Текст книги "Наследники Великой Королевы (др. изд.)"

Автор книги: Томас Костейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 39 страниц)

43

Мы подошли к берегу и бросили якорь близ устья небольшой реки. Неподалеку за деревьями виднелись дома какого-то селения. На берег послали лодку, и через несколько часов она возвратилась, груженная всевозможными съестными припасами. Чего здесь только не было: высокие кувшины с молоком, мешки с овощами, которые благополучно перезимовали в погребах, четверти говяжьих туш, цельные туши свиней и многие дюжины горячих только что испеченных хлебов, дразнящий запах которых щекотал ноздри изголодавшихся матросов. Люди хватали хлеб, которые швырял им Гард, разламывали их и с жадностью поедали.

Продолжалось это всего несколько минут, потому что вдали мы заметили паруса «Рейнбау». Старый флагман приближался с явной целью прижать нас к берегу. Джон Уорд глубоко презирал офицеров королевского флота, но сражение не входило в его планы. Он хорошо понимал, что столкновение приведет к немалым жертвам. Поэтому он подал сигнал Гарду поднять якоря и уходить, как только шлюпка будет взята на борт.

Я стол рядом с Джоном на полуюте и видел, что «Рейнбау» довольно четко выполняет маневры. Во всяком случае двигался корабль быстро и похоже было, что нам не удастся избежать столкновения. Поняв, это, Джон нахмурился и помянул короля Иакова неласковым словом.

Несколько лет спустя о событиях этого дня была сложена песня. Она пользовалась большой популярностью. Матросы распевали ее во всех кабачках и тавернах. Вирши были довольно скверные и к реальным событиям имели очень отдаленное отношение. Начиналась баллада с напыщенного обмена посланиями между королем и Джоном Уордом, причем Джон, по словам автора песни, предлагал королю «тридцать тонн золота» за прощение. После этого произошло краткое сражение, закончившееся полной победой пиратов.

На самом деле все было совсем не так. Правда, новые носовые орудия «Рейнбау» успели дать залп по «Королеве Бесс», но неточно пущенные ядра подняли фонтаны брызг на расстоянии сотни ярдов от нас. Джон удрученно покачал головой.

– И это английские моряки, – произнес он, – во что они превратились! Можно ли поверить, что этот флот когда-то наголову разгромил Непобедимую Армаду? Тем не менее этому следует положить конец. Я не могу допустить, чтобы они нанесли повреждения «Королеве».

Я последовал за ним на орудийную палубу, где старший пушкарь Грейси уже встроил свою команду у орудий.

– Один выстрел, Грейси. Надо их как следует напугать, но я не хочу, чтобы кто-нибудь из этих бедолаг пострадал. Сможешь ты повредить их такелаж?

Пока мы с Грейси спорили об углах склонения, Джон сам стал наводить одну из пушек. Прицеливался он, как мне показалось, довольно небрежно и не прибегая ни к каким вычислениям.

– Вот так будет хорошо, – сказал он.

Порой чудеса случаются для таких людей как Джон Уорд. К моему изумлению и восторгу всей команды пушкарей ядро угодило точно в грот-мачту «Рейнбау», аккуратно срезав его как торговец срезает верхушку кокосового ореха. Огромная белая шапка паруса рухнула вниз, будто ее сдернула чья-то гигантская рука.

Джон потер руки и подмигнул мне.

– А вы все толкуете о каких-то углах склонения и прочих премудростях. Вот так и закончился этот бой между Джоном Уордом и «Рейнбау», увековеченный в балладе. Королевский флагман вскоре превратился в неподвижную точку, еле заметную в темнеющем океане.

Наступило время ужина, и помощник кока, высунувшись из камбуза, сообщил, что ужин для капитана готов. Джон не обратил на него никакого внимания. Он стоял у поручней и не отрывал глаз от удалявшегося берега.

Я подошел к нему и встал рядом.

– Какие зеленые берега, – промолвил он после нескольких мгновений молчания. – Когда я размышляю о том, почему меня так манят эти берега, на память мне всегда приходят зелень холмов Англии. В конце лета в ландшафтах Испании и Франции преобладают желтые тона, и только английские луга по-весеннему свежи и полны покоя. Знаешь, Роджер, наверное у моей матери была поэтическая жилка. Помню, она говорила мне, что ей чудится, будто наши речки и ручьи шепчут: «Медленно я теку, торопиться не хочу». Они неторопливо несут свои воды по равнинам и долинам Англии и не спешат покидать их, впадая в море. Думаю, она была права.

– На этот раз мне некогда было прислушиваться к журчанью ручьев, – сказал я, – но мне тоже жаль видеть как за дымкой тумана исчезают эти берега.

– И все же не могу поверить, что мне больше никогда не суждено пройтись по шумным полным народу улицам Лондона. Как я люблю этот город!

Наш разговор прервал громкий крик боли. Я уже заметил, что среди команды был мавр, человек огромного роста с грубыми чертами лица под грязным тюрбаном. Он прошел мимо нас, шаркая ногами, и вдруг с криком повалился на палубу. Кто-то, находившийся на вантах, метнул в него нож, который угодил ему прямо в плечо. Мавр громко призывал Аллаха и его Пророка.

– Боже праведный, – воскликнул Джон, – во что превратился этот корабль! Гард, Гард! Немедленно найти того, кто сделал это! Найти этого пса и привести сюда! Я отучу их швырять друг в друга ножи даже если мне придется повесить на реях половину команды! Помощник, который уже стоял, склонившись над раненым мавром, выпрямился.

– Я найду того, кто это сделал, капитан, но подумайте как следует, прежде чем приведете свою угрозу в исполнение. У меня и так не хватает людей на две полные вахты. И еще вспомните – вся команда возражала, когда вы надумали взять на борт этого нечестивого пса. Разве не так, капитан?

– Ладно, ладно, – махнул рукой Джон. – Быть может, вы и правы, Гард. – Джон помолчал и уже более спокойным тоном продолжал, – тем не менее, я не могу оставить это преступление без наказания. Разыщите того, кто это сделал и протащите его под килем корабля. Я хочу, чтобы ему как следует ободрали всю шкуру и он вдоволь наглотался морской воды.

– Как скажете, капитан, – ответил Гард. – Но лично я против. Дело может закончиться бунтом. Матросы здорово недовольны тем, что мы не смогли высадиться в Англии. Я знаю, какие настроения царят в кубрике и предупреждаю вас об этом.

– Позаботьтесь о том, чтобы виновного сразу же связали и поместили в тюрьму. Мы должны восстановить дисциплину, Гард. У команды теперь не будет времени бить баклуши. Я заставлю их языком вылизать весь корабль. Сегодня вечером собрать людей как обычно на вечернюю молитву. Присутствовать должны все. Тогда и проведете экзекуцию.

Прежде чем идти ужинать, Джон заглянул в рулевую рубку и пришел в ярость при виде сломанных песочных часов, из которых вытек весь песок. Он свирепо посмотрел на рулевого.

– Я еще поговорю об этом с Гардом. Святой Олаф, все здесь распустились донельзя.

Ужинали мы в его каюте. Кок отпраздновал получение свежих припасов, приготовив ростбиф. Джон положил мне полную тарелку, а потом отрезал и себе огромный кусок мяса. Сделал он это, однако, скорее по привычке, потому что рассеянно тыкал в мясо ножом. Он не произнес ни слова. Я попытался было завести разговор на какую-нибудь тему, но он, казалось, не слышал. Порой мне казалось, что на глаза его наворачиваются слезы.

– Ростбиф старой доброй Англии, – задумчиво прошептал он один раз, – доведется ли мне еще когда-нибудь отведать его.

Он все время пил, и скоро вино стало оказывать свое действие. Настроение его улучшилось. Энергично разрезав мясо, он принялся уплетать его со своим обычным аппетитом. Покончив с говядиной, он взялся за сыр и уничтожил с полдюжины толстых ломтей молодого сыра. Завершил он свою трапезу грецкими орехами, ловко раскалывая их эфесом своей великолепной шпаги.

Штормило и светильник, подвешенный к потолку на цепи из кастильской бронзы так сильно раскачивался, что порой каюта погружалась в полумрак.

Вино развязало Джону язык.

– Я вернул Англии пальму первенства мировой торговли. Я преподнес нашим купцам Левант на тарелочке. И вот мне награда за все труды! Я должен буду околеть под африканским солнцем в окружении неверных. А может быть меня в конце концов схватят испанцы и я предстану перед Создателем со следами петли на шее. Ну что ж, мой славный Роджер, коль скоро мне придется провести остаток своей жизни с неверными, постараюсь по крайней мере воспользоваться всеми преимуществами их образа жизни. Ты, наверное, вряд ли согласишься с таким подходом, мой высоконравственный друг? – Спустя минуту, он продолжал. – А ты знаешь, что большинство жителей этого селения отказались взять деньги, которые мы предложили им за свежую провизию? Стало быть, эти люди уважают Джона Уорда. Пусть хотя эта мысль будет утешать меня в раскаленном солнцем Тунисе!

В каюте воцарилось молчание, которое нарушалось лишь поскрипыванием качающегося светильника. Джон зажег трубку, но она никак не раскуривалась.

– Думаю, ты хочешь услышать о Кристине, – произнес он наконец. – Мне пока еще трудно говорить об этом, да и знаю я очень мало. Я приехал туда, где они держали ее, но было уже слишком поздно. Она умерла. Я видел ее, бедную девочку. Мне было тяжело, но я рад, что смог увидеть ее. Я убедился в том, что они сказали мне правду о том, как она умерла. Она… она была такая тоненькая… она оставила мне письмо, которое я всегда буду хранить как сокровище. – Джон яростно затянулся. – Мой сын умер вместе с ней. Если не возражаешь, я больше не буду говорить об этом.

Через некоторое время мы заговорили о Кэти.

– Теперь мы с тобой оба потеряли ее, – сказал он. – Она уже будет замужем, когда ты сумеешь вернуться с Востока, если конечно тебе вообще когда-нибудь разрешат возвратиться. – Как будто я сам не знал этого. Я постоянно об этом размышлял. – Желание спасти семью от нужды неизбежно заставит ее выйти замуж за богатого человека. Она говорила тебе, что я написал ей? – Я покачал головой.

– Ну, конечно же… Я писал, что ей следует выйти замуж за тебя. Да нет, это не был великодушный жест в духе героев пьес театра «Глобус». [61]61
  Театр «Глобус» – был построен в Лондоне в 1598 г. В нем играл Шекспир, и там ставились его пьесы.


[Закрыть] Просто сам я потерял все шансы получить ее и потому решил – пусть лучше на моем месте окажешься ты, а не кто-нибудь другой. Вот и все, поэтому не благодари меня. И все именно так бы и получилось, если бы ты вел себя более осмотрительно. Король простил бы тебя. Уж Мунди Хилл позаботился бы об этом.

Я снова покачал головой.

– Сомневаюсь в этом. Король безусловно дарует кое-кому прощение, но за это придется заплатить немалую цену. Лично я такую цену платить не готов.

– Думаю, ты преувеличиваешь. Старый гусак вполне мог бы простить тебя. Но тебе, глупец ты эдакий, понадобилось покрасоваться перед королевой, а потом разъезжать по стране, сея повсюду возмущение. – Он улыбнулся.

– Это было отлично сделано, Роджер, и я горжусь тобой, но боюсь, в результате ты потерял нашу Кэти.

Я ничего не ответил. Я увидел перед собой Кэти, такой какой она появилась передо мной около Фритчетт Мидоу. Джон продолжал.

– Только ее я по-настоящему любил. Ее, а не мою бедную Кристину. Быть может ты мне поверишь, Роджер, но я помню каждое ее слово, каждый жест… Да… она выйдет замуж за какого-нибудь рассудительного землевладельца. У нее родится несколько дочек и сыновей, а мы с тобой будем гнить под тропическим солнцем.

– Джон, – сказал я, – ты и так уже выполнил свой долг. Почему бы тебе не уйти сейчас? Едем вместе в Дамаск. На Востоке есть куцы, которые самостоятельно ведут торговлю и дела у них идут неплохо. Быть может, через какое-то время король нас обоих простит.

Он покачал головой.

– А что будет с моими людьми? Ведь еще осталось человек пятьдесят, которые вместе со мной покинули Англию. Я не смогу взять их с собой. Оставить их на произвол судьбы? Бедняги закончат свои дни в испанских застенках. Нет, я должен довести их до конца пути. Я втянул их в это дело, и я отвечаю за них.

Он продолжал наполнять свой кубок. Настроение его значительно улучшилось. В конце концов он упросил меня показать ему знаменитый удар, с помощью которого я покончил с Мачери.

– Я не прошу тебя открывать секрет, мне просто любопытно узнать, сумеешь ли ты применить его против меня. Ты ведь знаешь, что я тоже недурно владею клинком. – Это не было пустым хвастовством. Когда мы брали на абордаж «Святую Катерину», шпага Джона блестела так же грозно, как меч Неистового Роланда. В схватке он один стоил шестерых. Это был замечательный боец, и я вовсе не был уверен, что сумею обезоружить его.

Однако когда мы скрестили шпаги, я понял что несмотря на всю свою силу и отвагу Джон не обладал достаточной технической подготовкой. Он страдал всеми теми недостатками, которые Дом Басс считал столь характерными для англичан: излишняя прямолинейность в атаке, недостаточная быстрота и четкость нанесения ударов, что позволяло опытному сопернику удачно контратаковать, неумение экономить силы. Было уже довольно темно, и поэтому мы фехтовали весьма осторожно, но я с самого начала почувствовал, что могу практически в любой момент обезоружить его. Тем не менее, щадя гордость Джона, я оттягивал последний удар.

– Думаю, ты уже почувствовал, что перед тобой не Мачери, – ухмыльнулся Джон, орудуя клинком. – Ну, когда же ты наконец нанесешь свой знаменитый удар? Ведь шпага до сих пор у меня в руках, а, Роджер? Либо ты уж очень тянешь время, либо я слишком хороший фехтовальщик, чтобы поймать меня на прием заурядного учителя фехтования.

Я понимал, что должен позволить ему уйти непобежденным. На кон была поставлена его гордость. Джон и так уже испытал сегодня страшное разочарование, было бы чересчур жестоко нанести еще и этот удар по его самолюбию. Я отступил назад и опустил шпагу.

– Ничего не могу с тобой поделать, Джон. Ты легко разделался бы с Мачери, если бы драться с ним выпало тебе.

Он удовлетворенно улыбнулся. Исход нашего небольшого поединка явно поднял его настроение.

– Думаю, ты прав, – воскликнул он с торжеством, вбрасывая клинок в ножны, – но уже поздно. Прошу тебя, посмотри, как там плечо у старины Кошаба. И пожалуйста, поторопись, ладно? Он положил свою огромную ручищу мне на плечо и стал легонько подталкивать меня к двери. – И поговори, пожалуйста, с Джором, ладно? Мой старый добрый святоша нуждается в утешении.

Тут кто-то постучал в другую дверь каюты, которая вела в небольшое смежное помещение. Лицо Джона, раскрасневшееся во время нашей схватки, еще больше покраснело. Он пожал плечами и как-то смущенно ухмыльнулся.

– Мне не хотелось, чтобы ты об этом узнал, – сказал он, – ну да теперь уже все равно. Для тебя же не секрет, какой я любитель прекрасного пола. Эта девица – француженка, живая и игривая, ну прямо как котенок. Я увидел ее в небольшом сицилийском порту, куда мы ненадолго зашли. Она уверила меня, что ей нужен защитник и покровитель. Клянусь тебе, Роджер, если бы все шло как надо, я бы благополучно и незаметно доставил ее домой во Францию и никто бы ничего не заподозрил.

Кто я был такой, чтобы осуждать его?

Уже выходя из каюты, я услышал его голос.

– Ну, входи, плутовка.

44

В Бресте я провел три дня в ожидании корабля, который должен был взять меня на борт. Я был рад задержке, так как она позволила мне сшить подходящую одежду. Узнав, что я собираюсь на Восток, маленький пузатый француз-портной настоял на использовании светлых шелков, ибо по его мнению, бархат и шерстяные ткани явно не подходили для жаркого климата тех мест. Впоследствии я смог убедиться в его правоте, однако француз оказался на редкость упрямым малым и не обращая внимания на мои возражения, делал все так, как считал нужным и, разумеется, на французский манер. В результате я получил одежду, которая была мне явно не по вкусу. Чрезмерно пышное жабо и кружева на манжетах раздражали меня, но я относительно скоро привык к ним. К чему я так и не мог привыкнуть, так это к отсутствию кожаных шнурков с наконечниками и петелек, соединяющих трико с камзолом. Мой портной заменил их новомодными французскими застежками, которые меня весьма раздражали.

К вечеру третьего дня прибыла «Императрица». Я сразу же поднялся на борт, где меня приветствовал капитан, судя по его произношению уроженец северной Англии. Он сообщил мне, что дамы ждут меня в своих каютах.

Дамы? Разумеется, я ждал встречи с тетей Гадилдой, но почему капитан употребил множественное число? Было в высшей степени маловероятно, что моя экономная тетушка взяла с собой служанку.

Разгадка этой тайны потрясла меня до глубины души. Этого я не мог ожидать. Капитан подвел меня к двери напротив его собственной каюты, постучал в нее и быстро удалился. Чей-то голос сказал: «Войдите». Я повиновался и, открыв дверь, столкнулся лицом к лицу с Кэти.

– Это я, Роджер, – произнесла она. – Она старалась, чтобы голос ее звучал как обычно, но грудь ее быстро и взволнованно вздымалась. – Может быть, ты закроешь дверь?

Я механически повиновался. Потрясение мое было так велико, что я потерял дар речи. Я молча стоял перед ней, опасаясь как бы все это не оказалось сном. Кэти, наверное, только недавно вернулась с прогулки по палубе, на плечи ее была накинута шаль, щеки порозовели от ветра. Пока я смотрел на нее, выражение ее лица изменилось. Кэти, казалось, потеряла уверенность в себе и выглядела даже немного испуганной.

– Роджер! Мне кажется ты вовсе не рад видеть меня!

– Не рад видеть тебя?! Кэти, да я… я просто не знаю что сказать. Все это похоже на сказку!

– Значит ты и в самом деле имел это в виду?

– Что имел в виду?

– Если ты не помнишь, я не стану тебе говорить.

– Если это имеет отношение к моим чувствам к тебе, то конечно, имел…

– Это уже лучше. Но не знаю, стоит ли мне продолжать? Ты очень глупый, Роджер. Помнишь, когда ты был у королевы, ты ей сказал, что любишь одну английскую девушку? А потом ты сказал, что имел в виду меня.

– Я никогда не забуду ту нашу встречу. Да, конечно же я сказал тебе тогда правду. – Я взял ее руки в свои и сжал их. Я все еще не мог поверить в то, что она здесь и что это означает.

– Теперь уже гораздо лучше. Почти так как я хотела. – Она прикрыла глаза. – Теперь, я думаю, ты можешь поцеловать меня. Полагаю, это не будет неблагопристойно, потому что еще сегодня вечером капитан обвенчает нас.

Я не сразу поцеловал ее. Я держал ее в объятиях и говорил себе, что все в конце концов случилось так, как и должно было случиться. Кэти не выйдет замуж за богатого землевладельца, чтобы поправить состояние Лэдландов. Она выйдет замуж за меня и будет жить со мной в Дамаске. Теперь она здесь, в моих объятиях, и мир снова прекрасен.

Я поцеловал ее только один раз. Первый поцелуй всегда особенный, самый важный. Он остается в памяти на всю жизнь, и другие поцелуи на него не похожи. Мне кажется, Кэти тоже так считала.

– Я боялся, что ты влюблена в Джона, – сказал я, когда мы вновь обрели способность говорить.

Она внимательно посмотрела на меня.

– Я знаю, что ты так думал. Мне кажется, я уже научилась немного понимать тебя, Роджер. Поэтому, полагаю, нам следует поговорить об этом без обиняков. Я не хочу, чтобы между нами оставались какие-то сомнения или недоговоренности на этот счет. Действительно, было время, когда я считала, что влюблена в него. Но это было так давно.

– Всего год назад.

– Но ведь я была тогда намного моложе.

– Всего на год.

Она негодующе запротестовала.

– Один год – это очень много. Я ведь провела его при дворе и я столько узнала. Это было так давно, я даже не помню, что тогда чувствовала. Роджер, ты должен поверить мне. Я только думала, что люблю Джона. Я была увлечена его подвигами, его славой. Как мне убедить тебя в этом?

Убеждало меня в этом уже одно то, что она была здесь. Мне не нужно было других доказательств, но я молчал, потому что хотел, чтобы она продолжала. Несколько мгновений она оставалась в моих объятиях, глаза ее были закрыты. Внезапно они широко раскрылись.

– Я не вижу его больше! – вскричала она. – Пыталась, но не могу! Я знаю, что у него длинные золотистые волосы, большой нос и голубые глаза. Я помню все его черты в отдельности, но когда пытаюсь представить себе его лицо, это мне не удается. Я не вижу его больше, Роджер! – она радостно рассмеялась. – Это тебя убеждает? Веришь ты мне или станешь когда-нибудь снова сомневаться во мне?

Я ответил ей не словами, но думаю, мой ответ полностью удовлетворил ее. Потом я спросил ее, когда она поняла, что любит меня.

– А зачем тебе это знать? – спросила она, – думаю, пока мне не следует тебе это говорить. Мы ведь будем с тобой вместе долго-долго, целую вечность. Если я теперь не все расскажу тебе, быть может я надолго сумею сохранить твой интерес к своей особе. Ты постоянно сможешь узнавать обо мне что-то новое. Таким образом я тебе не надоем. Ведь каждая жена должна позаботиться об этом. Я жила при дворе и неплохо изучила повадки мужчин. Нет, милорд, вам придется удовольствоваться тем, что вы уже знаете.

Однако через несколько мгновений она передумала.

– Пожалуй, я все-таки скажу тебе… Мне хочется это сделать. Это случилось, когда ты явился к королеве. Я поняла это, как только ты вошел в зал. Это случилось так внезапно, что я почти испугалась! Это было так непохоже на то, что я испытывала к Джону Уорду. Ты был так красив, вел себя так смело, так уверенно говорил с королевой. Я так гордилась тобой, что едва не расплакалась.

– Это правда?

– Наверное, с моей стороны глупо это рассказывать. Я все время что-то говорю, в чем-то признаюсь. И все это время я вела себя глупо: писала тебе записки, бегала к тебе под любым предлогом. Разве ты не видел, что я буквально навязывалась тебе?

– Неужели ты думаешь, что я тебе поверю?

– Слишком уж ты скромен. Разумеется, для мужа это не так уж плохо, но ты чрезмерно скромен и в других делах, и с этим нужно кончать. Ты меня понял?

– Думаю, я уже никогда не буду скромным после того, что случилось сегодня. Меня буквально распирает от гордости. Мне кажется, я могу покорить весь мир.

– Именно этого я и хочу. Завоюй для меня весь мир, милый. Откровенно говоря, он мне вовсе не нужен, но это будет доказательством твоей любви.

– Тебе не нужны доказательства, родная. Я полюбил тебя с нашей первой встречи. Нет, со второй.

– А почему не с первой?

Я обнял ее и прижал к себе. Меня переполняло чувство счастья. Я не мог сдержать его и негромко рассмеялся.

– Потому моя любимая, обожаемая и ненаглядная, что в первую нашу встречу, ты жадная ненасытная крошка, завладела всеми марципановыми пирожными, которые я облюбовал для себя.

– В самом деле? – она тоже рассмеялась. – Я всегда обожала марципан. И до сих пор его люблю. Ты позаботишься, чтобы у меня всегда было его вдоволь? И надеюсь, ты будешь теперь достаточно разумен и всегда будешь требовать свою долю?

– Ты для меня самый лучший, самый сладкий, самый соблазнительный марципан. Так и съел бы тебя!

– Ну вот, это уже гораздо лучше. Теперь я начинаю думать, что ты действительно рад меня видеть. Когда ты вошел в каюту, я так испугалась. Ты выглядел таким холодным и далеким. Я не знала, что и думать.

– Мне хотелось бы узнать еще только одну вещь. Кем было организовано это чудо, кому я обязан своим счастьем?

– Должна я продолжить свои признания? Я сама все это устроила. Я заболела после твоей дуэли – разве это удивительно? И было решено отправить меня в Лондон для консультации с врачом. Но как только я оказалась там, то немедленно пошла к этому милому старику, дом которого расположен недалеко от порта. Я сказала ему, что решила ехать с тобой и попросила помочь мне. На вопрос почему я обратилась именно к нему, я ответила, что мне известно о его покровительстве тебе. Он ответил мне, что это можно устроить, и он полностью одобряет мое решение, однако я должна точно следовать его инструкциям. Он отправил меня в Дувр в карете и там я поднялась на борт судна. Я путешествую под именем миссис Деборы Уиллис (он выбрал это имя, а не я). Приехала я якобы из Ньюкасла. На мне была широкополая шляпа и я ехала во Францию к родственникам. Разве у англичан бывают родственники во Франции? Это была довольно неправдоподобная история, но ничего лучше мы придумать не смогли.

– Известие о дуэли дошло до Лондона? – спросил я.

Глаза Кэти радостно заискрились.

– Еще бы! Только об этом и говорят. Ты стал героем Лондона. На улицах даже продают балладу, сочиненную по этому случаю. Называется она «Английский Давид и сэр Голиаф». Если бы я не полюбила тебя раньше, то обязательно увлеклась бы после всех этих событий. Ты теперь не меньше знаменит, чем Джон Уорд.

– Что об этом думает король?

– Сама я не слышала, так как уже не осмеливалась бывать при дворе, но думаю, что он взбешен. Сэр Сигизмунд Хилл рассказал мне о разговоре Арчи Армстронга с королем по этому поводу. По словам Арчи, Его Величеству повезло, что его имя не Король Саул, ибо в противном случае новый Давид непременно захватил бы его трон. Королю это не очень понравилось. – Неожиданно на лице Кэти появилось виноватое выражение.

– Я веду себя очень эгоистично, Роджер. Тебе ведь надо навестить тетю.

– В последней каюте. Боюсь, мне придется сделать еще одно признание. Не могу сказать, что я очень обрадовалась, когда узнала, что она едет вместе с нами. Она всегда казалась мне такой строгой и сердитой. Тем не менее я не изменила своего решения. Из этого ты можешь сделать вывод о том, что я не собираюсь отказываться от тебя. Я поехала и теперь уверена, что сумею полюбить ее. Думаю и я в конце концов придусь ей по нраву. Ведь теперь у нас общая цель, а это очень сближает.

В соседней каюте меня ожидали еще два сюрприза. Во-первых, сама тетя Гадилда. Выглядела она хорошо, просто на удивление хорошо. Морское путешествие явно пошло ей на пользу. Она посвежела, даже немного пополнела и выглядела почти счастливой. Впоследствии я много размышлял о том, какие шутки любит порой играть с нами насмешница-судьба. Тетя Гадилда, которая так неодобрительно относилась к выбору матери, ставшей женой моряка и которая ненавидела море, потому что знала о моем желании связать с ним свою жизнь, казалось самой природой была создана для морских путешествий. Она ни разу не страдала от морской болезни и обожала, сидя на палубе, глядеть на огромные волны, вздымавшиеся за кормой судна. Тогда как я, страстно желавший продолжить традиции отцовской семьи, был приспособлен к морской жизни не больше какого-нибудь учителя танцев.

Не меньше поразил меня и вид каюты. Она была очень невелика, но буквально заставлена и забита самыми различными вещами. Тетя взяла с собой далее мое письменное бюро и старый угловой буфет. Позднее я узнал, что все эти вещи она ухитрилась погрузить на судно, несмотря на противодействие старшего помощника, который вообще терпеть не мог пассажиров женского пола. Я увидел портрет дедушки Пири и миниатюры, сделанные с матери и самой тети Гадилды еще в девичестве. Здесь же стоял золотой кубок из Грейт Ланнингтона и дюжина оловянных кружек с гербом Йорков (мы не знали как они попали в нашу семью, но я подозревал, что их захватил в качестве добычи какой-то наш предок во время Войны Роз). В углу были сложены все мои книги и старая одежда, из которой я, разумеется, давно вырос. Судя по всему, у тети Гадилды просто не хватило духу расстаться со всеми этими вещами. Как она ухитрялась жить в такой жуткой тесноте, так и осталось для меня загадкой.

– Я уже не надеялась увидеть тебя живым! – воскликнула она, обнимая меня своими худыми дрожащими руками. – Сынок, сынок, как я счастлива! Господь хранил тебя и провел невредимым через все испытания.

– Мне есть за что благодарить Небо, – ответил я, – я получил гораздо больше, чем ожидал.

Она поняла, что я имел в виду и после едва заметного колебания кивнула головой.

– Никогда бы не подумала, что смогу полюбить дочь Фэнни Пламптер, – прошептала она, – а вот полюбила. Она милая девочка, и я рада, что ты женишься на ней. Думаю, она будет тебе хорошей женой, Роджер.

– Ричард, тетя Гадилда. Ты должна привыкнуть называть меня моим новым именем. Следующие три года имя мое будет Ричард Стрейндж. А может быть и гораздо дольше. Трудно сказать.

– Постараюсь, но боюсь я буду часто оговариваться.

– Я рад, что ты так хорошо выглядишь. Думаю, в нашей семье моряком следовало быть тебе.

Она ничего не ответила. Взяв меня за руку, она приблизила мою голову к своим губам и прошептала.

– Если со мной что-нибудь случится, сынок, помни – все находится в потайном ящике буфета. Я покрыла все слоем опилок. Все там.

– Что все?

– Золото, Роджер. Все золото, которое у нас было. Никто не сумеет его найти. Там… там намного больше, чем ты думаешь. Мы с твоей бедной матерью скопили его для тебя. – Она слегка отодвинулась. На лице ее застыло гордое выражение.

– Мы сделали для тебя больше, чем Фэнни Пламптер сможет когда-нибудь сделать для своей дочери.

– Я не хочу, чтобы леди Лэдланд что-нибудь делала для Кэти. Я способен сам обеспечить свою жену.

– Конечно, способен. Ей очень повезло.

Я покачал головой.

– Это мне очень повезло. Я до сих пор не могу поверить в свое счастье.

Я снова понял, как счастлив, когда возвратился в свою каюту. Теперь уже нашу каюту. Кэти с разгоревшимися от удовольствия щеками выложила мне на обозрение весь свой свадебный гардероб. Каюта сверкала яркими красками. Вещей было так много, что для меня осталось место только на полу. Я уселся на корточки, а моя невеста с гордостью показывала мне каждую вещь, ожидая моих комментариев и восхищения. Я делал изумленное лицо, но видел я только Кэти.

Тем не менее я понимал, что ее свадебное приданое в самом деле было великолепно. Платьев я насчитал по меньшей мере дюжину, украшенных оборками, клиньями, богатой вышивкой. Они были из самых мягких и дорогих тканей: шелка, парчи и бархата, отделаны золотым шитьем, драгоценными застежками, жемчужными нитями, старинными кружевами. Я потерял счет кружевным чепчикам и домашним платьям, сверкавшим золотыми и серебряными пуговицами и застежками. Потом потянулась нескончаемая череда более интимных предметов туалета: нижние юбки из шелка – их белая пена напоминала пену прибоя, набегающего на песчаный берег, больше дюжины шелковых чулок ценой (как гордо сообщила мне Кэти) в пять фунтов за пару, бальные туфли, комнатные туфли, сапожки с изящными застежками из мягчайшей кожи, с золотым тиснением, отделанные мехом. Я был поражен обилием жемчуга. Голова у меня гудела от количества названий фасонов, срывавшихся с языка Кэти. Наконец последний кусок, изящнейшего кружева был продемонстрирован мне и убран в сундук. Кэти уселась рядом на полу и склонила голову мне на плечо.

– Я не принесла тебе приданного, Роджер, – сказала она, – я очень бедная невеста, но вряд ли кто-нибудь скажет, что я пришла к тебе голой.

– Я просто ослеплен. Уверен, что и царица Савская, и Энни Болейн, и Габриэль Д'Эстре [62]62
  Анна Болейн – супруга английского короля Генриха VIII. Казнена по его приказу. Габриэль Д'Эстре – фаворитка французского короля Генриха IV.


[Закрыть] сейчас от зависти переворачиваются в своих могилах. Но зачем невесте бедняка такие роскошные одеяния?