Текст книги "Война с Ганнибалом"

Автор книги: Тит Ливий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 27 страниц)

Битва при Требии.

Места между Требией и Падом в ту пору были сплошь заселены галлами, которые пока соблюдали спокойствие и не поддерживали ни одну из борющихся сторон, но готовились искать милостей у будущего победителя. Римляне смотрели на это равнодушно, зато Ганнибал был вне себя от негодования: ведь он столько раз говорил, что явился в Италию по просьбе галлов – вернуть им свободу! И вот, чтобы покарать «неблагодарных» (а вместе с тем – и дать поживиться своим солдатам), он высылает две тысячи пехотинцев и тысячу всадников с наказом опустошить все поля вплоть до берегов Пада. Набег карфагенян мигом положил конец колебаниям галлов: они бросаются к консулам и требуют защиты, ссылаясь на то, что гнев Ганнибала вызван чрезмерною их верностью Риму.

Корнелий считал, что не время римлянам заниматься чужими делами, а в особенности делами такого вероломного народа, как галлы, но Семпроний утверждал, что нет лучшего средства привязать к себе союзников и сохранить их верность, как подать помощь тем из них, кто первым о ней попросит. Не дожидаясь согласия товарища по должности, Семпроний отряжает свою конницу за реку Требию. Карфагенян, беззаботно рассеявшихся по полям и тяжело нагрузившихся всевозможной добычей, это внезапное нападение привело в ужас. Лишь немногие спаслись от гибели и добрались до своего лагеря. Римляне гнали их до караульных постов, потом были отбиты высыпавшим из лагеря неприятелем, но тут подоспело подкрепление от Семпрония, и бой возобновился. Он не принес решительного успеха ни тем, ни другим, но карфагеняне потеряли больше убитыми и тяжелоранеными, а потому слава победы досталась римлянам.

Всего больше Семпрония радовало, что эта слава завоевана в конном сражении – таком же точно, какое принесло позор поражения его товарищу, Корнелию. Значит, рассуждал Семпроний, нечего откладывать решающую битву. Сидя у постели больного Корнелия, он говорил:

– Наши отцы, привыкшие бить врага под стенами Карфагена, застонали бы от горя, если бы увидели, как мы, два римских консула во главе двух консульских армий, дрожим от страха за лагерным частоколом посреди Италии, а пуниец хозяйничает между Альпами и Апеннинами!

Те же речи заводил он и на главной площади лагеря, перед солдатами. Кроме самонадеянности, его торопили и подстегивали скорые выборы в Риме: он боялся, что вести войну поручат новым консулам, которым и достанется весь почет, все похвалы и награды. А тут, пока товарищ по должности болен, нет нужды делиться славою даже с ним. И, не слушая протестов Корнелия, Семпроний приказывает воинам готовиться к сражению.

Именно на это и рассчитывал Ганнибал. Правда, он знал заранее, что такое решение опрометчиво и даже опасно для римлян, зато успел узнать – сперва по слухам, а потом и в деле – характер одного из консулов, а потому был уверен, что удобный случай рано или поздно представится. Но хорошо бы ему представиться пораньше, пока воины врага не набрались опыта в боях, пока лучший из двух вражеских полководцев прикован, к постели, пока не устали от службы, не затосковали по дому галлы в его собственном войске. И как только лазутчики донесли о приказе Семпрония, Ганнибал принялся разыскивать место для засады.

Между карфагенским лагерем и рекою протекал ручей с высокими берегами, поросшими болотной травой и диким кустарником. Ганнибал убедился, что там можно укрыть даже всадников, и, подозвав к себе брата, Магона, сказал:

– Здесь ты и засядешь. Изо всей пехоты и конницы выберешь по сту человек и в первую стражу придешь с ними ко мне. А теперь надо отдохнуть.

Когда Магон со своими людьми пришел к его палатке, Ганнибал обратился к ним с такими словами:

– Я вижу, крепче вас нет никого в целом войске, а чтобы вы были сильны не только мужеством, но и числом, выберите каждый из своей турмы или своего манипула еще по девять человек, похожих на вас. Вы устроите засаду врагу, который ничего не смыслит в военных хитростях.

Таким образом, под началом у Магона оказалась тысяча всадников и тысяча пехотинцев.

На рассвете Ганнибал отдал приказ нумидийской коннице перейти через Требию и засыпать дротиками караульные посты у лагерных ворот, чтобы вовлечь неприятеля в схватку, а затем, постепенно отступая, заманить его на другой берег реки., Все остальные отряды – и пешие, и конные – получили распоряжение готовить завтрак, а потом вооружаться, седлать лошадей и ждать сигнала.

Едва только появились нумидийцы, Семпроний, действуя по заранее намеченному плану, вывел за ворота сперва конницу, затем шесть тысяч пехоты и, наконец, все остальные силы. Было время солнцеворота, и повсюду между Альпами и Апеннинами шел снег, а близость рек и болот делала стужу особенно жестокой. Между тем люди выбегали впопыхах, не успев ни поесть, ни толком одеться; они зябли с первой минуты, и чем ближе к реке, тем сильнее. Наконец, продолжая преследовать нумидийцев, они вошли в воду и погрузились чуть не по горло – ночью лил дождь, река поднялась, – и когда выбрались на берег, то уже до того закоченели, что оружие выпадало из рук.

А воины Ганнибала тем временем развели перед палатками костры, растерлись маслом, которое Ганнибал заранее велел раздать по манипулам, и не торопясь позавтракали; услыхав, что враг перешел реку, все разом поднялись и начали строиться. Первую линию составили балеарские пращники и легкая пехота – около восьми тысяч человек, вторую – тяжелая пехота, вся целиком; десятитысячную конницу Ганнибал рассыпал по флангам, а впереди конницы встали слоны.

Нумидийцы прекратили обманное отступление, повернулись и встретили римлян градом стрел. Увидев это, Семпроний отозвал своих всадников, и они заняли места по обоим краям пехотного строя. Всего на поле было восемнадцать тысяч римских граждан и двадцать тысяч латинских союзников да еще вспомогательные отряды ценоманов – единственного галльского племени, сохранившего верность Риму.

Первый натиск карфагенян, нацеленный в середину римской боевой линии, был отбит. Тогда балеарцы и легкая пехота, вооруженная дротиками, разделяются надвое и обрушиваются на фланги, где уже завязалось конное сражение. Римские конники и без того едва держались: во-первых, они уступали противнику числом больше чем вдвое, а во-вторых, лошади чуть не бесились, даже не видя слонов, а только чуя их запах. Камни и дротики пехотинцев быстро довершили дело – римская конница дружно ударилась в бегство.

Римская пехота дралась с величайшею отвагою и упорством, хотя и здесь все преимущества были на стороне врага. Пунийцы перед боем сытно позавтракали и хорошо отдохнули – римляне не ели ничего и отчаянно продрогли и устали. Как только конница бежала, и балеарцы и слоны обратились против пехотного строя, и одновременно вышел из засады Магон. Но даже теперь, оказавшись меж двух огней, легионеры продолжали держаться. Мало того – они сумели отразить слонов, на которых Ганнибал надеялся крепче всего, В голову животного летели бесчисленные дротики, слон останавливался и медленно поворачивался, но стоило ему повернуть, как люди с копьями, нарочно для этого назначенные, бросались вперед и кололи его под хвост, где кожа тоньше и пробить ее нетрудно. Слоны свирепели и начинали топтать всех подряд, кто бы ни очутился у них на пути.

Тогда Ганнибал распорядился снова развести слонов по флангам и бросить против ценоманов. Те мгновенно отступили, лишив римские легионы единственной поддержки, на которую они еще могли рассчитывать. Вражеское кольцо замкнулось – исход битвы решился. Уже не о победе думали римляне, но о спасении. Около десяти тысяч человек во главе с консулом Семпронием прорубили себе дорогу через самую середину неприятельской пехоты – там находились галльские союзные отряды, – но непрерывный и частый дождь застилал взор, не давая понять, что происходит на поле боя, и воины не смогли прийти на помощь своим. Вернуться за реку, в лагерь, они даже не пытались, но без промедления отправились в город Плацентию.

Пробовали пробиться и остальные, но робко и недружно, а потому большею частью безуспешно. Многие утонули, многие – из числа тех, кто топтался на берегу, боясь снова погрузиться в ледяную реку, – были настигнуты пунийцами. Но многим отчаяние придавало мужества, и они благополучно переправились и добрались до лагеря.

А у победителей почти не было сил радоваться своей победе. Да и самая победа стоила им слишком дорого; вражеское оружие и в особенности лютый холод этого дня погубили массу людей, вьючных животных и почти всех слонов. Разойдясь по своим палаткам и стараясь отогреться, карфагеняне словно забыли о противнике, и ночью, когда римляне – лагерная стража, не участвовавшая в битве, и уцелевшие беглецы – возвратились к Требии и переплывали ее на плотах, никто не попытался их остановить. Может быть, и правда за шумом дождя ничего не было слышно, но, скорее, карфагеняне, до крайности измученные стужей, усталостью и ранами, предпочли сделать вид, будто ничего не слышат.

Так или иначе, но консул Корнелий Сципион беспрепятственно увел остаток своих людей в Плацентию, а оттуда – в Кремону: он не хотел, чтобы два консульских войска стали на зимние квартиры вместе, обременив непосильными расходами один город.

Известие о разгроме при Требии повергло Рим в неописуемое смятение. Ганнибала ждали с минуты на минуту под стенами столицы, но вместо Ганнибала появился… консул Семпроний. Настала пора консульских выборов, и Семпро-ний, каждую минуту рискуя жизнью, пустился к югу по равнине, усеянной вражескими конниками[11]11
  Выборы консулов на следующий год производились непременно под руководством одного из консулов текущего года.


[Закрыть]. Только слепая удача помогла ему прибыть в Рим живым и невредимым, потому что ни обмануть неприятеля, ни ускользнуть от него на случай погони, ни вырваться силою нечего было и думать. Народ избрал в консулы Гнея Сервйлия и Гая Фламйния, и, как только выборы закончились, Семпроний вернулся к своим – на зимние квартиры в Плацентою.

Зимние квартиры. Буря в Апеннинах.

То была тяжелая для римлян зима. Повсюду окрест Плацентии и Кремоны рыскали нумидийские и испанские всадники, перехватывая гонцов и обозы с продовольствием и кормом для лошадей. Открытым оставался только путь по реке Паду, но Ганнибал задумал перерезать и его, захватив укрепленную пристань невдалеке от Плацентии. Дело кончилось, однако же, неудачей, и сам Ганнибал был ранен. Не успела рана зажить, как он двинулся к другой крепости, где у римлян были хлебные склады. В этой крепости с началом войны нашли убежище соседние крестьяне. Их было очень много, и они решили встретить Ганнибала с оружием в руках. Вооружившись чем ни попадя, они нестройной толпой высыпали навстречу пунийцам и, конечно, после первой же стычки позорно бежали. На другой день защитники крепости добровольно открыли ворота, и тем не менее Ганнибал предал городок самому жестокому и кровавому грабежу – точно взял его приступом.

С первыми признаками весны Ганнибал снялся с зимних квартир и выступил в землю этрусков, чтобы склонить на свою сторону и этот народ. Но он поторопился: зима еще не кончилась, и когда карфагеняне подошли к Апеннинам и начали подъем, грянула такая буря, что переход через Альпы вдруг показался им увеселительною прогулкой. Ветер хлестал в лицо с немыслимою яростью, сшибал с ног, перехватывал дыхание, стискивал грудь. Воины остановились, побросав оружие, чтобы прикрыть руками щеки, глаза, лоб, потом повернулись к ветру спиною и присели на корточки. И тут заревел гром, засверкали молнии и хлынул ливень. От страха все замерли, словно остолбенели, когда же немного опомнились, то сообразили, что надо немедленно, не сходя с места, разбивать лагерь. Но ни натянуть полотнища, ни хотя бы укрепить столбы не было ни малейшей возможности, а те несколько палаток, которые – каким-то чудом! – все же удалось поставить, ветер мгновенно сорвал и изодрал в клочья. Дождь прекратился, зато повалил град вперемешку со снегом, и карфагеняне в полном отчаянии попадали на землю и прикрылись палатками. Вскоре ударил страшный мороз; он сковал эти бесформенные груды тел, так что никто не мог разогнуть окоченевшие суставы и подняться. Наконец самые крепкие и выносливые все-таки поднялись, развели костры и оказали помощь тем, кто больше других ослабел и пал духом.

Два дня провели карфагеняне на этих высотах, точно в осаде, и потеряли множество людей, мулов, коней и еще семь слонов. На третий день они спустились обратно.

Ганнибал снова подошел к Плацентии и предложил Семпронию новый бой, выведя в поле двенадцать тысяч пехоты и пять тысяч конницы. Семпроний принял вызов. Римляне взяли верх, гнали врага до лагеря и чуть было не ворвались в самый лагерь, но одолеть лагерные укрепления все же не смогли, и Семпроний подал сигнал к отступлению, тем более что уже смерклось. Теперь в погоню пустился Ганнибал, и, если бы ночь не развела врагов, возможно, они истребили бы друг друга до последнего человека – так велико было ожесточение обеих сторон.

И карфагеняне, и римляне потеряли примерно по шестисот пехотинцев и по триста всадников. Ганнибал отступил во владение племени лигурийцев, Семпроний – к городу Луке.

Новые консулы – Гай Фламиний и Гней Сервилий.

Там Семпроний получил пирьмо от Гая Фламииия, который готовился вступить в должность консула. Фламиний приказывал, чтобы Семпроний к мартовским идам привел свое войско в город Аримин[12]12
  В конце Ш века до н. э. выборы консулов происходили осенью или в начале зимы, а торжественная церемония вступления новых консулов в свою должность – 15 марта. До этого срока власть принадлежала прежним консулам, но и новые могли объявлять свои приказы заранее. Иды в римском календаре – середина месяца: 15-й день марта, мая, июля и октября и 13-й день остальных месяцев.


[Закрыть]. Дело в том, что Фламиний давно и упорно враждовал с сенатом, защищая права и выгоды простого народа. Знать ненавидела его, и он решил начать свой консульский год не в Риме, а в провинции: он опасался, как бы жрецы и гадатели – все люди из знатных родов – нарочно не задержали его в столице, ссылаясь на недобрые знамения и гнев небожителей. Под каким-то вымышленным предлогом он покинул Рим и тайно уехал в Аримин.

Когда об этом стало известно, негодование сенаторов вспыхнуло с новою силой.

– Теперь, – говорили они, – Гай Фламиний ведет войну не только с сенатом, но уже и с бессмертными богами. Он не желает склонить голову в храме Юпитера Всеблагого и Всемогущего на Капитолийском холме, не желает принести священные обеты и торжественную жертву, не желает уехать открыто, в пурпурном плаще полководца, в сопровождении двенадцати ликторов. Нет, он отправился к войску украдкою, точно мелочной торговец, маркитант, а еще вернее – бежал, как преступник, уходящий в изгнание! Не иначе как постоялый двор кажется ему более достойным местом, чтобы одеться в консульскую тогу, чем родной дом.

Единодушно постановили вернуть беглеца добром или силой и заставить его исполнить все обязанности перед богами и людьми. Но особое посольство, отправленное за ним вслед, ничего не добилось, через несколько дней он вступил в должность.

По этому случаю, как водится, было устроено жертвоприношение, и теленок, уже раненный ножом жреца, вдруг вырвался и обрызгал кровью многих стоявших вокруг, вызвав всеобщее смятение и вблизи и в особенности поодаль, где не видели, что произошло, и не знали причины испуга. Многие увидели в этом явное предзнаменование страшных бед.

Приняв под команду четыре легиона, новый консул повел их через Апеннины в Этрурию.

Вступил в должность и другой консул – Гней Сервилий. Его первой заботой было умилостивить разгневанных богов: отовсюду, со всех концов Италии, из Сицилии и Сардинии, приходили сообщения о зловещих знамениях. Сервилий доложил об этом сенату, представил надежных свидетелей и очевидцев, и сенаторы постановили, какие жертвоприношения надо совершить, какие устроить молебствия и общественные пиршества, какие дары посвятить Юпитеру, какие Сатурну, Юноне, Минерве…

Второй год войны – от основания Рима 537 (217 до н. э.)

А тем временем надвинулась настоящая весна, и Ганнибал поспешил сняться с зимних стоянок и уйти наконец за Апеннины. Медлить было не только бессмысленно, но и опасно, потому что ветреные галлы воспылали внезапной любовью к Риму. Ведь они надеялись пограбить чужие земли, а вместо этого увидели, как война разоряет их собственную, и пожалели о своей измене прежним союзникам – римлянам.

Много раз вожди племен подсылали к Ганнибалу убийц, и спасало его все то же галльское легкомыслие: вожди легко, не задумываясь, вступали в заговоры и с одинаковою легкостью доносили друг на друга.

Впрочем, он и сам оберегался как мог, постоянно меняя свою наружность: то появится в новом, никому не знакомом платье, то прикроет голову париком.

Мучительный путь по болотам.

Перевалив Апеннины, Ганнибал услышал, что Фламиний уже близ города Арретия. Это известие заставило его избрать самый короткий и самый неудобный путь – по болотистой низине, залитой в весеннюю пору года водами реки Арн.

Вперед Ганнибал пустил самых лучших и испытанных воинов – испанцев и африканцев, со всею их поклажей, чтобы они могли остановиться в любом месте, ни в чем не терпя нужды; посредине шли галлы, замыкали походную колонну всадники. А еще дальше, в некотором отдалении от общего строя, двигался Магон с легкою нумидийскою конницей, которая должна была помешать бегству галлов – если бы те, измучившись долгою и трудною дорогой, вдруг надумали повернуть назад.

В глубоких яминах, полных водой и жидкою грязью, люди увязали по плечи, по горло, а случалось, что проваливались и с головою, и все-таки передовые не отставали от проводников. Но галлы не могли ни устоять на ногах, поскользнувшись, ни сами подняться, упавши. Иные едва брели, иные даже и не пытались бороться с усталостью, но опускались в воду и покорно ждали смерти, как вьючные животные, которые издыхали с ними рядом.

Четыре долгих дня и три ночи длился этот переход, и ни разу не встретилось ни одного сухого островка, где можно было бы вытянуться и уснуть хотя бы на час. Солдаты сваливали в кучи свои тюки[13]13
  В этих тюках были увязаны вещи первой необходимости, которые Каждый воин нес на марше сам: оружие, смена одежды, припасы на несколько дней, посуда для варки пищи.


[Закрыть] и ложились сверху или находили груду конских трупов, хотя бы чуть-чуть выглядывающую из воды.

Ганнибал еще раньше заболел глазами – на него скверно действовала неустойчивая весенняя погода. Теперь он ехал на единственном слоне, уцелевшем к концу зимы, и, значит, сравнительно с остальными был над водою высоко, но долгая бессонница, ночная сырость и болотный воздух обострили болезнь, а лечиться не было ни времени, ни места, и он окривел.

Разбив лагерь, Ганнибал выслал вперед лазутчиков, и те подтвердили, что римское войско расположилось у стен Арретия. Тогда Ганнибал принимает все меры, чтобы узнать характер консула и его планы, а также местность, дороги, возможности снабдить войско продовольствием и многое иное, что важно знать, находясь в чужой и враждебной стране.

Оказалось, что местность – одна из самых плодородных в Италии, богатая и хлебом, и скотом, что консул – человек горячий и надменный, не боится ни законов, ни сената, ни самих богов и что, по всей видимости, действовать он будет безрассудно и опрометчиво, не спрашивая и не слушая ничьих советов. Ганнибал решил получше воспользоваться природными недостатками своего противника, а для этого – растревожить его и раззадорить; и он принялся грабить Этрурию, издали дразня консула дымом пожаров и запахом крови.

Фламиний собрал военный совет, и все говорили одно: надо дождаться второго консула с войском и действовать сообща, а пока разослать по округе отряды конницы и легкой пехоты, и они положат конец наглым и безнаказанным грабежам.

Консула это единодушие до того рассердило, что он выбежал из палатки и приказал подать сразу два сигнала – к походу и к битве. Потом, вернувшись к своим советникам, он закричал:

– Нет, зачем же нам рассылать по округе какие-то отряды?! Будем лучше сидеть смирно под стенами Арретия – ведь это наша родина, не так ли, тут наши лары и пенаты! – а Ганнибала держать не станем, пусть идет куда хочет, пусть выжжет и опустошит всю Италию, пусть приступит к самому Риму! А мы не тронемся с места до тех пор, покуда господа сенаторы нас не призовут, как некогда призвали Камилла из Вей![14]14
  Знаменитый полководец Марк Фурий Камилл был изгнан из Рима по несправедливому обвинению. Когда в 390 году до н. э. галлы вторглись в Италию и разгромили римлян, сенат пригласил Камилла вернуться из изгнания и назначил его диктатором. Вейи – город к северо-востоку от Рима; там собрались уцелевшие от гибели остатки римского войска.


[Закрыть]

Он снова выбежал наружу, распорядился поднимать поскорее знамена[15]15
  Военными знаменами служили различные значки (главным образом изображения орлов) на длинных древках. В лагере и вообще на стоянке древки втыкали в землю.


[Закрыть] и вскочил на коня, но конь внезапно припал на передние ноги и сбросил седока. Все испугались, а тут вдобавок примчался гонец и доложил, что одно знамя, как ни бьется знаменосец, поднять не могут. Обернувшись к гонцу, консул спросил:

– Может, ты мне еще и письма от сената принес, чтобы я думать не смел о битве?.. Иди обратно! Пусть выроют древко лопатой, раз у них от страха руки занемели!

И войско двинулось. Начальники не одобряли решения Фламиния и боялись беды, которую недвусмысленно, дважды подряд, возвестили боги, но солдаты были довольны дерзкой неустрашимостью консула: она внушала надежду, а наг сколько основательна эта надежда, солдаты не размышляли.