Текст книги "Камень судьбы"

Автор книги: Тимур Туров

Глава 6

– Боец, подъем! – резкий голос Алексея грубо прервал удивительный разговор.

«С кем я беседовал? – подумал Глеб. – Неужели с изумрудом? Со смарагдом, называющим себя в третьем лице и позволяющим контролировать источники магической энергии. Что это, кстати, за источники такие? Но так же не бывает…»

Акундин где-то раздобыл камуфляжную армейскую куртку-бушлат и теперь внешним видом напоминал охранника автостоянки.

– Вот тушенка, ложка, галеты, банка колы, – сказал он. – Заправишься – и я внимательно тебя слушаю, понял?

– Откуда… это все? – указав на разложенные продукты, поинтересовался Глеб.

– Я же говорил – у диггеров тут убежище. И сухпай заготовлен. Как в таежном зимовье. Все, не трать время.

Тушенка оказалась белорусской, на удивление вкусной и сытной. Допив колу, Глеб сложил пустые банки и упаковку от галет в мусорный пакет, притулившийся у входа в комнату отдыха, заметив, что там уже лежат опорожненные Акундиным банки. Их было четыре – вдвое больше, чем у Глеба, и он почувствовал укол обиды. Тоже друг называется!

«Да какой он тебе друг. Так, случайный попутчик, твоей волей втянутый в крупные неприятности».

Эта мысль, в общем-то честная и справедливая, Глебу не понравилась. Он с досадой хлопнул дверью и шагнул к сидящему на лавке у стены бункера Алексею.

– Значит, так: за мной следят… охотятся, потому что я был свидетелем убийства одного крутого бизнесмена. Может, ты слышал – Ксенофонтов, олигарх, его грохнули в Измайловском парке. Ну, а я там был и бейсболку потерял…

– Ксенф? – вытаращил от изумления глаза Акундин. – Ты видел, как убили Ксенфа?

– Ну, типа да, – кивнул Глеб, усаживаясь на колченогий рассохшийся стул. – Видел. Люди какие-то в масках. Автоматы у них специальные, с глушителями. Они меня не заметили сразу, но потом по кепке потерянной вычислили.

– Лопух, – мрачно отреагировал Алексей, все еще пораженный услышанным. – А чего в ментовку не обратился?

«Потому что Ксенофонтов отдал мне изумруд», – чуть не сказал Глеб, но в последний момент прикусил язык.

– Ну, я хотел… Испугался потом…

– Погоди! – оборвал его Акундин. – Если ты просто свидетель, на хрена киллерам делать обыск у тебя дома и следить за тобой? Они же могли спокойно пристрелить тебя – и никаких проблем. Или растяжку у дверей квартиры поставить. Или ДТП с летальным исходом. Да мало ли способов. Э, братуха, а ведь ты опять чего-то недоговариваешь!

Глеб насупился и проворчал:

– Все я договариваю. Откуда мне знать, что им от меня нужно?

Акундин молчал, пристально глядя на него. Глеб едва не упал со стула. Глаза Алексея вновь сделались ненормальными – белки исчезли, радужка заполнила собой все глазное яблоко. Тяжело дыша, Акундин уперся огромными кулаками в лавку, точно готовясь к прыжку.

– Ты что, ты что! – Глеб вскочил, шагнул назад.

– Мне бы не хотелось тебя заставлять, – медленно и раздельно произнес Акундин. – Но, видимо, придется. Прошу последний раз – скажи всю правду.

– Да нечего мне сказать! – заорал Глеб. – Милка бейсболку эту подарила и написала внутри – мол, на память Глебу Погодину от… от Солнышка!

Он и сам не знал, почему в минуту опасности спрятался, как за щит, за имя бывшей подружки. Акундин шумно выдохнул, разжал кулаки и откинулся к стене.

– Может, ты и вправду такой дурак, каким временами кажешься, Глеб Погодин, – сказал он, глядя в бетонный потолок. – А может, ты хитрая гнида, решившая, что с Алексом Акундиным можно играть втемную. Водой и листвой я клянусь тебе, что докопаюсь до истины. И если ты меня обманул…

– Я тебя не обманываю, – торопливо перебил Глеб. – Просто раз уж так все сложилось… В общем, не дергай меня, дай самому во всем разобраться.

– С чего ты, компьютерное чмо, решил, что я буду выполнять твои просьбы? А? – В голосе Акундина вновь послышалась угроза. – Ты останешься здесь. Будешь сидеть на попе ровно и ждать, пока я не вернусь. День, два, неделю… Понял? Выбраться из бункера самостоятельно у тебя все одно не получится. Все, пока. Я пошел.

И легко поднявшись, Алексей вышел из комнаты для совещаний. Глеб дернулся с места, но тяжелая дверь, ведущая в коридор, медленно закрылась, и стальные засовы с лязгом вошли в пазы, накрепко заперев его в бункере…

Гюрза – Вепрю:

Мы вновь потеряли объект и его спутника. «Коричневые» не справляются. Считаю необходимым привлечь оперативников-магов.

Вепрь – Гюрзе:

Игра стоит свеч. Привлекайте всех, кого сочтете нужным. Мне важен результат.

Ненастным днем в конференц-холле гостиницы «Измайловская» собрались двенадцать человек – девятеро мужчин и трое женщин. Менеджер гостиничного комплекса, мужчина средних лет в строгом костюме, сопровождавший их, показал гостям, как пользоваться проекционной аппаратурой, пожелал успешного совещания и вышел, закрыв за собой высокие двери. У него не возникло никаких вопросов – плата за аренду помещения была перечислена на счет вовремя, по документам в конференц-холле происходило рутинное мероприятие – заседание совета директоров торгового дома с незапоминающимся названием. В «Измайловской» подобные собрания происходили едва ли не каждый день. Бизнесменов со всей России привлекали удобные залы и сопутствующие услуги гостиничного комплекса.

Если бы мужчина в костюме мог видеть, кто на самом деле сидит вокруг овального стола конференц-холла, вероятнее всего, он счел бы себя помешавшимся и обратился к врачу, ибо глава рода Фемиксов Дорот избрал одну из крупнейших гостиниц столицы для заседания Комиссии по расследованию смерти Ксенфа из Ксенфов. Выбор был не случаен – «Измайловская» у сатра считалась нейтральной территорией и прослушка в конференц-холле была только «коричневой» – люди играли в свои игры, но сатра не было до них никакого дела. Специалисты клана по безопасности легко нейтрализовали «жучки» и на всякий случай установили собственную защиту, блокирующую возможные попытки со стороны других кланов или выходцев из иных сфер поживиться ценной информацией. Кое-что сделали и чародеи, но обошлись минимумом ввиду того, что магическую силу в клане Ксенфа теперь ценили на вес золота.

Когда члены Комиссии остались одни, Дорот, обведя тяжелым взглядом собравшихся, нахмурился.

– Сатра и сатрессы! – сказал он. – Прежде всего кратко ознакомлю всех с последними новостями, касающимися хода расследования смерти Ксенфа из Ксенфов. Итак: в первую очередь благодаря стараниям уважаемого Базэла выявлены исполнители убийства. Это пятеро «коричневых», все – отставные офицеры Российской армии, имевшие богатейший практический опыт военных действий.

– Имевшие? – поднял седую косматую бровь Адал. – Не хочешь ли ты сказать, уважаемый Дорот, что…

– Именно, – наклонил тяжелую голову глава рода Фемиксов. – Все пятеро мертвы. Их отравили пищей и питьем, а тела спрятали в воде, но так, чтобы ищущий не прошел мимо. Как легко догадаться, сатра и сатрессы, мы имеем дело с очень сильным, коварным и опытным противником.

– «Коричневые» были гнусными наемниками, это понятно, – вступил в разговор Базэл, по привычке выложив на полированную поверхность стола крепко сжатые огромные кулаки. – Но кто их нанял? Мои парни тщательно проверили все контакты отравленных убийц. Там много грязи, но в грязи, как известно, нет следа…

– Ищи, кому выгодно, – подала голос сатресса Локонда. – На прошлом заседании Комиссии сам Стоящий у престола, уважаемый Дэфтер, обещал представить все данные по возможным врагам и недругам Ксенфа из Ксенфов.

Взгляды присутствующих устремились на тучного лысого сатра, задумчиво рисовавшего на листе бумаги цепочки из кругов и треугольников. Он вскинул круглую голову, скривил полные губы в усмешке:

– Ищи, кому выгодно… В том-то и дело, уважаемая Локонда, что – никому. Да, да, уважаемые сатра и сатрессы, уважаемая Комиссия, – никому. Взвесив все «за» и «против», я не нашел ни внешних, ни внутренних недоброжелателей Ксенфа из Ксенфов, не говоря уж об открытых врагах. Зеленая сфера Москвы к моменту гибели Владыки, да будут благословенными его дни за порогом вечности, находилась в состоянии устойчивого равновесия. Я консультировался с обладающими информацией представителями других кланов сатра, со значимыми персонами из остальных сфер, так или иначе связанных с нами. Никто не слышал о том, что у Ксенфа из Ксенфов были враги и что они что-то затевали. Он был мудр и миролюбив, и даже последний слаш-трупоед знал это. Все одинаково поражены случившимся.

– Не было – и все же были, ибо Ксенф из Ксенфов мертв, – скрипуче произнес седобородый Крица.

– А «коричневые»? – прогудел старейшина Адал. – Вдруг убийцы стреляли не в Ксенфа из Ксенфов, а в того, кого знали вне Пелены?

– Вначале мы тоже так думали, – ответил Дорот. – На это указывало и то, что на месте смерти Владыки не было обнаружено ни малейших следов применения заклинаний. Но тщательная проверка…

– «Коричневые» из-за Пелены тут ни при чем, – бухнул Базэл. – Уважаемый Дэфтер прав, когда говорит об отсутствии заинтересованных лиц. И, как я понимаю, мы столкнулись не с прямым вызовом, а со змеиным клубком, который нельзя распутать в одночасье.

– Вот именно, – согласился Дорот, поглядев на Стража клана немного насмешливо, как на начавшего умствовать ребенка.

– Комиссия, как мне помнится, создавалась не только для расследования гибели Владыки, но и для выявления измены в клане. – Локонда покрутила в воздухе рукой, изображая попытку поймать нечто неуловимое. – Получается, что враг находится именно здесь, среди нас. Уважаемый Дорот, на прошлом заседании вы заверили нас, что привлечете магов для прояснения этого вопроса.

– Слово предоставляется многомудрому Крице, – поспешно сказал глава Комиссии.

Старый маг кивнул, поднялся с места и начал расхаживать вдоль стола, сложив руки за спиной.

– Уважаемые сатра и сатрессы! Магам и вашему покорному слуге удалось выяснить на удивление немного. И в том, что касается убийства Владыки, и в том, что связано с закрытием источников…

Члены Комиссии зашумели, послышались негодующие реплики. Дорот жестом призвал всех к порядку и, сузив глаза, поинтересовался:

– Как же так, многомудрый? Все знают, что маги клана Ксенфа – лучшие в зеленой сфере Москвы.

– Источники закрыты, – вздохнул Крица. – У нас осталось очень мало магической энергии, а проведение изысканий требует немалых затрат. Мы и так вынуждены были пустить в ход кое-какие из аккумулирующих артефактов, заложенных на черный день еще нашими прадедами. Насчет причины закрытия источников…

– Давайте о них позже, – махнул пухлой ладошкой Дэфтер. – Если остальные не против.

– Да, лучше вернемся к убийству, – кивнул глава рода Фемиксов.

– Проверены все, кто контактировал с Владыкой, выходцы из вассальных родов, служивших Ксенфу, – продолжил Крица, – «коричневые» и, с их согласия, разумеется – прочие существа, долго и постоянно контактировавшие с Владыкой. Никто из них не злоумышлял против нашего господина, никто не имеет на себе следов оленьей росы. Следующий этап проверки – набольшие клана, главы и старейшины родов, а также… – старик посмотрел на Базэла, – ближайшее окружение Владыки.

– Я верно служил Ксенфу из Ксенфов, – в раздражении повторил уже однажды сказанную фразу Страж клана. – И для меня, воина, оскорбительно подвергаться проверке магией, как какому-то слуге…

– Вассалу, уважаемый Базэл, вассалу, – мягко поправил Дэфтер. – Ты же видишь – даже я, Стоящий у престола, не протестую против этого. Раз так нужно для клана – и я, и уважаемый Дорот, и остальные набольшие, все мы готовы отдаться в руки магов. Или тебе есть что скрывать?

В конференц-холле наступила тишина. Базэл поднялся во весь свой огромный рост, выпятил челюсть.

– Вы не верите моему слову. Что ж… Я пройду проверку. Но клянусь Копытами Праотца, когда все узнают, что на мне нет вины, я уйду со своего поста! – Голос Базэла загремел подобно грому: – Да, уйду! Я служил Ксенфу из Ксенфов, но боле я никому служить не стану. Ибо давал ему обет верности, в котором были такие слова: «обязуюсь служить тебе верно, Владыка, а кроме тебя – никому». Я сказал!

– Я бы посоветовал Стражу клана не горячиться, – тихо сказал Крица. Он все так же расхаживал по конференц-холлу, но теперь руки его были сложены на груди, а в бороде таилась усмешка. – Грядут тяжелые времена. Для клана лишиться предводителя, одно имя которого наводит ужас на врагов, было бы большой потерей.

– По-моему, уважаемый Базэл нас попросту шантажирует, – тряхнула кудрями Локонда. – Мне кажется, уважаемый Дэфтер прав – Стражу клана есть что скрывать. И даже если проверка покажет, что Базэл невиновен, его уход с поста докажет, что тут дело нечисто. Что скажете, сатра и сатрессы?

– Что же тут говорить, когда нечего говорить? – развел руками Дорот. – Уважаемый Дэфтер, я как глава Комиссии обращаюсь к вам как к местоблюстителю с нижайшей просьбой: обязать уважаемого Базэла на этой неделе пройти проверку на верность клану. На этом заседание Комиссии прошу считать законченным…

Сатра поднялись со своих мест. Дэфтер, оглянувшись на расходящихся членов Комиссии, подошел к задумчивому Крице и тихо, чтобы не привлекать внимания, спросил:

– А что с так называемым наследником, о многомудрый? Мне помнится, вы говорили, что ухватились за кончик нити, ведущей к нему.

– Терпение, о Стоящий у престола, – также не повышая голоса, ответил маг. – Мне еще очень многое надо проверить и уточнить. Пока я не готов информировать Комиссию и Совет клана о результатах – цена ошибки слишком высока.

Дэфтер понимающе кивнул и попрощался. У дверей его обогнал мрачный Базэл. Он, ни на кого не глядя, двигался к выходу. Дорот поспешно шагнул вперед и распахнул дверную створку – казалось, раздосадованный всем произошедшим во время заседания Страж клана так углублен в свои мысли, что может выбить двери, даже не заметив этого…

Вепрь – Гюрзе:

Чем вызвана задержка? Если в течение двух суток артефакт не будет у меня в руках, я разорву контракт.

Гюрза – Вепрю:

Делаем все возможное. Ждите.

В безвыходной ситуации все чувства обостряются.

«Наверное, – размышлял Глеб, слоняясь по бункеру, – это качество досталось людям от их диких предков, вынужденных ежедневно бороться за жизнь, вступая в схватку со свирепыми хищниками, с безжалостными силами природы, с такими же обреченными на вечный бой сородичами».

Вот и он, оказавшись взаперти в бетонной пещере бункера, почувствовал себя отчасти пещерным человеком. Логика, рассудительность отступили на второй план, а откуда-то из глубин подсознания пришла злость и твердое желание сыграть в свою игру, сделать все по-своему, наперекор обстоятельствам и воле Акундина.

Прижавшись к шершавой стене, Глеб чутко вслушивался в неясные отзвуки, наполнявшие подземелье. Вот где-то далеко прогрохотал поезд метро. Вот чуть слышно падают капли воды. Ровный фоновый шум – это тоже вода, ревущий поток, проносящийся по трубе. Изнанка города, неведомый для большинства москвичей мир подземных ходов, тоннелей, каверн, рукотворных и природных пещер, подвалов и склепов, технологических помещений и заброшенных военных объектов, монашьих келий и тайных узилищ, линий обычного и секретного метро, связанных воедино коридорами, переходами, лазами, гротами, представился Глебу трехмерным лабиринтом, запутанной головоломкой, требующей немедленного решения. Но прежде еще предстояло выбраться из бункера.

Неожиданно захотелось подстегнуть организм каким-нибудь стимулятором. Глеб хорошо помнил, как это – когда сознание расширяется до невообразимых пределов, когда знаешь и понимаешь все, а мир вокруг становится совсем другим, необычным, замысловатым, но в то же время более понятным.

 
В тросиках тонких
Запуталось сердце,
Как птица в силках
Стучится и бьется,
Откроешь в груди
Заветную дверцу
И видишь – дай слабину —
И сорвется.
А чтоб не провисали тросики,
Нужны хорошие «колесики»!
 

«Неужели правду говорят, что бывших наркоманов не бывает», – вздрогнул Глеб.

Стихи, написанные в «торчальный» период жизни, всплыли из памяти сами собой, а за ними потянулись те воспоминания, от которых он хотел бы избавиться. Хотел – да не мог.

 
Чтоб не болела голова,
Нужна хорошая трава.
А если заболит душа,
Не вылечишь без гашиша.
 

Он много чего написал тогда, особенно когда мучился в череде ломок, пытаясь в очередной раз «соскочить».

 
Сломаю пальцы,
Посею в поле.
Пусть ногти зайцы
Грызут на воле.
 

Не все стихи были такими мрачными и безумными. Например, Глеб буквально за несколько минут, на волне «прихода», сочинил несколько глуповатых куплетов, которые в итоге стали чуть ли не народной студенческой песней, исполняемой по всем общагам столицы:

 
Граждане, я старый наркоман.
Для меня всего дороже план.
Впрочем, вру – дороже плана
Анаша-марихуана,
От нее впадаю я в нирвану.
 
 
Есть такая травка – конопля.
Зеленеют целые поля.
Забиваешь папиросу —
Дым стоит, не видно носу.
Весело вращается Земля!
 
 
Водка отравляет организм.
Водка – это путь в алкоголизм.
Лучше уж, чем так травиться,
Всей толпою обкуриться —
Сразу попадешь в коммунизм.
 

– Все, хватит! – оборвал себя Глеб. – Нужно сосредоточиться. Из этой норы должен, должен, должен быть выход!

Опершись спиной о стену, он еще раз обшарил бункер глазами.

«Это как бы два гейма – квест на выход отсюда и «бродилка», чтобы выбраться из подземелий, – подумал он, закрыв глаза. – И я обязательно должен выиграть. Должен. Хотя бы ради… Милки. Да, ради нее».

Мысль о рыжей девушке, которую они с Акундиным, а фактически он один, Глеб Погодин, подставил, наведя на ее квартиру убийц, не давала Глебу покоя. Пожалуй, впервые в жизни он ощутил тревогу за другого человека. Эта тревога грызла его изнутри, постоянно подталкивая к немедленным действиям. Вкупе с пещерной злостью в душе Глеба она образовала гремучую смесь, требующую выхода. И он взялся за дело…

Начать пришлось с обследования бункера. Глеб скрупулезно обшарил все закутки, шкафы, тумбочки, ящики, приборы, контейнеры в поисках хоть какого-то намека на выход. Одновременно он искал инструменты, которые смогли бы помочь открыть или взломать дверь.

Удача улыбнулась ему дважды. Во-первых, Глеб обнаружил на дне здоровенного железного шкафа, под грудой противогазных сумок, брезентовый чехол с набором слесарных инструментов – гаечных ключей, отверток, плоскогубцев, всевозможных зубил и плашек с метчиками. Правда, инструменты были здорово попорчены ржавчиной, но в принципе ими вполне можно было пользоваться. А во-вторых, выяснилось, что если открутить воздушный фильтр, снять решетку и демонтировать вентилятор, то можно пролезть в воздуховод, который в любом случае должен выводить на поверхность. Советские инженеры создавали бункер и оборудование для него надежно, на века, но все тут было нацелено на то, чтобы не допустить проникновения в убежище извне, а не наоборот, так что у Глеба имелся неплохой шанс выбраться.

Отвинчивая гайки на кожухе фильтра, он вдруг понял, что совершенно не волнуется. То ли нервная система, перегруженная впечатлениями последних дней, перестала остро реагировать на критические ситуации, то ли он просто привык к перманентному стрессу и не замечал его, как люди привыкают к ноющему зубу и годами живут с болью, не обращая на нее внимания.

Так или иначе, но Глеба в данный момент куда больше волновала проблема с гайками. Покрытые защитным слоем цинка, за минувшие с момента постройки бункера десятилетия в сыром подземном воздухе они все равно корродировали, намертво прикипев к резьбе. Пока Глеб догадался обстучать гайки молотком, чтобы они «стронулись», пока вспомнил школьный курс физики и нарастил гаечный ключ, примотав к нему монтировку, тем самым увеличив плечо рычага, – прошло немало времени. Ссадив пальцы, изматерившись и вспотев, Глеб наконец-то снял тяжелый кожух и устало присел рядом. Ему очень хотелось курить, но сигареты остались на лоджии у Милки.

– Чем быстрее я отсюда выберусь, тем быстрее покурю, – заверил себя Глеб и вновь взялся за инструменты.

Чтобы выволочь из трубы тяжеленный турбовентилятор, ему пришлось обрезать брезентовые ремни с полутора десятков противогазных сумок и связать из них импровизированную бурлацкую лямку. Глеб стонал от натуги, проклиная советскую оборонную промышленность, не жалевшую чугуна и стали на подобные изделия. Когда горловина воздуховода освободилась, в свете фонарика стала видна еще одна решетка, перегораживающая полуметровую в диаметре трубу.

– Это просто издевательство какое-то! – взвыл Глеб, хватаясь за сумку с инструментами.

Пожалуй, борьба с последним на пути к свободе препятствием оказалась самой драматичной и напряженной. В узкой трубе было крайне неудобно орудовать гаечными ключами, а скопившаяся за долгое время пыль мешала дышать и смотреть, забивая нос, рот, глаза, даже уши. Но Экклезиаст был прав, все в этом мире имеет предел и окончание, нашлись они и у решетки.

– Пять минут на отдых – и вперед, – объявил Глеб, растянувшись во весь рост на ящиках возле разобранного воздушного фильтра.

Думать о том, что труба может быть повреждена, попросту заглушена или выведет его не на поверхность, а всего лишь в соседнее помещение, он себе запретил. Не ошибается, как известно, лишь тот, кто ничего не делает.

Глеб полз по железной кишке, упираясь локтями, плечами и коленями в гладкий металл. Он жалел, что не догадался натянуть противогаз. Дышать было совершенно нечем, луч фонарика метался в клубах пыли, забившей воздуховод. Несколько раз возникало неодолимое желание бросить все, вернуться в бункер и ждать Акундина, но Глеб вспоминал о фактически оставленной на произвол судьбы Милке, стискивал зубы и упрямо лез вперед. В голове теннисным мячиком прыгала одна-единственная мысль:

«Я смогу! Я смогу! Я смогу!»

Когда Глеб вместо осточертевшего мельтешения пылинок увидел впереди бархатную темноту, он не сразу понял, что труба закончилась. Судя по всему, воздуховод обрывался в просторном подвале; в углу громоздились старые радиаторы отопления, а ржавые водосточные трубы, как попало сваленные у кирпичной стены, напоминали выводок парализованных удавов. Железная лесенка вела наверх, к приоткрытой двери, из-за которой пробивался дневной свет…

Быстро отряхнув одежду, Глеб, с непривычки щурясь, огляделся. Он стоял в огороженном забором дворе какого-то заброшенного предприятия. За спиной высились заводские цеха с выбитыми стеклами, у закрученных проволокой ворот лежал на брюхе лишенный колес бортовой «ЗИЛ».

– Вот так, господин Акундин, – усмехнулся Глеб. – Вот таким вот образом…

Первым делом он набрал телефон Милки, но девушка не отвечала. Ругая себя последними словами, Глеб покинул территорию завода и поспешил на уличный шум. Поднявшись по заросшей грязным бурьяном дорожной насыпи, он увидел громады домов спальных кварталов. На крайнем из них краснели огромные буквы: «Нагатино».

Поймать машину удалось далеко не сразу – замурзанная одежда Глеба отпугивала таксистов и владельцев иномарок. В итоге на его отчаянные взмахи руки остановился серый «уазик»-буханка с надписью на дверце «Аварийная». Водитель без лишних вопросов кивнул на сиденье. Глеб забрался в машину, назвал адрес и устало откинулся на холодную жесткую спинку. Он не видел, как от насыпи к дороге метнулась ловкая фигура в армейском камуфляжном бушлате. Остановив первую же машину, красные «Жигули» одиннадцатой модели, человек в камуфляже забрался внутрь, и «одиннадцатая» устремилась следом за «уазиком».

По дороге Глеб постоянно набирал Милку, но в трубке звучало лишь: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети». В очередной раз выслушав набившую оскомину фразу, Глеб сунул телефон в карман и пожалел, что не прихватил из бункера хотя бы монтировку – перспектива оказаться один на один с вооруженными убийцами, имея из оружия лишь перочинный ножик, его не радовала, хотя в общем-то ему было где-то даже и все равно, как там все сложится.

«Лишь бы Милка была жива и невредима, – думал он, прикрыв глаза. – А там кривая как-нибудь вывезет. Позвоню в СОБР, в конце концов. Никаких противозаконных деяний я не совершал».

Потоптавшись у знакомого подъезда, Глеб потянулся к кнопкам домофона, но тут дверь распахнулась, и одетые в оранжевые жилеты таджики с озабоченными лицами начали вытаскивать на улицу мешки со строительным мусором – у кого-то шел ремонт.

Лифт почему-то не работал, и Глеб поплелся на девятый этаж пешком. В подъезде царила гнетущая, подозрительная тишина. На четвертом этаже возле люка мусоропровода спал бомж. На пятом в детской коляске сидела кошка. На шестом Глеба ждали…

Когда он увидел женщину, прислонившуюся к крашеной стене подъезда, ему на мгновение показалось, что все это происходит не на самом деле, что он погружен в гейм, что вокруг виртуальная реальность. Женщина была фантастически, невероятно красива. Затянутой в черную кожу фигуре позавидовали бы самые известные фотомодели мира. Изяществу позы, грации движений – балерины и гимнастки. Гении холста и палитры отдали бы все, чтобы написать с незнакомки портрет.

Глеб, словно зачарованный, разглядывал ее. Длинная, без единой морщинки, смуглая шея, лицо с высокими скулами в обрамлении огненно-рыжих кудрей, ниспадающих на точеные плечи. Огромные зеленые глаза, умные и насмешливые. По-детски припухлые губы. Брови вразлет. Кокетливая родинка на левой щеке. Точеные бедра, налитые ягодицы, крепкая, манящая грудь, плоский живот, узкая талия, тонкие щиколотки, туфли на высоченных и стилетно-тонких каблуках… Женщина держала на отлете в левой руке коричневую дамскую сигарету, курившуюся ароматным дымком. Меж пальцев правой, опущенной, Глебу на мгновение почудилось легкое желтоватое сияние.

– Ну, здравствуй, Гарун ты наш быстроногий, – насмешливо произнесла, нет, даже не произнесла, а пропела женщина, стряхивая пепел с сигареты.

– Почему Гарун? – бесцветным голосом спросил Глеб, судорожно пытаясь понять, кого напоминает ему эта жутковатая, но такая до дрожи желанная красотка.

– Ну, как же? – Женщина коротко рассмеялась волнующим грудным смехом. – «Гарун бежал быстрее лани, быстрей, чем заяц от орла…»

– «Бежал он в страхе с поля брани, где кровь черкесская текла», – машинально закончил четверостишие Глеб. – Я ни от кого не бегал…

– Дурачок. – Женщина сделала единственный шаг с верхней ступеньки и вдруг оказалась на расстоянии вытянутой руки от Глеба. Он ощутил слабый аромат жимолости и гиацинта. – Если бы ты оставил то, что случайно попало в твои ручки, дома, мы никогда бы не встретились, и ты бы остался жить. Женился бы на этой милой конопушке, у вас родились бы детки… Дай!

Последнее слово прозвучало резко, как удар бича. Глеб, завороженный голосом незнакомки, дернулся, шарахнулся к стене, вжался в угол. Женщина нахмурилась, требовательно протянула руку.

– Что… Что вы сделали с Милкой? – выдавил из себя Глеб.

– Я не люблю повторять дважды, «коричневый». – В ее голосе отчетливо лязгнула сталь: – Дай сюда!

– М-м-м-м, – помотал головой Глеб, из последних сил пытаясь противостоять сокрушительному давлению чужой, гасящей сознание воли. – У меня… нету… Ничего нету! Ничего! Что с Милкой?!

Желтое сияние потекло с пальцев незнакомки, светящейся змейкой устремилось к Глебу, оплело ноги, и он почувствовал сильную боль – точно миллионы невидимых когтей впились в кожу.

– А-а-а-а!..

Боль корежила и ломала Глеба. Мышцы свело судорогой, к горлу подкатил тугой тошнотный ком. Не в силах сопротивляться, он согнулся, упал на одно колено, царапая ногтями стену. Женщина холодно и равнодушно наблюдала за его мучениями. Глеб попытался рукой заслониться от этого взгляда, но сил не осталось, и он завалился на бок. Из носа потекла кровь, на сером бетоне пола расцвели алые пятна.

– Ты глупее, чем я думала, – сквозь шум в ушах донесся до него жестокий голос. – К чему это упорство, «коричневый»? Отдай то, что получил от Ксенфа, – и умрешь быстро, легко.

Глеб уже с трудом осознавал происходящее. Сознание спуталось, в голове мелькали обрывки мыслей:

«Милка… Почему ты здесь? Почему так больно? Какая ты красивая, Милка… Прости меня. Пожалуйста, прости. Ксенф? Кто такой Ксенф? Кажется, Акундин упоминал это имя… Изумруд. Я не отдам его. Он мой! Мой! Милка!»

Волна жара накатила на Глеба. Она родилась где-то внутри его – и растопила леденящую боль, алым облаком залив все вокруг. Очень тоненько зазвенели тысячи невидимых струн, рвущихся одна за другой, как на попавшей под нож бульдозера арфе. Мир перевернулся, разбился на мириады золотых осколков, но лишь для того, чтобы, повинуясь неведомым силам, вновь собраться воедино – уже другим. Боль исчезла полностью. Глеб не чувствовал своего тела, невообразимая легкость охватила его. Перед глазами кружился хоровод красных и желтых вспышек.

«Я умер, – понял он. – Но я могу думать и рассуждать. Значит, правы были те, кто утверждал, что после смерти физического тела человек продолжает оставаться разумным существом… нет, не существом… а кем? Субстанцией? Энергетическим сгустком? Бестелесным призраком?»

И тут он почувствовал, что замерз. Это грубое, плотское и жесткое ощущение подействовало, как пощечина – Глеб перестал витать в эмпиреях и вернулся на грешную землю. Вот только земля очень изменилась…

Нет, ничего не исчезло – был все тот же подъезд, разве что более темный, те же капли крови на полу, разве что более алые, и прекрасная женщина, что истязала его, тоже никуда не делась. Но какая странная метаморфоза произошла с ней! Она стала еще красивее, но это была уже не человеческая красота. Ее волосы поменяли цвет с рыжего на густо-синий. Незнакомка теперь по-оленьи выгибала ноги, и, приглядевшись, Глеб понял, что колени у нее смотрят назад. Но самое удивительное открытие ожидало его, когда взгляд скользнул вниз. Вместо человеческих ступней эти изящные ноги заканчивались аккуратными, тщательно ухоженными и отполированными копытцами. И, конечно, глаза. Звериные, бездонные глаза без белков, глядящие сейчас на копошащегося на полу Глеба с гневом и в то же время – с нескрываемым изумлением.

– А ты умеешь удивить, «коричневый», – пропела женщина, с цокотом переступая ногами.

Она говорила спокойно, точно не было несколько секунд – или минут? или часов? – назад той жуткой пытки и миллионов безжалостных когтей, впивавшихся в его тело. У Глеба сложилось впечатление, что их разговор начинался заново, с чистого листа. Он, пошатываясь, поднялся на ноги и с вызовом посмотрел на свою мучительницу.

– Я вижу, тебе стал доступен мой истинный облик, а это значит, что Пелена для тебя прозрачна, – понимающе наклонила голову незнакомка. – Но клянусь Рогами Праотца и корнями Великого Ясеня, ты не мог сделать это сам! Тебе помогли…