Текст книги "Оставленные"

Автор книги: Том Перротта

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Синий Дом в сравнении с Серым был относительно цивилизованным жилищем, даже роскошным: они жили лишь вдвоем в маленькой комнатушке с двумя односпальными кроватями, светло-зелеными стенами и мягким бежевым ковром на полу, по которому приятно ступать босыми ногами. Но самое главное – прямо напротив их комнаты, через коридор, находилась ванная. «Коротенький отпуск», – подумала Лори. Пока Мег принимала душ, она переоделась, сменив грязную одежду на ночную рубашку свободного покроя, какие носили «Виноватые», – безобразное, но удобное одеяние, сшитое из старой простыни, – затем, преклонив колени, стала молиться. Сначала – долго и сосредоточенно – за детей, потом дальше по списку: за Кевина, за свою мать, за братьев и сестер, за друзей и бывших соседей, пытаясь представить каждого из них в белом одеянии, в золотистом сиянии всепрощения, – как ее учили. Молиться в безлюдной комнате, где тебя никто и ничто не отвлекает, тоже считалось роскошью. Лори знала, что Господу все равно, на коленях она стоит или на голове, но она предпочитала делать это по правилам: тогда и сознание ясное, и внимание не рассеивается.

«Спасибо, Господи, что привел к нам Мег, – молилась она. – Дай ей силы и даруй мне мудрость, чтобы направлять ее по верному пути».

Ночное дежурство прошло относительно хорошо, рассудила Лори. Они упустили из виду Грайса и не наткнулись ни на кого из тех, чьи досье они просматривали, зато активно поработали в центре города, где царило оживление: сопровождали людей из баров и ресторанов к их автомобилям, довели до дома трех девочек-подростков, весело болтавших о мальчиках и школе, не обращая внимания на Лори и Мег. Случился только один неприятный инцидент – с парочкой пьяных придурков двадцати с чем-то лет, возле бара «Экстра Иннинг». В сущности, ничего страшного не произошло – обычные оскорбления, предложение заняться сексом, выраженное в грубой форме одним из парней, красавчиком с самодовольной ухмылкой, обнявшим Мег так, будто она его подружка («Я трахну милашку, – сказал он своему приятелю. – А ты займешься бабусей»). Но даже это был полезный урок для Мег, показавший ей, с чем она может столкнуться в Ночном Дозоре. Рано или поздно кто-нибудь ударит ее, или плюнет на нее, или сделает еще что похуже, и она обязана стерпеть оскорбление – безропотно, не пытаясь защититься.

Мег вернулась из ванной. Она застенчиво улыбалась, лицо порозовевшее, фигура утопает в балахоне ночной рубашки. Жестоко это, думала Лори, одевать красивую молодую женщину в мешок, словно ее красоте нет места в этом мире.

«Для меня все по-другому, – убеждала она себя. – Я только рада спрятать свое тело».

Вода в ванной была теплой – роскошь, которую она уже перестала принимать как должное. В Сером Доме хронически не хватало горячей воды – что было неизбежно при таком количестве жильцов, – но правила требовали, чтобы душ, невзирая на обстоятельства, они принимали два раза в день. Лори долго стояла под струями горячей воды. Ванная наполнилась паром, но это не имело значения, поскольку зеркала в поселении «Виноватых» были запрещены. Ей до сих пор было странно чистить зубы перед пустой стеной, да еще какой-то непонятной мучнистой пастой без названия и допотопной простой щеткой. Она беспрекословно приняла все ограничения, связанные с личной гигиеной, – нетрудно было понять, почему духи, бальзамы для волос и омолаживающие кремы считаются излишеством, – но никак не могла смириться с отказом от своей электрической щетки. Долгие недели она тосковала по ней, пока не осознала, что мучает ее не только ощущение отсутствия чистоты во рту. Она скучала по семье, по всем тем годам бездумного семейного счастья, по долгим перегруженным дням, в конце которых они с Кевином стояли бок о бок перед двойной раковиной в ванной – в руках у каждого по жужжащей зубной щетке, работающей на батарейках, рот полон освежающей мятной пены. Но все это осталось в прошлом. Теперь она была одна в тихом помещении, упрямо двигала кулаком перед своим лицом, никому не улыбалась в зеркало, никто не улыбался ей в ответ.

* * *

На этапе Ученичества обет молчания позволялось иногда нарушать. Перед сном, после того, как гасили свет, наступал короткий период – обычно минут пятнадцать, не больше, – когда разрешалось выразить словами свои страхи и задать вопросы, которые оставались без ответа в течение дня. С недавних пор появилось такое нововведение, как Послабление, выполнявшее функцию отдушины для новичков, которых пугал резкий отказ от речевого общения. На одном из слайдов, который видела Лори (она входила в состав Комитета по вербовке и удержанию новообращенных в рядах организации), говорилось, что с внедрением этого нового приема процент отсева среди Учеников снизился почти на треть, чем, собственно, и объяснялась переполненность жилищ в их поселении.

– Ну, как ты справляешься? – спросила Лори, просто чтобы начать разговор. Собственный голос ей показался странным – хриплое карканье в темноте.

– Да вроде ничего, – ответила Мег.

– Ничего? И все?

– Даже не знаю. Трудно так вот взять и все бросить. Самой до сих пор не верится, что я это сделала.

– Мне показалось, ты немного нервничала в магазине.

– Боялась, что встречу кого-нибудь из знакомых.

– Жениха?

– Да. Но не только Гэри. Кого-то из друзей тоже. – Голос у нее был неуверенный, словно она пыталась храбриться. – У меня ведь свадьба назначена на эти выходные.

– Знаю. – Лори читала досье Мег и понимала, что той требуется уделить особое внимание. – Тебе, должно быть, тяжело.

Мег издала непонятный звук – то ли фыркнула, то ли застонала.

– Такое чувство, что мне снится сон, – сказала она. – И я все жду, что вот-вот проснусь.

– Знакомое чувство, – призналась ей Лори. – У меня так тоже бывает. Расскажи немного о Гэри. Какой он?

– Замечательный, – отвечала Мег. – Очень симпатичный. Широкие плечи. Рыжеватые волосы. Милая ямочка на подбородке. Я все время ее целовала.

– Чем он занимается?

– Аналитик по ценным бумагам. Прошлой весной получил диплом магистра.

– Ого. Молодец.

– Да, молодец, – безапелляционно подтвердила она, словно это даже не обсуждалось. – Он отличный парень. Умный, красивый, веселый. Любит путешествовать, в спортзал ходит каждый день. Мои подруги называют его «мистер Совершенство».

– Где вы познакомились?

– В школе. Он играл в баскетбол. В одной команде с моим братом. Я часто ходила на их матчи. Гэри учился в выпускном классе, а я – в десятом. Мне казалось, он даже не подозревает о моем существовании. А потом однажды он просто подошел ко мне и сказал: «Привет, сестренка Криса. Давай сходим в кино?». Представляешь? Он даже не знал, как меня зовут, а пригласил на свидание.

– И ты ответила согласием.

– Смеешься? Я ж как будто в лотерею выиграла.

– И вы сразу полюбили друг друга?

– Ну конечно. Когда он поцеловал меня в первый раз, я подумала: «За этого парня я выйду замуж».

– Долго ж вы собирались. Давно это было – восемь, девять лет назад?

– Мы же тогда еще учились, – объяснила Мег. – Как только я окончила школу, мы обручились, но потом пришлось отложить свадьбу. Из-за того, что случилось.

– Ты маму потеряла.

– Не только из-за нее. Один из кузенов Гэри, он тоже пропал… две девочки из университета, начальник моего отца, коллега Гэри. Много людей исчезло. Ты ведь помнишь, как это было.

– Помню.

– Казалось, как-то это неправильно… выходить замуж без мамы. Мы с ней были очень близки, и она так радовалась, когда я показала ей обручальное кольцо. На церемонию я собиралась надеть ее свадебное платье.

– И Гэри не возражал против отсрочки?

– Ничуть. Я ж говорю, он очень хороший парень.

– И вы переназначили день свадьбы?

– Не сразу. Года два мы вообще о ней не упоминали. А потом вдруг решили пожениться.

– И на этот раз ты была готова?

– Не знаю. Наверно, я просто смирилась с тем, что мама не вернется. Как и все остальные. А Гэри стал проявлять настойчивость. Твердил мне, что он устал все время скорбеть. Сказал, что моя мама хотела бы, чтобы мы поженились, завели семью. Чтобы мы были счастливы.

– А ты что думала?

– Что он прав. Я тоже устала постоянно скорбеть.

– И что же произошло?

Мег умолкла на несколько секунд. Лори казалось, будто она слышит, как та думает в темноте, пытается сформулировать ответ, тщательно подбирая слова, словно от них зависит ее судьба.

– Мы полностью подготовились к свадьбе. Арендовали зал, выбрали диджея, договорились с фирмой, обслуживающей банкеты. Казалось бы, я должна быть счастлива, да? – Она тихо рассмеялась. – А меня не покидало ощущение, что меня там даже нет, что все это происходит не со мной, а с кем-то другим, с тем, кого я даже не знаю. Смотрите, она разрабатывает дизайн приглашений. Смотрите, она примеряет платье.

– Мне знакомо это чувство, – сказала Лори. – Как будто ты умерла, но сама об этом не знаешь.

– Гэри злился. Не мог понять, почему я не проявляю энтузиазма.

– И когда ты решила сбежать?

– Эта мысль уже зрела у меня какое-то время. Но я все ждала, надеялась, что мое отношение изменится. Ходила к психотерапевту, принимала лекарства, йогой занималась. Ничего не помогло. На прошлой неделе предложила Гэри снова перенести свадьбу, но он даже слышать об этом не хотел. Заявил, либо мы женимся, либо расходимся навсегда. Мне решать.

– И ты пришла сюда.

– Да, – подтвердила Мег.

– Мы рады, что ты с нами.

– Терпеть не могу сигареты.

– Привыкнешь.

– Надеюсь.

На этом их разговор был окончен. Лори повернулась на бок, наслаждаясь мягкостью своей постели, пытаясь вспомнить, когда она последний раз спала на столь удобной кровати. Мег немного поплакала и затихла.

Снимите номер

Нора с нетерпением ждала танцевального вечера – не столько самого мероприятия, сколько возможности сделать публичное заявление, объявить окружающим, что у нее все хорошо, что она оправилась от унижения оскорбительной статьи Мэтта Джеймисона и не нуждается ни в чьей жалости. Весь день она пребывала в вызывающе приподнятом настроении, примеряя все сексуальные наряды из своего гардероба – они и теперь были ей впору, а некоторые сидели даже лучше, чем прежде, – вспоминая танцевальные движения перед зеркалом – танцевала впервые за три года. «Неплохо, – думала она. – Очень даже неплохо». Она словно совершала путешествие во времени, встретив ту, кем когда-то была, и узнав в ней давнего друга.

Наконец она остановила свой выбор на изящном красно-сером платье с глубоким треугольным вырезом. Последний раз она его надевала на свадьбу дочери начальника Дуга, где ее засыпали комплиментами. Даже Дуг сподобился, хотя он был скуп на похвалу. Нора поняла, что сделала правильный выбор, когда показалась в этом платье сестре и увидела недовольство на лице Карен.

– Неужели ты пойдешь в этом?

– А что? Не нравится?

– Просто оно немного… кричащее, тебе не кажется? Люди подумают…

– Мне все равно, – перебила сестру Нора. – Пусть думают, что хотят.

В автомобиле Карен ею овладело волнение, приятнейшее чувство предвкушения – нервный трепет перед субботним выходом в свет – ощущение, которое она помнила со студенческих дней, когда от каждой вечеринки ждала судьбоносных перемен в своей жизни. Это зудящее возбуждение донимало ее на протяжении всей дороги до места проведения мероприятия и пока она шла по школьной парковке; исчезло лишь перед входом в здание школы, когда она увидела афишу:

ВЕСЕЛЫЙ МЕЙПЛТОН ПРЕДСТАВЛЯЕТ:

НОЯБРЬСКИЙ ВЕЧЕР ДЛЯ ВЗРОСЛЫХ

В ПРОГРАММЕ – ДИДЖЕИ, ТАНЦЫ, УГОЩЕНИЯ, ПРИЗЫ

С 20.00 ДО ПОЛУНОЧИ

СТОЛОВАЯ ШКОЛЫ ХОТОРН

«Веселый Мейплтон? – удивилась Нора, внезапно поймав свое карикатурное отражение в стеклянной двери. – Это что – шутка?» Если шутка, то, значит, смеются над ней, не иначе: уже более не молодая женщина явилась в вечернем платье в школу, в которую ее дети никогда не пойдут. «Простите, – сказала она им, словно они притаились где-то у нее в голове, оценивая каждый ее шаг. – Я не подумала».

– В чем дело? – спросила Карен, заглядывая через ее плечо. – Закрыто?

– Разумеется, не закрыто. – Нора толкнула дверь, показывая сестре, сколь неуместен ее вопрос.

– Я в этом и не сомневалась, – раздраженно сказала Карен.

– Зачем тогда спрашиваешь?

– Потому что ты встала как вкопанная. Заткнись, подумала Нора, заходя в центральный коридор – яркий туннель с натертым до блеска коричневым полом и множеством традиционных зеленых шкафчиков, убегающим вдаль, по обеим сторонам. Просто заткнись, прошу тебя. Напротив канцелярии на стене висела коллекция автопортретов школьников, под ними – надпись крупными буквами: МЫ – МУСТАНГИ! С болью смотрела она на все эти свежие, полные надежд, неумело нарисованные лица детей, представляя, как счастливые матери каждое утро отправляют их в школу с ранцами и коробочками для завтрака, а после обеда заезжают за ними и увозят домой.

Привет, детка, как день прошел?

– У них здесь прекрасная программа по изобразительному искусству, – сообщила Карен, словно проводила экскурсию по школе для родителя, выбирающего учебное заведение для своего ребенка. – И музыку хорошо преподают.

– Чудненько, – буркнула Нора. – Я, пожалуй, запишусь.

– Я просто из вежливости. Злиться необязательно.

– Извини.

Нора знала, что ведет себя по-свински. По отношению к Карен это было тем более несправедливо, что только она одна и согласилась составить ей компанию, хотя Нора обратилась к сестре в последний момент. В этом была вся Карен. Норе она не всегда нравилась, у них почти на все были разные взгляды, но она всегда могла рассчитывать на сестру. Все остальные, кому она звонила, – ее якобы близкие подруги из группы мамочек, в которую она больше не входила, – отказались, сославшись на домашние дела и прочее, правда, прежде попытались отговорить ее от посещения этого мероприятия.

Ты уверена, что это хорошая идея, милая? Норе претил их снисходительный тон, то, как они называли ее «милой», словно обращались к ребенку, неспособному принимать собственные решения. Может, стоит немного подождать?

Под «немного подождать» подразумевалось подождать, когда осядет пыль от статьи, той самой, о которой до сих пор еще, наверно, шепчется весь город: НЕ ПРОЧЬ ПОИГРАТЬ И С ДРУГИМИ: ПАПОЧКА-«ГЕРОЙ» ЗАЖИГАЕТ С ХОРОШЕНЬКОЙ ВОСПИТАТЕЛЬНИЦЕЙ. Нора лишь раз прочитала эту статью, у себя на кухне, после неожиданного визита Мэтта Джеймисона, но и одного раза оказалось достаточно, чтобы все грязные подробности бурного романа Дуга с Кайли Маннхейм навечно отпечатались в ее памяти.

Даже теперь, две недели спустя, ей все еще трудно было представить Кайли в роли Той Женщины. В восприятии Норы она оставалась любимой воспитательницей ее детей из детского сада, в который они ходили, – чудесной, энергичной девушкой, недавно окончившей колледж. Даже с пирсингом в языке и татуировкой на левой руке, приводившей в восхищение малышей, Кайли удавалось производить впечатление добродетельного и здравомыслящего человека. Она была автором замечательного письма-характеристики – некогда Нора думала, что будет дорожить им вечно, – в котором на трех страницах был изложен основанный на тщательных наблюдениях подробный анализ первого года пребывания Эрин в детском саду, восхвалявший ее «незаурядные навыки общения», «неистощимую любознательность», «бесстрашие» и «любовь к приключениям». После Четырнадцатого октября Нора месяца два всюду носила с собой это письмо, чтобы иметь возможность перечитать его в любой момент, когда ей захочется вспомнить дочь.

К сожалению, в достоверности обвинений его преподобия сомневаться не приходилось. Он достал из мусорного ящика старенький, очевидно, неработающий лэптоп Кайли – парень в компьютерном магазине сказал ей, что в нем полетел жесткий диск, – и, применив на практике свои недавно приобретенные навыки по восстановлению данных, выудил из компьютера целую коллекцию изобличающих электронных писем, компрометирующих фото и «шокирующе откровенных» бесед в чате между «симпатичным отцом двух детей» и «очаровательной молодой воспитательницей». В статье были представлены несколько скандальных фрагментов из этой переписки, в которых Дуг демонстрировал свою прежде скрытую склонность к эротическому письму.

Нора была потрясена до глубины души, причем не только разоблачительными материалами, преподанными в сенсационно-паскудной форме – разумеется, она ни о чем не догадывалась, – но еще и тем, с каким нескрываемым удовольствием его преподобие предал эти сведения огласке. После того, как разразился скандал, несколько дней она пряталась, переосмысливая свой брак, задаваясь вопросом, неужели каждая минута, прожитая с мужем, была пронизана ложью.

Оправившись от первоначального шока, она осознала, что ей стало легче дышать, как будто камень упал с души. Три года она оплакивала мужа, которого на самом деле не было, по крайней мере, не существовало в той форме, каким она его представляла. Теперь, узнав правду о нем, она поняла, что потеряла чуть меньше, чем думала, то есть фактически часть утраченного к ней вернулась. Как выяснилось, оказывается, она – не скорбящая вдова, а просто еще одна женщина, которую предал эгоистичный супруг. А это менее трагичная, более знакомая роль, которую играть гораздо проще.

– Готова? – спросила Карен.

Они стояли в дверях столовой, наблюдая за толкотней на неярко освещенной танцевальной площадке. Танцующих было на удивление много – сборище немолодых людей, в основном женщин, отплясывающих энергично, хоть и несколько неуклюже, под песню «Little Red Corvette»[61]61
  Дословный перевод с англ. – «Маленький красный “Корветт”».


[Закрыть] в исполнении Принса, пытаясь вспомнить молодость, когда они были более гибкими и грациозными.

– Пожалуй, – ответила Нора.

Они шагнули в пещеристую пасть полутемной столовой, и все головы повернулись в их сторону: они мгновенно стали объектом всеобщего внимания. Именно от этого надеялись оградить ее подруги, но Норе было все равно. Если хотят на нее смотреть, пусть смотрят.

Да, это я, думала она. Самая Печальная Женщина на свете.

Вскинув над головой руки, двигая под музыку бедрами, она направилась прямо в толпу танцующих. Карен не отставала, дрыгая руками и ногами. Нора давно не видела, как танцует ее сестра, уже забыла, до чего забавно наблюдать за ней – маленькая грузная женщина, вихляет всеми частями тела, какими только можно, и даже кажется сексуальной в какой-то мере, чего о ней даже не подумаешь, встретив ее в другой обстановке. Танцуя в паре, они улыбались друг другу, напевая: «Маленький красный «Шевроле Корветт». Малышка, ты слишком спешишь!». Нора повернулась влево, потом резко наклонилась вправо, волосами хлестнув себя по лицу. Впервые за долгое время она снова почувствовала себя почти человеком.

* * *

Игра, в которую они играли, называлась «Снимите номер». По сути, это была та же «бутылочка», но с одним отличием: игроки голосовали, должна ли парочка покинуть круг и удалиться в укромный уголок или нет.

Голосование привносило элемент стратегии в игру, в которой иначе все зависело бы от воли случая. Приходилось просчитывать самые разные варианты, при каждом вращении стрелки решать для себя, кого бы ты хотел оставить в кругу, а кого – исключить как соперника. Цель – не считая очевидной: поцеловаться с тем, кто тебе нравится, – не остаться одним из двух последних игроков в кругу, потому что оставшаяся парочка тоже должна «снять номер», хотя Джилл по собственному опыту знала, что обычно эти двое просто сидят где-нибудь без дела с кислыми рожами, чувствуя себя неудачниками. В каком-то смысле нечетное количество игроков было предпочтительнее, пусть ты потом не знаешь, куда деваться от стыда и смущения, если в конце игры оказываешься лишней.

Эйми потерла ладони на удачу, улыбнулась Нику Лазарро (мечте любой девчонки) и крутанула волчок, позаимствованный из «Твистера». Стрелка завращалась неясным пятном, потом замедлила ход, вновь обретая очертания, проскочила Ника и направила свое острие точно на Зоуи Грэнтам.

– Боже, – простонала Зоуи – миловидная, фигуристая деваха с челкой а-ля Клеопатра и сочными красными губами, оставлявшими следы на шеях и лицах всех, к кому они прикасались. – Опя-я-ять.

– Да ладно тебе, – обиженно произнесла Эйми. – Не так уж и противно.

Они ринулись друг к другу на четвереньках и поцеловались в центре круга. Скромненько так – без языка, не распуская руки, просто прикоснулись губами, – но Джейсон Уолдрон захлопал в ладоши и заулюлюкал, словно они сосались, как порнозвезды.

– Черт, да! – выкрикнул он, как всегда, когда перед ним разворачивалось лесбийское действо, пусть и не слишком страстное. – Отправляем этих сучек в отдельный номер!

Его никто не поддержал. Следующим рулетку крутанул Ник. Стрелка показала на Дмитрия, и ему снова пришлось крутить. Они играли по сексистским правилам: девочкам приходилось целоваться друг с другом, а мальчикам – нет, – по причинам, которые и так якобы всем понятны. Джилл раздражали эти двойные стандарты. Нет, она ничего не имела против того, чтобы целоваться с девочками – ей это нравилось, правда, только не с Эйми, ведь та ей была почти как сестра. Ее возмущало другое: согласно этим правилам, девочки могут целоваться, но не вправе удаляться в другую комнату, – на том основании, что тогда два парня останутся без партнерш и в игре будет нарушен гетеросексуальный баланс. Джилл пару раз пыталась убедить остальных пересмотреть эту установку, но сторонников у нее не нашлось. Даже Джинни Чун не согласилась с ней, а уж она-то больше всех выиграла бы от этих перемен.

Крутанув рулетку во второй раз, Ник попал на Зоуи, и они стали целоваться, причем довольно пылко, так что Макс Коннолли предложил, чтобы они уединились. Джинни его поддержала, но все остальные проголосовали против: Джилл и Эйми хотели удержать Ника в игре, Дмитрий был влюблен в Зоуи, а Джейсон был шестеркой у Ника и никогда не голосовал за то, чтобы тот уединился с кем-то, кроме Эйми.

С некоторых пор играть стало не так интересно: их компания поредела, интрига из игры ушла. Вот летом было другое дело – настоящее сумасшествие. Бывали ночи, когда в кругу собирались до тридцати человек – на заднем дворе дома Марка Соллерса, – причем многие вообще впервые видели друг друга. Голосование проходило бурно, результаты были непредсказуемые: парочку могли отправить в отдельную комнату как за вялый поцелуй, так и за страстный. Когда Джилл впервые приняла участие в игре, ей пришлось уединиться с одним студентом, который оказался близким другом ее брата. Они немного подурачились, но потом бросили это дело и долго говорили о Томе. Во время той беседы Джилл узнала о брате больше, чем за все годы, что прожила с ним под одной крышей. Во второй раз ей достался Ник. Она его знала по школе, но никогда с ним не общалась. Он был красивый, спокойный, темноглазый парень с гладкими прямыми волосами и внимательным взглядом. С ним она почувствовала себя красавицей, в его объятиях – как у себя дома.

В сентябре, когда студенты разъехались по своим учебным заведениям, игроков поубавилось, сама игра стала скучнее. На протяжении осени число ее участников постоянно сокращалось, пока не осталось только восемь человек, и с тех пор игра проходила примерно по одному и тому же сценарию: Эйми уходила с Ником, Джилл и Зоуи боролись за Макса и Дмитрия, Джинни и Джейсон оставались вместе по умолчанию. Джилл вообще не понимала, зачем они все еще продолжают играть. Для нее эта игра превратилась в дурную привычку, в устаревший бесполезный ритуал, который, правда, всегда сопровождался слабой надеждой на то, что расклад изменится, она снова окажется наедине с Ником и напомнит ему, насколько идеально они подходят друг другу – физически и духовно.

К сожалению, сегодня удача была не на ее стороне. Она заполучила Ника, когда в четвертый раз крутанула рулетку. Он приблизил к ней свое лицо, и она ощутила знакомое волнение, которое мгновенно сменилось столь же знакомым разочарованием, едва он поцеловал ее. Ник даже не притворялся, что она ему неинтересна: сухие губы раскрыты самую малость, язык упрямо сохраняет пассивность в ответ на ее энергичные, но неуверенные попытки разжечь его страсть. Это было настолько унылое зрелище – с Зоуи он целовался куда более пылко; Джилл была уже даже не на втором месте! – что никому и в голову не пришло предложить им вместе удалиться. Когда представление было окончено, Ник вытер губы, равнодушно кивнул, вроде как выражая одобрение, и сказал: «Спасибо, было здорово», – из вежливости. С таким же успехом они могли бы обменяться рукопожатием или помахать друг другу через улицу. Она уже сомневалась, что их летнее свидание имело место, что они провели вместе восхитительные полтора часа на кровати родителей Марка, и это был не плод ее фантазий, не самообман. Но ведь нет, она не приняла желаемое за действительное, живо помнит прохладу белых простыней с маленькими синими цветочками, такими нежными и непорочными. И Ник тогда был по-настоящему ею увлечен. С тех пор изменилось лишь то, что он влюбился в Эйми, в которую рано или поздно влюблялись все парни. Это было видно по тому, как загорался его взгляд, когда стрелка рулетки наконец-то показывала на нее, как он целовал ее – с чувством, с толком, с расстановкой, словно, кроме них, в комнате никого не было, словно их поцелуй вовсе не был частью игры. Эйми вела себя далеко не столь самозабвенно. Было нечто неотвратимо театральное в том, как она ложилась на пол, притягивала его на себя, выгибала спину, вдавливаясь в него всем телом. Когда Джейсон предложил им уединиться, Зоуи его поддержала. Все остальные тоже единодушно проголосовали «за», никто не воздержался.

* * *

Танцуя, Нора чувствовала, что психологический барьер, отделяющий ее от окружающих, тончает и смягчается. Другие танцующие уже не казались ей далекими и чужими, как это часто бывало, когда она мимо них проходила в супермаркете или проезжала на велосипеде. Если кто-то случайно задевал ее во время танца, она не воспринимала это как досадный инцидент или посягательство на ее личное пространство. Если кто-то улыбался ей, она улыбалась в ответ, и ей это казалось естественным, словно улыбаться было для нее привычным делом.

Спустя полчаса она сделала перерыв. Подошла к столу с напитками и закусками, налила в пластиковый стаканчик «шардоне», осушила его в два больших глотка. Вино было теплое, чуть сладковатое, и она подумала, что со льдом и сельтерской на вкус оно было бы приятнее.

– Прошу прощения, миссис Дерст?

Нора повернулась на тихий, жутко знакомый голос. На долгое мгновение она оцепенела, утратила способность мыслить и говорить.

– Простите, что беспокою вас, – извинилась Кайли. Она теперь носила по-мальчишески короткую стрижку, с которой смотрелась очень мило. Стрижка красила ее, в отличие от хипстерской татуировки на руке, которая, по-видимому, возбуждала Дуга. «Я обожаю твои тату, – писал он ей в одном из сообщений, которые его преподобие Джеймисон опубликовал в своей газете. – Просил жену, чтоб она сделала себе что-нибудь подобное, но она – ни в какую». – Уделите мне, пожалуйста, минутку?

Нора хранила молчание. Самое смешное, что встречу с Кайли, в том или ином варианте, она не раз рисовала в воображении, рисовала так ясно, что знала наизусть каждый сценарий. Первые пару дней после того, как ей стало известно про измену Дуга, она постоянно представляла, во всех подробностях, как является в детский сад во время тихого часа и дает Кайли пощечину, со всей силы, на глазах у детей и других воспитателей.

«Шлюха, – говорила она ей деловито, словно, это и было настоящее имя Кайли. (Нора экспериментировала и с альтернативным сценарием, согласно которому слово «шлюха» она выкрикивала как проклятие, но это было слишком мелодраматично и не приносило должного удовлетворения). – Мерзкая тварь».

И потом отвешивала ей еще одну оплеуху, била по другой стороне ее лживого лица. И звук пощечины, словно выстрел, эхом разносился по затемненной игровой комнате. После Нора собиралась наговорить ей еще массу неприятных вещей, но слова не имели большого значения. Весь смак был в пощечинах.

– Я пойму, если вы мне откажете, – продолжала Кайли. – Я знаю, что это очень неловко.

Нора смотрела на нее, вспоминая свои фантазии, в которых она мстила Кайли, и какое при этом испытывала наслаждение – своего рода катарсис, даже упоение, – словно она была орудием божественной справедливости. Но теперь она поняла, что хотела наказать воображаемую Кайли, более красивую и более уверенную в себе женщину, чем та, что сейчас стояла перед ней. Настоящая Кайли выглядела слишком нервной и удрученной; рука на нее не поднималась. Она будто стала меньше ростом; Норе казалось, что раньше она была выше, – может, потому, что Кайли всегда была окружена малышами.

– Миссис Дерст? – Прищурившись, Кайли с тревогой на лице смотрела на Нору. – Вам плохо, миссис Дерст?

– Почему ты ко мне так обращаешься?

– Не знаю. – Кайли уткнулась взглядом в свои замшевые кроссовки под ретро. На ней были зауженные джинсы и обтягивающая футболка, тоже черная, с белым восклицательным знаком между «крошечными грудками», как выражался Дуг. В таком наряде ей было бы самое место в каком-нибудь подвальном рок-клубе, а не в школьной столовой. – Просто мне кажется, я больше не вправе называть вас по имени.

– Какая деликатность!

– Простите. – Кайли покраснела еще сильнее, стала пунцовой. – Просто я не ожидала вас здесь увидеть. Раньше вы на танцы не ходили.

– Я вообще мало где бываю, – объяснила Нора.

Кайли робко улыбнулась. Лицо ее теперь было полнее, чем раньше, оно стало опростилось. «Не молодеем, да?» – подумала Нора.

– Вы хорошо танцуете, – похвалила ее Кайли. – Мне показалось, вам там было весело.

– А я и пришла сюда веселиться, – ответила Нора. Она чувствовала, что окружающие на них смотрят со стороны, предвкушают скандал. – А ты что же? Тоже веселишься?

– Я только что пришла.

– Здесь много зрелых мужчин, – заметила Нора. – Может, среди них и женатые есть.

Кайли кивнула, словно по достоинству оценила ее укол.

– Я это заслужила, – сказала она. – Просто вы должны знать: я очень сожалею о том, что произошло. Поверьте, вы даже не представляете, как мне стыдно…

Она продолжала говорить, а Нора думала только о серебряном украшении на ее языке, тусклой металлической капельке, которая иногда бросалась ей в глаза, если Кайли открывала рот чуть шире, чем обычно. Ее рот и язык Дуг тоже обожал, в одном из своих электронных писем посвятил им целую поэму, которую Нора не могла изгнать из памяти:

«Твои отсосы – это нечто!!! Все пять звезд! Лучше не бывает. Когда ты медленно так, сексуально облизываешь меня своим волшебным языком – это абсолютный кайф, и я балдею от того, что ты сама от этого балдеешь. Как ты сказала – лучше, чем эскимо? Ну все, молчу… а то кончу прямо сейчас, вспоминая твой страстный маленький ротик. Люблю, целую, угощаю эскимо,