Текст книги "Не та планета"

Автор книги: Том Холт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Нет, не он, просто дерево. Дерево. Большая высокая палка с листьями. Большая высокая палка с листьями, которая не испаряется ни с того ни с сего, когда тебе исполняется два, не исчезает в никуда. Есть разница. Деревья ей в общем-то нравились.

Пора вставать, одеваться, завтракать, идти на работу. Она была уже в офисе, снимала крышку с клавиатуры, когда вспомнила, что у нее не осталось ни одной сигареты. Не то чтобы это имело какое-то мало-мальское значение, поскольку курить она бросила навсегда, и решение ее твердо и неизменно вот уже девять часов, четырнадцать минут п тридцать пять секунд.

– Я мигом, – прощебетала она офис-менеджеру, хватая пальто с вешалки. – Только сбегаю в магазин.

Офис-менеджер состроил недовольную гримасу и стал похож на василиска, страдающего от зубной боли, но к тому времени она уже летела вниз по лестнице.

У газетного киоска он открыл газету и нахмурился. Имя его, как водится, написали с ошибкой. Но еще досаднее, что его объявили погибшим. Ха! Если бы.

«Трагическая гибель астронавта на Марсе». Да уж. Он испытывал смешанные чувства по поводу своего очевидного бессмертия. С одной стороны, все, что угодно, должно было быть лучше жизни на Земле. С другой стороны, что, если бы он умер и его бы по умолчанию отослали в какое-нибудь загробное царство, в котором неизбежно было бы все то, что казалось ему самым отвратительным на этой планете, только в концентрированном виде? Вечная жизнь мало чем отличалась бы от той, которую он вел сейчас; но человеческие существа, восседающие на пушистых белых облаках и играющие на арфах…

Любопытная тема для размышлений, однако она и раньше его занимала. Пока что, за более чем три тысячи лет бурной деятельности, он не встретил на Земле ничего такого, что могло бы его убить или вызвать хотя бы легкую головную боль. Допустим. Но то, что он еще с таким не сталкивался, вовсе не значит, что этого не существует, и, кроме того, он более или менее исходил из того, что находится на Земле. Он мог бы быть круче каскадера, дублера Клинта Иствуда, но… Он перевернул газетную страницу. В его голове вспыхнул свет, и он широко улыбнулся.

Заголовок в верхнем левом углу третьей страницы говорил о какой-то инициативе по сокращению вооружения – якобы очередная попытка предотвратить глобальный взрыв, в результате которого планета разлетится на куски, и все из-за какого-то недоразумения. Кстати, подумал он, а как насчет такого исхода дела? Если он и понял что-то про людей, так это то, что они чрезвычайно болезненно относятся к некоторым вещам – нарушению границ на земле и в воздухе и прочему в том же роде, а также без особых раздумий могли выплеснуть ребенка вместе с грязной водой, если дело касалось идейных принципов. Представим себе… Если бы планету разнесло на мелкие кусочки, то вряд ли стоило ожидать, что он сумел бы выжить в глобальной катастрофе, но если бы даже выжил, в межпланетном пространстве ему определенно хватило бы минуты, чтобы погибнуть. Более того (остроумная мысль), если бы планеты Земля и всей человеческой расы не стало, мог бы по-прежнему существовать человеческий рай и/или ад (на его взгляд, что то, что другое – все едино), где только и ждут, когда можно будет сцапать его душу, едва она покинет тело? Логика подсказывала, что нет. Он понятия не имел, как это устроено, но перевидал больше восходов и закатов людских религиозных учений, чем звезд на небе, и вынес стойкое впечатление: как только люди перестают верить, боги умирают, а небеса сами собой растворяются. Выдерни шнур из розетки – экран погаснет.

Да-а, подумал он. Просто, как дважды два. Гораздо сложнее было уберечь его несмышленых земных подопечных от того, чтобы они истребляли друг друга, по крайней мере до тех пор, пока не построят пилотируемую ракету на Марс. Немного вдохновения – тут подтянуть, там поднажать, и меньше чем через месяц он улетит отсюда. Он поднял глаза, вдруг почувствовав на себе чей-то взгляд.

– Вот так-так, – удивился он. – Привет.

– Вы.

Какая-то особь женского пола; он довольно хорошо различал здешние обезьяньи мордочки, но перед его глазами прошло столько поколений, что немудрено время от времени оказываться в замешательстве. Он был почти уверен, что узнал этот экземпляр, но так же вероятно было и то, что она была точной копией своей прапрапрабабушки – официантки, которая в 1854 году пролила ему на колени горячий суп.

– Вы, – повторила она. Она только что прикурила сигарету, непотушенная спичка догорела и обожгла ей пальцы. Она даже не заметила. – Я…

– А, ну да. – Теперь он вспомнил. – Ты та глупая корова, которая переехала меня вчера вечером. – Он ухмыльнулся. – Добралась домой в целости и сохранности?

– Я?

– Да. Не то чтобы мне было до этого дело, – добавил он, обворожительно улыбнувшись, – потому что довольно скоро, если все пойдет так, как я надеюсь, и это перейдет в сугубо теоретическую плоскость. – Он ухмыльнулся. – Это я так шучу, – пояснил он. – Увидимся.

И прежде чем она смогла хоть что-то сказать, он перешел дорогу, завернул за угол и скрылся из виду.

– Вам хочется спать, – внушал голос. – Вы совершенно расслаблены. Пальцы ваших ног расслаблены. Расслаблены лодыжки…

«Чушь», – подумала она, но веки сами собой сомкнулись, и ее сознание снялось с якоря и помчалось куда-то по уже привычной схеме. «Пустая трата времени и денег, – пронеслось у нее в голове, – это бессмысленно, ничего не выйдет… Ох!»

Пытаясь дать происшедшему разумное объяснение, она решила, что это случилось, потому что ее второе столкновение с тем странным и неприятным человеком было еще свежо в подсознании: его лицо на весь экран; так что, когда тормоз с ее сознания был снят и она начала свободное скольжение сквозь свои собственные скрытые предубеждения, вид того же лица при совершенно других обстоятельствах, должно быть, довольно резко ее осадил.

Совершенно другие обстоятельства или череда обстоятельств… Ее разум превратился в хранилище разрозненных экранов, и на каждом одно и то же лицо – его лицо; каждый отличался от другого, как век от века, жизнь от жизни. Безусловно, это стоит уплаченных денег, к тому же выгодно отличается по накалу страстей и количеству впечатлений от того, что можно испытать, когда тонешь или падаешь с высокого здания: тут вместо одной жизни перед глазами проносятся десятки…

Оказывается, она… так-так, посмотрим… ну, в этой жизни простая секретарша в государственном учреждении. В своем предыдущем воплощении она была ни много ни мало профессором ядерной физики, а еще раньше женой всемирно известного астронома, а перед тем скромной школьной учительницей в Новой Англии, а до того вдовой богатого промышленника, а прежде… А, да кем только ни была, в том числе и маленькой девочкой, которая стояла под палящим солнцем на пыльном дворе и наблюдала за лысым дядькой, рисующим палкой на земле какие-то линии, и вразумляла его: «Вот это да! Дядя, ты только посмотри, квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов, надо же!..»

Так много жизней. Все разные. Все мои. И в то же время не такие уж разные. Возможно, если бы она бодрствовала, то этот ребус так бы и остался нерешенным, слишком многое мешало бы.

Но сейчас, когда перед глазами мелькали картинки, основной сюжет вырисовывался с отчетливостью окурка в миске с салатом; быстро, интуитивно она сложила мозаику воедино.

Всякий раз он был ее отцом. Всякий раз он либо советовал, либо уговаривал, либо принуждал ее жить так, а не иначе – касалось ли это брака, карьеры, да чего угодно, – и всякий раз она оказывалась ключевым звеном в цепи событий. Будучи профессором, она совершила прорыв в науке; перед этим обратила внимание своего мужа на маленькое пятнышко, которое было заметно, если посмотреть в телескоп, и которое сам он не заметил; еще раньше вложила часть денег своего покойного мужа в компанию, которая тщательно очищала необходимый сплав от примесей; а до того в качестве школьной учительницы заразила одного вундеркинда своей страстью к математике, которую пронесла через всю жизнь; а еще раньше уговорила мужа профинансировать завоевательные походы испанского конкистадора Эрнандо Кортеса и помогла таким образом осуществиться его безумным мечтам. Всякий раз она делала еще один маленький шаг (и всякий раз никто не обращал на нее ни малейшего внимания, потому что, в конце-то концов, она была всего-навсего женщиной…) на пути к осуществлению грандиозного замысла ее последовательного отца. Послушная папина дочка.

Проснуться, сейчас же, пожалуйста, кричала она; но ее рот и легкие крепко спали, пока гипнотизер продолжал бубнить про то, как она ненавидит запах табачного дыма (лжец). Пришлось ей временно пойти на попятную и подождать, пока перед ней воочию предстанут широкие, энергичные мазки большой картины.

И вот тогда она все поняла.

Очень уж много событий для одного дня.

Конечно, он никогда не смог бы пойти на такой шаг. Главным образом, потому что это было бы слишком просто, черт побери, – слишком угнетающе, предсказуемо, неутешительно просто. Стоило всего-то сделать пару звонков, шепнуть пару слов на ушко нужным людям, тут приврать, там намекнуть – и тысяча бомбардировщиков взмоет в воздух раньше, чем успеют открыться пабы. «Но что дальше, – подумал он. – Если все так просто, куда спешить? Можно сделать это завтра, или послезавтра, или послепослезавтра. Если и вправду захочу. Так ведь…

Не захочу, – вынужден был признаться он сам себе. – И лучше не надо копаться в причинах. Сама идея, что я становлюсь мягкотелым, перенимаю местные обычаи и образ мыслей туземцев и превращаюсь в одного из них, – что ж, остается отрастить хвост и заказывать бананы оптом». Он всунул ключ в замочную скважину и вошел.

– Привет.

На этот раз настал его черед изумиться:

– Ты?!

Она кивнула ему – сдержанно, вежливо.

– Здравствуй, папа. Он нахмурился.

– Что-что?

– А также, – продолжала она, – здравствуй дедушка, прадедушка, прапрадедушка и прадедушка в двенадцатой степени. Ах ты, сукин сын! – добавила она с чувством.

– А-а, – только и смог ответить он. – Понял. Извини, сразу не признал.

Она покачала головой.

– Немудрено, – ответила она. – В конце концов, я каждый раз выгляжу по-разному, и в этой жизни ты не видел меня с тех пор, как мне исполнилось два года. Кстати, газету купил?

– Что?

– Газету. Ту, за которой ты выбежал на минуточку последний раз, когда я тебя видела. Ну да, точно, вон торчит у тебя в кармане.

– Хм… – протянул он. – Ты меня прости, я не…

Элис запустила в него пепельницей, вдребезги разбившейся о его лоб. Она нахмурилась и сердито посмотрела на него.

– Что, совсем не больно, да? – поинтересовалась она.

– Ну да, – согласился он.

– Так я и думала. Л жаль. Есть что-нибудь, что может тебя ранить, причинить тебе боль? Хоть что-нибудь? Потому что…

Он улыбнулся.

– Только то, что я застрял на этой планете, – услышала она в ответ. – Не обращай внимания. Это я так…

– Знаю, знаю, шутишь, – перебила она. – Только теперь это уже не так. Понимаешь ли, я вспомнила. Всё или всех, как угодно. По чистой случайности, – продолжала она, – под гипнозом. Хожу на сеансы, чтобы бросить курить, а курить я начала только из-за постоянной нервотрепки дома, потому что у моей мамочки нервы ни к черту, потому что…

Он кивнул.

– Сплошная черная полоса, несчастье за несчастьем, так что просвета не видно? – сказал он. – Имеет ли смысл спрашивать, как ты нашла меня? Этот адрес, вообще-то, нигде не значится, и…

– Да, – ответила она холодно, – но, кажется, частица папочкиного хитроумия и жестокости передалась и мне. Взломала базу данных департамента – и вот я здесь. Ты можешь мною гордиться.

Он на секунду задумался.

– Не сказал бы, – ответил он. – Хочешь чаю?

– А нельзя ли отведать бутерброд с паштетом из твоей печени?

Он покачал головой.

– Об меня скальпели ломаются, – ответил он, – а лазерные лучи я, кажется, просто поглощаю. Но у меня в холодильнике найдутся шоколадные мини-рулеты, мои любимые, а раз мне они нравятся, то и – нетрудно догадаться – тебе тоже.

Неутолимая жажда мести – одно, а шоколад – совсем другое.

– Ладно, давай, – согласилась она. – Но я все равно тебя до смерти ненавижу.

– Я тебя тоже, – ответил он, беззлобно ухмыльнувшись, и стал набирать воду в чайник.

– Вот в каком положении я оказался, – сказал он спустя полчаса, – совсем один, всеми покинутый, под палящими лучами чужеземного солнца, кто знает за сколько тысяч световых лет от дома, без надежды на спасение, обреченный на вечное изгнание на негостеприимной планете среди первобытных дикарей. – Он вздохнул. – И все потому, что мои дружки, чтоб им пусто было, напоили меня и заперли в грузовом отсеке первой попавшейся межгалактической ракеты накануне моей свадьбы. Пошутили, как водится, на мальчишнике. Эх, попадись они мне…

– Это вряд ли, – перебила она. – Прошло три тысячи лег, их уже давно нет в живых.

Он снова вздохнул и объяснил ей, что такое релятивистские искажения.

– Так что на самом деле, – продолжал он, – я отсутствовал всего – сколько?.. – двадцать пять лет по нашему времени. И если учесть, что на моей родной планете на пенсию выходят в двести лет… – Он пожал плечами. – Не то чтобы это имело большое значение, – продолжал он, – потому что ясно как день, черт возьми, я с этим уже смирился: домой я не попаду. Никогда. Проклятие, я даже не знаю, где мой дом. – Он помолчал немного. – Что ты на меня так смотришь?

– Брось, ты ведь знаешь, – сказала она. Он покачал головой:

– Нет, я думал, что знаю. Думал, это Марс, потому что он красноватого цвета, как и Вращающаяся Роза. Но я ошибался, в чем и убедился не далее как на днях. Так что…

– Ну и ну! – Она посмотрела на него и захихикала. – Ты и вправду так думал?

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ты думал, Марс – твоя родная планета? Правда?

– Ну да.

Она давилась со смеху.

–  Правда?

– Ну ладно, не вижу тут ничего смешного. Да, ошибся, признаю…

– Но это ведь настолько очевидно! – перебила она. – Где твоя планета.

Он нахмурился.

– Очевидно? А тебе-то почем знать, скажи на милость?

Она улыбнулась.

– Потому что ты сделал все, чтобы я это вычислила, дурачок, – объяснила она терпеливо. – В тысяча восемьсот девяносто четвертом. Когда я была замужем за этим несусветным занудой-астрономом. Зря, что ли, ты делал загадочные намеки, когда я была еще ребенком, – все эти сказки про планету, которая где-то там в небе, далеко-далеко, планета, где живут эльфы. Ты пичкал меня всем, что сам помнил, и ничего удивительного, что я всю жизнь, с самого детства, страстно мечтала найти твою планету. И нашла.

Он смотрел на нее во все глаза.

– Что?..

– Я нашла ее. При помощи телескопа Джорджа. Потом я рассказала ему, и он написал об этом открытии во все журналы, присвоив его себе, конечно же; и ему пожаловали рыцарский титул и назначили заведующим кафедры, учрежденной королем, наградили всеми возможными степенями и званиями. – Она взглянула на него. – Ты хочешь сказать, – продолжала она, – что я билась напрасно, ты так ничего и не понял?

Он покачал головой.

– Нет, – сказал он. – Прости. Я был так уверен, что это Марс, и…

– И все, что тебе было нужно, это зять с мощным телескопом, которым ты мог бы пользоваться в его отсутствие, и, конечно же, все мои открытия и находки можно игнорировать по определению, потому что я кто? – всего-навсего женщина…

Он промолчал в ответ.

– Прекрасно, – сказала она. Потом вдруг неожиданно расплылась в улыбке. – Так вот в чем решение еще одной загадки, которая все время не давала мне покоя: почему ты так рвался попасть на дурацкую ракетку, чтобы ползать со скоростью ниже скорости света по Солнечной системе, когда я уже давно изобрела сверхсветовой звездолет.

Звук, который он издал, вряд ли мог родиться в человеческой гортани; самым ближайшим его эквивалентом могло бы быть какое-нибудь «твиип», но средствами современной транскрипции передать соответствующий эффект затруднительно.

– Сверхсветовой звездолет, – повторила она. – В предыдущей жизни, когда я занималась наукой, – припоминаешь? Ах, ну да, все, что тебе от меня было надо, – это разобраться с вопросом искусственного притяжения, чтобы тебе не пришлось писать через соломинку по дороге на Марс, и как только вопрос был снят, ты потерял ко мне всякий интерес. Тебя ничем не пронять, – добавила она. – Даже то, что я умерла через день после завершения проекта…

– И никто не побеспокоился заглянуть в твои записи, потому что ты была всего-навсего…

– Вот-вот. – Она прищелкнула языком. – Но я позаботилась и об этом и завещала все свои записи и работы Флоридскому университету и уверена, что их не выбросили и не потеряли, потому что они имеют важную историческую ценность: на протяжении всей научной карьеры я ведь работала со знаменитыми учеными-мужчинами…

–  Что ж, все верно. – Он скорчил гримасу. – Приговор вынесен и обжалованию не подлежит. Возможно, теперь, – добавил он, – ты понимаешь, почему я не схожу с ума от любви к этой планете и тому господствующему виду, который ее населяет?

Она смотрела на него с минуту, потом кивнула.

– Вполне, – сказала она.

Сорок три с половиной года спустя, в тот самый день, когда она должна была уйти на пенсию, дослужившись до звания профессора прикладной микрофизики в Массачусетсом технологическом институте, она получила открытку. Немного помятую, и клей на марке содержал по крайней мере семь элементов, неизвестных земной науке, хотя на почте этого, возможно, и не заметили. На открытке было написано:

Вот я и дома. Пришлось немного потрястись в дороге – потерял переключатель стыковки фазовых интеграторов в межпространственной воронке как раз за туманностью Журавля, и все концентрированное молоко свернулось, – но все лучше, чем пешком. Дома мало что изменилось, с тех пор как я уехал. Не считая, конечно, того, что по закону я мертв. Мне очень повезет, если удастся хоть бургерами торговать, и я уже не смогу поквитаться с шафером и дружками, потому что они погибли прошлой осенью во время внезапного схода пепельной лавины. И еще, я совсем забыл, как сыро и противно на этой промозглой планете зимой. Как в Англии, если не хуже.

Но все равно, спасибо.

Обнимаю,

папа.

Она улыбнулась.

– Не за что, – сказала она и сунула открытку за часы на каминной полке.

^[1] «Шоу Мэри Таилер Мур» («Магу Tyler Moore Show») – один из самых реалистичных и умных комедийных телесериалов 1970-х, рассказывавший о жизни, работе и взаимоотношениях сотрудников небольшой новостной телестанции г. Миннеаполиса. Заглавную роль исполнила М. Мур. Программа вошла в золотой фонд американского телевидения.

^[2] «Сифакс» – служба телетекста Би-би-си.

^[3] «Эксчейндж энд март» – еженедельный рекламно-информационный журнал. Основан в 1868 г.

^[4] «О, мистер Носильщик» («Oh, Mr. Porter») – аллюзия на популярную в Британии песню XIX в. На песню существует множество пародий. В оригинальной версии речь идет о незадачливой девушке, которая, уезжая из Лондона домой, перепутала поезда на вокзале и теперь корит себя за глупость, взывая к носильщику: «Ох, мистер Носильщик, как мне теперь быть? Мне ведь надо в Бирмингем, а меня отправляют в Кру».

This file was created

with BookDesigner program

[email protected]

25.03.2009