Текст книги "Шаман наших дней (СИ)"
Автор книги: Тимофей Клименко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 20 страниц)
5
Унылое серое небо походило на золу давно сгоревшего костра и, будто бы в противовес небу, на земле белел выпавший за ночь снег. Зачерпнув его двумя горстями с края колодезного сруба, Дима с наслаждением растёр холодную белую крупу по лицу. От холода щёки стало слегка покалывать, и поддавшись какому-то мальчишескому порыву, Ребров съел остатки снега с ладоней, фыркая, как конь.
– Комиссар продотряда ест снег! – засмеялся спрыгнувший с коня у изгороди Фёдоров, – верно, совсем мы Алексеевку оголили!
– Да это я так, с детства люблю пробовать первый снег, – засмущался Дима сначала с того, что застигнут врасплох за таким несерьезным делом, а потом и от своих неуклюжих оправданий.
– Бывает, – равнодушно пожал плечами собеседник, – Гебгов, я это, с вопгосом пришёл.
«Раз начал картавить, значит волнуется. А раз волнуется, значит врёт!» – подумал Ребров, довольный своей прозорливостью и с интересом посмотрел на Николая. Тот же неожиданно стушевался под внимательным взглядом комиссара и потому продолжил говорить уже сбивчиво и глядя при этом куда-то в землю.
– Гугген с Лаптем ночью того, обоз доггузили, и уже через час он двинется в штаб, в город. Вместе с отрядом сопровождения, конечно. А мы тут вот решили съездить в Боярково. Вёрст семь будет. Наверно. Говорят, оттуда вчера ночью граф бежал, так что в его доме добра, думаю, на две жизни хватит. Но это не нам, это для нужд отгяда. Ты, Митяй, с нами поедешь или в штаб с обозом?
– Обоз – это скучно, я с вами, – потянувшись до хруста в суставах, ответил Дима.
– Но имей в виду, мы идём без приказа, на свой страх и риск. Мне надо перед Анатольевичем вину загладить за купца. А вот Боярковские кулаки и подкулачники будут нам очень не рады!
«Не картавит. Значит уже не врёт, – мысленно отметил Ребров. – Интересно, что за западню мне эта троица готовит?»
Ещё раз потянувшись, Дима кивнул Николаю:
– Коня седлаю и готов.
– Уже? А разве ты завтракать не будешь? Ты же только умывался! – вскинул брови Николай.
– Товарищ Фёдоров, товарищ Федоров… – с деланным разочарованием протянул комиссар. – Бросай ты эти свои буржуазные привычки! Ты же революционер, человек нового времени, а живёшь, как барин какой! Пожрать с утра… Ты большевик или барчук? Сегодня ты с утра завтракаешь, а завтра что будет? Сядешь с купцами чаи распивать да к их дочерям свататься пойдёшь? А? Где твоя революционная сознательность?
Выдержав многозначительную паузу, Дима засмеялся и похлопал побледневшего собеседника по плечу:
– Да шучу я, шучу, выдохни! Народная комиссарская шутка!
– Ну тебя к чёрту с такими шутками! – пробурчал Николай, вскарабкиваясь в седло своей лошади. – Теперь хоть к бабкам иди испуг выливать, артист чёртов!
Дима в это время уздал своего жеребца и размышлял, вполглаза наблюдая за гостем:
«Когда я про купцов и их дочерей заговорил, у него пальцы ходуном заходили. Неспроста! Значит, ты, Николка, и вправду замаран в крови, сильно замаран. Но всё-таки для чего они меня зовут? Убить? Или поговорить? А может, я зря себя накручиваю, и зовут действительно разведать графский дом?»
Проезжая через Алексеевку, Ребров ловил на себе и на своих спутниках ненавидящие взгляды крестьян. Сам ещё недавно такой же крестьянин, он раньше всей душой сочувствовал одним политическим силам и искренне ненавидел другие. Но только сейчас, приняв сторону красных и уже став одним из них, Дима понял, что по сути для селян нет разницы, кто обрекает их на голодное существование. И практически любая политическая сила, что бы она ни обещала, для человека труда представляет собой самого обычного дармоеда, который почему-то возомнил себе, что может прийти и безнаказанно отобрать хлеб, ничего не давая взамен. Все мечты молодого комиссара о всеобщем благе и спасении Отечества безжалостно разбились о суровую действительность Гражданской войны.
"Ну почему, почему так у нас? Интересно, а как же у других? Может быть, есть страны и государства, где власть действительно заботится о людях? И может быть, есть смысл уехать туда, чтобы начать жить по-другому, без войны и расстрелов? – думал Дима, глядя вокруг себя и никуда конкретно. – Но куда я поеду? Да и зачем? Власть может быть любой, царской, Советской или атаманской, она может быть откровенно злой или исключительно человеколюбивой, но вот Родина, Родина всегда будет одна. И если сейчас, в трудный для неё момент, я уеду туда, где хорошо, то какой я, к чёрту, сын своей страны? Так, приспособленец. Нет, прав отец, нельзя делать то, за что потом стыдно! А мне сейчас что ни делай, за всё будет стыдно!"
Почувствовав на себе колючий взгляд, Дима завертел головой и встретился глаза в глаза с молодой, некогда красивой женщиной, с разбухшими от тяжёлого труда красными руками, на которых она держала грудного ребёнка.
– Чтоб вы сдохли! – не услышал, а скорее прочитал по губам комиссар и поспешил отвести взгляд.
– Сдохнем. Уж что-что, а это я могу обещать точно… – прошептал Ребров и, подстегнув коня, поравнялся со своими спутниками.
Несколько раз он пытался начать разговор, но никто из троих его в этом не поддержал, и в конце концов Дима сдался. За весь путь больше никто не проронил ни слова. Раскинувшееся на холме Боярково было зажиточным селом и своей подчеркнутой сытостью и чистотой улиц напоминало комиссару родную деревню. Всего семь вёрст разделяло Алексеевку и Боярково, но казалось, что их разделяют целые эпохи. Семья, в которой ночевал прошлой ночью Ребров, по меркам Алексеевки считалась очень крепкой, а вот по меркам Боярково это были обычные бедняки.
Центральная улица села была подметена, облагорожена бордюрами и вела прямиком к длинному одноэтажному дому графа. «Там крестьяне и тут крестьяне, но как же разительно отличается их жизнь! И насколько по-разному они видят мир вокруг!» – подумал Дмитрий, а вслух спросил у Фёдорова:
– Николай, здесь народ гораздо богаче, чем в Алексеевке, но почему мы там забрали всё, а сюда ещё даже не забирались?
– Потому что местным мужикам есть что защищать, и наш продотряд с таким количеством народа точно не сладит, а тащить сюда целый полк, воевать с деревней – это глупо. Нам же важен результат, товарищ комиссар, а он есть. Так что всё прекрасно!
– Но ведь там мы отобрали у людей последнее, а тут бы это было просто излишками, – не сдавался Дима.
– Митяй! – присоединился к разговору Гурген, – во-первых, ты и не забирал, забирали мы. Ты в это время деревню смотрел в своё удовольствие. А во-вторых, товарищ Фёдоров прав. Наш отряд тут беспомощен, а больше нам бойцов никто не даст. Смешно же воевать с деревней из-за еды!
Остановившись у кованых узорчатых ворот, красноармейцы спешились и, привязав коней прямо к железным узорам, прошли в усадьбу. Миновав беседку с резными деревянными барельефами, они вышли на широкую открытую террасу перед графским домом, который вовсе не выглядел брошенным.
– Значит так, мужчины, сейчас делимся на два отряда. Я пойду с Гургеном, ты, Митяй, иди с Колей! – не таясь, начал командовать Лаптев. – И обходим, осматриваем дом, кто тут есть и что тут есть. Если какая сволочь рыпнется – стреляем без предупреждения, не миндальничаем. Тут или мы их, или они нас.
– Я что-то не припомню, чтобы тебя командиром назначали. Или ты Николая уже сместил? – с кривой усмешкой спросил Дима у Лаптева.
– В вопросах жизни, товарищ комиссар, я привык полагаться на себя. Не люблю, знаешь ли, чтобы моя жизнь от кого-то зависела!
Внутри графского дома всё оказалось гораздо проще и скромнее, чем предполагал уже успевший побывать в нескольких господских домах Дмитрий. Здесь не было ни картин в золотых рамах, ни статуй в полный рост, ни другой кричащей роскоши. В основном здесь стояла старинная, явно служившая не одному поколению хозяев мебель, и очень много разных книг. Книги заполняли шкафы серванты, массивный коричневый секретер, несколько книг лежало на подоконниках и на столах. В общем, ничего полезного отряду Ребров в графском доме так и не нашел.
Фёдоров же в своих поисках был менее церемонным и попросту выгребал из ящиков на пол всё, что там лежало. Но и в ящиках не оказалось ничего, что могло иметь для него хоть какую-то ценность. Перья, чернильницы, чистые листы, рукописи стихов и какие-то сметные документы только разозлили командира продотряда. По поводу поведения Лаптева Дима не сказал Николаю ни слова, но от его молчания и многозначительного посмеивания Фёдоров заводился ещё сильнее.
– К чёрту! Нет здесь ничего и никого! Пойдём искать этих двух дураков и вперёд, догонять обоз!
– Ну пойдём, кто же против... А вот насчёт догонять обоз, тут уже как Лаптев решит! – вполголоса ответил ему Ребров, листая книгу с замысловатым названием «Сырая проза». Николай с размаху швырнул об стену чернильницу, и она, разбившись, оставила на оранжевых обоях яркое пятно чернил, в форме не то странного цветка, не то головы какого-то чудовища. Дима с полминуты смотрел на пятно, пытаясь угадать случайный рисунок, потом хмыкнул и пошёл в другое крыло дома. Фёдоров, матерясь, поплёлся следом. Едва дойдя до середины пути, мужчины услышали крики и детский плач. Ребров на всякий случай достал из кобуры свой именной наган, а Николай предпочел нож. В комнате, некогда бывшей кабинетом графа, Гурген тряс за плечи девочку лет тринадцати и повторял, глядя ей в глаза:
– Говори, мелкая погань, где сокровища отца! Говори!
6
Под потолком комнаты носился испуганный ворон, каркая и задевая крыльями за широкий вязаный абажур. Лаптев водил вслед за ним пистолетом, но так и не сумев взять птицу на прицел, смачно плюнул под ноги и убрал оружие в кобуру.
– Гурген, ты сдурел? Это же ребёнок, прекрати! – с порога потребовал Ребров.
– Вот ещё! Эта падаль – дочка графа! Для меня она не ребёнок и даже не человек. Ребров, не лезь не в свои дела! – грубо ответил Диме мужчина и снова наотмашь ударил девочку по лицу.
– Митяй, Генка имеет право. У него на глазах пьяный барин отца насмерть забил оглоблей. И всё сошло с рук. Не лезь, пусть отомстит, имеет право, – примирительно проговорил Лаптев и похлопал комиссара по плечу.
– А с чего вы вообще решили, что эти сокровища существуют?
– Она у меня на глазах достала из тайника жемчуг! – Михаил кивнул на вытащенный из угла камина кирпич и положил на ладонь Диме чёрный бархатный мешочек с крупными жемчужинами. – Говорит, что это доктору, заплатить за лечение матери. А вот где остальные цацки – не говорит!
– Заговорит! – довольно хохотнул Гурген, – у меня ни одна баба ещё не молчала!
– А ты, комиссар, может быть, против? – вкрадчиво спросил у Димы Михаил Лаптев. – Может быть, ты классового врага пожалел, а?
– А я не вижу оснований для истязания ребёнка, кем был этот ребёнок ни был, – медленно и размеренно проговорил Ребров, глядя в глаза собеседнику, и тут же захлопнул ладонь с мешочком, к которому тот было потянулся.
– Тебе нужен жемчуг, мне нужно, чтобы всё было правильно, а Гурген просто наслаждается своим скотством! Если бы не было истории с отцом, он бы нашел другой повод! Придержи его, и я сделаю всё так правильно, как и должно быть.
Лаптев на полминуты задумался, потом кивнул слушавшему их Фёдорову, чтобы он вмешался, но Дима покачал головой, показывая, что делать этого не нужно.
Гурген поднял руку вверх для очередного удара, и девочка испуганно сжалась, но ничего не произошло. А через мгновение раздался жуткий грохот, и по графскому кабинету разнёсся отборный мат вперемежку с каторжанским жаргоном, которыми сыпал лежащий в обломках секретера Гурген. Дима с достоинством отряхнул ладони и сел на корточки рядом с девочкой.
– Привет! Меня дядя Дима зовут. А тебя как?
– Ан… Ан… Анна Леопольдовна.
– Будем знакомы! А скажи мне, Анна Леопольдовна, это твоя птичка? – Ребров кивнул под потолок, на ворона.
– Мммамин… Это Пауль. Я его выпустила из клетки. – девочка переводила испуганный взгляд с ворона на комиссара. А тот, ободрённый успешным началом разговора, задал главный вопрос.
– А где в доме есть ещё такие камешки? – и достал несколько жемчужин, показал их девочке, после чего ссыпал обратно в мешочек и спрятал в ладонь. Не дождавшись от Ани никакого ответа, Ребров тяжело вздохнул и заговорил вновь.
– Пойми, Анна Леопольдовна, деньги нужны всем, а времени у нас с тобой уже нет. Отдай папины драгоценности, и дядя Гурген тебя больше пальцем не тронет, я его об этом попрошу, обещаю.
– Это всё, что есть, господин революционер, – прошептала девочка, и посмотрела Диме не в глаза, а скорее куда-то в переносицу. – Если я не принесу господину доктору плату, он не будет лечить мою матушку, которая вчера ночью сломала ногу, убегая отсюда. Папа сказал, что этот тайник – наш единственный шанс. Папа сейчас сидит с ней там... Я не могу сказать где... Отпустите меня, пожалуйста, господин революционер! – сквозь всхлипывания заговорила девочка, нервно теребя свою растрёпанную косу, а Ребров неожиданно вспомнил слова цыганки про то, что он чуждый миру людей человек.
«Так вот что это значит! Иногда быть своим в мире людей – это сродни оскорблению!»– с грустью подумал он и незаметно для стоящих за спиной соратников положил мешочек с жемчугом девочке на ладонь.
– Извини, Анна Леопольдовна, но мне придётся тебя бить об стену, пока не вспомнишь где ещё могут храниться ценности! – подмигнул девочке Дима и, встав на ноги, с нескрываемой брезгливостью поднял Анну за подмышки так, что их лица оказались на одном уровне.
– Беги что есть мочи! Беги, иначе убьют! – прошептал он и мощным броском швырнул её в окно с такой силой, что выбив собой раму, девочка пару раз перекувыркнулась и по инерции прокатилась по свежему снегу ещё несколько десятков метров, но тут же вскочила на ноги и побежала в сад.
Дима бросился следом за ней, но три почти синхронно прозвучавших выстрела не оставили ему даже малейшего шанса спастись. Зацепившись плечом за обломок рамы, комиссар выпал из окна и завалился плашмя на снег, лицом к белому бескрайнему небу. Через него, матерясь и размахивая пистолетами, перепрыгнули бывшие соратники и устремились в погоню за графской дочерью, которая, несясь без оглядки по саду, уже успела отбежать на приличное расстояние.
– Догонят, черти, догонят… Как же жаль… – с тоской подумал Дима, всё хуже и хуже чувствуя своё тело. Неожиданно боль в груди выплеснулась в тело, будто вспышка пламени, и разорвала затухающее сознание умирающего комиссара.
А когда всё резко прошло. Дима, потирая грудь, поднялся на ноги и огляделся по сторонам. Вокруг творилось что-то невероятное. Из мира исчезли всё краски и тени, исчезло всё яркое и цветное, но самое странное было в том, что остановилось время. В воздухе висел снег, а вдалеке замер в прыжке Михаил Лаптев. Именно к нему и пошёл Ребров, всё так же удивлённо рассматривая новый для себя мир.
Подойдя ближе, он увидел, что мужчины уже почти догнали Анну и, скорее всего, ей не спастись. Удары, тычки и пинки не возымели на замерших людей никакого действия, поскольку попросту проходили сквозь них. Но зато Дима понял, что время всё-таки не остановилось, а только замедлилось. Так ничего не добившись, Ребров плюхнулся рядом с целящимся в Анну Лаптевым и со всей силы ударил кулаком в землю. В месте удара тут же закипел снег и, превратившись в воду, замер. Оценив, сколько снега предстоит избить и превратить в воду, Дима с безумным криком начал беспорядочно колотить кулаками в землю, создавая лужи прямо под ногами преследователей. Когда была завершена работа над последней лужей, для вырвавшегося вперёд всех Гургена, Лаптев уже наступил на первую и даже начал скользить, вскинув руку вверх.
Пистолетного выстрела можно было больше не бояться, но Гурген уже почти догнал Анну, и вряд ли лужа сможет что то изменить. Чтобы понять, что делать дальше, нужно было либо ждать и смотреть, либо как-то ускорить время и реагировать по ситуации. Но как управлять временем, Дима не знал. Решив, что для этого нужно вернуться в родной мир, Ребров закрыл глаза и сжал их до рези, потом резко открыл их вновь, но... Ничего не изменилось. Ни хлопки руками, ни попытки лечь в своё тело, ни даже кувырок через голову так и не дали желаемого результата.
– Бестелесному нет хода в Мир людей, – послышался сзади хрипловатый голос. Ребров, повернувшись, увидел перед собой высокого худощавого мужчину с резкими чертами лица. Мужчина был одет не по погоде, всего лишь в свитер и брюки.
– Если хочешь попасть в мир людей, то пойдём в дом, я видел там птицу. И да, твои лужи не спасут девочку. На воде нельзя поскользнуться, она не лёд, – буднично продолжил незнакомец, словно говорил о каких то самых обычных вещах. Дима отступил на шаг и внимательно осмотрел своего собеседника, но ни крыльев, ни рогов у него не увидел.
– Кто ты? Что со мной? Я умер?
– Умер, мертвее не бывает. Друзей ты себе выбрал, комиссар… неудачно!
– Друзья… – с кривой усмешкой протянул Дима, – у людей черти лучше, чем такие друзья! Скажи, Анна обречена?
– Нет, если ты ей ещё немного поможешь. Пойдём!
Собеседники прошли к графскому дому, который в этом мире выглядел как огромная руина без крыши и потолка. Стены местами были порушены до середины, и только комната, рядом с которой лежало тело Реброва, всё ещё была в первозданном виде. Дима остановился около себя, грустно хмыкнул и, перешагнув через свою голову, запрыгнул через окно в дом.
– Удивительный ты человек, Дмитрий Ребров! Собственная смерть волнует тебя куда меньше, чем жизнь чужого человека! – проговорил подошедший вплотную собеседник и с интересом посмотрел в лицо Димы. Тот лишь недоумённо пожал плечами.
– А что мне теперь за себя волноваться? Сам же говоришь, я мёртв. Значит, всё уже случилось. А вот девочку жаль, хочется ей помочь.
Сидящий на столе ворон протяжно каркнул и взлетел и вернулся в свою открытую клетку. От его движений в воздухе начали расходиться круги, как на реке от лодки или плота.
– Птица не замерла! – удивлённо проговорил Дима.
– Он живет и в мире людей, и здесь, в междумирье. На это способны далеко не все животные. Он может. Гляди! – вскрикнул загадочный собеседник, тыча рукой в сторону ворона, и Дима послушно повернулся туда. В следующую секунду удар чудовищной силы впечатал его лицо прямо в эту клетку. Прутья начали разгибаться, затем Дима провалился внутрь, и под бормотания незнакомца втянулся прямо в раскрытый клюв ворона.
– Что ты со мной сделал? – закричал не своим голосом Ребров, придя в сознание. Впрочем, голос был действительно немного не его.
– Я не дал твоей душе уйти в Мир теней. В Нижний мир. И поместил её в птичье тело.
– Значит в нашем мире я птица, а в этом человек?
– Ты давно не принадлежишь миру людей, он вовсе не твой! Здесь, в междумирье ты будешь собой, а в мире людей – птицей. Ты же не против, ещё маленько потоптать эту грешную землю?
– Да чёрт его знает…
– Значит закрой глаза, протяни мне руку и представь себя вороном, а я помогу перейти.
Едва только незнакомец сжал протянутую руку Дмитрия, как мир вокруг наполнился красками и звуками, словно бы Дима снова был жив.
Как и предполагал незнакомец, лужи задержали красноармейцев совсем ненадолго, и погоня продолжилась с новой силой. Лаптев отбежал в сторону и на бегу взял девочку на мушку.
– Немедленно в междумирье, растопи перед ним снег и сразу заморозь! –хрипловатый голос странного собеседника раздался прямо в мыслях у Димы.
Ворон на лету закрыл глаза и открыл их уже человеком в междумирье. Первое, на что Дима обратил внимание, был удивительно чёрный цвет его одежды.
– Кулаком бить некогда! – деловито распорядился всё тот же незнакомец, – мысленно очерти нужную территорию, представь, как сила проходит через тебя и превращается в жар. Когда появится вода, представь, как жар становится стужей. Почувствуй силу, научись принимать её! И помни, от тебя зависит жизнь ребёнка.
Дима мысленно очертил пару метров перед Лаптевым и попытался почувствовать витающую вокруг силу. Медленно, тоненьким ручейком заструилось она вверх по пальцам бывшего комиссара, как что-то непонятное, но невероятно родное. Она впитывалась в кожу и обжигала тело изнутри, заполняя его, будто лавой. Поток увеличивался и увеличивался, как у реки, промывающей себе новое русло, и в какой-то момент, Дима просто взял и растопил снег перед ногами своего убийцы, а потом превратил получившуюся воду в лёд.
– Хватит. Пойдём, посмотрим результат! – судя по голосу, странный знакомый был неимоверно доволен действиями ученика.
Михаил неожиданно поскользнулся, взмахнул руками и, падая, непроизвольно выстрелил в Фёдорова, аккурат в то место, где спина переходит в ноги. Николай тоже упал, взвыл от боли и пополз к Лаптеву, зажимая рукой рану, крича, что давно это знал, ждал и сейчас расквитается за все унижения. После первого же его выстрела Лаптев открыл по соратнику прицельный огонь. Гурген, как только началась перестрелка, предпочёл вжаться всем телом в землю и по-пластунски отползти назад к дому, но получив шальную пулю в плечо, без разбора начал стрелять сразу в обоих бывших друзей. Анна в это время воспользовалась суматохой и уже добежала до леса, сжимая в руке мешочек с жемчугом. За ней никто не гнался.
– Вот это да! – с уважением поглядел на собеседника Ребров, обживаясь в теле ворона.
– Теперь им есть чем заняться и без издевательств над ребёнком! – мягко улыбнулся тот. – Лети на юго-запад, в заброшенном домике на отшибе деревни будут открыты все окна. Я жду тебя там.
Прилетев к домику, ворон хотел сесть на подоконник, но с непривычки по инерции пробежал почти через весь стол. Потом отряхнулся и, похлопав крыльями произнёс:
– Чёрт, всё очень непривычно и непонятно… Так кто ты такой? И что мне делать дальше?
– Меня зовут Александр, и я шаман. Если тебе это о чём-то говорит.
– Шаман… в прошлый раз ты был поручиком! Ведь это ты осадил капитана, когда меня секли на площади?
– Я. В образе поручика мне проще путешествовать.
– Предупреждаю! Я не верю ни в шаманов, ни в попов, ни в другую чертовщину! Я материалист!
– Чудесно! А как тот факт, что ты теперь ворон, вяжется с материалистическим взглядом на мир? – засмеялся Александр.
– Ну да, как-то не очень… Так ты что, пришёл меня спасти? Сделать птицей?
– Нет, я здесь по своим делам. Предлагаю тебе идти со мной. Я сейчас ищу амулет огромной силы. Что это за амулет – мне неизвестно, но Великий Дух назвал его пушистым и сказал, что по силе такому амулету не будет равных ни в одном из трёх миров. Если найду. А потом надо найти разрыв полотна миров. Это такое место, где Сила плещет в мир людей и вокруг происходят или чудеса или чертовщина. Пока разрыв не обрёл Стража, он опасен для всего мира.
– Мне отец Григорий рассказывал про такое место, – повёл крылом ворон в сторону, где по его пониманию и находится разрыв, – это где-то в Сибири, там ещё речка большая… Обь, кажется. А почему ты назвал меня Странником? Как старик у костра из моих снов? Что это зна…
В это время на подоконник запрыгнул большой черно-рыжий кот и, мягко спружинив лапками, прыгнул на стол, буквально подмяв ворона под себя.
Шаман бросился на выручку новому приятелю, но было уже поздно: кот успел прокусить птичью шею и попытался убежать с вороном в зубах обратно в окно. Александр в прыжке поймал кота в охапку, стремительно перешёл в междумирье и, накинув тонкую сеть из заклятий, удержал душу Дмитрия рядом с собой. Потом начертил прямо в воздухе огненные руны и начал нараспев читать заклинания, перемещая душу комиссара в новое тело. Завершив обряд, усталый шаман вынырнул в Мир людей и уселся в продавленное деревянное кресло у стены. На столе сама собой закипела кружка со смородиновым чаем.
Дмитрий, оказавшись в теле кота, всё ещё чувствовал боль ворона и поэтому с воплями пытался взлететь, усиленно махая лапами.
– Осторожнее, комиссар, не упади! Тебе что, так понравилось сегодня умирать? Или это уже входит в привычку?
– Какого чёрта! Что со мной?
– Ты только что убил себя, и теперь ты будешь котом.
– Котом? А я и не заметил! – саркастически хмыкнув, Дмитрий встал на задние лапы, потянулся, а потом прошёл по комнате и довольно подкрутил вверх усы.
– А знаешь, быть котом куда удобнее! Ну и где же мы будем искать твой пушистый амулет?
– Старик из твоих снов – это и есть Великий Дух, создатель миров и их Хранитель. И он сказал, что я сам пойму, когда обрету этот пушистый аму… Котом быть удобнее?... Ну здравствуй, амулет!
© Copyright: Тимофей Клименко
