Текст книги "Комедия, Или трагедия"

Автор книги: Томас Бернхард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Бернхард Томас
Комедия, Или трагедия

Томас Бернхард

Комедия?.. Или трагедия?..

Комедия?.. Или трагедия?..

Долгие недели я не был в театре, но вот вчера мне захотелось сходить туда, однако уже за два часа до начала спектакля я засомневался: не следует ли всё же отказаться от посещения театра?.. То есть у меня ещё в комнате возникли сомнения, когда погрузился – или не успел? – в мою научную работу по медицине: в конце концов надо ее завершить, сделав одолжение скорее собственной перегруженной голове, чем моим родителям.

"Восемь или десять недель я не ходил в театр, – сказал я самому себе, и знаю, почему больше не хожу туда: я презираю театр, ненавижу актеров, весь театр – одна подлая дерзость, дерзкая подлость, и вдруг мне снова надо идти туда? На спектакль? С чего бы это?"

"Ты знаешь, что театр – похабщина, – сказал я себе, – и ты напишешь исследование о театре, которое уже готово у тебя в голове, – исследование о театре, в котором ты всё о нём выложишь начистоту раз и навсегда! Что такое театр, кто такие актёры, директора, кто пишет пьесы и т.д..."

Всё сильнее притягивал меня театр, всё меньше – проблемы патологии: моя попытка игнорировать театр и во что бы то ни стало заниматься наукой провалилась. Провал! Провал!

Я оделся и вышел на улицу.

Чтобы добраться до театра пешком, мне нужно всего лишь полчаса. В эти полчаса я понял, что не могу пойти в театр, что мне раз и навсегда запрещено посещать театр – ходить на спектакли.

"Вот когда ты закончишь свое исследование, – думал я, – тогда настанет время, тогда тебе вновь будет дозволено сходить туда, чтобы убедиться: твой трактат верен!"

Мне уже одно то было неприятно, что дело вообще могло зайти столь далеко, что я купил себе билет – не получил в подарок, а купил – и в течение двух дней мучился мыслями о том, чтобы пойти в театр, увидеть спектакль, актёров, и за всеми этими актёрами разглядеть ничтожного, вонючего режиссёришку (господина Т.Х.!) и т.д... Но что самое главное: я переоделся для театра. "Ты переоделся для театра", – думал я.

"Исследование о театре! Однажды ты напишешь исследование о театре! То, что тебе ненавистно, хорошо описываешь, думал я. Моё исследование скоро будет готово – пять, возможно, семь глав под названием "ТЕАТР – ТЕАТР?". (Когда оно будет готово, ты сожжёшь его, потому что публиковать бессмысленно, ты прочтешь его – и сожжешь. Публикация – это смешно: ложная цель!) Первая глава – АКТЁРЫ, вторая глава – АКТЁРЫ В АКТЁРАХ, третья глава – АКТЁРЫ В АКТЁРАХ АКТЁРОВ и т.д... четвёртая глава – СЦЕНИЧЕСКИЕ ЭКСЦЕССЫ и т.д... последняя глава – ИТАК, ЧТО ЖЕ ТАКОЕ ТЕАТР?"

С этими мыслями я вошел в Фольксгартен1 .

Я сажусь на скамейку рядом с кафе – хотя садиться на скамейки в Фольксгартене в это время года смертельно опасно, – сосредоточиваюсь изо всех сил и, довольный, напряженно наблюдаю, кто и как входит в театр.

Я испытываю удовлетворение от того, что не вхожу.

"Однако, – думаю я, – с учетом твоей бедности тебе следовало бы пойти туда и продать билет". "Иди", – говорю я себе и, размышляя об этом, получаю величайшее наслаждение, истирая билет между большим и указательным пальцем правой руки, истирая театр в порошок.

"Сначала, – говорю я себе, – всё больше людей входит в театр, затем всё меньше. В конце концов никто уже не входит в театр".

"Спектакль начался", – думаю я, встаю и направляюсь к центру города. Я озяб, ничего не ел и – мне внезапно приходит на ум – вот уже больше недели ни с кем не разговаривал, как вдруг ко мне обращаются: со мной заговорил мужчина. Я слышу, как он спрашивает меня, который час, слышу свой голос: "Восемь". "Восемь часов, – говорю я. – Театр начался".

Тут я оборачиваюсь и вижу этого мужчину.

Он высокий и худой.

"Кроме него, в Фольксгартене никого нет", – размышляю я.

И сразу же решаю, что мне нечего терять.

Но произнести слова "Мне нечего терять!", сказать их в полный голос кажется мне нелепым, и я не произношу их, хотя у меня сильнейшее желание произнести эту фразу.

Мужчина сказал, что якобы потерял свои часы:

– С тех пор как я потерял часы, приходится время от времени обращаться к людям.

Он рассмеялся.

– Если бы я не потерял часы, я бы не обратился к Вам, – сказал он, – ни к кому не обратился бы.

Ему, сказал мужчина, в высшей степени интересно само по себе то наблюдение, что теперь, после того, как я сказал ему, что сейчас восемь часов, он знает, что сейчас, насколько ему стало известно, восемь часов и что он сегодня одиннадцать часов подряд – "без передышки", сказал он ходил, погрузившись в одну-единственную мысль, "не туда-сюда", а "всё время прямо, но, как вижу теперь, всё время по кругу, – сказал он. – С ума сойти, правда?.."

Я заметил, что на мужчине дамские туфли, а мужчина заметил, что я заметил, что на нем дамские туфли.

– Да, – сказал он, – теперь у Вас есть повод призадуматься.

– Я собирался, – сказал я быстро, чтобы отвлечь мужчину от его туфель и отвлечься самому, – пойти в театр, но перед самым театром повернул обратно и не стал входить внутрь.

– Я частенько бывал в этом театре, – сказал мужчина, он представился, но я тут же забыл его имя: имена не держатся у меня в памяти. – И однажды сходил туда в последний раз: каждый идёт когда-то в последний раз в какой-нибудь театр. Не смейтесь! – сказал мужчина. – Всё однажды случается в последний раз. Не смейтесь!

– Ах, да! – сказал он. – Что сегодня играют? Нет-нет, – сказал он быстро, – не говорите мне, что сегодня играют...

Мужчина сказал, что он каждый день ходит в Фольксгартен:

– С начала сезона я всегда хожу в это время в Фольксгартен, чтобы отсюда, из этого угла, от стены кафе, наблюдать за теми, кто идет в театр, понимаете? Странные люди, – сказал он.

– Конечно, надо бы знать, что сегодня играют, – сказал он, – но Вы не должны говорить мне, что сегодня играют! Мне жутко интересно однажды не знать, что идёт. Комедия? Или трагедия? – спросил он и сразу же прибавил:

– Нет-нет, не говорите мне что. Не говорите!

"Ему лет пятьдесят – пятьдесят пять", – думаю я.

Мужчина предложил пройтись в направлении Парламента.

– Пройдемся до Парламента и обратно, – сказал он. – После начала спектакля всегда удивительно тихо... Я люблю этот театр...

Он шел очень быстро, и, глядя на него, я едва сдерживался: мысль о том, что на нём дамские туфли, вызывала у меня тошноту.

– Каждый день я прохожу по этому пути одно и то же число шагов, сказал он. – То есть в этих туфлях я отсчитываю от кафе до Парламента, до садовой ограды, ровно триста двадцать восемь шагов. В туфлях с пряжками триста десять. А до Швейцарского флигеля – он имел в виду Швейцарский флигель Хофбурга2 – в этих туфлях я отсчитываю четыреста четырнадцать шагов, а в тех, что с пряжкой, – триста двадцать девять! Я знаю, Вам, должно быть, противно, Вы, наверное, думаете: "Дамские туфли..." – сказал мужчина.

– Впрочем, я же выхожу на улицу, только когда стемнеет. Как Вы, возможно, догадываетесь, некое потрясение послужило причиной тому, что каждый вечер в это время, за полчаса до начала спектакля, я прихожу в Фольксгартен. Уже двадцать два года прошло с того потрясения. И оно очень тесно связано с дамскими туфлями. Случай, – говорит мужчина. – Один случай. Точно такое же настроение, как тогда: только что поднятый театральный занавес, актёры начинают игру, снаружи безлюдно... А теперь, – говорит он, когда мы снова стоим у кафе, – пойдёмте к Швейцарскому флигелю.

"Сумасшедший?" – думал я, пока мы рядом шли к Швейцарскому флигелю. Мужчина сказал:

– Вы, может быть, не знаете, но мир целиком и полностью, весь насквозь пронизан юриспруденцией. Мир – сплошная чудовищная юриспруденция. Мир – это каторга!

Он сказал:

– Ровно сорок восемь дней назад в это же время я в последний раз повстречал здесь, в Фольксгартене, человека. Этого человека я тоже спросил, который час. Этот человек тоже ответил мне: "Восемь". По странному совпадению я всегда спрашиваю в восемь часов, который час. Этот человек тоже прошёлся со мной до Парламента и до Швейцарского флигеля. Кстати, – сказал мужчина, – если хотите знать правду, я не потерял часы, я часов не теряю. Вот мои часы, видите? – сказал он и вытянул руку перед моим лицом, чтобы я мог разглядеть часы на его запястье.

– Уловка! – сказал он. – Однако далее: этот человек, которого я встретил сорок восемь дней назад, был Вашего возраста. Такой же молчаливый, как Вы, сперва такой же нерешительный, затем решился пройтись со мной. Студент, изучал естественные науки, – сказал мужчина. – Я и ему рассказал, что потрясение, случай из далекого прошлого стал причиной того, что я каждый вечер бываю здесь, в Фольксгартене. В дамских туфлях. Та же реакция, сказал мужчина и прибавил:

– Кстати, я здесь еще никогда не видел ни одного полицейского. Уже несколько дней полиция не появляется в Фольксгартене, они сосредоточили силы на Штадтпарке, и мне известно почему...

– Вот теперь, – сказал он, – было бы действительно интересно узнать, что идёт в театре сейчас, когда мы подходим к Швейцарскому флигелю: комедия или трагедия?.. В первый раз я не знаю, что идёт. Но Вы не смеете мне этого сказать... Нет, не говорите! Вероятно, изучая Вас, сосредоточившись на Вас, занимаясь исключительно Вами, было бы несложно догадаться, – сказал он, идёт ли сейчас в театре комедия или трагедия. Да, – сказал он, – изучение Вашей персоны постепенно объяснило бы мне всё, что происходит в театре, и всё, что происходит вне театра, – всё в мире, что всегда так тесно связано с Вами. В конце концов мог бы действительно настать тот час, когда мне стало бы известно о Вас всё, потому что я изучаю Вас самым тщательным образом...

Когда мы подошли к стене Швейцарского флигеля, он сказал:

– Здесь, на этом месте, со мной попрощался молодой человек, которого я встретил сорок восемь дней назад. Вы хотите знать как? Берегитесь! – сказал он. – Ага! Значит, Вы не прощаетесь? Вы не говорите "Спокойной ночи"? Что ж, – сказал он, – тогда пройдёмся от Швейцарского флигеля в обратную сторону, туда, откуда мы пришли. Откуда же мы пришли?.. Ах, да, от кафе. В людях странно то, что они всё время принимают себя за кого-то другого. Так значит, – сказал он, – Вы хотели сегодня сходить на спектакль. Хотя, по Вашим словам, ненавидите театр. Ненавидеть театр? Я люблю его...

Тут мне бросилось в глаза, что и шляпа на голове у мужчины дамская; всё это время я ничего не замечал.

И пальто на нём было женским – женское зимнее пальто.

Он и правда одет во всё женское, подумал я.

– Летом, – сказал он, – я не хожу в Фольксгартен, в это время и театр закрыт. Но всегда, когда театр работает, я хожу в Фольксгартен. Когда театр работает, никто, кроме меня, больше не ходит в Фольксгартен, потому что в Фольксгартене тогда слишком холодно. И только редко в Фольксгартен заходят молодые люди, с которыми, как Вы знаете, я сразу заговариваю и требую пройтись со мной разок до Парламента, разок до Швейцарского флигеля... а от Швейцарского флигеля и от кафе снова в обратную сторону... Но никто ещё не ходил со мной, – сказал он, – дважды до Парламента и дважды до Швейцарского флигеля, то есть четыре раза обратно к кафе, и это меня удивляет. Только что мы дважды дошли до Парламента и дважды до Швейцарского флигеля и обратно, сказал он. – Достаточно. Если хотите, – сказал он, – проводите меня немножко в сторону дома. Никогда еще никто не провожал меня отсюда домой.

Жил он, по его словам, в Двадцатом районе, в квартире своих родителей, скончавшихся ("Самоубийство, молодой человек, самоубийство!") шесть недель назад.

– Нам надо через Дунайский канал, – сказал он. Этот человек был мне интересен, и я хотел остаться с ним как можно дольше.

– У Дунайского канала Вы должны повернуть обратно, – сказал он. – Вы не смеете провожать меня дальше, чем до Дунайского канала. И пока мы не дойдем туда, не спрашивайте меня почему!

За казармой Россауэра, в ста метрах от моста, ведущего в Двадцатый район, мужчина внезапно остановился и сказал, глядя на воду канала:

– Вот здесь, на этом самом месте.

Он обернулся ко мне и повторил:

– На этом самом месте.

И прибавил:

– Я мгновенно столкнул её в воду. Одежда, которая на мне, – это её одежда.

Потом он подал мне знак, означавший: исчезни!

Он хотел остаться один.

– Уходите! – приказал он.

Я ушёл не сразу.

Я дал ему выговориться.

– Двадцать два года и восемь месяцев назад, – сказал он. – И если Вы полагаете, что приятно находиться в местах лишения свободы, Вы ошибаетесь. Весь мир – одна сплошная юриспруденция. Весь мир – каторга. И сегодня вечером там, в театре, идёт комедия. Хотите верьте, хотите нет. Говорю Вам: правда, комедия.

1 Фольксгартен – парк в центре Вены, перед бывшим императорским дворцом (прим. перев.)

2 Хофбург – бывший императорский дворец. В настоящее время в Хофбурге размещаются коллекции Этнографического музея, Музея австрийской культуры, Картинной галереи, а также Национальная библиотека и Концертный зал (прим. перев.)