Текст книги "Дорогами Чингисхана"

Автор книги: Тим Северин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

Глава 14. Черная Смерть

Согласно «Сокровенному сказанию», среди монгольских племен, обитавших вблизи Бурхан-Халдуна во времена Чингисхана, жил народ под названием урианхай. Рубруку рассказывали о них как о людях, надевающих на ноги отшлифованные кости и ездивших на таких «лыжах» по льду и снегу. Сегодня этот народ составляет всего 1 % населения Монголии, он знаменит своими традиционными песнями и танцами. Их горловое пение хууми звучит очень зловеще, исполняется дребезжащим голосом, который требует большого напряжения, поэтому исполняют эти песни обычно мужчины. Различные звуки получаются напряжением губ, горла, груди и живота, возникает эффект одновременного звучания нескольких голосов, в которых слышатся клокотание потока и завывание ветра в горах. Во время бешеных танцев исполнитель трясет руками и плечами. Группы полукочевых урианхаев живут в Баян-Улгийском аймаке вместе с казахами. По моей просьбе шофер пообещал свозить нас к их стойбищу, которое находилось неподалеку от китайской границы.

Он вез нас через самые безрадостные места Алтая. Покинув охотников с орлами и Ходжанияза, мы начали долгий медленный подъем через ряд каменистых долин. Скалы отливали унылым аспидным цветом. Где не было зазубренных утесов, открывался вид на неровное, холмистое пространство, через которое прокладывали дорогу лысые покрышки джипа. Путешествовать на этой развалюхе было не так романтично, как на лошади, зато мы могли гораздо эффективнее прочесать местность в поисках урианхаев, которые казались неуловимыми. Эта местность и в лучшее время года была негостеприимна, а теперь здесь и вовсе не попадалось признаков жизни. В том месте, где шофер рассчитывал встретить урианхаев, не оказалось ни единого кочевника. Вокруг скалистого выступа на склоне горы лежали туши 15–20 овец. Они лежали рядком, будто трава на покосе, словно животные внезапно попадали и умерли. Они могли бы погибнуть от болезни, но пустая долина и голые склоны рассказали другую историю. Дожди в Монголии – явление локальное, и когда через стойбище Камрана прошел буран, здесь, в долине, случился жестокий потоп. Наш шофер предположил, что кочевники попросту ушли с гибнущих пастбищ, на которых смыло тонкий слой плодородной земли вместе с травой, и отправились выше в горы. И мы тоже двинулись дальше.

Наконец мы добрались до перевала и по другую сторону от него обнаружили широкую котловину. В этом месте легко опознавался кратер потухшего вулкана. На темно-серых крутых склонах растительность отсутствовала. Только скалы, щебенка да острые выступы породы. На дне котловины виднелось мелкое озерцо со стоячей водой. Кайма из рассохшейся грязи показывала, что вода отступает, что озеро когда-то было вдвое больше, чем сейчас. На дальней стороне долины на склоне проступали еле заметные зеленые оттенки. На одном из таких пятен толпились коровы и лошади, объедая скудные поросли травы. Еще выше по склону стояло с полдюжины войлочных шатров, не таких высоких, как казахские юрты. Значит, это и были гыры урианхаев.

Мы съехали к озерцу, миновав двух урианхайских табунщиков, угрюмо гнавших маленький табун изнуренных лошадей по плоскому дну котловины. От озера нас отделяло 700–800 ярдов, когда Док вдруг крикнул шоферу, чтобы тот остановился. Когда машина встала, Док велел осторожно ехать назад. Он достал платок, закрыл им нос и принялся с беспокойством высматривать что-то сбоку от машины. «Теперь стой! Стой! – крикнул он. – Дальше не двигайся!» А потом указал свободной рукой на то, что казалось по размеру могильным холмиком, а по форме напоминало кротовью горку с норой посередине. Сперва я не мог разобрать, на что он показывает, но потом заметил, что в норе что-то движется. Сперва мне показалось, что это дохлая лисица, – ветер ерошил длинный, красивый рыжий мех. «Это сурок! Он умирает», – сказал Док.

Я не мог понять, почему он так волнуется. Это и в самом деле был сурок, свернувшийся у своей норы, возможно, уже мертвый или умирающий. Но сурки здесь не являются чем-то особенным. По всей Монголии мы видели сотни и сотни этих зверьков. Эти степные грызуны размером с небольшого барсука обычно стояли столбиками, когда мы проезжали мимо, свистом предупреждая сородичей, и долго наблюдали, как мы удаляемся. Лишь убедившись, что опасность миновала, они прыгали в свои глубокие норы. Сурки для пущей безопасности кормятся на удалении от своих нор, пробираясь под землей и делая вылазки на поверхность, чтобы подышать, как киты, идущие под паковыми льдами. Пржевальский оставил хорошее описание тарбагана, как называют его монголы:

Из животного царства характерным явлением этой степной части Забайкалья служат байбаки, или, по-местному, тарбаганы, небольшие зверьки из отряда грызунов, живущие в норках, устраиваемых под землей. Впрочем, большую часть дня, в особенности утро и вечер, эти зверьки проводят на поверхности земли, добывая себе пищу или просто греясь на солнце возле своих нор, от которых никогда не удаляются на большое расстояние. Застигнутый врасплох, тарбаган пускается бежать что есть духу к своей норе и останавливается только у ее отверстия, где уже считает себя вполне безопасным. Если предмет, возбудивший его страх, например человек или собака, находится еще не слишком близко, то, будучи крайне любопытен, этот зверек обыкновенно не прячется в нору, но с удивлением рассматривает своего неприятеля. Часто он становится при этом на задние лапы и подпускает к себе человека шагов на сто, так что убить его в подобном положении пулей из штуцера для хорошего стрелка довольно легко. Однако, будучи даже смертельно ранен, тарбаган все же успеет заползти в свою нору, откуда его уже нельзя иначе достать, как откапывая. Мне самому во время проезда случилось убить несколько тарбаганов, но я не взял ни одного из них, так как не имел ни времени, ни охоты заняться откапыванием норы.

Русские вообще не охотятся за тарбаганами, но буряты и тунгусы промышляют их ради мяса и жира, которого осенью старый самец дает до пяти фунтов.

Мясо употребляется с великой охотой в пищу теми же самыми бурятами и тунгусами, а жир идет в продажу.

Добывание тарбаганов производится различным способом: их стреляют из ружей, ловят в петли, наконец откапывают поздней осенью из нор, в которых они предаются зимней спячке.

Однако такое откапывание дело нелегкое, потому что норы у тарбаганов весьма глубоки и на большое расстояние идут извилисто под землей. Зато, напав на целое общество, промышленник сразу забирает иногда до 20 зверьков.

Однако сейчас Док смотрел на тушку сурка как на кобру, готовую броситься на человека. Я ничего не мог понять. В конце концов всего две недели назад мы с Делгером и Байяром ели запеченного сурка.

– Не выходите из машины! – предупредил Док. – Оставайтесь на месте! – Его голос глухо звучал из-под платка. – Этот сурок болен.

– Что это значит? – спросил я.

– Это значит, что в долине pestes, и мы должны предупредить урианхаев, – ответил он.

– Pestes? – Я припомнил свои познания в латыни. – Ты имеешь в виду чуму?

– Да! – подтвердил Док. – Чума.

Теперь стало понятно, чего Док испугался. Пол, конечно, счел его перестраховщиком и попытался выйти из машины, чтобы сделать снимки. Но Док схватил Пола за руку, я впервые увидел нашего врача по-настоящему рассерженным.

– Я же сказал – не подходи к зверю! Ты умрешь, если даже просто вдохнешь воздух около него.

Скептически усмехнувшись, Пол опустился на сиденье. Я тоже был скорее озадачен, чем напуган. Может быть, сурок и вправду пострадал от чумы – что само по себе необычно, – но я всегда считал, что чума передается блохами и другими паразитами от крыс. Впрочем, это всего лишь мнение обывателя, а Док, похоже, знал, что говорил.

Мы развернули джип и поехали назад к табунщикам. Док заговорил с ними очень серьезным тоном. Они тут же увели своих лошадей в сторону, чтобы не пройти мимо сурочьей норы. Их традиционные верования вполне согласовывались с доказанными наукой фактами, что легочная чума передается от человека к человеку воздушно-капельным путем.

Мы продолжили путь к гырам урианхаев. Те поставили маленький, довольно грязный лагерь на голой земле, там, где склон был наиболее пологим. На вид урианхаи выглядели обычными монголами, а лагерь производил впечатление временного пристанища. Ему было не больше двух-трех дней. Я заметил, что гыры окопаны канавкой, чтобы их не заливало водой. В свете воспоминаний о недавнем потопе канавка выглядела жалко. Очевидно, прошлым вечером внезапный ливень – первый за много недель – залил шатры и промочил все имущество.

Обстоятельства складывались против несчастных урианхаев. Они рассказали, что два последних месяца продолжался жестокий потоп. Большая часть скота погибла в нижних долинах от голода, а недавно они перегнали остатки повыше в горы, надеясь найти здесь больше травы. Док рассказал им про мертвого сурка и предупредил, что эта долина может быть очагом чумы. Урианхаи приуныли еще сильнее.

– Они говорят, что это для них последний удар, – перевел Док. – Теперь им придется уходить и из этой долины и пытаться отыскать другое пастбище. Но сезон почти закончился, хороших лугов не осталось. Они говорят, что это третье несчастье.

– Я знаю о потопе и чуме, – сказал я. – А что за третье?

– Взгляни под ноги.

Я посмотрел вниз и увидел множество кузнечиков, копошащихся среди камней.

– Саранча. Она съела последнюю траву, – сказал Док.

Словно казни египетские обрушились на несчастных урианхаев, все одновременно и в одном месте.

Больше нам нечего было здесь делать. Весть о мертвом сурке словно окутала котловину тягостной пеленой. Кочевники собирались сниматься на следующее утро и уходить из гибельных мест. Доку тоже хотелось выбраться отсюда как можно скорее. Он боялся, что скоро о чуме в этой долине прознают местные власти, и тогда весь район будет закрыт на карантин. В этом случае ему придется оставаться в этой долине, по крайней мере, еще месяц. Будет лучше, сказал он, если мы поедем дальше на запад. В этой долине урианхаи уже видели другие трупы. Умирают мелкие грызуны и скот. Я предположил, что скот умирает скорее от голода, чем от заразы, но массовая гибель мышей и крыс вполне могла быть вызвана вспышкой чумы, которая в Европе была известна как Черная Смерть.

Когда мы покинули долину, Док подтвердил мои подозрения. Он перечислил обычные симптомы болезни, которую называл словом «pestes»: высокая температура, озноб, распухшие лимфоузлы, особенно под мышками и в паху, мучительные боли, головокружение, от которого несчастные жертвы шатаются, как пьяные, и бред. Смерть наступает обычно в течение десяти дней. Признаки, перечисленные Доком, совпадали с описанием страданий жертв чумы, унесшей в Европе XIV века жизни 25 000 000 человек. Традиционно появление Черной Смерти объясняли тем, что заразу завезли в Европу на борту торговых кораблей. В действительности сообщения о первых случаях чумы появились в 1347 году. Она разразилась в войсках кыпчакского хана, правителя одной из частей распавшейся Монгольской империи. Его армия осаждала черноморский порт Каффа, когда на воинов обрушилось моровое поветрие. Тогда произошел один из первых зафиксированных в истории случаев применения биологического оружия. Хан приказал заряжать осадные машины трупами погибших от чумы и стрелять ими через стены. Чума разразилась в городе и на судах генуэзских купцов была перевезена в Европу.

Потрясающее открытие, что чума все еще живет в сердце материка, вдали от всяких портов, навело меня на мысль, вся ли вина в появлении этой болезни на Западе лежит на мышах и крысах. Французский историк Фруассар подсчитал, что от чумы тогда вымерла треть населения Европы. А были местности, в которых умерли трое из каждых четверых. До самого XVI века Европа не могла восстановить численность населения.

Болезнь, объяснил Док, вспыхивает летом, обычно в конце июля – начале августа, и продолжается до осени. Араты зовут ее «болезнью сурков», они хорошо знают, что болезнь как-то связана с гибелью сурков. Эта болезнь так заразна, что порой ее вспышка производит в летних поселениях кочевников эффект децимации, вымирают целые семьи. Она может внезапно охватить целые области страны. Традиционно сложилась особая формула предупреждения. В период эпидемии, подъезжая к подозрительному гыру, никто не спешивается, но с безопасного расстояния кричит: «Привяжите собаку! Привяжите собаку!» Если из гыра кто-либо выходит, можно подъезжать ближе. Но если из дверей шатра никто не появляется, это чаще всего означает, что обитатели гыра лежат больные или мертвые. В этом случае обычай требует повернуть коня и, ни мгновения не мешкая, ехать прочь, чтобы не подхватить смертельную болезнь. Если, по счастью, в гыре, пораженном чумой, кто-то выжил, он обязан закрыть вентиляционный клапан в потолке юрты, а конец веревки, которая обычно регулирует этот клапан, свесить так, чтобы он перекрывал дверь. Для любого гостя это – предупреждение о заразе.

Мы пробыли в этом районе два дня, подобравшись к китайской границе на пять миль. Мы были очень осмотрительны, поскольку находились в запретной зоне, но мне хотелось найти Шестую бригаду. Это не военное подразделение, а рабочая бригада сомона, полевая группа, отправленная на летние пастбища. Я слышал, что Шестая бригада летом стоит у границы с Китаем. До Дока дошел слух, что там среди пастухов живут лекари-шаманы, но слух оказался ложным. Оказалось, это обычная казахская рабочая бригада, ходящая за стадами и табунами коммуны по голому, продуваемому всеми ветрами плато Алтая, между ледниками, спускающимися с хребта, что лежит на границе Монголии и Китая.

Возле каждой юрты виднелась скромная утварь летней жизни кочевника. Самодельные деревянные подставки для сушки творога, пара чурбанов, из которых колют щепу для растопки, склад основного топлива – ячьего кизяка – под куском брезента и несколько овчин, сохнущих на шесте. Порой рядом, на скале, можно было заметить ловчего орла. Ковер помета мог многое рассказать о здешней жизни – большие, как коровьи, лепешки яков и хайнаков, овечьи кучки размером поменьше и мелкие козьи орешки. Сюрпризом оказалось обильное присутствие морских птиц. Чайки, крачки и бакланы проделывают огромный путь вдоль русла рек, чтобы осесть в спутанном узле Алтайских гор, в самой сердцевине суши.

Всемирная организация здравоохранения, офис которой находится в Улан-Баторе, призвана контролировать распространение опасных заболеваний. На следующей неделе, когда Пол, Док и я вернулись в Улан-Батор, закончив наше алтайское путешествие, я, не теряя времени, связался с представителями ВОЗ, чтобы выяснить, как обстоит дело в современной Монголии с распространением чумы. На мой телефонный звонок представители общества отвечали уклончиво и давать разъяснения отказались. Они не смогли предоставить никаких данных и отправили меня к министру здравоохранения.

И снова Док знал, что нужно делать. Он лично был знаком с врачом, которого недавно назначили министром здравоохранения в рамках правительственных реформ. Мы направились к зданию министерства, чтобы нанести ему визит, и по пути встретили самого министра, спешившего по тротуару. Конечно, ответил он, у него найдется время, чтобы обсудить с нами вопросы, связанные с чумой.

Доктор Нимадава оказался еще одним примером монгольского администратора нового типа – образованный, решительный и прямой, он обладал к тому же здоровым чувством юмора. «Спроси вы меня год назад о чуме в Монголии, – сказал он на прекрасном английском, – я должен был бы ответить, что в нашей стране ее не бывает. Просто невозможно, чтобы такое опасное заболевание сохранилось в социалистическом обществе, которое заботится о здоровье народа уже несколько десятков лет. Чуму у нас давно победили. Но теперь, в эпоху гласности, лучше сказать правду, потому что в этом вопросе мы надеемся на помощь Запада. Да, в Монголии есть чума. Она эндемична, и мы считаем, что живая вакцина, которую мы получаем из Советского Союза, не слишком эффективна. Я читал, что на Западе существуют корпускулярные вакцины, которые лучше защищают от болезни. Если бы могли, мы прививали бы всех живущих в зоне высокого риска, как только засечем начало вспышки. Но пока очень трудно вовремя добраться до каждой семьи – в летний сезон стоянки разбросаны далеко друг от друга. Позвольте, я покажу вам масштабы проблемы».

Секретарь принесла папку с данными о чуме. Первый из документов оказался картой Монголии, на которой были обозначены области распространения чумы. Карта рисовалась на основе сообщений о заболеваниях животных и людей. Области эндемичной чумы были закрашены бледно-зеленым. Области, в которых заболевали люди, были темно-зелеными. Светло-зеленый пояс с темными пятнами охватывал широкой полосой всю страну. Не менее 60 % территории, подвел итог министр, является естественным резервуаром чумы. Это, уточнил он, основная чумная зона.

Министр также познакомил нас со страшными подробностями. Чума относится к группе инфекционных заболеваний, которые классифицируются как очень опасные. Из-за высокого патогенного потенциала она, наряду с холерой и желтой лихорадкой, требует карантина. В сущности работа министерства сводится к отслеживанию случаев чумы и составлению списка мест, где отмечены заболевания.

Проблема в том, что этой болезни почти невозможно противостоять – она располагает едва ли не бесконечным ресурсом в виде огромных колоний грызунов. Ее переносчиками являются сурки, «степные собачки», похожие на луговых собачек североамериканских прерий, обычные крысы и мыши. Даже хомячки и тушканчики ей подвержены. Все эти животные обитают в норах и на зиму впадают в спячку, поэтому болезнь может распространяться от норы к норе, не выходя на поверхность. Еще Пржевальский отмечал, что сурки живут плотно населенными колониями. Лучшее, что может сделать министр здравоохранения, – это каждую весну посылать полевые команды в те места, где ранее отмечались вспышки чумы. Специалисты должны отстреливать или отлавливать животных и проводить анализы на предмет выявления у них болезни. Если пробы положительные, объявляется локальное предупреждение и принимают особые меры, в частности запрещается охота на сурков. Но конечно, страна слишком велика, чтобы таким методом взять болезнь под полный контроль. Всегда могут оставаться невыявленные очаги, а многие табунщики, кочующие на большом отдалении от центров, просто не могут получить предупреждение. Городское население предупреждают об угрозе чумы по телевидению, передаются заставки с изображением больного сурка, перечеркнутого грозным крестом. Но у табунщиков нет телевизоров.

Министр привел совсем свежий, убийственный пример того, насколько легко может случиться катастрофа. В начале прошлого месяца мальчишка из пастушьей семьи взял сурка, которого поймала его собака. Он принес сурка родителям, которые решили пустить зверя на мех и освежевали. Через неделю несколько членов этой семьи начали страдать от лихорадки и жестокой головной боли. Но вместо того чтобы сообщить властям о болезни, они решили ее скрыть, поскольку сурок был добыт не в сезон и они боялись наказания. В результате болезнь охватила группу из трех гыров, в которых обитало семейство. Из пятнадцати человек, живших в этих гырах, заболели одиннадцать, а из заболевших пятеро умерли.

– Вот насколько опасно и заразно это заболевание, – подвел итог министр. – Обычно инкубационный период составляет пять дней, потом начинается жар, а вскоре после этого наступает смерть. Если первые два-три дня больного не лечить антибиотиками, сульфамидами, исход почти всегда смертельный.

Самые тяжелые за последнее время вспышки чумы случились в 1910 и 1911 годах, когда по всему северному Китаю прокатилась «маньчжурская чума». Погибли 60 000 человек. Скорее всего, погибших было гораздо больше, просто неразвитые средства коммуникации не позволили получить полные данные. «Маньчжурская чума» была той самой Черной Смертью или pestes; исследования показывают, что начиналась она в Монголии, а в Китай попала по караванным путям. Русский бактериолог Д. К. Заболотный (1866–1929) исследовал динамику распространения этого заболевания и подтвердил, что его переносчиками были суслики, сурки, мыши и крысы и что оно передавалось от животных с насекомыми-паразитами, которые кусали сперва больных зверьков, а потом людей. «Маньчжурская чума» распространялась со скоростью пожара потому, что эта инфекция передавалась еще и воздушно-капельным путем. Затем была вспышка 1947 года во Внутренней Монголии, когда из 30 000 заразившихся 23 000 погибли.

– Вы можете утешаться мыслью, – что съев мясо сурка, заразиться чумой нельзя, – грустно улыбнулся доктор Нимадава. – Я надеюсь, вы его хорошо сварили?

Часть фольклора на тему чумы основана на точных наблюдениях. Задолго до исследований Заболотного простой арат знал, что виновником болезни является сурок. Фактически, монгольское название чумы означает «сурочья болезнь», а ее описание известно со времен Чингисхана. Любой монгольский пастух знает о связи между чумой и мертвыми сурками, а обилие птиц-падальщиков, поедающих трупы зверьков, служит тревожным знаком, сигналом обойти стороной опасные места. Ни один охотник на сурков не тронет зверька, если тот выглядит вялым и есть хоть малейшее подозрение, что у него проявляются первые признаки болезни. По этой причине очень интересен традиционный метод охоты на сурков. Охотники надевают поверх обычного костюма белое и берут белый флажок. Этим флажком они машут возле сурочьей норы. Здоровый активный сурок тут же встанет столбиком и будет наблюдать за странным явлением, которое движется к нему. Любопытного зверька завораживает движение и хлопанье флажка, и любопытство стоит ему жизни. Охотник подбирается на расстояние полета стрелы и убивает жертву, уверенный, что добыл здорового зверька. «Но теперь, – грустно продолжал министр, – времена изменились. Горожане выезжают на джипах и просто отстреливают сурков с машин, из духовых ружей, совершенно не думая, здоровы они или нет. Как в случае с тем мальчиком, семья которого заразилась, часто собаки ловят больных сурков, у которых не хватает сил убежать».

Затем министр упомянул об одной любопытной детали. Работники здравоохранения регулярно анализируют образцы бациллы, взятые у больных животных. Оказывается, образцы, взятые у мышей и сусликов, менее вирулентны, чем отобранные у сурков. Чума, которую переносят крысы и мыши, относится к более мягкому типу «городской чумы», характерной для Юго-Восточной Азии. Она тоже весьма заразна, но для людей не так смертельна. И напротив, образцы, взятые у сурков, крайне патогенны. Отсюда вывод: зообиотический резервуар Черной Смерти находится скорее среди сурков, чем среди более мелких мышей и крыс.

Еще два научных свидетельства меняют стандартные воззрения о пути распространения чумы. Во-первых, выяснилось, что чумная бацилла обладает очень хорошей приспособляемостью. Она выживает в высушенной человеческой слюне на протяжении трех месяцев, а в лабораторных условиях, при пониженной температуре, может храниться до десяти лет, не теряя своих опасных свойств. Во-вторых, переносчиками болезни могут быть как животные, так и больные люди и даже блохи. К примеру, блоха, попившая крови инфицированного сурка, может сохранять смертоносную бациллу в течение месяца и дольше. Так, блоха, зараженная в октябре, может передать болезнь в марте следующего года. Зараза также передается от человека к человеку с распыленными в воздухе выдыхаемыми капельками, как в случае «маньчжурской», легочной разновидности, и с паразитами, которые кусают сперва больного человека, затем здорового, передавая бациллу.

Как заметил министр, область распространения чумы не ограничивается Монголией, но охватывает широкую полосу азиатских степей, где водятся сурки. В прошлом году в Советском Казахстане, на 1250 миль ближе к Европе, была зафиксирована смерть от чумы. В 1878 году вспышка этой болезни произошла в Нижнем Поволжье. Со времен Чингисхана сменилось лишь поколение, когда Рубрук записал: «Там водится также много сурков, именуемых согур; они собираются зимою в одну яму зараз в числе 20 или 30 и спят шесть месяцев; их ловят татары в большом количестве». Рубрук писал также, что если монгол тяжело заболеет, он вешает над своим жилищем знак, предупреждающий других, чтобы к нему не входили. Беседуя с доктором Нимадавой, я подумал, что описания Рубрука очень напоминают те карантинные меры, которые и поныне в ходу у аратов.

В Средневековье в Средней Азии определенно свирепствовала чума. Археологи, копавшие у озера Иссык-Куль, к западу от Алтайских гор, нашли чумные захоронения начала XIV века. А в 1331 году вспышка болезни разразилась в Китае и повторилась в середине того же столетия. Историки считают, что этой болезнью была бубонная чума. Один исследователь, Макнил, предположил наличие связи между распространением Черной Смерти и экспансией Монгольской империи. Теперь я своими глазами увидел, что чума в Монголии сохранилась, что ей в культуре аратов отведено особое место. И я тоже готов сделать вывод, что свое смертоносное путешествие в Европу чума проделала больше по суше, чем по морю. Из Средней Азии в Европу заразу доставили, скорее всего, зараженные люди и их паразиты, а не крысы и мыши. Главный, неистребимый источник Черной Смерти – колонии среднеазиатских сурков. Вероятнее всего, наиболее смертоносную разновидность этой болезни привезли в Европу монгольские войска и купцы. Так меркнет легенда о Чингисхане – разрушителе цивилизации. Его войска сеяли ужас и разрушение в двух третях известного тогда мира, но ничто не сравнится с тем кошмарным наследием, от которого они сами же страдали. Несомненно, Черную Смерть в Европу принесли монголы и их союзники.