Текст книги "Кошмар (СИ)"
Автор книги: Тимофей Печёрин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Печёрин Тимофей Николаевич
Кошмар
Просыпаюсь. Открываю глаза и поднимаю голову над смявшейся за ночь подушкой.
Через окошко в комнату заглядывает свет нового дня. Точнее, сумерки. Серовато-свинцовые, даже зловещие какие-то, они скрадывают краски, отчего мир за окном похож на старую черно-белую фотографию.
Усиливало сходство с фотографией и отсутствие по ту сторону стекла хоть какого-нибудь движения. В этом я убеждаюсь, встав с кровати и подойдя к окну.
Обычно даже самым ранним утром, когда люди в большинстве своем видят десятый сон, хоть что-то, да нарушает всеобщий покой. Либо птица вспорхнет с ветки, хлопая крыльями. Либо рыщет по двору или около мусорных контейнеров бродячая собака. Как вариант, может пройти компания загулявших юнцов, возвращающихся домой. Много вариантов… опять же дворники обычно встают рано, чтобы приняться за свой неблагодарный, но, несомненно, нужный труд. Или промчится неподалеку чья-то машина; снова какого-нибудь гуляки… а может, напротив, у кого-то трудолюбивого закончилась ночная смена.
Но на сей раз ничего подобного не видать. Мир, погруженный в зловещие сумерки, словно замер весь. Даже ветер не тревожил деревья, росшие на лужайке перед домом. Только тучи висели в небе, не пропуская ни малейшего намека на солнце. Висели неподвижно.
Но не только движения недостает миру в это странное утро.
Как известно, город двадцать четыре часа в сутки пребывает в непрерывном шуме. Точнее, не может без него существовать. Шумит вода в трубах, вибрируют холодильники в кухне каждой квартиры. Даже электричество не движется по проводам абсолютно беззвучно. И монотонным гудением нарушает тишину транспортный поток.
Так вот, все перечисленное – звуки фоновые. Шум, к которому мы привыкли настолько, что не просто не замечаем. Но, напротив, непременно обратили бы внимание, если б хор городских звуков однажды умолк.
А уже на этот фон как пятна на скатерть накладываются другие шумы. Слишком громко бормочущее радио, или телевизор за стенкой, или разговор живых людей на повышенных тонах. А также рев двигателя и скрип об асфальт шин автомобиля какого-нибудь торопыги; грохот – что-то тяжелое либо упало, либо столкнулось с не менее тяжелым предметом. И детский крик, и собачий лай, и звуки музыки и… много чего еще. Все и не перечислишь.
Наличие именно этих, нарушающих фон, звуков и считается у горожан шумом, отклонением от нормы. А их отсутствие – тишиной. Но вот как, скажите на милость, называть тогда исчезновение даже привычного звукового фона? Смещением основ мироздания разве что.
Но ни звука, даже фонового, ни даже намека на шум мои уши не улавливают. Что кажется до того неестественным, что впору задаться вопросом: а не оглох ли я?
– Что за… на хрен?! – говорю я в пустоту, дабы хоть чуточку нарушить царящее в мире безмолвие, что буквально обволакивает меня, как морская вода – утопающего.
В этой абсолютной первозданной тишине мой голос, пусть даже негромкий, звучит до неприличия громогласно… даже гулко как-то. Но и на том спасибо, что я хотя бы не оглох по-настоящему.
Так или иначе, но разбудил меня, разумеется, не шум. И точно не будильник, прописанный в качестве программы внутри моего мобильного телефона. Сам мобильник лежит на прежнем месте. Там, где я его с вечера и оставил: на тумбочке у кровати. Вот только… теперь он превратился просто в никчемный кусок пластика. В чем я убеждаюсь, взяв его, чтоб посмотреть, который час.
По всей видимости, сон мой нарушило предчувствие чего-то неладного… нет, скорей даже угрожающего. Подсознательное предчувствие, сугубо инстинктивное. Так дикие звери даже во сне чуют приближение опасности. Хоть другого зверя – сильнее, хоть стихийное бедствие вроде лесного пожара. А теперь этот звериный инстинкт, это чутье, подспудное, но безошибочное, пробудилось и во мне.
Щелкаю выключателем, просто, чтоб убедиться. Безрезультатно. Комната остается погруженной в полумрак раннего утра. С окном в качестве единственного (и крайне слабого) источника света. А это значит, что и телевизор ничего не покажет, и радио не пробурчит ни звука. Да и от ноутбука проку мало, даром, что он с аккумулятором. В лучшем случае нам с ним просто не обломится доступ в Интернет. А в худшем – состояние ноутбука окажется немногим лучше, чем у мобильника.
Обхожу квартиру, проверяя все выключатели один за другим: в прихожей, на кухне, в ванной. Везде одно и то же. Раз за разом движение пальца, касающегося кнопки, вроде как должно заставить поток электронов устремиться по проводам к лампочкам, чтобы те могли озарить квартиру ярким искусственным светом. Но не заставило – и не озаряют. Потому как нету их, электронов. Кто-то или что-то отключило квартиру от электроснабжения.
Квартиру… только квартиру? Или весь дом? А как насчет всего города?! Но зачем… вернее, почему? И как такое могло случиться?
Эта череда вопросов проносится через мою голову, как толпа, спасающаяся от пожара – через единственную дверь. Проносится так же быстро и беспорядочно, почти разом, не соблюдая очередности и тем более, не дожидаясь моих ответов. Коих, собственно, и нет. То есть, я понимаю… вернее, чувствую: что-то не в порядке. Что-то до такой степени не в порядке, что весь привычный жизненный уклад летит в тартарары. Вместе с мелкими радостями, вроде музыки, телевизора, Интернета и яркого искусственного света.
Ну и утреннего душа еще. Открыв кран в ванной, я слышу лишь резкое не то шипение, не то свист. Словно змею потревожил. Так что отныне содержимое сливного бачка в туалете… ну и чайника, я надеюсь – все мои запасы воды.
Итак, мне ясно, что дело дрянь. Но что именно произошло, оставив меня без воды и электричества… да и не только меня – могу только гадать.
Вернувшись в комнату, я открываю форточку. И не чувствую почти ничего. Воздух снаружи… застывший в отсутствие ветра, соприкоснулся с почти таким же застоявшимся воздухом квартиры. Разницу заметить сложно.
Зато, по крайней мере, я не ощущаю в том наружном воздухе ни запаха гари… например, ни химической вони или, скажем, кисловатого душка сгоревшего пороха.
Но расслабляться все равно не стоит. И не только из-за отсутствия в квартире привычных бытовых удобств. Ведь вот, к примеру, радиация запаха не имеет. Как и всякие смертоносные бактерии и вирусы, что могут однажды захотеть прогуляться за пределы породивших их секретных лабораторий.
В любом случае, зону бедствия нужно покинуть и чем скорее, тем лучше. Каким бы это бедствие ни было. Как можно дальше от нее удалиться – это программа-минимум. А программа-максимум для меня: найти хоть кого-то еще из людей.
Торопливо одеваюсь и покидаю квартиру. Закрываю дверь на ключ – и для приличия (чай, не в пещере живу) и дабы максимально затруднить промысел мародеров. Понимаю, что эти охочие до чужого добра субчики все равно проникнут в любое жилище, куда захотят. В местности, где нет никого, кроме них, можно ведь не стесняться в средствах, ни свидетелей не боясь, ни тем более, полиции. Хоть тараном дверь вышибай, хоть вскрывай автогеном. Но в любом случае, облегчать жизнь этим любителям неправедной поживы мне западло. Ибо сам я привык зарабатывать на хлеб честным трудом и такую вот публику презираю.
На площадке я еще стучу в дверь соседской квартиры… потом еще одной. Не услышав в ответ ни звука, я перехожу с этажа на этаж. И стучу, даже пинаю в двери, топаю по кафельному полу, а один раз не удерживаюсь и от отчаянного возгласа:
– Э-эй! Люди! Есть тут кто? Отзовитесь! Ёпрст… вас всех!
Эхо разносит мои вопли чуть ли не по всему подъезду. Но даже ругань, на которую я срываюсь под конец, не помогает. Никто не отзывается хотя бы затем, чтобы урезонить раннего крикуна и буяна.
Почти все квартиры стоят закрытые. Лишь раз за обход подъезда я натыкаюсь на распахнутую дверь. Но и за ней не встречаю ни единой живой души – даже тараканов. Зато натыкаюсь на следы поспешного сбора: распахнутые шкафы, выдернутые выдвижные ящики, разбросанную повсюду одежду, детские игрушки. Ну и пару опрокинутых стульев еще.
С досадой вспоминаю, что сам-то покинул свое жилище с пустыми руками. Даже бутылку с водой прихватить не удосужился. Но возвращаться неохота.
Напоследок обвожу взглядом эту обстановку панического разгрома – в надежде наткнуться… ну, хотя бы на записку. Хоть на что-то, что могло бы прояснить происходящее. Но тщетно.
Оставив перевернутую вверх дном квартиру, я спускаюсь и выхожу из подъезда в пустой тихий двор. Тучи грозно нависают с неба, сделавшись, кажется, еще темнее.
Обходя дома – уже не пытаясь заходить внутрь в надежде встретить кого-то живого – я выбираюсь на ближайшую улицу. Она почти сплошь забита машинами. Пустыми машинами, брошенными. Некоторые даже разбиты… но, слава богу, своими же неосторожными хозяевами, которые гнали, не разбирая дороги. Только тогда так бывает – либо капот всмятку, либо фары разбиты, и бампер рядом валяется. Побывай здесь мародеры, действовали бы наверняка не в пример аккуратнее. Ограничились бы, например, разбитыми стеклами.
С другой стороны, помимо мародеров на безлюдье могли слететься и вандалы. Что тоже типы не из тех, кого хочется встретить на своем пути.
Но пока не видать ни тех, ни других. Так что заботит меня, оглядывающегося по сторонам, другой вопрос: и куда дальше? К ближайшей площади идти, к парку? Или к любому публичному месту, где есть наибольшие шансы встретить кого-то из людей… не являющихся ни вандалами, ни мародерами? А может, лучше наоборот: убраться из этого безжизненного города подальше и поскорее?
Ответ здесь не так уж просто. Да, если исходить из того, что город превратился в зону бедствия, именно второй вариант кажется правильным. Но с другой стороны именно за городом, в окрестностях могло что-нибудь взорваться или выпасть в осадок. Что-то нехорошее настолько, что всему городу пришлось драпать… кроме меня. И как только я проспал этот роковой момент?! Перетрудился, не иначе. А теперь вот имею немалые шансы сдуру да сослепу подобраться к этой напасти слишком близко.
Так что, помешкав немного, я останавливаюсь на первом варианте. И обойдя напоследок ближайшие ко мне машины, да убедившись, что все они закрыты, а значит, для меня бесполезны, шагаю в направлении центра города. А по пути успеваю еще исполниться робкой надеждой: вдруг, если не спасателей встречу или других горожан, то хотя бы системы оповещения там, в центре, еще работают. Хоть какой-нибудь завалящий репродуктор… или хотя бы объявление, пришпиленное на видном месте, сообщит что-то, что худо-бедно сойдет за ответы на пару извечных вопросов. Кто или что виновато в обесточенном и обезлюдевшем городе – и что мне, последнему, наверное, живому человеку на километры вокруг, остается в таком случае делать.
Так прошагав пару кварталов, я замечаю какое-то движение – боковым зрением, краешком глаза. И, рывком поворачиваясь, устремляюсь в ту сторону.
Обогнув кафешку быстрого питания, затем круглосуточный магазинчик и какую-то высотку из новостроек, я выбегаю на небольшой скверик – несколько чахлых деревьев, пара клумб да пара-тройка скамеечек, окруженные громадами домов.
В проходе между двумя из этих домов я замечаю… человеческую фигуру. И что есть силы, мчусь к ней через весь сквер, перескакивая через клумбы да едва успевая огибать скамейки. А человек между тем скрывается за углом.
– Стой! Да стой ты, мать твою! Погоди! – кричал я на бегу, – пожалуйста!
Последним, дежурно-вежливым словом, не иначе, пытаюсь сгладить вину за невольно сорвавшееся с языка непарламентское выражение.
Миновав скверик, я забегаю во двор… и вижу сразу двоих человек, похожих как близнецы. Оба высокие, худые и сутулые, какие-то нескладные. Оба затянуты в не шибко подходящие для прогулок по городу не то гидрокостюмы, не то скафандры – темные и плотно облепляющие тела, точно вторая кожа. А на головах шлемы с прозрачными забралами, открывающими лица. Каждый из шлемов сработан аккурат под размер головы и прилегает к ней так же тесно, как странные одеяния к телу.
Водолазам в городе, расположенном в тысяче километров от ближайшего моря, делать, определенно, нечего. Да и мало походили эти двое на водолазов – начать с того, что трубок аквалангов я у них не вижу. А шлемы для глубокого погружения… они, если память не изменяет мне, и вовсе другие. Огромные и шарообразные, отчего всякий надевший такое изделие выглядит монстром.
Тем более не напоминает мне одежда этой парочки костюмы химической или радиационной защиты. Те, насколько я знаю, просторные и даже мешковатые, а вовсе не облегающие.
Тогда кто эти двое? Военные в секретной экипировке?.. Впрочем, не все ли равно?
Тем временем меня замечают. Двое обнаруженных мной людей молча обмениваются взглядами, и один из них направляется в мою сторону.
– Эй! Здравствуйте! – говорю я, сам делая шаги навстречу, – я тут один… похоже, все проспал. А что вообще проис…
Договорить я не успеваю: идущий ко мне человек вскидывает руку… сжимавшую, как оказалось, небольшую трубку. Оружие?! Ну, точно военные! Только… зачем?..
Человек наставляет трубку на меня, из неведомого… да, все-таки оружия вырывается тусклый зеленоватый луч. Слышу треск, похожий на электрический. И уже миг спустя чувствую, как меня словно опутывает какая-то невидимая паутина.
Ноги подкашиваются, я не в силах пошевелить руками. И падаю на асфальт парковочной площадки. Это очень больно… должно быть, но боли я не чувствую – все тело онемело, чуть ли не окоченело. Даже дышу рывками и с трудом.
Зато не утратил зрения… пока что. И, лежа на спине, глядя вверх, вижу не только нависающие со всех сторон дома. Но и нечто непривычное, нездешнее. Нечто круглое… точнее, дискообразное, и темное даже на фоне свинцовых туч. Нечто, зависшее над двором.
“Летающая тарелка!” – выкрикнул бы я, если б способен был еще двигать языком. Но и его парализовало до полного одеревенения.
Между тем один из двух людей (людей?!) подходит и склоняется надо мной. Теперь я могу видеть его лицо сквозь прозрачное забрало… нечеловеческое лицо. Зеленовато-серая кожа, рот без намека на губы, безволосая голова. А главное – глаза: круглые и желтоватые, с узкими вертикальными зрачками. Глаза, которые при всем желании трудно забыть.
Хочется кричать, хочется бежать, но я не могу – даже шевельнуться не в силах. Я покрываюсь холодным потом и лишь тогда, наконец… просыпаюсь по-настоящему.
*
Этот сон… вернее кошмар, преследует меня вот уже полгода. Все полгода, что миновали после эвакуации. Чуть ли не каждую ночь я просыпаюсь в холодном поту, видя те неземные желтоватые глаза с вертикальными зрачками. И потом долго ворочаюсь, пытаясь уснуть снова.
Я пробовал бороться; надеялся отогнать кошмар, то заливая его алкоголем, то выкладываясь на работе до такой степени, что сил едва хватало на ужин и до кровати дойти. Результаты были примерно одинаковые – зря, что ли трудоголизм и алкоголизм у медиков числятся по одному департаменту. Что так, что эдак я проваливался в черное забытье без сновидений, а наутро чувствовал себя разбитым настолько, что хоть с кровати весь день не вставай. И бывало, что не вставал. Звонил на работу, просил отгул по состоянию здоровья.
Впрочем, кое-какую пользу выпивка принесла – даром, что косвенную. Посидев как-то раз с коллегами за кружкой пива после смены, я ненароком проговорился о своей беде. Хотя, что уж там – проговорился: слово за слово, и меня прорвало. Последними словами я клял тогда кошмарные видения, вторгавшиеся в мои сны чуть не каждую ночь. Бухло, отдадим ему должное, неплохо развязывает язык.
В ответ один из товарищей по работе не то напомнил, не то сообщил мне, что для таких как я – эвакуированных, беженцев – вообще-то действует программа психологической реабилитации. Прием специалиста, что ценно, бесплатный… по крайней мере, на первый раз, и в любое удобное для меня время.
Что и говорить, с коллегами мне повезло. Мало того, что зная, откуда я родом – из эвакуированного города (понаехал, то бишь), они ни разу не смотрели на меня словно на какого-то прокаженного. Так теперь, вдобавок, полезный совет дали. Подсказали, какой-никакой выход.
Не то чтобы я верил, будто психоаналитик, работавший по государственной программе, способен гарантированно избавить меня от кошмара. Но попробовать стоило – хотя бы потому, что других вариантов я не видел. Не представлял иного способа справиться с этой напастью. Да к тому же психологическая помощь была бесплатной, так что я даже в случае неудачи ничего не терял… кроме времени. И ничем вроде не рисковал.
А потому с визитом к психоаналитику решил не затягивать. Уже на следующий день, выяснив адреса медицинских учреждений, участвовавших в программе, я забежал в то из них, что находилось ближе всех к моему нынешнему дому. И попросил записать меня на ближайший выходной… мой выходной после очередной смены, я имею в виду.
Внешний вид психоаналитика, на прием к которому я попал, меня несколько удивил. Я ожидал встретить невысокого добродушного старичка, с наигранной веселостью рассуждающего о моих комплексах и стоящих за ними интимных проблемах. Но данный конкретный специалист оказался сравнительно молодым человеком, долговязым и с немного мрачноватым лицом… это из-за тонких губ, наверное.
И было еще что-то в его лице… точней во взгляде: что-то, сразу показавшееся мне странным, подозрительным. Но я не придал значения, заключив про себя, что люди, ведавшие чужими душевными болезнями, и сами должны быть хотя бы малость не в себе. Ну, из-за всех тех проблем, что обрушивает на их головы нескончаемый поток пациентов.
И коли на то пошло, мое-то какое дело? Мое дело маленькое. Устроившись на кушетке в кабинете психоаналитика, я подробно, с расстановкой пересказываю ему свой неотступный кошмар.
– Значит, так, – отчеканил доктор, едва я закончил, и при этом еще за каким-то хреном щелкнул пальцами, – вроде все понятно. Но… сначала скажите сами, попробуйте сами ответить вот на какой вопрос. Почему этот ваш сон не отстает? Почему все повторяется и повторяется?
– Ну… – в нерешительности начал я, чувствуя некоторое разочарование, ибо ждал все-таки помощи, а не встречных вопросов, – видимо, потому, что это произошло со мной на самом деле. А забыть такое трудно… знаете ли.
– Яркое воспоминание! – воскликнул психоаналитик тоном ведущего какой-нибудь телеигры, объявляющего победителя… и опять этот треклятый щелчок пальцами, – итак, первая зацепка. Но воспоминания, как вам будет известно, относятся к сфере сознательного… сохраняются сознанием, проще говоря. Во сне же наше сознание… нет, не отключается совсем. Скорее, работает на холостых оборотах. В таком режиме его хватает только на то, чтобы трансформировать страхи и переживания, которые транслирует подсознание, в понятные образы. Понятные вам, спящему, я имею в виду. Тогда как первую скрипку играет подсознание; именно во сне весь мусор, что в нем накопился, на время выходит наружу.
– Допустим, – произнес я на это, – и как это поможет… в данном случае? С моей проблемой?
А про себя еще подумал с раздражением: “Хорошая у тебя работа, братец! Сиди себе в уютном кабинете, мели языком … всякие общие фразы. А тебе за это бабки платят. Наверное, я бы так же смог… если б учебник по психоанализу раздобыл. Ну и нашел возможность в него подглядывать во время приема”.
– Наберитесь терпения, – отвечал психоаналитик и еще при этом вскинул руку в древнем жесте: “типа, я без оружия, пришел с миром”.
Спасибо, что хоть пальцами на этот раз не щелкнул!
– Разберемся, какие именно переживания резонируют с этим вашим воспоминанием, – продолжал психоаналитик, – резонируют – и оттого, собственно, пробуждают вновь и вновь соответствующие образы. Начнем сначала. Вы просыпаетесь один в пустом городе… тогда и впрямь, говоря между нами, эвакуация была проведена…скажем так, неидеально. И вы не единственный, кто мог счесть себя брошенным.
Но ближе к делу! Вам снится, что вы один… потому что вы чувствуете себя одиноким и брошенным даже теперь. Живя здесь, в этом городе – новом и чужом для вас.
– Да я вроде привык, – пожал я плечами.
– На уровне сознания, – парировал психоаналитик, – повторяю: волнения на сей счет… как и все остальные – у вас в подсознании. У меня вопрос: виделись ли вы с кем-то из друзей и знакомых по той, прежней жизни, после эвакуации? А есть ли у вас семья? А хоть какая-то женщина была… до того, как все случилось?
На первые два вопроса я отрицательно качал головой. И только на последний ответил:
– Вот в том-то все и дело, что была. После эвакуации я ее так ни разу и не видел. Не уверен даже, что найду ее в этом городе. Знаете, поди, как нас… всех эвакуированных потом распределяли и развозили. Разделили тупо в алфавитном порядке, да распихали по городам, где был недостаток рабочей силы.
На последних фразах голос мой звучал с заметным раздражением. Впрочем, почти сразу я добавил примирительно:
– Мне, правда, жаловаться… лично мне – не на что. Работу нашел быстро. Чай, не планктон какой, умеющий только сидеть ровно, да бабки получать. Ну и лизать начальству… куда надо, ради премий и повышений. Я, если что, механик… ну, в автосервисе. А пока люди ездят на машинах, машины будут ломаться – и требовать ухода, в том числе моих умелых рук. Опять же квартира: ту, что я снимаю, метражом даже больше, чем та, что до эвакуации у меня была.
– Еще раз повторяю, – сказал психоаналитик, – сознательно вы смирились и вроде всем довольны. Но на уровне подсознания чувствуете себя не в своей тарелке. Вы одиноки, у вас нет ни друзей, ни семьи, ни даже полового партнера… постоянного.
– Бабы, – не удержался и поправил я его, – женщины. Дамы сердца или… хм, второй половинки. Но только не “партнера”, хоть постоянного, хоть… вообще. Уж простите, видно я несовременный. И это существительное мужского пола меня несколько вымораживает… в данном значении.
– Как хотите, – психоаналитик пожал плечами и продолжил, – переходим к следующему образу… связанному, впрочем, с предыдущим. Серое, затянутое тучами, небо без намека на солнце. Знаете ли вы, что у многих древних народов солнце служило объектом религиозного поклонения? Темнота пугала древних людей, но солнце, всякий раз поднимаясь в небе, дарило людям не только свет и тепло – что и само-то по себе приятно! Еще оно обнадеживало. Придавало уверенность, что тьма со всеми ее демонами не вечна; вот солнце снова взошло – и вся нечисть в ужасе разбежалась. Жизнь продолжается.
Вы же, судя по всему, такого чувства не испытываете. Вроде бы и на работу ходите, и не голодаете, и есть где жить. Но сказать: “жизнь продолжается” отчего-то не можете.
– Почему? Могу, – возразил я, – хоть прямо щас: жизнь…
– Подсознание не обманешь, – уверенно возразил психоаналитик, – с точки зрения подсознания это, скорее, существование, а не жизнь. Как у животных… если не хуже. Я бы даже сказал: вы существуете по инерции.
– Даже так?! – воскликнул я в неприятном удивлении.
Психоаналитик кивнул.
– На это указывает еще один образ из вашего сна, – молвил он, – брошенные машины. Множество брошенных машин. Как сами сказали, работаете вы не абы где, а именно в автосервисе. Ремонтируете машины. В свете чего видение вами машин брошенных, разбитых… особенно в большом количестве свидетельствует о том, что подсознательно вы считаете собственный труд – бессмысленным. Бесполезным, как у Сизифа.
“О как! Ну, тогда не дай бог у тебя машина сломается, и ты к нам в автосервис заглянешь, – со злой усмешкой подумал я, – сразу тебе скажу: бессмысленно это все, браток. Сам же говорил. Так что лучше новую тачку присматривай”.
Не всерьез, конечно, подумал. Потому как понимаю: от работы отказываться никому не выгодно – деньги лишними не бывают. Но все же подумал, факт.
– Такова уж потребность человека, – между тем разливался соловьем психоаналитик, – одна из потребностей, согласно пирамиде Маслоу. Получить признание своих заслуг со стороны окружающих – и прежде всего близких людей. А если таковых нет, если человек одинок, то и признания добиться не от кого. Потребность остается неудовлетворенной, сколько бы человек ни работал, как бы ни выкладывался.
– Ну да, – вынужден был признать я, – может быть.
– И последний образ, – голос психоаналитика вновь зазвучал торжественно, – существа, которые кажутся людьми только издали, но на деле таковыми не являются. Осмелюсь предположить, что такими монстрами с обманчивой внешностью вы подсознательно видите все свое новое окружение. Коллег по работе, соседей по подъезду – их вы едва знаете, не так ли? Не говоря уж о других жителях этого города, не успевшего стать для вас второй родиной. Всем этим людям… незнакомым или, в лучшем случае, малознакомым вы не доверяете. Ежесекундно ожидаете от них подвоха. Пакости какой-нибудь. И не ждете ничего хорошего.
– А это неправильно? – осведомился я, – ну, не доверять незнакомым людям?
– И да и нет, – отвечал психоаналитик, – с одной стороны такое поведение не лишено смысла… защитная реакция своего рода. Да и про инстинкт самосохранения забывать не будем. Но с другой… учитывая ваше общее нынешнее положение, я считаю такое отношение к людям совершенно ошибочным, даже вредным. Потому что выход для вас – перестать быть одиноким. С кем-нибудь сблизиться, друзей завести… женщину. А еще лучше жениться, создать семью. Вот тогда солнце и забрезжит сквозь тучи в вашей душе. А люди перестанут казаться монстрами.
– Может быть, – сказал я на это, – может быть, вы и правы. Да наверняка правы… отчасти. Но есть еще кое-что. Понимаете? Да, я знаю официальную версию эвакуации. Что-де утечка радиоактивных материалов произошла поблизости… на секретном полигоне. Но я… я-то на самом деле был там! И видел… тех… существ. Это точно были не люди – инопланетяне, они же пришельцы или чужие. И летающая тарелка в небе висела.
Но что случилось потом – я не знаю. После того, как эти твари парализовали меня, я очнулся уже в госпитале… полевом. В лагере для эвакуированных. Но как это произошло? Как я туда попал? И что – пришельцы? Наши вояки меня у них отбили? Или они сами просто свалили, бросив меня… сочтя уже для себя безвредным? В лагере я ничего ни от кого не добился. Сколько ни спрашивал. И о городе, из которого меня… нас всех вывезли, тоже с тех пор никаких вестей. Что журналюги на ТВ и в газетах как воды в рот набрали, что в Сети…
Вот, видимо, это меня и волнует… больше всего. Пришельцы. О них СМИ тем более не упоминают. Даже те, которые о свободе слова громче всех пекутся. А я и не знаю, что думать. Что, если их было больше, чем двое и на одной тарелке. А тот город они захватили.
– Город? – переспросил психоаналитик. И вроде бы еще хмыкнул.
– Простите, – добавил я, немного устыдившись своего порыва, – понимаю, такие вопросы не по вашей части. Просто… ну, волнует меня это. Хотелось выговориться… не удержался.
– Все нормально, – психоаналитик махнул рукой, – вы правильно сделали. И не надо говорить, что, дескать, это не по моей части. Как раз в этом-то и заключается моя работа… таких как я. Выслушивать страждущих. Ну и использовать полученную информацию… должным образом.
Затем он подошел почти вплотную к занятой мною кушетке. И от последующих его слов я внутренне похолодел.
– Ох уж это любопытство, – посетовал психоаналитик, – с беспокойством напополам. Просто-таки изюминка… вашей расы. Иногда она умиляет, что уж греха таить. Но иногда создает проблемы.
Он склонился ко мне лицом к лицу, и вот тогда я понял, что именно вначале показалось мне странным. Глаза доктора – теперь я отчетливо видел, какие они не по-человечески круглые и желтоватые. С узкими вертикальными зрачками.
– Потому, собственно и действует программа реабилитации, – изрек психоаналитик затем, – чтобы проблемы эти решить. А для начала… выявить всех любопытных.
25 августа 2018 г.
