Текст книги "Я окей и ты окей"

Автор книги: Томас Энтони Харрис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Мы не сделаем людей ответственными, покуда не поможем им разоблачить установку «Я не в порядке, вы в порядке», которая лежит в основе их деструктивных игр. Но поняв природу игр, мы обретаем реальную свободу, действий. Пока люди отягощены бременем прошлого, они не свободны в том, чтобы вести себя в соответствии с нынешними ожиданиями и потребностями других. Уилл Дюран пишет: «Свобода означает просто, что мы знаем, что мы делаем»

ГЛАВА 13

ОБЩЕСТВЕННОЕ ЗНАЧЕНИЕ Р-В-Д

История перенаселена безумцами,

которые творят невообразимое.

А "красная кнопка" существует.

«В поисках человека»

документальный материал

телекомпании Эй-Би-Си

Проливает ли наше понимание поведения человека свет на поведение группы людей? Например, наций? Этот вопрос чрезвычайно важно задать и получить на него ответ как можно скорее, иначе скоро будет мало толку в заботе об отдельном человеке.

В Сенатском комитете по международным отношениям сенатор Уильям Фулбрайт задал вопрос: «Считаете ли вы, что человек – разумное существо?» И продолжал: «Чтобы насадить демократические выборы во Вьетнаме, где люди никогда не знали никаких выборов, мы намерены истребить тысячи этих людей. Мне это кажется бессмысленным».

Образ жизни коллектива, как и отдельной личности, наследуется из поколения в поколение посредством Родителя. Поэтому для народа не менее, чем для отдельного человека, важно критически оценить структуру и организацию собственной жизни. Соединенные Штаты представляют для такого анализа большую свободу, но насколько эффективно мы пользуемся этой свободой? Порой мы слепо отстаиваем своего коллективного Родителя, забывая, что другие народы делают то же самое. Себя мы считаем патриотами, а их рабами. В известном смысле, все народы живут за занавесом. Не исключено, что это один и тот же занавес.

Директор Департамента образования Калифорнии Макс Рафферти дает такое определение хорошему гражданину:

Хороший гражданин находится в таких же отношениях со своей страной, как хороший сын с матерью.

Он подчиняется ей, потому что она старше, потому что она воплощает в себе широту кругозора, и потому что он обязан ей своим рождением и воспитанием.

Он превозносит ее выше других, отведя ей особое место в своем сердце, постоянно возжигая ей свечи уважения и восторга.

Он защищает ее от любого врага и считает жизнь потерянной не напрасно, если она отдана ей.

Он глубоко любит ее, не выставляя этого чувства напоказ. Он знает, что хотя эту привилегию он делит со многими другими людьми, природа его чувств глубоко индивидуальна и берет начало из самих глубин его существа.

Таков хороший гражданин. И пока таких большинство, страна процветает.

Такое определение нельзя принять безусловно. Подчиняемся ли мы, чтим ли и защищаем нашу мать, нашего Родителя или нашего национального Родителя, зависит оттого, что этот Родитель собой представляет. Возможно, из-за того, что мы чувствуем необходимость верить в идею, мы не в состоянии оценить, что это за идея.

В силу этих причин индийцы позволяют крысам пожирать 20% своих скудных запасов пищи, а индийская женщина рожает 10 детей и обрекает их на голодное существование, потому что ее Родитель запрещает ей обратиться к врачу-мужчине с просьбой выписать противозачаточные средства (кстати, в изобилии производимые в Индии). Ее Родитель не против внутриматочной спирали, но он не приемлет врача-мужчины. А женщин-врачей не хватает, чтобы осуществить подобные процедуры широкомасштабно. По всему миру мы наблюдаем примеры такой «слепоты», однако отказываемся признать, что эта слепота свойственна всем людям. Именно из-за этого мальчик, описанный в главе 2, верит: «Все полицейские – плохие», хотя своими глазами видит, что это не так. Страх и зависимость маленького ребенка заставляют его подчиниться навязываемому мнению родителей ради сохранения своей жизни. К его предубеждению можно отнестись и с симпатией. Если мы обратимся не к Родителю, противостоящему «врагам», а к Дитя с надеждой восстановить с этими врагами отношения Взрослый – Взрослый, мы лучше сможем понять, как усовершенствовать этот мир.

К примеру, только наш страх заставляет нас видеть лишь Родителя в коммунистическом Китае, сурового,. сильного и угрожающего. Другую точку зрения высказывает Эрик Севарейд в своей оценке позиции, занятой по отношению к Китаю сенатором Уильямом Фулбрайтом.

Фулбрайт, изучающий историю и понимающий ее непредсказуемость, находит подобные страхи ребяческими. Он более склонен интерпретировать громогласную китайскую пропаганду так, как это делает и генеральный секретарь ООН У Тан, – как естественное поведение режима, у которого по горло собственных трудностей и который ощущает себя все более «окруженным» мощью России и США. Фулбрайт рассуждает так: представьте реакцию своей страны в том случае, если б, скажем, китайская армия вела бои в Мексике, а китайские бомбы падали в четырех милях от Рио-Гранде. Он пытается повернуть международную проблему таким образом, чтобы понять не только интересы противника, но и то, что тот чувствует. По его мнению, опасность слишком велика, чтобы позволить себе иной подход.

На вопрос Фулбрайта, разумен ли человек, профессор психиатрии Университета Джона Хопкинса доктор Джером Франк на сенатских слушаниях в Комитете по иностранным делам ответил: «Мы не всегда разумны. Наши поступки обусловлены изрядной долей страха и эмоционального напряжения, препятствующих ясному мышлению. Мы вправе бояться ядерной угрозы».

Точно так же маленький ребенок вправе опасаться побоев со стороны жестокого отца. Однако более существенным является соображение не относительно того, вправе или нет он бояться, а что ему с этим поделать. Когда в жизни преобладает страх, становится невозможной точная обработка информации, необходимая для исправления положения (в личном или всемирном масштабе).

Именно это сенатор Фулбрайт выразил в другой своей речи в 1964 году (в квадратных скобках интерпретации автора):

Существуют неизбежные расхождения, объяснимые несовершенством человеческого мышления [контаминацией Взрослого], между миром, каков он есть, и миром, каким его видит человек [воспринимаемым либо Родителем, либо Дитя, либо контаминированным Взрослым]. Пока наше восприятие достаточно соответствует объективной реальности [не контаминировано], наше поведение вполне разумно и адекватно [Взрослое]. Но когда происходит расхождение события и его восприятия, когда мы отказываемся чему-то верить, так как это раздражает [Родителя] или пугает [Дитя] нас, либо просто потому, что это нам незнакомо, тогда поведение становится неразумным и неадекватным...1

Насколько неразумны мы можем быть?

Ужас, который большинство людей испытало при разоблачении злодеяний, творившихся в фашистской Германии, нередко соседствовал с самодовольной уверенностью, что мы на такое не способны, у нас таких жестокостей произойти не могло, мы бы этого не допустили.

Не допустили бы? А что же произошло в Германии? Может ли целый народ впасть в безумство? Насколько безумно становится его поведение? И кто установит эти нормы?

Удручающее утверждение я нашел в недавно опубликованной рецензии психиатра Ральфа Кроушоу на книгу Фреда Дж. Кука «Развращенная страна. Общественная мораль современной Америки.» Кроушоу пишет:

В сущности Кук утверждает, что американские граждане отказались от своей личной морали ради морали коллективной, казенной. Они отказались от размышления ради всеобщей сентиментальности и упрощенности, т.е. в конечном итоге – от ответственности ради послушания. Это утверждение – сильнодействующий препарат, его нелегко проглотить. Мы можем прикрыться тем, что это лишь его впечатление, не подкрепленное статистикой, а потому оно не имеет большого значения. Или все-таки имеет?'

Я позволю себе длинную цитату, в которой Кроушоу в качестве ответа на свой вопрос приводит данные эксперимента Стенли Милгрэма из Йельского Университета:

Исследование Стенли Милгрэма подводит научную основу под заключения Кука. Милгрэм провел серию экспериментов по изучению подчинения. В опытах участвовали мужчины из города Бриджпорт, штат Коннектикут, самого разного социального положения, в возрасте от 20 до 50 лет. Целью эксперимента было выяснить, какое наказание может человек назначить другому человеку, если его освободить от ответственности. Испытуемых, однако, вводили в заблуждение, объясняя, что исследуются феномены научения. Выбор испытуемых был осуществлен в случайном порядке. Все они получили по четыре с половиной доллара за участие.

Ученик был фиксирован на «электрическом стуле» перед испытуемым (учителем), а тот предварительно получал электрический удар в 45 вольт, дабы убедиться, что механизм работает. Затем он должен был посылать ученику удары током все возрастающей силы за каждый неверный ответ. На самом деле ученик ударов не получал, и его реакции имитировались. Его ответы были заранее спланированы экспериментатором, так что единственным препятствием, которое удерживало бы учителя от удара максимальной интенсивности, было его чисто человеческое сострадание. Учитель сталкивался с дилеммой: подчиниться системе или последовать своему убеждению не делать другому зла.

Сколько же так называемых учителей пошли до конца и дали максимальное напряжение? Пока вы размышляете, послушайте голос учителя, сжимающего рубильник.

150 вольт. «Вы хотите, чтобы я продолжал?» (КОМАНДА-ПОДТВЕРЖДЕНИЕ.)

165 вольт. "Этому парню там не по себе. Напряжение очень сильное. Вдруг у него сердце не выдержит? Мне продолжать? (КОМАНДА-ПОДТВЕРЖДЕНИЕ.)

180 вольт. «Он уже не может терпеть. Я ж его так убить могу. Слышите, как он кричит? А если что случится? Я хочу сказать, что не могу взять на себя такую ответственность». (ЭКСПЕРИМЕНТАТОР ПОДТВЕРЖДАЕТ, ЧТО БЕРЕТ НА СЕБЯ ВСЮ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ.) «Ну, ладно.»

155 вольт. 210. 225. 240 и так далее.

Испытуемый (учитель) неизменно повинуется экспериментатору. Какой процент из почти тысячи испытуемых довели дело до конца? Ответьте, прежде чем читать дальше. 40 психиатров, предварительно изучавших этот проект, предсказали, что это число будет около десятой доли процента. На самом же деле 62% полностью подчинялись требованиям экспериментатора. А вы как думали?

Милгрэм заключает: "С ужасающим постоянством добропорядочные люди подчинялись требованиям начальства и совершали жестокие поступки. Люди, которые в повседневной жизни отвечали за свое поведение, оказались развращены требованиями авторитета и некритически принимали его оценку ситуации. Полученные результаты приводят в ужас. Они означают, что человеческая природа, а точнее тип характера, порожденный американской демократией, не позволяет надеяться, что граждане воздержатся от жестокости и зверства, если ими руководит бесчеловечная власть, [курсив мой. – Т.Х.]'

Этот эксперимент действительно вселяет страх, если расценивать его результаты как относящиеся к чему-то неизменному в человеческой натуре. Однако с помощью транзактного анализа мы можем рассмотреть этот эксперимент с другой стороны. Мы можем сказать, что 62% испытуемых не имели свободного Взрослого, способного критически оценить авторитет Родителя в экспериментаторе. Ведь имело место непререкаемое допущение: на благо науки допустимы любые эксперименты. Наверное, то же самое допущение позволило «солидным» ученым ставить бесчеловечные эксперименты в нацистских концлагерях.

Еще детьми мы учимся уважать авторитеты. Авторитетными выступают полицейский, почтальон, водитель автобуса, учитель, директор школы, а также более удаленные от нас персоны – губернатор, конгрессмен, президент. Реакция многих людей на появление носителей власти возникает автоматически. Например, если вы едете на большой скорости и вдруг замечаете патрульную машину, то вы не принимаете сознательного решения, что лучше бы притормозить; нога автоматически отпускает акселератор. Старая запись «Будь осторожен» воспроизводится в полном объеме, и Дитя автоматически реагирует, как оно привыкло это делать всегда. По зрелому размышлению Взрослый готов признать, что правила дорожного движения необходимы. Однако в этой ситуации автоматическая реакция служит хорошую службу.

Но не каждая автоматическая реакция на авторитет хороша. Послушание может быть рискованным, если Взрослому не удается осмыслить новую информацию о меняющемся мире. Поэтому, несмотря на естественное беспокойство, мы с надеждой воспринимаем атмосферу разногласий в нашей стране. Демонстрации и протесты молодых свидетельствуют об их здоровом стремлении не подчиняться слепо тем законам, которые они считают несправедливыми и нецелесообразными. Закон не есть истина в последней инстанции. Бывают хорошие законы и плохие. И как мы сегодня видим, плохие законы пересматриваются в результате протеста общественности. Если мы не будем придавать должного значения ненасильственному протесту, нас могут ожидать вспышки бесчинств со стороны разбушевавшегося Дитя. Если мы не будем реагировать разумно, в наших реакциях станет преобладать страх. Мы не должны сбрасывать со счетов и условия демократического процесса, который неосуществим вне рамок законности. Как сказал Черчилль, «Демократия – это худшая форма правления, которую человек может представить, но лишь до тех пор, пока он не попытается представить нечто лучшее». Но демократия может существовать, только когда избиратели разумны, а разумные избиратели – это Взрослые. Правление Родителя силами Родителя и во имя Родителя должно исчезнуть с лица Земли.

Чем отличается нынешняя молодежь?

Многие родители глубоко озабочены независимым поведением современной молодежи. Мысль об отказе от родительской власти не находит одобрения. Некоторые считают, что власть родителей должна быть усилена. Многие родители отказываются верить, что нечто конструктивное и полезное может родиться в голове длинноволосого студента, курящего марихуану и носящего значки с лозунгами протеста. Хотя те же самые родители бывают не в состоянии обосновать целесообразность своей короткой прически, смысл вступления в общественные организации, ритуалы своего времяпровождения. По поводу движения за свободу слова в Университете Беркли один разгневанный отец заметил: «Эти испорченные юнцы разрушают все, что мы с таким трудом создавали». Это утверждение содержит в себе долю истины: молодые люди могут быть разрушителями, некоторые из них именно таковы. Они еще не платили налогов и не приложили никаких усилий к созданию тех институтов, на которые нападают. С другой стороны, они еще слишком молоды, чтобы голосовать, однако от них требуется платить нечто большее, чем налоги. От них требуется отдавать жизнь в войнах, которые многие из них не одобряют.

Подход к современному студенту с позиций Р-В-Д позволяет по-новому понять его характер, что, по моему убеждению, помогает устранить предмет классического противостояния (конфликт отцов и детей), проходящего под непродуктивным лозунгом «Разве это не ужасно?»

В 1965 году одно из крупнейших в мире учебных заведений – Калифорнийский Университет в Беркли – был потрясен серией шумных выступлений, транслировавшихся по всему миру. При этом со всей очевидностью выступило бунтующее Дитя многих студентов, проявившееся в лозунгах вроде: «Не доверяй никому старше тридцати». Родитель тоже подавал голос, например, устами председателя Совета попечителей, позволившего себе даже непечатное выражение. Явным было и выступление Взрослого, принадлежавшего президенту Университета Кларку Керру, который был уволен в январе 1967 года. (Решения, принятые Взрослым, не гарантируют одобрения, безопасности и популярности, особенно со стороны тех, кто слишком напуган реальностью, чтобы взглянуть на нее трезво.)

Что же на самом деле происходило в Беркли? Почему в учебном заведении, известном как наиболее либеральное в стране, студенты требовали неограниченной свободы и выражали шумный протест против университетских властей? В журнале «Форчун» в своем подробном анализе беспорядков в Беркли Макс Уэйз пишет:

Ни одно учебное заведение не заслуживало в меньшей степени обвинений в тирании, чем Калифорнийский университет. Студенты имели право – и многие в Беркли им пользовались – жить за пределами университетского городка, так что университет никак не вмешивался в их образ жизни. Выбор предметов для изучения чрезвычайно многообразен и лишь незначительно регламентирован программой. Действительно, требования большей свободы выдвигались по отношению к тому, что в иных университетах расценивалось бы как чрезмерная свобода.

Далее он замечает, что «оказавшееся недостаточным влияние официальной власти, которая функционировала посредством обезличенных правил, привело к тому, что университет и общество в целом стали восприниматься студентами как носители тиранических порядков».

Соображение о том, какому влиянию были ранее подвержены студенты, представляется очень важным. Давайте обратимся к первым пяти годам жизни тех студентов, многие из которых, даже не принимая активного участия в бунте, симпатизировали ему. Их возраст был от 18 до 22 лет. Многие из бунтовщиков родились в 1943-1946 годах, и наиболее важные годы их жизни пришлись на военное и послевоенное время. Для этих лет были характерны неустойчивость семейной жизни, частые переезды, отсутствие отцов (если они вообще были живы), постоянная тревога матерей, а также общая социальная атмосфера, омрачавшая жизнь семьи. Многие молодые отцы, вернувшись с войны, воспользовались своими привилегиями и поступили в колледжи и университеты. Они трезво смотрели на мир, который так много требовал от них. Их ордена, израненные тела и души порождали излияния ненависти к войне и разрушению. Они не капитулировали перед отжившими порядками и устаревшими представлениями о том, каким должен быть мир. Их маленьким детям, сегодняшним студентам, жизнь не казалась домашним раем. Уже в детские годы они видели фотографии, изображавшие ужасы концлагерей, и это порождало у них серьезные сомнения в человеческой добродетели. Эта информация фиксировалась в Родителе.

С другой стороны, большинство этих детей унаследовало атрибуты благополучия, которыми напичкали их родители. Они были чистенькие, откормленные витаминами, с хорошо залеченными зубами и крупной страховкой в кармане. Однако эти блага не стерли тех ранних записей, которые ныне воспроизводятся в «неразумных» действиях протестующих студентов. Необходимо подчеркнуть, что мы не вправе делать широких обобщений обо всех студентах. Ведь есть и исключения. Некоторые из протестующих были старше других. Некоторые происходили из тех семей, чья стабильность не была нарушена военным лихолетьем. Тем не менее, наш подход вполне допустим. Именно так мы сможем выйти за пределы игры «Разве это не ужасно» по отношению к молодому поколению.

Раннее столкновение с трудностями и неопределенностью бытия не означает, что молодые люди могут уклоняться от ответственности за свое поведение. Но понять, что записано в их Родителе и в их Дитя, – значит понять те установки, которыми они руководствуются. Очевидно, что старая информация поступает не только от мятежного Дитя, но и от Родителя, и ее содержание также окрашено тревогой, протестом и недоверием к миру, который, кажется, не может существовать без войны. Большинство студентов никогда не жило рядом с носителем власти, которому они могли бы полностью доверять. Поэтому теперь они готовы протестовать против любой власти, не исключая и университетских властей. Они продолжали получать множество материальных благ, однако почти ничто не подтверждало их уверенность в Том, что жизнь человека имеет смысл. Их Родитель дезорганизован, Дитя подавлено, а Взрослый гневно вопрошает: «Неужели вы не можете мне предоставить чего-то еще?»

Один из предметов недовольства состоял в том, что «университет слишком разросся». То же самое можно было бы сказать о населении земного шара. Франклин Мерфи, ректор Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, по профессии медик, ответил на это блестящей биологической метафорой:

Нет, он не слишком велик. Просто в последние годы он рос очень быстро, так что анатомия возобладала над физиологией. Если тело опережает в своем развитии нервную систему, организм становится дезорганизован. Нам надо усовершенствовать нервную систему университета, чтобы сделать организм жизнеспособным. А для того, чтобы координировать действия разных органов, нужна сложная нервная система. Университет нуждается в большей децентрализации и лучшей координации.

Функция «нервной системы» университета —" та же, что и нервной системы человеческого организма – коммуникация. Это и функция нервной системы всего мира. Ее сконцентрированность на коммуникации, способность интенсифицировать ее или тормозить, может породить нечто новое по сравнению с древней тенденцией к насилию.

Те, кто стремится разрешить внутренние и международные проблемы, настаивают на «необходимости диалога», не заботясь о том, чтобы определить исходные понятия. В транзактном анализе существует четкая система определений, способствующая разложению поведения на объективно наблюдаемые единицы. Продуктивный диалог должен основываться на соглашении о том, что подлежит изучению и в каких понятиях описывается изучаемое.

Человек, знавший Сирхана Сирхана, говорил: «Он был фанатиком своей страны, но он не был неуравновешенным». Если мы хотим анализировать и прогнозировать поведение, слова «фанатик» или «неуравновешенный» являются бесполезными. По той же причине бессмысленны многие наши диалоги. Бывает, что многое сказано, но ничего не понято.

Анализ международных транзакций

Если транзактный анализ позволяет двум людям понять, что между ними происходит, можно ли использовать ту же систему понятий, чтобы разобраться, что происходит в международных отношениях? Так же, как и при межличностной транзакции, международная транзакция может быть взаимодополнительной, только если векторы транзактной диаграммы параллельны. В современном мире продуктивны только транзакции Взрослый – Взрослый. Существовавшие ранее отношения Родитель – Дитя между крупными и малыми странами более не продуктивны. Малые страны «взрослеют» и не хотят более играть роль Дитя. Их претензии понятны: как же еще им себя чувствовать после всего того, что мы делали с ними?

Одним из наиболее надежных институтов для анализа международных транзакций является ООН. Там имело место много перекрестных транзакций. Когда глава сверхдержавы стучит ботинком по столу, связи прерываются. Когда нам говорят, что «нас похоронят», это больно задевает наше Дитя. Но мы не должны позволять себе Детских реакций. Мы не должны отвечать и с помощью бряцающего оружием Родителя. В этом и заключается возможность перемен.

Маленькому ребенку надо постоянно повторять: «Я люблю тебя», но однажды сказанного «Я ненавижу тебя» достаточно, чтобы любые уверения в родительской любви впредь не воспринимались. Если бы маленький человек понимал, что жестокие слова порождены родительским Дитя, провоцирующим деструктивное отношение к ребенку, которого на самом деле обожают, – тогда бы он не воспринимал это утверждение как истину.

Так же обстоит дело и с утверждением Никиты Хрущева: «Мы вас похороним». Хотя это были отвратительные слова, которые не принесли никакой пользы ни его стране, ни кому-либо вообще, их можно не принимать близко к сердцу, помня, что он – всего лишь человек, у которого есть Родитель, Взрослый и Дитя и содержание их совсем иное, чем у Родителя, Взрослого и Дитя любого другого человека, особенно – американского политика.

Доказательством того, что он не был политическим суперменом, служит тот факт, что сам он ныне похоронен в политическом смысле. И не требуется обширных исторических исследований, чтобы найти примеры подобных неуклюжих заявлений и поступков со стороны глав других государств, в том числе и нашего. Мы должны научиться реагировать на чужие слова и поступки из позиции не перепуганного, готового к драке Дитя, но Взрослого, способного искать истину, понимать те опасения, которое испытывает чужое Дитя, и те страдания, которые оно переживает, принуждаемое выполнять отжившие требования Родителя. Нам необходимо также взглянуть на себя со стороны и понять, что представляет собой Родитель в американской культуре. В этом Родителе много величия, но немало и слабостей, как, например, болезнь рабства, с которой мы сталкиваемся в лице расовых экстремистов, черных и белых. Элтон Трублад пишет:

В нашем нынешнем положении мы походим на шахматистов, чья позиция такова, что любой ход таит в себе опасность. Мы начинаем смутно ощущать, что все происходящее есть ужасное проявление морального закона, но нам трудно это понять и поверить в это. Возмущение азиатов кажется нам неоправданным, и это действительно так, если рассматривать лишь нынешнее положение дел. Однако сегодня мы лишь пожинаем плоды. Любой белый человек, унизивший в прошлом достоинство китайца пренебрежительным обращением, приложил руку к разжиганию той лютой ненависти, которая, казалось бы, столь немотивированно обрушилось на нас в то самое время, когда мы ценой самопожертвования пытаемся воплотить высокие моральные принципы.

Этот моральный закон заключается и в том, что длительное унижение Дитя в другом человеке способно обратить его в чудовище. И нет ничего удивительного, что долгие годы унижений породили в Америке так много ужасающих монстров.

Одна негритянка после восстания в Лос-Анджелесе так отнеслась к высказывавшимся объяснениям произошедшего (безработица, нищета, жестокость полиции и т.п.): «Если они спрашивают – почему, то так никогда и не поймут».

Думаю, мы могли бы это понять, если бы наше перепуганное Дитя и самодовольный Родитель не вытеснили бы Взрослого.

Другой вопрос, – что нам делать. По-моему, начать надо с введения общепринятого языка для обозначения человеческого поведения. Транзактный анализ располагает таким языком. Психология превозносится как величайшая наука наших дней, однако она не в состоянии внести ясность в понимание нынешних социальных столкновений. Отвечая на вопросы в сенатском комитете по иностранным делам, один специалист в области человеческого поведения и общения заявил: «Я в растерянности. Я близок к тому, чтобы почувствовать себя глупцом». Это милое изъявление скромности не отменяет того факта, что люди, претендующие на понимание человеческого поведения, обязаны разбираться и в наших отношениях с народами других стран.

Я надеюсь, сенатор Фулбрайт и другие наши общественные деятели могут получить кое-что полезное от психиатров. По моему убеждению, понимание природы Р-В-Д и необходимости высвобождения Взрослого как у государственных лидеров, так и у простых избирателей явилось бы важнейшим шагом к пониманию стоящих перед нами социальных и политических проблем.

Мы должны понять, какое влияние имеет на нас Родитель (наш собственный Родитель, опирающийся на Родителя, типичного для нашей культуры). Мы должны понять, какой страх испытывает Дитя перед лицом мятежей и войн у народа Индии, терзаемого голодом и суевериями, у народа России, хранящего память о бунтах и цепях, у народа Израиля, помнящего недавнее истребление 6 миллионов евреев, у народа Северного и Южного Вьетнама, страшащегося напалма и штыков, у народа Японии, пережившего атомную бомбардировку. И тогда мы поймем, что это Дитя – маленькое слабое существо в мире, наполненном страхом, стремящееся лишь к избавлению от боли. И тогда, возможно, наши международные контакты станут иными. Лонгфелло считал, что «если б нам открылась тайная история наших врагов, мы бы нашли в жизни каждого человека столько горя и страданий, что это умиротворило бы любую враждебность».

Мы не можем симпатизировать неблагополучному Дитя наших врагов, так как мы боимся их игр. И они не могут симпатизировать нам по той же причине. Недоверие – наша общая проблема. Человек повсюду стремится налаживать отношения, но со своих позиций. Мы увлекаемся мелочами и упускаем слишком много возможностей решения крупных проблем. Мы можем признать, что боимся друг друга, но не знаем, что с этим поделать.

Если участники международных контактов освоят язык Р-В-Д, если все они поймут, что страх наполняет Дитя, что невозможно прийти к согласию на уровне Родителя, а лишь только на уровне раскрепощенного Взрослого можно преодолеть всеобщую установку «Я не в порядке, вы в порядке», тогда появится вероятность принятия иных решений, не отягощенных грузом прошлого. Словарь транзактного анализа чрезвычайно прост и легко переводим на любой язык. Выражение «о'кей» вообще стало интернациональным. Слова «Родитель», «Взрослый» и «Дитя» говорят сами за себя. Располагая доступными понятиями для обозначения человеческого поведения, мы приближаемся к тому, чтобы избавиться от прежних страхов, порожденных трагедиями прошлого, и начать общаться с другими на том уровне, на котором только и возможно согласие – на уровне Взрослый—Взрослый. С помощью Взрослого мы сможем сообща разобраться в застарелых противоречиях. Непродуманные выражения лишают нас возможности строить отношения на принципе «Я – о'кей, вы – о'кей». Например, куда могут привести нас расточаемые дипломатами штампы «безбожный коммунизм», «Свободный Запад», «неразрешимый конфликт»? Переоценки заслуживает и выражение «мировой коммунизм», порождающее такой ужас, что у нас возникает желание вести одну войну за другой, платя за это немыслимую цену. Как же много войн предстоит нам пережить? И есть ли этому конец? Возможен ли мировой коммунизм? Все ли коммунисты безбожны? И что такое коммунист? Не изменился ли он за последние полвека? И все ли коммунисты одинаковы?

На Земле живет три миллиарда человек. Мы очень мало знаем о них как о людях, мы едва ли думаем о них как о личностях. Например, не воспринимаем ли мы такую страну как Индия лишь в качестве огромного скопления людей, значение которой состоит только в том, что она влияет на баланс сил в нашей борьбе с мировым коммунизмом? Помним ли мы, что народ Индии – это 1/7 населения мира, что он включает 6 различных этнических групп, 845 языков и диалектов, 7 основных религий и две непримиримо враждебные культуры? Если индийский Родитель и американский Родитель не могут договориться, есть ли надежда на взаимопонимание с помощью Взрослого? Мы связаны друг с другом, и все мы – люди, а не вещи. Люди всего мира – это не вещи, которыми можно манипулировать, а личности, которых надо понять; не язычники, которых необходимо обратить в свою веру, а люди, которых надо услышать; не враги, которых ненавидят, а личности, с которыми считаются; не родственники, которых надо содержать, а равноправные братья.