Текст книги "На странных берегах"
Автор книги: Тим Пауэрс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)
Тим ПАУЭРС
На странных берегах
Джиму и Вики Блэйлокам, самым
Радушным и преданным из друзей,
А также памяти Эрика Бэтсфорда и
Ноэля Пауэрса посвящается
ПРОЛОГ
Удел неприкаянных душ – затеряться
В неведомых людям могучих приливах,
Игрушкою быть тех ветров, что ярятся,
Но шевельнуть даже волос не в силах.
Вильям Эшблес
«…Живей! В разгаре брачный пир,
Жених – мой близкий друг. Все ждут давно, кипит вино,
И весел шумный круг».
Тот держит цепкою рукой
«И был, – он молвит, – бриг».
Сэмюэл Тейлор Кольридж
Даже легкий морской бриз, несущий вечернюю прохладу, не мог развеять влажной духоты, накопившейся в густых зарослях за долгий жаркий день, и стоило Бенджамену Харвуду углубиться в джунгли, следуя за проводником, как его лицо покрыли бисеринки пота. Харвуд рубанул мачете, стиснутым в левой – и единственной – руке, и тревожно вгляделся в ночные тени; за пределами освещенного факелом круга они теснились и нависали, и рассказы о каннибалах и гигантских удавах казались теперь до ужаса правдоподобными. Белому человеку трудно поверить в спасительную силу (даже если имеешь доказательства обратного) коллекции бычьих хвостов, мешочков со священной золой и амулетов, свисающих с пояса чернокожего. Как ни старайся думать о фетишах как о чудодейственных гардез, аррес, дрогу, а о спутнике – как о могущественном бокоре, в этом первобытном дождевом лесу такое помогало мало.
Чернокожий проводник ткнул факелом в сторону и оглянулся через плечо.
– Теперь налево, – сказал он, тщательно выговаривая английские слова, и скороговоркой прибавил на исковерканном французском, обычном на Гаити: – Смотри под ноги – тропу размыло.
– Тогда не торопись, чтобы я видел, куда ты ступаешь, – раздраженно отозвался Харвуд по-французски. «Интересно, – подумал он, – насколько прекрасное произношение, приобретенное в школе, пострадало за месяц общения с людьми, говорящими на этой странной тарабарщине?»
Вскоре подъем стал круче, и Харвуду пришлось убрать мачете, чтобы рукой хвататься за ветви и подтягиваться вверх. Сердце его бешено колотилось; казалось, оно вот-вот лопнет от натуги, несмотря на дрогу, подаренный чернокожим шаманом. Но вскоре они выбрались наконец из зарослей, и сразу же легкий вечерний бриз с моря овеял лицо приятной прохладой. Тяжело дыша, Харвуд остановился и окликнул своего чернокожего проводника. Ему хотелось хоть немного отдышаться и дать высохнуть взмокшим светлым волосам и рубашке.
Ветерок шуршал листьями пальм, и между редко растущими здесь деревьями виднелась поблескивающая рябь пролива, называемого здесь Языком Океана. Они пересекли его сегодня днем, приплыв с острова Нью-Провиденс. Харвуд вспомнил, что еще тогда заметил холм, на котором они теперь находились, и заинтересовался им, хоть необходимость управлять парусом под ругань недовольного колдуна оставляла мало времени для размышлений.
На картах это место было обозначено как остров Андрос, но все окрестные жители, с которыми последнее время Харвуду доводилось общаться больше всего, звали его Isle de Loas Bossals, что, как он понял, значило: остров Диких (а точнее, Злых) Духов (или, как толковалось в некоторых случаях, Богов). Про себя же называл его «Берег Персефоны», где, как он надеялся, ему наконец-то удастся приоткрыть завесу над тайнами Годеса.
Позади послышалось бульканье, и, обернувшись, он успел заметить, как проводник затыкает пробкой одну из бутылок. В свежем чистом воздухе разлился аромат рома.
– Проклятие! – разозлился Харвуд. – Ведь мы приготовили ром для призраков. Бокор пожал плечами.
– Взяли чересчур много, – пояснил он. – Чересчур много, слишком многие придут.
Его однорукий спутник не ответил и в который уже раз пожалел, что знает недостаточно, чтобы проделать весь ритуал самому.
– Совсем немного идти осталось, – сказал колдун, укладывая бутылку в кожаный мешок на плече.
Они снова двинулись по влажной тропинке, но в окружающем мире теперь что-то изменилось: Харвуд явственно ощущал чье-то пристальное внимание к себе и своему спутнику. Его спутник это тоже почувствовал. Он повернулся к Харвуду и ухмыльнулся, обнажив не только белые зубы, но и белесые десны.
– Они чуют ром, – объявил он.
– Ты уверен, что это не просто те бедолаги-индейцы?
– Они спят, – бросил проводник, не оборачиваясь. – Это духи следят за нами.
И хотя он знал, что пока еще нельзя заметить ничего странного, однорукий нервно огляделся. И впервые ему пришло в голову, что все окружающее не столь уж необычно – такие же тропические заросли, морской бриз, ночное небо над головой можно встретить и в Средиземном море; и этот карибский островок, возможно, весьма походит на тот остров, где тысячелетия назад Одиссей прибег к почти такому же ритуалу, как тот, что они сами собирались осуществить этой ночью.
***
Лишь только когда они наконец достигли прогалины на вершине холма, Харвуд осознал, с каким затаенным испугом он ожидает предстоявшего события. В окружающем не было ничего зловещего: расчищенная полоска утоптанной земли с хижиной на краю, посреди площадки – небольшой навес на четырех столбах над деревянным ящиком. Но Харвуд знал, что в хижине спят два накачанных наркотиками индейца-аравака, а с другой стороны прогалины приготовлена выстеленная брезентом канавка длиной в шесть футов. Чернокожий прошел к ящику под навесом – алтарю ли, трону ли, кто знает, – и, сняв несколько статуэток с пояса, бережно расставил их на крышке, поклонился, попятился прочь, а затем обернулся к Харвуду.
– Ты знаешь, что дальше? – спросил колдун. Харвуд знал, что это проверка.
– Побрызгать ромом и насыпать муку вокруг канавы, – ответил он, стараясь говорить уверенно.
– Нет, – сказал бокор, – дальше, но перед этим. – В его тоне теперь сквозило явное недоверие.
– А, вот ты о чем, – пробормотал Харвуд, лихорадочно соображая, какого ответа от него ждут. – Мне казалось это само собой разумеющимся. – Что, черт возьми, имеет в виду этот тип?
С чего там начинал Одиссей? Неизвестно, по крайней мере в мифе об этом ничего не говорится. Впрочем, Одиссей жил во времена, когда магия удавалась сравнительно легко… да и извратить ее не успели. А! Вот, пожалуй, что: обряд, отвергающий зло, – при их сомнительной затее это необходимо, чтобы укротить чудовищ, которых может привлечь жертва.
– Ты о мерах предосторожности, да?
– Которые состоят из чего?
Когда в Восточной Европе применяли столь могучую магию, какие же там существовали меры предосторожности против духов и сил зла? Чертили пентаграммы, что ли?
– Отметины на земле.
Чернокожий удовлетворенно кивнул:
– Да. Вервер.
Он аккуратно положил факел на землю и, запустив пальцы в кожаную наплечную сумку, вытащил из нее маленький мешочек, развязал, выудил щепоть серой золы.
– Мука Гвинеи, мы так ее называем, – пояснил он и принялся рисовать ею на притоптанной земле сложный геометрический орнамент.
Белый человек позволил себе немного расслабиться. Сколько можно было всего узнать от этого народа! Бесспорно, примитивны, бесспорно, сущие дикари, но до сих пор в тесном контакте с той живой мощью, отзвуки которой сохранились лишь в искаженных пересказах в более цивилизованных областях мира.
– Вот, – сказал бокор. Он сдернул с плеча сумку и, не оборачиваясь, протянул ее Харвуду. – Можешь пока заняться мукой, ромом… там же леденцы. Духи падки на сладкое.
Харвуд взял сумку и отнес ее к канаве. Его тень вытянулась перед ним в прыгающем свете факела к стволам пальм на другой стороне прогалины. Харвуд остановился у края канавы, бросил мешок на землю, потом наклонился, достал из сумки бутыль с ромом, вытащил зубами пробку и принялся обходить канаву, поливая ароматным напитком почву. Когда круг замкнулся, в бутыли еще плескалось около стакана рома. Харвуд выпил его одним глотком и отшвырнул бутылку в темноту зарослей. Потом он достал муку и мешочек с леденцами и принялся раскидывать их горстями, со смущением подумав, что сейчас похож на пахаря, удобрившего и засевающего поле.
Он обернулся, когда со стороны хижины раздался металлический скрежет – бокор с усилием толкал перед собой тачку, в которой лежали два одурманенных индейца. Это зрелище вызвало в Харвуде смесь противоречивых чувств: ужаса и надежды одновременно. В нем на миг возникло сожаление о том, что нельзя заменить человеческую кровь овечьей, как то было во времена Одиссея, однако он, стиснув зубы, помог чернокожему колдуну положить тела на землю так, что головы свисали с края канавы.
Бокор, у которого был острый короткий нож, протянул его однорукому:
– Хочешь?
Харвуд отрицательно мотнул головой и хрипло произнес:
– Делай сам.
Он отвернулся и уставился на факел, который чадил все больше, разбрасывая по земле искры. Чернокожий присел на корточки рядом с жертвами, и когда несколькими мгновениями позже раздалось хрипение, а кровь забулькала и полилась на брезент, Харвуд невольно зажмурился.
– А теперь слова, – выдохнул колдун и начал речитативом произносить что-то на ужасной смеси французского, негритянского мандонго и языка карибских индейцев, а белый человек, по-прежнему не открывая глаз, стал вторить ему на древнееврейском.
Речитатив на разных языках становился все громче, как будто стремясь заглушить новые звуки, доносящиеся со всех сторон из джунглей: тихий смех и плач, осторожное шуршание в ветвях, скрежет как от трущихся друг о друга оброненных змеями шкурок.
И неожиданно голоса обоих мужчин слились – их декламация зазвучала в унисон, и совпадение это было полнейшим, хотя по-прежнему говорили они на разных языках. Пораженный этим (хотя нечто подобное он и предвидел), Харвуд ощутил дрожь истинного благоговения перед столь невероятным совпадением. За острым ароматом пролитого рома и терпким запахом крови неожиданно почудился новый запах – запах раскаленного металла, запах магии, гораздо более сильный, чем Харвуд ощущал когда-то прежде…
И как-то сразу вдруг пришло понимание, что они здесь уже не одни – вся прогалина была заполнена призрачными силуэтами людей, и хотя свет факела проходил сквозь них, он все же слегка тускнел, когда между пламенем и Харвудом их оказывалось несколько. И все эти бесплотные существа жались к канаве, жалобно и умоляюще щебеча при этом по-птичьи. Харвуд и бокор, не сговариваясь, оборвали декламацию.
Появились и другие создания, которые, не пересекая невидимой черты, проведенной колдуном по периметру поляны, собрались на границе джунглей, выглядывая из-за стволов или сидя на ветвях. Харвуд разглядел теленка с пылающими глазницами, фиолетовую голову, повисшую в воздухе в ожерелье из кишок, нескольких существ, больше смахивающих на насекомых, чем на людей, и хотя привидения внутри магического периметра беспрестанно гомонили, те снаружи хранили молчание.
Колдун отгонял привидения от канавы яростными взмахами ножа.
– Поторопись, – пропыхтел он. – Ищи того, кто тебе нужен.
Харвуд сделал шаг к краю канавы и стал всматриваться в прозрачные силуэты. Под его взглядом некоторые тени делались более различимыми, как сворачивающийся яичный белок в кипящей воде.
«Бенджамен! – позвал его кто-то скрипучим голосом, перекрывая всеобщий гомон. – Бенджамен, это я, Питер! Я был шафером на твоей свадьбе, помнишь? Пусть он даст мне поесть!»
Чернокожий вопросительно посмотрел на Харвуда.
Бенджамен отрицательно покачал головой, нож шамана яростно сверкнул, едва не рассекая надвое просителя. Тень отчаянно вскрикнула и исчезла, рассеявшись, точно дым.
«Бен! – вскричал другой голос. – Будь благословен, сынок! Ты позаботился о моем ужине, я знал…»
– Нет, – сказал Харвуд. Он плотно сжал губы, нож сверкнул, и еще одно эхо затерялось в шелесте неумолчного бриза.
– Не могу сдерживать их целую вечность, – выдохнул бокор.
– Еще чуть-чуть, – бросил Харвуд и позвал: – Маргарет!
В толпе призраков слева засуетились, и из общей массы выплыло туманное облачко.
– Бенджамен, как ты здесь оказался?
– Маргарет! – В его восклицании сквозило больше боли, чем торжества. – Она, – рявкнул он на шамана. – Пропусти ее!
Шаман перестал махать ножом и стал наносить удары призракам – всем, кроме одного. Туманное облачко подплыло к канаве, затем формы его расплылись и проявились снова уже в коленопреклоненной позе. Женская фигура потянулась было к крови, потом остановилась и просто коснулась пасты из муки и рома на краю канавы. На мгновение очертания в свете факела приобрели плоть, и задетый пальцами шарик леденца откатился на несколько дюймов. – Нам не следовало бы быть здесь, Бенджамен, – сказала она, и голос ее стал немного более громким.
– Вкуси же крови! – взмолился Харвуд, падая на колени по другую сторону канавы.
Беззвучно призрак начал расплываться и растворился в воздухе, хотя холодное железо в руках шамана ничем не угрожало ему.
– Маргарет! – взревел мужчина и, прыгнув, перелетел через канаву, оказавшись в самой гуще призраков. Они расступились перед ним, как паутина меж деревьев, и он больно ударился подбородком о землю. Звон в ушах заглушил затихающий хор печальных голосов. Несколько мгновений спустя Харвуд тяжело сел и, щурясь, огляделся. Призраки пропали, и пламя факела посветлело.
Колдун уставился на него:
– Надеюсь, ты получил, что хотел?
Харвуд не ответил. Он устало поднялся на ноги, потер ушибленный подбородок и откинул с лица свесившуюся прядь светлых волос. Монстры по-прежнему теснились за пределами прогалины, за все это время никто из них даже не шелохнулся.
– Наслаждаетесь, да? – выкрикнул Харвуд по-английски, тряхнув в воздухе единственным кулаком. – Надеетесь, что опять прыгну через канаву? – Голос его истерично зазвенел, и, часто моргая, он шагнул к краю прогалины, тыча пальцем в одного из наблюдателей – гигантскую свинью, из шеи которой росла целая гроздь петушиных голов. – Вот вы, сэр, – продолжил Харвуд с фальшивым дружелюбием, – поделились бы с нами вашими ценными наблюдениями. Может, по-вашему, мне лучше нацепить на себя картонный нос и устроить здесь целый балаган, а? Что молчите?..
Бокор ухватил Харвуда сзади за локоть и развернул его лицом к себе. В его глазах англичанин прочитал удивление и сочувствие одновременно.
– Прекрати, – сказал колдун тихо. – Многие из них даже не слышат, и не уверен, что кто-то понимает английский. На рассвете они исчезнут, и мы спустимся.
Харвуд вырвал локоть, отошел к алтарю и сел неподалеку от канавы и двух обескровленных трупов. Запах нагретого металла, запах магии, пропал, но даже прохладный бриз не мог развеять удушливый запах крови.
Хотя до рассвета еще оставалось девять или десять часов, сама мысль о сне казалась Харвуду нелепой. Перспектива долгого ожидания вызвала у него чувство дурноты.
На память пришли слова бокора: «Надеюсь, ты получил, что хотел?» Харвуд поднял глаза к звездам и вызывающе улыбнулся. «Только попробуйте теперь меня остановить, – подумал он. – Пусть даже на это уйдут годы, теперь я убедился, что это не ложь, что это можно сделать. Пусть бы мне пришлось зарезать хоть дюжину индейцев, дюжину белых, даже дюжину друзей… все равно оно того стоит».
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Моря и стихии нам не подвластны – мы либо принимаем их правила, либо идем ко дну.
Джек Шэнди
Глава 1
Держась за вибрирующий под рукой натянутый как струна канат и далеко перегнувшись через леер, Джон Шанданьяк все же улучил момент и, когда набежавшая волна приподняла огромную скрипучую корму корабля, на которой он находился, изо всех сил швырнул морской сухарь. Вначале ему показалось, что бросок получился на славу, но вскоре по тому, как сухарь все падал и падал в пространство, понял, что зашвырнул его не так уж и далеко. Но чайка все же заметила добычу и, стрелой метнувшись вниз, в последний миг, словно хвалясь собственной ловкостью, подхватила сухарь у самой воды. Сухарь развалился при этом, и чайка тотчас метнулась в сторону, плавно набирая высоту, но было ясно, что ей все же перепало угощение.
В кармане камзола был еще один сухарь, но Шанданьяк вынимать его не стал, а лишь рассеянно продолжал следить за плавным полетом птицы, восхищаясь той естественной грацией, с какой чайка парила, точно удерживаясь над раскачивающимся на корме фонарем. Шанданьяк вдыхал воздух, с самого рассвета смутно пахнущий землей.
Капитан Чаворт заверил, что, по его расчетам, они увидят лилово-зеленые горы Ямайки уже после полудня, до ужина успеют обогнуть мыс Морант и окажутся в гавани Кингстона до темноты. Но хотя разгрузка «Громогласного Кармайкла» и означала конец заботам и волнениям капитана, от которых тот за последнюю неделю плавания заметно похудел, высадка на берег положит начало хлопотам самого Шанданьяка.
И не забывай, сказал он себе укоризненно, вытаскивая из кармана сухарь, что как Чаворт, так и ты виноваты в половине возникших проблем. Сухарь ему на сей раз удалось кинуть куда дальше, чем в прошлый раз, и чайка поймала его, не нырнув вниз и на пару ярдов. Он повернулся к маленькому столику, поставленному здесь же на палубе, за которым пассажирам разрешалось завтракать, когда не было никаких срочных корабельных дел, и с удивлением обнаружил, что сидевшая за столом девушка поднялась со стула. Ее карие глаза искрились любопытством.
– И чайка их поймала? – спросила она.
– Вне всякого сомнения, – подтвердил Шанданьяк, подходя к столику. Теперь он даже пожалел, что не брился сегодня. – Хотите, и ваш брошу?
Девушка отодвинула стул и удивила Шанданьяка еще больше, сказав:
– Я брошу сама… раз вы уверены, что она не побрезгует червями.
Шанданьяк повернул голову и бросил взгляд на парящую птицу:
– Во всяком случае, это не слишком ее пугает. С легкой дрожью отвращения она взяла со столика прогрызенный червями сухарь и подошла к перилам. Шанданьяк обратил внимание, что сегодня утром девушка держится куда увереннее, чем раньше, и морская качка уже не так тревожит ее. Глянув вниз, девушка слегка отпрянула от перил, поскольку корма возвышалась на добрых десять футов над кипящими волнами. Ухватившись левой рукой за ограждение, она подергала его, словно проверяя на прочность.
– Не хотелось бы мне свалиться за борт, – с нервным смешком заметила она.
Шанданьяк встал рядом и ухватил ее за левый локоть.
– Не бойтесь. – Он почувствовал, как сердце неожиданно забилось быстрее, и даже разозлился на себя за это.
Девушка широко размахнулась и швырнула сухарь вверх. Чайка послушно спикировала, вновь подхватив угощение у самой воды. Девушка весело рассмеялась – Шанданьяк впервые услышал ее смех за все время путешествия.
– Готова поспорить – чайка встречает все прибывающие корабли, зная, что люди рады избавиться от остатков провизии.
Шанданьяк кивнул, и они вернулись к столику.
– Конечно, у меня не слишком тугой кошелек, но знаете, о чем я мечтаю? – спросил Шанданьяк. – Я намерен сегодня с шиком поужинать в Кингстоне. Бифштекс с кровью, свежие овощи и нормальное пиво, а не эта прокисшая бурда, к тому же отдающая дегтем.
– А мне вот мясо не разрешают, – поморщилась девушка.
Шанданьяк передвинул стул чуть левее, в тень паруса. Он ощутил прилив интереса к этой девушке, и ему хотелось получше видеть ее лицо.
– Да, я заметил, что вы едите одни лишь овощи, – сказал он, поднимая салфетку. Она кивнула:
– Питательное и целительное – вот как это определяет мой врач. Он утверждает, что я заполучила мозговую лихорадку от промозглой атмосферы шотландского монастыря, где я воспитывалась. Он специалист и, наверное, прав, хотя, признаюсь, чувствовала я себя гораздо лучше, пока не стала следовать его предписаниям.
Шанданьяк рассеянно ухватил одну из ниточек и стал вытягивать ее из салфетки, потом другую.
– Ваш врач? – спросил он как бы между прочим, опасаясь нарушить ее сегодняшнее веселое настроение и превратить ее вновь в ту неуклюжую, молчаливую пассажирку, какой она была весь прошлый месяц. – Не тот ли… грузный мужчина?
Девушка рассмеялась:
– Да, бедняга Лео. Говорите же прямо, не стесняйтесь. Скажите толстый, скажите жирный. Да, это он – доктор Лео Френд. Он кажется неловким и неповоротливым, но мой отец клянется, что лучше медика не сыскать.
Шанданьяк поднял глаза от салфетки.
– Вы нарушаете предписания… вашего врача? Сегодня вы кажетесь мне гораздо бодрее, чем обычно.
Ее салфетка лежала на столе, и он принялся теребить ее тоже.
– Это правда, вчера я выкинула в окно все, что лежало на тарелке. Надеюсь, бедная чайка не додумалась это пробовать: в салате ничего не было, кроме трав и сорняков, которые Лео так старательно выращивает в ящиках у себя в каюте. Потом я прокралась в камбуз и выпросила у кока сыра, маринованного лука и рому. – Она застенчиво улыбнулась. – Мне так отчаянно захотелось вдруг нормальной еды, а не этой преснятины.
Шанданьяк пожал плечами:
– Не вижу в этом ничего плохого.
Он выдернул из каждой свернутой конусом салфетки по три нитяные петли, просунул в них пальцы, и салфетки превратились в подобия человеческих фигурок, шагающих навстречу друг другу. Затем Шанданьяк заставил одну фигурку поклониться, в то время как вторая присела в реверансе, и обе самодельные куколки – одной из которых ему даже удалось придать некоторую женственность – принялись танцевать по столу, выделывая замысловатые пируэты, поклоны, прыжки.
Девушка восхищенно захлопала в ладоши. Шанданьяк приблизил куколок к ней – одна присела в низком реверансе, а вторая склонилась перед девушкой в галантном гасконском поклоне – после чего он небрежным движением скинул салфетки с пальцев. – Благодарю вас, мисс Харвуд, – церемонно произнес он.
– Благодарю вас, мистер Шанданьяк, – сказала она, – вас и ваши замечательные салфетки. Оставим формальности, зовите меня Бет.
– Отлично, – откликнулся Шанданьяк, – а я – Джон.
Он уже сожалел о порыве развеселить ее: у него не было ни времени, ни особенного желания заводить близкое знакомство с женщиной. Ему вспомнились уличные дворняги. Он частенько подзывал их просто так, чтобы посмотреть, как они на его зов потешно виляют хвостами, а потом они часами бежали за ним, не желая отставать.
Он поднялся с вежливой улыбкой.
– Что ж, – сказал он. – Пожалуй, я должен вас покинуть: мне предстоит обсудить некоторые дела с капитаном Чавортом.
Теперь, когда эта мысль пришла ему в голову, Шанданьяк решил, что ему и впрямь следует пойти к капитану. «Кармайкл» шел ходко и ровно, и было не лишним спуститься в каюту к капитану, хлебнуть с ним пивка и потолковать по душам напоследок.
Шанданьяк собирался поздравить Чаворта с явным успехом его рискованного предприятия: тот не застраховал свой груз, как того требовали законы. Шанданьяку, правда, придется принести поздравления в иносказательной форме, если они окажутся не одни, а заодно предупредить, чтобы тот больше не повторял подобных опасных попыток. Шанданьяк успешно вел собственный бизнес, во всяком случае, до сего времени, и потому прекрасно знал разницу между тщательно продуманным и рассчитанным риском и бессмысленной игрой, когда на карту ставится не только дело, но и сама репутация. Конечно, Шанданьяк выскажет свой упрек в шутливой форме, чтобы старый капитан не стал жалеть, что случайно проболтался в подпитии.
– А, – сказала Бет, явно разочарованная его нежеланием продолжить беседу. – Что ж, тогда я передвину стул к перилам и буду любоваться океаном.
– Давайте я помогу.
Шанданьяк взял стул, прошел к правому борту и поставил его рядом с одной из миниатюрных пушек, которые матросы называли вращающимися орудиями.
– Тень здесь довольно относительная, – сказал он с сомнением, – да и ветер дует вовсю. Вы уверены, что не будет лучше, если вы спуститесь вниз?
– Лео уж точно счел бы именно так, – заметила она, усаживаясь на стул и одаривая Шанданьяка благодарной улыбкой. – Но я бы хотела продолжить свой эксперимент и посмотреть, какую такую болезнь можно заполучить от нормальной пищи, солнца и свежего воздуха. К тому же мой отец занят своими опытами и вечно захламляет каюту бумагами, маятниками и камертонами. Он раскладывает это по всему полу, и тогда уж ни войти, ни выйти.
Шанданьяк поколебался, но любопытство все же взяло верх:
– Опыты? А что он изучает?
– Он… Я, право, не знаю. Одно время он интересовался математикой и естественной философией, но с тех пор, как шесть лет назад оставил кафедру в Оксфорде…
Шанданьяк видел ее отца лишь несколько раз за весь месяц путешествия. Солидный однорукий мужчина, который явно чуждался всякого общества, на которого Шанданьяк не обращал особого внимания. Но сейчас, услышав слова Бет, он возбужденно щелкнул пальцами:
– Оксфорд? Бенджамен Харвуд?
– Верно.
– Ваш отец…
– Парус! – донесся крик с мачты. – Слева по борту парус!
Бет поднялась, и они поспешно перешли к левому борту, стараясь высмотреть с кормы замеченный парусник; им мешал собственный такелаж «Кармайкла». Шанданьяку вдруг подумалось, что это еще хуже, чем глядеть сверху на сцену кукольного театра, когда все марионетки в действии и за перепутанными нитями почти ничего не видно. Это воспоминание слишком живо напомнило ему об отце, и он торопливо прогнал неприятную мысль и снова сосредоточился на море.
В конце концов он сумел разглядеть белое пятнышко на самом горизонте и указал на него Бет Харвуд. Какое-то время они пристально следили за парусом, но судно, похоже, не приближалось. Несмотря на солнце, ветер на этой стороне казался холоднее, и вскоре они вернулись к ее стулу.
– Ваш отец – автор… ммм… все время забываю название. Того опровержения Гоббса…
– «Оправдание свободы воли». – Она облокотилась о перила, подставляя лицо ветру. – Да, это он написал, хотя Гоббс и мой отец были друзьями, насколько я помню. Вы читали?
И снова Шанданьяк пожалел, что затеял весь этот разговор. Книга Харвуда была частью обширной программы, которую отец заставлял его изучать. Поэзия, история, философия, искусство! Все это замечательно, но вот римский солдат-невежда проткнул же Архимеда мечом, а орел сбросил черепаху на лысину Эсхила, приняв ее за камень, о который можно расколоть твердый панцирь.
– Читал, и мне кажется, он довольно эффективно разделался с самой идеей Гоббса о космосе как о машине. – И прежде чем она успела согласиться либо возразить, Шанданьяк торопливо поинтересовался: – Но как же с этим связаны маятники и камертоны?
Бет нахмурилась:
– Не знаю. Я даже не знаю, в какой области… науки он сейчас работает. С тех пор как умерла моя мать, он совсем ушел в себя. Иногда мне кажется, он тоже умер тогда, во всяком случае, та часть его души, которая… ну не знаю, смеялась, что ли. Последний год, правда, он несколько оживился – после его первого неудачного посещения Вест-Индии. – Она озадаченно покачала головой. – Странно, что потеря руки так подстегнула его.
Шанданьяк вопросительно приподнял бровь:
– Что же случилось?
– Прошу прощения, я думала, вы знаете. Корабль, на котором он плыл, захватил пират по прозвищу Черная Борода, и свинцовая пуля раздробила папе кость. Так что я удивилась, когда он снова решил вернуться сюда. Правда, теперь у папы не меньше дюжины заряженных пистолетов и два он постоянно носит с собой.
Шанданьяк внутренне усмехнулся, представив себе старого оксфордского профессора, хватающегося за пистолет в предвкушении встречи с пиратами.
Над голубой гладью спокойного океана прокатился громкий звук – похожий на удар тяжелого камня, упавшего на мостовую. Шанданьяк уже сделал шаг в сторону левого борта, собираясь узнать, что происходит, когда неожиданно по правому борту ярдах в ста от корабля вверх взмыл фонтан воды.
Первой мыслью Шанданьяка было, что приближающееся судно – рыбачье, и фонтан – это прыжок большой рыбы. Однако тут же услышал, как матрос на мачте заорал пронзительно:
– Пираты слева по борту! Одиночный шлюп! Вот ненормальные!
Бет вскочила.
– Боже милостивый, – произнесла она тихо. – Неужели это возможно?
Шанданьяк ощутил приступ легкого головокружения, сердце бешено заколотилось, но страха не было. Вместе с Бет он поспешно перешел к левому борту.
– Не знаю, но если это так, то они действительно сумасшедшие. Ведь шлюп – он же, по сути, просто парусная лодка, а «Кармайкл» – трехмачтовый бриг с восемнадцатью орудиями.
Ему пришлось повысить голос, потому что тихое утро, когда единственными звуками был плеск волн о борт да поскрипывание мачт, мгновенно преобразилось: раздавались возбужденные возгласы, отрывистые команды, топот босых ног по палубе, скрип тросов в блоках. К этой кутерьме примешивались другие звуки, далекие, но пугающие: где-то отчаянно барабанили по металлу, громко и немузыкально свистели в дудки.
– Так это действительно пираты! – выдохнула Бет, стискивая поручень. – Мой отец описывал мне этот шум. Они должны еще танцевать – они называют это «бахвалиться», – чтобы напугать жертву.
«Этого они, во всяком случае, добиваются», – подумал Шанданьяк. Однако, повернувшись к Бет, он с улыбкой произнес:
– Это бы меня напугало, будь мы на меньшем судне или они на большем.
– Лево руля! – раздалась команда с нижней палубы, и Шанданьяк увидел, как рулевой и еще один матрос принялись крутить штурвал, одновременно реи, несущие паруса, со скрипом развернулись.
Все утро корабль слегка кренился вправо, а теперь он выровнялся и тут же завалился влево, да так сильно, что Шанданьяку пришлось одной рукой ухватиться за первый попавшийся канат, а другой подхватить Бет. Палуба вздыбилась под ногами. Столик сорвался с места и с грохотом врезался в борт в ярде от Бет. Тарелки, серебряные столовые приборы, салфетки посыпались вниз и со всплеском попадали в воду прямо под ногами Шанданьяка.
– Черт меня побери, – сквозь стиснутые зубы проворчал Шанданьяк. Корабль все никак не выравнивался, и прямо под ними пенились зеленые волны. – Что пираты могут нас убить, я не верю, но вот капитану, пожалуй, это удастся.
Ему пришлось задрать голову, чтобы взглянуть на горизонт, но в таком положении его начало мутить, и он поспешно опустил глаза на воду. Однако за несколько секунд Шанданьяк успел увидеть, как все бескрайнее морское пространство вращается справа налево, и пиратский корабль, уже не точка вдали за кормой, превращается в цель прямо по курсу. Хотя Шанданьяк увидел только нос судна, он убедился, что перед ними действительно одномачтовый шлюп с двумя треугольными парусами в заплатах. На палубе толпились оборванцы – действительно, кажется, танцующие.
Левый борт сначала медленно, потом быстрее стал подниматься. Горизонт опустился, вернувшись на свое привычное место. «Кармайкл» завершил разворот. Солнце светило теперь с правого борта и сзади, ветер дул в корму. Шанданьяк, поддерживая Бет за талию, увлек ее к трапу.
– Я должен увести вас отсюда! – прокричал он. Отец Бет оказался на юте одновременно с ними, поднявшись по трапу с нижней палубы, даже царивший вокруг переполох не помешал Шанданьяку вытаращить на него глаза: старый профессор был в нарядном жилете, длинном камзоле и пудреном парике. Харвуд поднимался по трапу, цепляясь за перекладины рукоятью пистолета в единственной руке; еще по крайней мере полдюжины торчало из петель на перекинутой через плечо перевязи.
