Текст книги "Новый расклад в Покерхаузе"

Автор книги: Том Шарп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

– Кухмистер, черт бы тебя побрал! Ты хоть когда-нибудь спать ложишься?

– Устав колледжа, сэр.

И они отправлялись восвояси, добродушно чертыхаясь. А теперь перевелись желающие лезть на стену. Тарабанят в дверь посреди ночи, – вставай, иди открывай им. Кухмистер и сам не знал, почему все еще ходит сюда, смотрит, не лезет ли кто. Видно, по привычке. По старой-старой привычке. Он уже собирался к себе – давала себя знать усталость, и хотелось поскорее добраться до постели, – как вдруг услышал за стеной какую-то возню и застыл словно вкопанный. С улицы кто-то карабкался.

* * *

Пупсер плелся по Фри Скул Лэйн вдоль черной массивной стены бесплатной школы. Он не ожидал, что доклад на тему: «Контроль над рождаемостью на Индийском субконтиненте» закончится так поздно. А случилось это вот почему: во-первых, энтузиазма докладчице было явно не занимать, во-вторых, сама проблема оказалась крепким орешком. Мало того, что докладчица выступала не ахти как, у нее и мысли были какие-то недоношенные (кстати, речь шла об абортах). Ко всему прочему, она с пеной у рта защищала метод вазэктомии [9]9
  Иссечение семявыносящего потока


[Закрыть], поэтому последующее обсуждение и затянулось. Докладчица работала гинекологом в Мадрасе, в составе отдела ООН по контролю над рождаемостью. Создавалось впечатление, что детскую смертность она почитала за несомненное благо. Прочие средства она отвергала: от спирали пользы мало, таблетки не всем по карману, а женская стерилизация – вообще сложная штука. Зато вазэктомию она расписывала так соблазнительно, что Пупсер не знал, куда деваться, – приходилось постоянно скрещивать ноги. Он уже клял себя за то, что пришел. И вот по заснеженным улицам он возвращается в Покерхаус. В ногах слабость, в душе дурное предчувствие. Если бы даже за стенами Покерхауса свирепствовал голод, Пупсер не мог бы безвылазно торчать в колледже. Кроме Пупсера, в колледже аспирантов не было, и он чувствовал себя одиноким. Студенты вели беспорядочную половую жизнь, чему Пупсер завидовал, но подражать не решался. Преподаватели же по причине импотенции вместо секса предавались обжорству. Кроме того, Пупсер был в Покерхаусе белой вороной – на это Декан указал ему сразу по поступлении. «Придется вам пожить тут, в колледже, проникнуться его духом», – заметил последний. Аспиранты других колледжей жили в дешевых, но уютных комнатушках, а Пупсеру предоставили чрезвычайно дорогие апартаменты в Бычьей башне, да еще строго-настрого наказали соблюдать студенческий режим. Либо к полуночи дома, либо узнаешь, что это такое, когда Кухмистер не в духе. А наутро, будь добр, к Декану. Тот тебе задаст кучу нескромных вопросов. Из-за этих допотопных порядков Пупсер жалел, что его приняли именно в этот колледж. Особенно удручало отношение Кухмистера. Привратник держал его за чужака и сыпал в его адрес такими оскорблениями, которые обычно приберегал для лавочников. Пупсер пытался смягчить гнев Кухмистера, пробовал объяснить, что Дарем – а именно там учился Пупсер – как-никак университет и что в 1380 году в Оксфорде был даже такой колледж – Дарем. Все тщетно. Упоминание об Оксфорде только усилило неприязнь Кухмистера.

– Это колледж для джентльменов, – твердил он. Пупсеру же до джентльмена было далеко. Поэтому Кухмистер сразу заимел на него зуб.

Пупсер пересек площадь Маркет Хилл. Часы на ратуше показывали без двадцати пяти час. Главные ворота уже заперты, а Кухмистер спит. Пупсер замедлил шаг. Какой смысл торопиться? Все равно теперь гулять ночь напролет. О том, чтобы разбудить Кухмистера, и речи быть не могло. Тот, конечно, откроет, но зато проклятий не оберешься. Ничего, ему не впервой бродить по ночному Кембриджу. Вот только миссис Слони, служанка, – с ней надо поосторожней. Каждое утро она приходит будить Пупсера и, если увидит, что кровать не смята, обязана доложить Декану. Но с миссис Слони можно договориться. «Что такое один фунт по сравнению с разносом в деканате?» – намекнула она после первой ночи скитаний Пупсера, и тот с облегчением заплатил. Миссис Слони не подведет. Пупсеру она даже нравилась. Несмотря на внушительные размеры, было в ней что-то почти человеческое.

Пупсер поежился. Не только от холода, но и при мысли о миссис Слони. Метель усиливалась, ночью на улице и замерзнуть недолго. Это уж точно. Так же точно, как и то, что Кухмистера он будить не собирался. Придется карабкаться через стену. Несолидно для аспиранта, но что делать – выбора нет. Он пересек Тринити-стрит, в конце улицы Кайус повернул направо и по дорожке вышел к задним воротам. Железные прутья на стене еще никогда не выглядели так угрожающе, как в эту ночь. Но не оставаться же здесь, иначе окоченеешь. Напротив ратуши он нашел чей-то велосипед, протащил его по дорожке, приставил к стене и с превеликим трудом встал на него. Наконец-то он руками схватился за прутья, отдохнул секунду и сделал последний рывок. И вот он уже одним коленом на стене. Приподнялся, перенес свободную ногу через прутья, нащупал опору и… прыгнул. Приземлился он удачно – прямо на клумбу. Кое-как встал на ноги и уже было собрался шмыгнуть по тропинке, под сень буков, как вдруг увидел тень. Чья-то рука легла ему на плечо. Дальше все случилось само собой. Пупсер замахнулся и ударил что было силы. Шляпа-котелок незнакомца описала в воздухе замысловатую дугу; Пупсер пустился наутек. Не разбирая дороги, он бежал прямо по газонам, что противоречило правилам Покерхауса: по газонам разрешалось ходить только членам ученого совета. На гравийной дорожке лежал Кухмистер, он никак не мог отдышаться. Пупсер пулей вылетел в ворота, ведущие во двор. На бегу он оглянулся и увидел на снегу темный силуэт. А вот и подъезд, вот и его комната. Пупсер запер дверь и, тяжело дыша, затаился в темноте. Не иначе, как он Кухмистера ударил, кроме него, котелок никто не носит. Итак, он совершил нападение на привратника Покерхауса, заехал ему по физиономии. Заехал так, что тот упал как подкошенный. Пупсер подошел к окну и стал всматриваться в темноту. Только сейчас он понял, что свалял дурака. На дворе снег, следы его выдадут. По ним Кухмистер придет прямо к башне. Но привратник как в воду канул. Может, он все еще лежит там без сознания? Может, он до сих пор не может прийти в себя? Пупсер вздрогнул – это происшествие еще раз показало, насколько сильно было иррациональное начало в его натуре и какими бедами оно грозит человечеству. Секс и насилие, как сказала сегодня докладчица, суть два антипода, которые способны обречь мир на верную гибель. Теперь Пупсер понял, что она имела в виду.

Что бы там ни было, Кухмистера бросать нельзя, замерзнет ведь насмерть. Надо помочь бедняге, а там пусть делают, что хотят. Нападение на привратника – дело серьезное, могут и из университета попросить. И не закончить ему диссертацию на тему: «Ключевая роль выпечки грубого ржаного хлеба во внешней политике Вестфалии XVI века». Ну, будь, что будет. Он открыл дверь и поплелся вниз по лестнице.

* * *

Кухмистер встал, поднял котелок, отряхнул от снега и тут же надел. Затем смахнул снег с жилетки и пиджака. Правый глаз опухал все сильнее. Силен, щенок. Вон какой фонарь посадил. «Стар я стал для такой работы, – буркнул Кухмистер с гневом, к которому примешивалось восхищение. – Но ничего, все равно поймаю». Он пошел по следам, пересек лужайку и по дорожке вышел к воротам, ведущим во двор. Глаз до того распух, что почти ничего не видел, но Кухмистер про него и думать забыл. Не думал он и о том, как поймать виновника. Мысленно он перенесся в далекое прошлое, в дни его молодости. Когда Кухмистер впервые переступил порог колледжа, старший привратник, старый Сукноу Балл, сказал: «Коли не поймал, так и не закладывай». А что было верно тогда, верно и сейчас. Он минул ворота, повернул налево в арку и направился к себе. На двери спальни висело зеркало. «Ну и фонарь, дорогу освещать можно», – подумал Кухмистер, осматривая распухший глаз. Ну ничего, приложить кусок сырого мяса – и все пройдет. Надо будет взять с утра на кухне. Он снял пиджак и принялся расстегивать жилетку, как вдруг кто-то отворил дверь сторожки. Кухмистер быстро застегнул жилетку, накинул пиджак и прошел в кабинет.

* * *

Пупсер стоял в дверях подъезда и смотрел, как Кухмистер прошел по двору и скрылся под аркой. Что ж, по крайней мере он не остался лежать на снегу, уже хорошо. И все-таки Пупсер не мог вот так просто взять и вернуться к себе. Нужно было пойти и посмотреть, как там старик. Он пересек двор и вошел в сторожку. Внутри никого не было, и он хотел было отправиться спать, как вдруг дверь спальни открылась и на пороге появился Кухмистер. Правый глаз его почернел и распух. Старое, испещренное венами лицо казалось каким-то перекошенным.

– Ну? – выдавил Кухмистер. Здоровый глаз со злостью уставился на Пупсера.

– Я… это… пришел извиниться, – смутился Пупсер.

– Извиниться? – спросил Кухмистер с таким видом, будто не понимает, о чем идет речь.

– Извиниться за то, что вас ударил.

– Кто вам сказал, что вы меня ударили? – от свирепого взгляда лицо Кухмистера еще более перекосилось.

Пупсер почесал лоб.

– Ну, в общем, извините. Я подумал, что лучше все-таки вас проведать.

– Вы, наверное, думали, что я доложу Декану. Нет, будьте спокойны. Вы же скрылись.

Пупсер покачал головой.

– Нет же, нет. Я подумал, что, может, я… это… ну, ушиб вас.

Кухмистер мрачно улыбнулся.

– Ушиб? Меня ушиб? Да разве это ушиб? – Он повернулся к Пупсеру спиной, прошел в спальню и закрыл за собой дверь. Пупсер вышел во двор. Ничего не поймешь. Сбиваешь старика с ног, а он даже не обижается. Где логика? Какая-то бредовая иррациональность. Пупсер вернулся к себе и улегся спать.

3

Ректору не спалось. Давешнее угощение ударило по желудку, а собственная речь – по его психике. Жена преспокойно почивала на соседней кровати. Она-то спала, не спал сэр Богдер. И как всегда при бессоннице, он снова и снова прокручивал в мыслях события дня. Мудро ли он поступил? Стоило ли оскорблять чувства обитателей колледжа? Он тщательно все рассчитал, и казалось, что известность Ректора в политических кругах оградит его от нареканий. Что бы там ученые мужи ни говорили, репутация сторонника умеренных и в сущности своей консервативных реформ не позволит обвинить его в стремлении к переменам ради перемен. Еще в бытность свою министром сэр Богдер придумал лозунг «Преобразования без перемен»; кстати, под этим лозунгом недавно прошли налоговые реформы. И сэр Богдер гордился своим консервативным либерализмом, а в минуты откровения с самим собой называл это авторитарным попустительством. Он бросил колледжу вызов, взвесив все за и против, и вызов этот был оправдан. Покерхаус безнадежно устарел, отстал от жизни, а для человека, который всю жизнь только и делал, что пытался идти в ногу со временем, не было греха страшнее. Сэр Богдер всегда выступал за единое среднее образование, во что бы оно ни встало. Будучи председателем комитета по высшему образованию, сэр Богдер преложил открыть политехнические курсы для умственно отсталых. Он гордился тем, что лучше всех понимает, что именно пойдет на пользу стране. Жена его, леди Мэри, такую точку зрения полностью разделяла. Ее семья неукоснительно придерживалась либеральных взглядов и по сей день сохраняла традиции вигов, увековечив их в своем девизе – Laisser Mieux [10]10
  0ставить лучшее (фр.)


[Закрыть]. Сэр Богдер взял девиз на вооружение и, видно, вспомнив знаменитое изречение Вольтера [11]11
  Имеются в виду слова Панглоса, герой романа Вольтера «Кандид»: «Все к лучшему в этом лучшем из миров»


[Закрыть], стал врагом «лучшего» в любом проявлении. Он не верил в пословицу «Учись доброму, а плохое само придет» и полагал, что надо учиться всему. Все, что нужно молодежи, – так это первоклассное образование, а вот преподавателям Покерхауса – хорошая встряска.

Ничто не нарушало ночной тишины, только часы на башне да колокольный звон возвещали о том, что вот и еще один час прошел. Сэру Богдеру казалось, что звук этот доносится из средневековья и есть в нем что-то излишне предостерегающее. Новый Ректор обдумывал план действий. Перво-наперво он велит составить подробную ведомость всех расходов колледжа. Придется кое на чем сэкономить – задуманные перемены потребуют денег. Экономия средств сама по себе вызовет в Покерхаусе ряд изменений. На кухне слишком много народу, справятся и меньшим числом. Но действовать надо с умом: многие привычки Покерхауса коренятся именно здесь. На это дело ученые мужи никогда средств не жалели, деньги на кухню текли рекой. Если осторожно проводить кампанию сокращения этой статьи расходов, то изменится и характер колледжа. Сэкономленные деньги пойдут на хорошее дело: поднимутся новые корпуса, увеличится число студентов. За плечами сэра Богдера были сотни часов заседаний в различных комитетах, и он предвидел, какие возражения возникнут у членов Совета. Одни и слышать не захотят о переменах на кухне. Другие скажут, что студентов в колледже и так предостаточно. На лице сэра Богдера засияла счастливая улыбка. Такая разноголосица мнений ему только на руку. За спорами забудут, с чего все началось, и он выступит в роли арбитра между враждующими сторонами. А то, что именно он заварил кашу, никто и не вспомнит. Но сначала нужен союзник. И сэр Богдер стал мысленно перебирать кандидатуры преподавателей в поисках слабого звена.

Декан будет категорически против любого увеличения числа студентов, а благовидный предлог найдется. Это якобы разрушит христианскую общину, которой Покерхаус-де является. Точнее говоря, будет трудно насаждать дисциплину. Сэр Богдер поставил Декана на одну чашу весов. С этой стороны помощи ждать не приходится, разве что косвенной. Дело в том, что замшелый консерватизм Декана раздражал ученых мужей. А Старший Тьютор? Тут случай посложнее. В свое время он был заядлым гребцом. Может, он и согласится увеличить прием в колледж, ведь это усилит команду гребцов и увеличит шансы на победу в регате. Но кухню он трогать ни за что не позволит: а то еще не дай Бог членов гребного клуба перестанут кормить вдоволь. Ректор решил пойти на компромисс. Он даст стопроцентную гарантию: что бы там на кухне ни сокращали, гребной клуб всегда получит свой бифштекс. Итак, Старшего Тьютора можно-таки переманить на свою сторону. Сэр Богдер поставил его на другую чашу весов и обратился мыслями к Казначею. «Вот он-то мне и нужен», – подумал Ректор. Если заручиться поддержкой Казначея, тот окажет делу перемен неоценимую услугу. Экономность в кухонных делах и увеличение студенческих пожертвований несомненно улучшат финансовое положение колледжа. Казначей будет обеими руками «за», и с его мнением им придется считаться. Чутье сэра Богдера – краеугольный камень его успеха – подсказывало ему: кто-кто, а Казначей будет держать нос по ветру. Он несомненно честолюбив. Вряд ли его удовлетворяет скромная жизнь и не менее скромная должность в колледже. А тут как раз должны создать несколько королевских комиссий (у сэра Богдера были точные сведения: он ушел в отставку не так давно). Чем не место для Казначея? Пусть это ничтожество принесет хоть какую-то пользу людям и получит признание, которое вознаградит наконец его за отсутствие достижений. Сэр Богдер был на все сто уверен, что сможет пристроить Казначея. В королевских комиссиях всегда найдется местечко для людей подобного рода. Итак, он сосредоточит все внимание на Казначее. Довольный своим планом. Ректор повернулся на бочок и уснул.

В семь часов сэра Богдера разбудила жена. У нее была идея фикс: кто рано ложится и рано встает, здоровье, богатство и ум наживет. От этого он страдал всю жизнь. Жена шумно возилась в спальне, особой чуткостью она не отличалась, даже когда занималась благотворительностью. А сэр Богдер еще раз задумался о характерных чертах жены, которые всегда пришпоривали его политическое честолюбие. Леди Мэри нельзя было назвать привлекательной. У нее была угловатая нескладная фигура – под стать уму.

– Пора вставать, – сказала она, заметив, что сэр Богдер приоткрыл глаз.

«Приказы станешь обсуждать – ты не у дел, умри, но выполни – вот твой удел», – подумал сэр Богдер и протянул ноги, пытаясь нашарить тапочки.

– Как банкет? – спросила леди Мэри и принялась так лихо засупонивать хирургический корсет, что сэр Богдер невольно вспомнил о скачках.

– Так, терпимо, – зевнул он. – Подавали лебедя, фаршированного чем-то вроде утки. Мой бедный желудок! Я полночи не спал.

– Ты уж поосторожней, не ешь что попало. – Леди Мэри закинула ногу на ногу: так было удобней натягивать чулки. – Еще чего доброго удар хватит.

Сэр Богдер поспешил оторвать взгляд от ног жены.

– Вот-вот, – быстро заговорил он, – это фирменная болезнь Покерхауса. Апоплексический удар, вызванный обжорством. Старая традиция колледжа. Ничего, я ее с корнем вырву.

– Давно пора, – согласилась леди Мэри. – Какой позор: в наше время изводить столько хороших продуктов на каких-то прожорливых старикашек. При одной мысли об этом у меня…

Сэр Богдер заперся в ванной и открыл кран. Но ни дверь, ни шум воды не смогли заглушить сетования жены по поводу голодающих детей Индии. Он посмотрелся в зеркало и тяжко вздохнул. Опять она ни свет ни заря завела свою волынку. С самого утра устроила панихиду. Что бы она делала, не будь в мире голода, ураганов, эпидемий тифа?

Он побрился, оделся и вышел к завтраку. Леди Мэри с такой жадностью читала «Гардиан», что стало ясно: речь идет о стихийном бедствии невиданных масштабов. Сэр Богдер поостерегся спрашивать, что там случилось, а только пробежал пару счетов.

– Дорогая, – выдавил он наконец, – я сегодня встречаюсь с Казначеем. Может, пригласим его отобедать с нами? Скажем, в среду.

Леди Мэри оторвалась от газеты.

– Только не в среду. У меня собрание. Лучше в четверг. Хочешь, я еще кого-нибудь приглашу? А то ваш Казначей, кажется, довольно серенькая личность.

– У него есть и хорошие стороны, – ответил Ректор. – Ладно, договорюсь с ним на четверг.

Он взял «Тайме» и пошел в кабинет. Порой лихорадочная общественная деятельность жены омрачала его существование. Интересно, что за собрание будет в среду. Может, речь пойдет о жестоком обращении с детьми? Ректора передернуло.

* * *

В кабинете Казначея зазвонил телефон.

– А, господин Ректор. Да-да, конечно. Нет-нет, что вы. Хорошо, через пять минут. – Он положил трубку и довольно улыбнулся. Кажется, Ректор вот-вот начнет его вербовать. И приглашает он только его одного.

Окна кабинета смотрели в сад, на буковую аллейку, что вела к апартаментам сэра Богдера. Ни души. Казначей вышел на улицу и побрел по лужайке. Ночью он обдумал план действий, но теперь решил пересмотреть его. Как было бы соблазнительно возглавлять оппозицию переменам в Ученом совете. В семидесятые годы выгодно занимать твердую консервативную позицию. И в случае отставки или кончины Ректора, преисполненные благодарности ученые мужи могли бы избрать его главой колледжа. Хотя навряд ли. Нет у него того плотоядного добродушия, которое было присуще всем ректорам Покерхауса. Взять хотя бы лорда Вурфорда, на которого Кухмистер только что не молится. А каноник Брюх, который каким-то зловещим образом сочетал азарт болельщика регби с нежной страстью к лимбургскому сыру? Нет, Казначей даже представить себя не мог рядом с такими людьми. Пристать к лагерю сэра Богдера будет куда мудрее. Он постучал в дверь Ректора. Дверь открыла служанка-француженка.

– Очень рад вас видеть, – приветствовал гостя Ректор. Он сидел перед камином за большим столом из черного дуба и при появлении Казначея поднялся ему навстречу. – Хотите мадеры? Или чего-нибудь более современного? – Ректор довольно хихикнул. – Кампари, например. Прекрасное средство от холода.

В батареях тихо булькало. Казначей подумал и ответил:

– Пожалуй, что-нибудь современное будет очень кстати.

– Вот-вот, и я того же мнения, – обрадовался Ректор и налил по бокалу. Он подождал, пока Казначей поудобней устроится в кресле, и сказал:

– Ну что ж, за дело.

– За дело, – поднял бокал Казначей, приняв слова сэра Богдера за тост. Ректор удивленно покосился на него.

– Так. Ну хорошо, – сказал он. – Я пригласил вас обсудить финансовые дела колледжа. Как я понял из слов Прелектора, мы с вами разделяем ответственность за них. Я правильно понял?

– Совершенно верно, – отозвался Казначей.

– Естественно, как и положено Казначею, вы в этом деле полноправный хозяин. Я уважаю такой подход, – продолжал Ректор, – и позвольте вас заверить, я не собираюсь посягать на ваше право решать эти вопросы. – Сэр Богдер добродушно улыбнулся. – Я попросил вас прийти, чтобы уверить: перемены, о которых я вчера говорил, будут носить чисто общий характер. Все формы администрации останутся без изменений.

– Да-да, – закивал Казначей. – Полностью с вами согласен.

– Приятно слышать. Я и вышел с банкета под впечатлением, что мой маленький демарш вызвал неоднозначную реакцию у наиболее… мм… консервативных старших членов совета.

– Наш колледж крепко держится за свои традиции, – ответил Казначей.

– Ну, кто-то крепко, а кто-то, может, и не очень. А, Казначей?

– Верно подмечено, господин Ректор, – согласился Казначей. Как две старые собаки, кружили они друг подле друга: едва в голосе одного проскальзывала неуверенность, как другой тут же делал стойку: не пахнет ли компромиссом? Перемены неизбежны. Несомненно, несомненно. Нынешние порядки давно устарели. Так и есть, так и есть. И мы облечены властью… О да, о да. Шло время. Тикали алебастровые часы на камине. Пристрелка затянулась на целый час.

Снова разлили кампари, на этот раз порция была куда больше, и сэр Богдер отбросил церемонии.

– Многие наши студенты – форменные дикари. Вот что мне не нравится, – признался он.

– Да, впечатлительные натуры в колледж принимают неохотно, – согласился Казначей и довольно запыхал сигарой.

– А успехи в учебе? Это же ужас! Когда мы в последний раз присваивали степень бакалавра с отличием?

– В 1956-м, – ответил Казначей.

Ректор всплеснул руками.

– По географии, – добавил Казначей, подсыпав соль на рану.

– По географии. Ну конечно. По чему же еще. – Ректор подошел к окну. Сад стоял, весь покрытый снегом. – Пора все менять. Надо возвращаться к истокам. Основатель колледжа завещал «прилежно заниматься познанием наук». Мы должны принимать людей с хорошей академической подготовкой, а не тех неучей, которых мы вынуждены пестовать сейчас.

– Да, но существует одно-два препятствия, – вздохнул Казначей.

– Знаю. Первое – Старший Тьютор. Ведь это он отвечает за прием в колледж.

– Я, собственно, не о нем. Мы как бы зависим от подписных пожертвований.

– Подписные пожертвования? Впервые слышу.

– Об этом мало кто знает, кроме, конечно, родителей самых никудышных студентов.

Сэр Богдер хмуро уставился на Казначея.

– То есть вы хотите сказать, что колледж принимает кандидатов, не обладающих нужными данными? При условии, что их родители отчисляют деньги в фонд пожертвований на нужды колледжа?

– Боюсь, что так. Честно говоря, без этих взносов колледж вряд ли бы смог сводить концы с концами, – сказал Казначей.

– Чудовищно. Это равносильно торговле дипломами.

– Равносильно? Это и есть торговля дипломами.

– А как же экзамены на степень бакалавра с отличием?

Казначей покачал головой:

– Куда нам! Наш конек – обычные дипломы. Старые добрые дипломы бакалавра гуманитарных наук. Мы выдвигаем кандидатуры, и их принимают без вопросов.

Ошарашенный сэр Богдер опустился в кресло.

– О Бог ты мой, и вы хотите сказать, что без этих… мм… пожертвований… кой черт «пожертвований»! – без этих взяток колледж не просуществует?

– Если совсем коротко, то колледж разорен.

– Но почему? А как другие справляются?

– В других колледжах не так. У большинства из них огромные средства. Они умеют помещать свой капитал. Возьмем, к примеру, Тринити-колледж. Третий в списке крупнейших землевладельцев страны. На первом месте королева, на втором англиканская церковь. Казначеем Кингз-колледжа когда-то был сам лорд Кейнс [12]12
  Джон Мейнард Кейнс (1883-1946) – английский экономист, автор теории государственного регулирования экономики


[Закрыть]. А у нас, к несчастью, лорд Фигтеберт. Пока Кейнс копил денежки, Фигтеберт пустил все на ветер. Лорд Фигтеберт. Ну тот самый, который накуролесил в Монте-Карло. Помните?

Ректор неуверенно кивнул.

– Лорд Фигтеберт, – подсказал Казначей. – Там еще была история с банком.

– Он что, сорвал банк в Монте-Карло? Солидный выигрыш.

Казначей покачал головой:

– Да я не про тот банк. Я про «Англиан Лоуленд Банк» в Монте-Карло – наш, английский. Фигтеберт просадил в рулетку два миллиона. Представляете, какая трагедия.

– Еще бы, – согласился Ректор. – И как это он себе пулю в лоб не пустил?

– Так трагедия-то для банка, а не для Фигтеберта. Тот-то вернулся как ни в чем не бывало, и в конечном счете его избрали главой Покерхауса, – пояснил Казначей.

– Избрали? Что за блажь – выбрать Ректором человека, разорившего колледж. Я думал, его линчевали.

– Сказать по правде, колледж некоторое время от него зависел. Как мне рассказывали, доходы с имения Фигтеберта помогли нам в тяжелые времена. – Казначей тяжело вздохнул. – Так что, в принципе, господин Ректор, я вас поддерживаю, но боюсь, что… мм… затруднительное положение, в котором находится наша казна, не может не наложить определенных ограничений на процесс проведения в жизнь задуманных вами перемен. Как говорится, по одежке протягивай ножки.

Казначей допил кампари и встал. Ректор уставился в окно, на белый сад. Снова пошел снег, но Ректор даже не заметил. Он думал совсем о другом. О своей долгой карьере. И тут его осенило, что история повторяется: доводы Казначея ему хорошо знакомы – они те же, что и у министерства финансов и Английского банка. Так было всегда: идеалы сэра Богдера разлетались в щепки, напоровшись на рифы финансовых нужд. На этот раз все будет по-другому. Всю жизнь он терпел неудачу за неудачей. Теперь ему терять нечего. Покерхаус должен измениться, иначе его постигнет та же участь, что банк в Монте-Карло. Вдохновленный Ректор встал и повернулся к Казначею. Но тот уже выскользнул из комнаты и шел себе вперевалку по саду.