глаз зажмурится и...

Смерть распахнул пиджак и расстегнул ширинку.

– Приступим? – спросил он. Засунув палец в трусы, извлек наружу свой член: какой-то мягкий, сморщенный, неопределенно-пастельного, как замороженная курица, оттенка.

Джилл невольно отвела глаза и принялась рассматривать брюки Смерти, тисненые узоры на его мокасинах, его рот, растянутый в смущенно-вкрадчивой улыбке.

– И что от меня требуется? – спросила она.

– То, что вы считаете наиболее естественным, Джилл.

Она робко взяла рукой его вялый член и слегка стиснула. Железки немножко порозовели – под цвет консервированного лосося. Смерть подался вперед. Бамбуковый стул заскрипел.

– Может быть, вы попробуете его поцеловать?.. – предложил он.

– В смысле, минет вам сделать?

Смерть скривился. Его член стеснительно скукожился.

– Если вы предпочтете отказаться от своего решения, – сказал Смерть обиженно, – я могу уйти прямо сейчас.

Мысленно толкнув себя локтем под ребра, Джилл напомнила себе о своем отчаянии, усталости, апатии и всех других причинах, побудивших ее умереть. Странное дело, она ведь не девственница, да и акт этот самый никогда не вызывал у нее непреодолимого отвращения, спросите хоть Ленни Раиса (то был ее последний бойфренд, восемь месяцев назад уехавший в Калифорнию). Если бы только Смерть не обращался с ней так небрежно, будь он хоть чуточку нежен, прояви он хоть малейшее уважение к ее индивидуальности...

– Нет! – вскрикнула она, упав на колени и лихорадочно думая. – Не уходите. Я просто немного... изумилась. Я сделаю все, чего вы захотите.

– Только если вы тоже этого захотите, – заявил Смерть.

– Да хочу я, хочу.

И, собрав волю в кулак, в течение пятнадцати минут она пыталась что-то сделать, но все ее усилия пропали зря. Раза два казалось, что у Смерти сейчас все-таки встанет, и Джилл удваивала старания. Но тем скорее истощались ее силы. Сизифов труд какой-то. "Неужели он импотент?" подумалось Джилл.

Отстранившись, Смерть вытер свой член бумажным носовым платком.

– Вероятно, вы считаете меня импотентом.

– Нет, что вы. Нет, это я во всем виновата.

– Так вот, отнюдь. Обычно у меня все проходит как по маслу. Раз-два-три, и готово. Просто, как я уже пояснял, я сейчас очень загружен. Вас много, а я один.

– Я еще попробую, – устало пообещала Джилл.

– В одиннадцать тридцать меня ждут на Семьдесят седьмой. Я пойду, а то опоздаю.

– Пойдете! А мне что делать? Вы разве не хотите меня... – Джилл поглядела в окно. За время пребывания Смерти в ее квартире даже последние крыши скрылись из виду. – Или я уже мертва?

Смерть презрительно фыркнул:

– Моя дорогая девочка, будь вы мертвы, вы бы этого не заметили. Услуга за услугу: чтобы вас прикончить, я обязательно должен кончить.

Джилл сложила руки на груди:

– Это несправедливо.

– А знаете, давайте-ка я вернусь вечером – в нерабочее время. Вас это устраивает?

Разве могла она не согласиться?

Смерть сдержал слово. Он появился в полдевятого вечера. Бургундское сорта "Альмаден", купленное им в погребке на Кристофер-стрит, отлично пошло под говядину а-ля бургиньон, приготовленную Джилл. На десерт было фисташковое мороженое, залитое сверху ледяной водкой. Джилл надела парусиновое платье-сафари от "Лорда-энд-Тейлора", оставив незастегнутыми три верхние пуговицы. Сначала она хотела облачиться в более пикантное мини из макраме, но затем решила, что в данной ситуации необходимо выглядеть не столько кокетливой, сколько сговорчивой.

На проигрывателе безостановочно крутилась одна и та же пластинка. Вальсы Штрауса: "Жизнь артиста", "Голубой Дунай", "Динаматион", "Сказки венского леса", "Венская кровь", "Императорский вальс". Затем иголка автоматически возвращалась на первую дорожку, и все начиналось сызнова: "Жизнь артиста", "Голубой Дунай"...

Смерть так расслабился, что позволил Джилл снять с себя пиджак и галстук, после чего, спеша загладить воспоминания об утреннем фиаско, взял инициативу на себя.

Вначале Джилл еще на что-то надеялась. Пару раз Смерть был близок к успеху, тем более что теперь они не качались на бамбуковом стуле, а устроились по-человечески, на кровати. Но надежды скоро превратились в дым. Наконец, когда макияж на лице Джилл вконец размазался, а одна из ее искусственных ресниц накрепко сплелась с волосами в паху Смерти, Джилл капитулировала.

– Проклятие, – проговорил Смерть.

Джилл так замучилась, что уже ничего – даже досады – не чувствовала.

– Даже не знаю, что тут сказать.

– Ничего, – успокоила его Джилл.

– Может, попробуем в другой раз?

– А что, если я приду к вам в офис?

– Отличная мысль. – В этот момент он согласился бы на свидание где угодно: на кладбище, в церкви, между ног статуи Свободы...

Допив остатки "Калуа" двухлетней давности – Джилл берегла недопитую бутылку как память о некой вечеринке на Двенадцатую ночь два года назад, Смерть ушел. Джилл подошла к проигрывателю и выключила его. "Венская кровь" прервалась на полутакте.

Она так вымоталась, что даже не стала мыть тарелки. Пусть тараканы попразднуют, подумала она, и легла спать.

Придя, Джилл не застала Смерть в офисе. Если верить секретарше, он ушел всего несколько минут назад, хотя Джилл (как было синим по белому записано в его календаре) было назначено на одиннадцать часов – ровно на то время, которое в этот момент показывали большие солидные часы на стене: одиннадцать ноль-ноль то есть. Какое-то время Джилл не без удовольствия вслушивалась в успокаивающие, не слишком монотонные звуки офисной жизни: секретарша Смерти распечатывала текст с диктофона. Щелчок ножной педали тишина – еще один щелчок – яростный стрекот пишущей машинки – щелчок тишина...

Прошло полчаса, а Смерти все не было. Сознавшись сама себе, что ей скучно, Джилл стала перелистывать лежащие в приемной журналы, пока не обнаружила в "Космополитен" прелестную злую статью о том, как научиться злиться прелестно и с пользой. Честно говоря, с данной эмоцией у Джилл всегда были сложности, но если уж ей удавалось как следует разозлиться, о, это было блаженство! Приятная дрожь пробегала по ее застоявшемуся телу, и адреналин, бьющий живительным ключом, обильно орошал постылые будни. Каждая молекула в мире начинала двигаться чуть-чуть быстрее, пока окружающая действительность не обретала чудесное сходство с лучшими голливудскими фильмами (в главных ролях Джордж С.Скотт, Гленда Джексон и Лайза Минелли). Причем другими средствами, кроме злобы, этого достичь было нельзя.

– Час дня, – отметила Джилл вслух, несколько погрешив против истины. Вот сволочь.

Секретарша состроила сочувственную гримаску.

– Уж мне ли не знать.

– Как вы думаете, он вообще появится?

– Его не предскажешь. Одно могу гарантировать – стоит мне выскочить пообедать, как он явится на следующем же лифте. Каждый раз так. Прям телепат.

– А подменить вас некому?

– Работала у нас еще одна, но в пятницу свалила.

Получила зарплату, и тю-тю.

– Если вы хотите перекусить, я могу за вас подежурить. Мне все равно заняться нечем.

– Серьезно? Я просто с голоду подыхаю. По идее, можно было бы по телефону заказать, но я один раз пробовала – и что вы думаете? Принесли какой-то дохлый сандвич с тунцом и салатом – как в голодное время. Я уж подумала, конец света настал!

– Идите поешьте.

– Если будут звонить, запишите их имя и телефон и скажите, что мы скоро перезвоним. Если кто придет, пусть подождут. Вот и все премудрости.

Секретарша отправилась обедать. Со следующим же лифтом появился Смерть. Он так и прошел бы мимо Джилл в кабинет, не заметив ее, если бы она не привлекла его внимание – конкретно, запустила в него "Космополитеном".

– О, мисс Хольцман! – воскликнул Смерть, замешкавшись. – Вы меня напугали.

Джилл испепелила его взглядом. Имея на то полное право.

– Я принял вас за мою секретаршу.

– Я ее подменила, чтобы она успела пообедать. Вы в курсе, что опоздали на два часа? ДВА ЧАСА.

– Возникли неожиданные проблемы, – промямлил Смерть.

– Эти ваши обычные, что ли? – саркастически спросила она.

Смерть вздохнул.

– Когда мне было семнадцать, – лениво рассуждала Джилл, раскинувшись на обитой кожзаменителем кушетке в кабинете Смерти, – я пошла к зубному канал корня надо было привести в порядок. Так что вы думаете: нерв воспалился, и пришлось мне туда таскаться, как на работу. Лишь через несколько недель врач мне канал вычистил, осушил и закрыл. Потом сказал, что я поставила рекорд – тринадцать сеансов работы над одним зубом.

– Поверьте, мисс Хольцман, ваш случай – настоящая аномалия. Ума не приложу, в чем тут дело, но вы совершенно не виноваты, уверяю вас.

– Угу, спасибочки.

– Если вы захотите прийти завтра, я отменю всех других клиентов.

– Я как-то не уверена, что мне этого хочется.

– Вполне понимаю.

– Да, если бы я пыталась вас ублажить ради своего здоровья, было бы еще туда-сюда, а так... Если уж совсем начистоту, я считаю, что эта ваша процедура – мерзость и унижение. Прямо как в средневековье. А от того, что у нас с вами ничего не вышло, вообще хреново делается. Как соль на рану. Ей-богу, лучше бы я приняла снотворное. Или мышьяк какой-нибудь!

– Может быть, вы предпочтете, чтобы я вас задушил или вывез на лодке в море...

– Давайте без пошлостей.

Когда злость Джилл достигла апогея, произошло то, что происходило обычно в таких случаях – Джилл обнаружила, что меняет гнев на милость. По всему было видно, что Смерть искренне обескуражен. Что толку его винить? Ну не получается у человека, и все тут! Скорее его надо пожалеть. Джилл действительно стало жаль Смерть – о, это было чудесное чувство!

Итак, когда в знак примирения он пригласил ее на ленч в "Пекин-Парк", Джилл ломалась недолго – сдалась после первого же "прошу вас". И когда после долгой и восхитительной трапезы он предложил ей занять вакантное место в его офисе, тоже обошлось без долгих уговоров. Джилл рассудила, что единственная альтернатива – вновь обивать пороги агентств по трудоустройству. А это ее точно не прельщало.

Итак, упрямая жизнь отказалась уступить смерти, но у этого факта были и хорошие стороны. Неплохая зарплата, терпимый график работы, начальник, с которым – как только стало очевидно, что обязанности Джилл не будут выходить за рамки списка, одобренного нью-йоркским комитетом по труду и занятости, – у нее установились холодно-благожелательные отношения. Сами понимаете, Смерть ничуть не желал возобновить с Джилл интимную связь.

В общем, работа как работа, и Джилл ее честно выполняла. А что еще делать девушке, которой не удалось умереть?