Текст книги "Дорогая Массимина"

Автор книги: Тим Паркс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)

– Может, задержишься на несколько дней, раз уж я приехал? – Просительный голос Грегорио прямо над ухом заставил Морриса вздрогнуть.

– Разве что на денек-другой, но, честно говоря, мне не терпится вернуться домой. Найти работу, пока не кончились деньги.

Сколько пройдет времени, прежде чем труп начнет вонять? Сколько времени пройдет, прежде чем Грегорио вздумает заглянуть за сарай?

– Какие у тебя планы на сегодня? – без обиняков спросил Моррис.

– Прихвачу Роберто и отправлюсь на пляж. Просто мечтаю поваляться на песочке. Да, еще не мешает подстричься.

Эти люди только тем и занимаются, что валяются на пляже. А то, что он сдал экзамен по английскому, – это просто абсурд какой-то. Небось мамаша знакома с экзаменатором или что-нибудь в этом духе. Моррис прошел за Грегорио в ванную и принялся наблюдать, как тот бреется.

– Грегорио, раз уж ты собираешься весь день провести на пляже, то не окажешь ли мне одну любезность?

И Моррис рассказал, что встретил по дороге сюда богатого промышленника, то ли графа, то ли князя, и этот старикан намекнул, что мог бы пристроить его в свой офис в Виченце. Старик пригласил Морриса заехать к нему на виллу в Ла-Калетта, он собирался добраться туда автобусом, а там и до парома рукой подать, но если он решит задержаться на пару дней, то придется возвращаться назад, и…

– Ну конечно, бери машину! – воскликнул Грегорио, соскребывая с шеи белую пену.

Моррис перевел взгляд на стеклянную полку в углу ванной. Пачка старомодных лезвий «Жиллетт». Все-таки люди поразительно уязвимые существа. До смешного уязвимые.

– Но сначала заедем к Роберто, я там вылезу, а ты покатишь дальше, хорошо?

Глава двадцатая

Единственная сложность – в том, чтобы вернуться и погрузить в машину тело, а для этого нужно развернуться и снова проехать перед гостиницей, где обитает Роберто. Другой дороги нет. Может ли это вызвать подозрения? Вполне. Но Моррис уже привык, что если нет выбора, то лучше не забивать себе голову возможными опасностями. Надо просто действовать, и все. Он проехал мимо гостиницы из белого камня, старательно следя за тем, чтобы не давить на педаль газа и вообще вести себя как обычно. А когда гостиница скрылась за поворотом, неспешно покатил к вилле. В одном из шкафов Грегорио он заметил скакалку, которой можно связать тюк.

Моррис подал машину задом почти к самому сараю и направился к дому, но дверь оказалась заперта, а ключа у него теперь не было. Черт, он ведь отдал его Грегорио! Ладно, придется купить веревку. В Палау, да и в любом курортном городке найти спортинвентарь – не проблема.

Возвращаясь к сараю, он замер – из-за угла доносился какой-то шаркающий звук. Птица. Наверное, птица… Так и есть. Рядом с мешками барахтался воробей. Моррис потянул тело, полагая, что уже наступило трупное окоченение, сверток застыл в согнутом состоянии, и теперь с ним будет легче справиться. Но нет! Тюк трепыхался в его руках, казалось, тело готово выскочить из мешков. Вот тебе и rigor mortis![90]90
  Трупное окоченение (лат)


[Закрыть] Как же неудобно, черт побери. С девушками, конечно, нужно обращаться почтительно, но деваться-то некуда. Моррис бесцеремонно дотолкал сверток до багажника и принялся вертеть в руках связку ключей. Проклятье, должен же здесь быть ключ от багажника! Спокойнее. Перебрать все. Ага, вот! Багажник оказался наполовину забит хламом: старые ботинки, джинсы, инструменты, горнолыжные крепления. Нож.

Моррис затолкал все это добро к дальней стенке и дернул сверток вверх. Но впихнуть в багажник бесформенный куль оказалось делом нелегким. Он никак не мог понять, за что же хвататься. Тут еще соскользнул и ремень, удерживавший тело в согнутом положении. Верхний мешок (чертова голова!) упал внутрь багажника, а нижняя часть тела повисла над землей. Мешок съехал вниз, обнажив белый зад.

Моррис вскипел. Нет, ну надо же, даже мертвая упрямится! Да в любую минуту кто-нибудь может проехать мимо, посмотреть вниз со склона холма. Черт, черт, черт! Он яростно хлестнул по белым ягодицам, кожа была холодной, как оконная замазка зимним днем.

– Да влезай же наконец!

Кое-как запихнув нижнюю часть тела в багажник, он захлопнул крышку. На земле у его ног голубели трусики. Только не это! Он поднял трусики, снова отыскал на связке ключ (он не должен, не должен, не должен… Он не должен совершать глупости! Он не должен забыть в багажнике ключи!), сунул голубую тряпицу в мешок – на какую-то долю секунды пальцы коснулись ледяной кожи – и вновь захлопнул крышку.

Он выпрямился и минуты три пытался унять дыхание.

* * *

Десять часов. Моррис свернул с прибрежной дороги и поехал на юго-запад. После вчерашнего ливня все вокруг сияло и благоухало свежестью. Машина взбиралась вверх по цветущему ущелью, изредка вдоль дороги попадались заросли, иногда мелькали овцы, брошенные фермы и современные летние виллы. Сардиния вовсе не патриархальный рай, какой ее преподносят туристам, думал Моррис.

С тех пор как он в последний раз садился за руль, прошло немало времени, так что не следовало торопиться, особенно управляя столь мощной машиной. Его водительский опыт сводился к поездкам на старенькой отцовской развалюхе. Моррис включил радио и покрутил ручку настройки, надеясь наткнуться на выпуск новостей или биржевую сводку, но везде передавали одну лишь чертову попсу. Ничто не вызывало у него такой ненависти, как поп-музыка. Ладно, тогда будем наслаждаться окрестным пейзажем.

У озера Когинас Моррис выехал на главную дорогу, а чуть дальше, в Оскири, сделал остановку, чтобы купить газеты. Оставив машину на виду – на всякий случай, – он зашел в небольшое кафе, сел за столик и начал просматривать газеты. Ничего нового. Оно и понятно: новость о ее телефонном звонке не успела попасть в утренние выпуски. Если полиции удалось определить номер, откуда звонили, он погиб.

Моррис собрался заказать вторую чашку кофе, как до него вдруг дошло: если машина еще немного постоит под палящим солнцем, то очень скоро на вонь сбежится весь городишко. Почему-то именно вонь больше всего тревожила Морриса. Словно единожды ощутив трупный запах, он на всю жизнь окажется оскверненным. Моррис вскочил, расплатился и вышел. Увидев неподалеку открытую бензозаправку, он подумал, что можно купить канистру бензина и устроить небольшую кремацию. Хотя, наверное, костер привлечет внимание. Как и землеройные работы.

Миль через десять он свернул с главной дороги, и машина заскользила меж скалистых гор, что обступают городок Бити. Теперь он находился в самом сердце Сардинии, в краю бандитов, где рискуешь встретить только овец, пастухов да невежественных крестьян, а на многие-многие мили вокруг – дикая, почти безлюдная местность. Судя по всему, туристы сюда не забираются; нет тут и дорогих вилл, нет и чокнутых любителей пеших походов. Моррис приглядывался к редким проселочным тропкам, убегавшим прочь от каменистой дороги, выискивая наиболее заросшую.

Такая нашлась, когда он миновал деревню Нуоро. Земля была влажной. Неудачно. Останутся следы. Но ведь искать-то некому, так что какая разница? Он снизил скорость и медленно начал подниматься в гору, пока ветки деревьев не заскребли по корпусу машины. Он остановился и немного прошел вперед. Кусты, густой подлесок и никаких тропинок. Лучшего места и не придумать.

Вернувшись к машине, Моррис с трудом достал сверток – тело наконец-то окоченело, как и полагается трупу. Но он забыл-таки купить веревку. Опять придется, обламывая ногти, волочить тюк, ухватившись за углы пластикового мешка. И Моррис потащил – не разбирая дороги, сквозь кусты и заросли крапивы, наплевав на уважение к покойной. Он ломал ветки и безжалостно приминал траву, но тут уж ничего не попишешь. За пару дней матушка-природа все восстановит в первозданном виде. Требуется лишь капелька везения. Самая малость.

– Чуть-чуть, совсем чуть-чуть.

Нет, нужно дышать только ртом, на тот случай, если уже появился запах. Да, а теперь отвернуться, не смотреть, как сползает нижний мешок, обнажая белое тело. Но все лучше, чем лицо. Он чувствовал себя бегуном на длинную дистанцию, у которого уже нет сил, но до финиша рукой подать. Продержаться, осталось немного. Впереди показались непроходимые заросли. Моррис опустился на колени и пополз под ветками; он кряхтел и постанывал, он трясся от озноба и исходил путом, но продолжал волочить за собой тюк…

Лишь спустя десять минут, уже выехав обратно на дорогу, Моррис осознал, что совершил настоящее безумие – оставил одежду и вещи в мешке. Рано или поздно тело опознают, в наши дни есть настоящие гении по этой части. И тогда многочисленные этикетки из Виченцы и Римини, Рима и Порто-Торреса шаг за шагом укажут маршрут похитителя и жертвы, и у полиции появится столь необходимая ей ниточка. Автомобиль вильнул к обочине и развернулся. А ведь он настоящий смельчак, раз нашел в себе мужество повернуть назад, с невольной гордостью подумал Моррис. Оказавшись у зарослей, он возгордился еще больше – так быстро и ловко содрал с тела мешки, вытряхнул одежду, обувь и мелочевку. Похоже, труп перестал пугать его, даже появившийся сладковатый запах не вывел из равновесия. Может, раздавить лицо домкратом? Ну нет, во всем нужно знать меру. А Святой Христофор? Оставить. В конце концов, это его подарок, и пусть он останется с нею. Все равно никто никогда не узнает, что медальон когда-то принадлежал Джакомо. Это вызов, плевок в лицо судьбе – вот что означает эта безделушка. Как бронзовая статуэтка из дома Грегорио, которую он водрузил на самом видном месте в своей квартире.

Вторично выезжая с проселочной тропы на дорогу, Моррис едва не сбил какого-то старика, который брел, опираясь на клюку.

– Scusi, mi scusi Signore, buon giorno,[91]91
  Простите, простите меня, синьор, добрый день (итал.)


[Закрыть] – крикнул Моррис самым что ни на есть беззаботным голосом.

Он смотрел старому крестьянину прямо в глаза. Сегодня он будет кутить с Грегорио и Роберто, напьется до бесчувствия, а завтра или послезавтра уедет в Верону.

– Buon dм,[92]92
  Добрый день (сардинский диалект)


[Закрыть] – прошамкал старик, растянув сморщенное лицо в беззубой улыбке.

* * *

На материк Моррис вернулся через Геную, куда пришлось плыть тринадцать часов. Он сел на ночной теплоход и почти все путешествие не покидал каюты. Перед тем как отправиться на боковую, он вышел на палубу и долго смотрел, как лениво разбегается за кормой вода, посеребренная теплой средиземноморской луной. Вокруг, насколько хватало глаз, стоял полный штиль. Не море, а пруд. Он оглянулся на мерцающие огоньки Сардинии и мысленно перебрал все имеющиеся на руках карты, плохие и хорошие.

Начнем с плохих.

Упаковка с гигиеническими тампонами, на которую Грегорио случайно наткнулся рядом с сараем. Довольно странно, что такую вещь потеряли у сарая. Труп могут найти сразу и сразу же опознать. Сардинские газеты опубликуют фотографии мертвой девушки, и Роберто или Грегорио наверняка ее узнают. Нужен хотя бы месяц форы, чтобы мальчишки вернулись на материк. Есть еще загадочная россыпь кристалликов за сараем. А также сто пятьдесят лишних миль на спидометре «альфа-ромео». Кроме того, есть Стэн. Этот остолоп видел девчонку на вокзале в Риме и знает, что Моррис отправился на Сардинию. Есть синьор Картуччо, который мог видеть фоторобот подозреваемого в двойном убийстве. И наконец есть полиция, которая запросто могла определить, откуда Моррис звонил. С них станется проверить, действительно ли он ездил в Бари, как сказал инспектору, с кем провел эти недели, где останавливался…

В противовес всем этим опасным картам у Морриса имелась всего одна козырная, на которую он вынужден был полагаться, и оставалось лишь молить, чтобы козырь этот оказался тузом. Чтобы в чем-то его заподозрить, требуется немалое воображение, а полиция и остальные до сих пор проявляли прискорбное отсутствие фантазии.

Как только он доберется до Вероны, первым делом повидается с инспектором Марангони и откровенно побеседует с ним обо всем, и особенно подробно – о последнем странном звонке, который, как написано во вчерашней «Корьере», не успели засечь. Он спросит у этого потного толстяка, есть ли надежда и не нужна ли полиции его помощь. Возможно, даже всплакнет и треснет кулаком по столу инспектора. Да-да, именно так он и поступит, нетрудно представить, какое это произведет впечатление.

Моррис вернулся в свою каюту первого класса, прихватив в баре бутылочку игристого вина: надо же отметить окончание тяжкого предприятия. Он не спеша потягивал вино, обдумывая дальнейшие планы: вложить деньги, заняться фотографией, написать книгу (не забыть купить пишущую машинку); потом вытащил из чемодана диктофон. Куда он подевал новые батарейки? Ах да, в кармашке. Хорошо.

Моррис вставил батарейки, лег и задумался. Что он там наговорил в последний раз? Он перемотал кассету. «…Судьба подсовывала мне только те возможности, для которых я создан ею, может, она просто знала, что именно их я выберу, будучи свободным в своем выборе…» Запись прервалась, последовал щелчок, а потом странный женский голос произнес: «Che cosa mai dici in tutti questi nastri, Morri? Non capisco un cavolo. Sei cosм misterioso sai».[93]93
  Что ты такое говоришь на этих пленках, Морри? Ни черта не понимаю. Знаешь, ты такой загадочный (итал.)


[Закрыть]

Голос стих. У Морриса сердце ухнуло вниз, он прокрутил кассету еще раз. Это не ее голос! Из-за севших батареек слова выходили растянутыми и тягучими. Голос походил на стон… на стон из могилы.

– Che cosa mai dici… Morri… Что ты говоришь на этих пленках, ты такой загадочный.

Мгновение спустя Моррис оказался на палубе. Швырнув диктофон в залитое лунным светом море, он следил за расходящимися по воде кругами и ждал, что из моря вдруг вынырнет женская рука и ухватит его. Он сходит с ума. Безумие, полное безумие – вот что ему уготовано.

Он долго стоял у ограждения, беззвучно глотая сухие слезы.

Глава двадцать первая

Тот день на исходе августа выдался влажным и душным, на горизонте хмурились тучи, явно суля грозу. Отчаянно потея в новом черном костюме, Моррис почтительно следовал в хвосте процессии, тянувшейся за гробом через все кладбище – к фамильному склепу Тревизан. На его плечо опустилась чья-то тяжелая рука:

– Могу я поговорить с вами, синьор Дакворт?

За спиной стоял инспектор Марангони, все такой же толстый и угрюмый, позади топтался его тощий усатый помощник.

– Синьор Дакворт, думаю, нам стоит дать родным возможность поплакать в узком кругу, а самим проехать в квестуру, чтобы обсудить кое-какие вопросы, которые у нас накопились.

Значит, они все-таки вычислили его. Вот только о каком из преступлений идет речь? Ни в чем не признаваться, пока не выяснится, что им известно.

Они молча двинулись назад по утоптанному белому гравию кладбищенских дорожек. Полицейская машина стояла сразу за воротами.

Может, сказать, что она сама упала и ударилась головой?

– Но меня пригласили на поминки, – выдавил наконец Моррис.

– Не беспокойтесь, синьор Дакворт, мы не отнимем много времени.

Моррису показалось, что в голосе Марангони отчетливо прозвучали циничные нотки. Ничего не оставалось, как безропотно сесть в машину, – такой же «альфа-ромео», что и у Грегорио, отметил он машинально. Его переполняла странная покорность. Хорошо хоть не обыскали…

Всю дорогу до квестуры полицейские молчали, лишь однажды Марангони сказал:

– Проблема в том, синьор Дакворт, что мы так и не смогли прояснить кое-какие детали.

Его отвели в пустую комнатенку с голыми стенами, и тощий Толайни тут же куда-то исчез. Наверное, отправился за магнитофоном – записывать признание.

С последней встречи с инспектором прошло два месяца, но за эти два знойных летних месяца Марангони исхитрился совершенно не загореть. Когда он перегибался через стол, обширная лысина отсвечивала в сиянии флуоресцентных ламп неестественной бледностью.

– Синьор Дакворт, в бытность вашего знакомства Массимина выщипывала брови?

– Нет… по-моему, нет.

Не ерзать, ни в коем случае не ерзать!

Вернулся Толайни с маленькой металлической коробкой, поставил ее на стол и открыл.

– Вот, – Марангони достал прядь выкрашенных хной волос. – Вы бы сказали, что это волосы Массимины?

– Нет, – растерянно ответил Моррис. – У Мими были очень темные волосы, почти черные.

– Она носила ожерелья или медальоны?

– Иногда.

– Что-нибудь конкретное можете назвать?

– Боюсь, не припомню.

На их месте он бы вел допрос совсем иначе, подумал Моррис. Его начало разбирать любопытство.

– А это вам не знакомо?

Моррис невозмутимо взглянул на Святого Христофора.

– Нет. По-моему, нет.

– Синьор Дакворт, юная девушка, найденная на Сардинии, выщипывала брови, красила волосы, носила вот это украшение. Она…

– Значит, это не она! – быстро сказал Моррис. – Должно быть, это другая девушка, произошла оши…

– Никакой ошибки, синьор Дакворт. Экспертиза зубов дала однозначный ответ.

Моррис молчал. Чего они от него хотят? Что им известно?

– Более того, девушка, чей труп найден на Сардинии, была беременна…

– Не может быть!

Марангони поднял руку:

– Срок беременности – всего неделя или около того. Вполне вероятно, что девушка даже не знала, что беременна. И все-таки она была беременна.

Моррис словно окаменел.

– Давайте перечислим несколько странностей в этом деле. Красный спортивный костюм, найденный на вокзале в Виченце; открытка из Римини; выкуп, исчезнувший в Риме; загадочный телефонный звонок – по утверждениям медэкспертов, примерно в те же дни наступила и смерть; наконец, труп, найденный не где-нибудь, а на Сардинии. И вот еще что. Незадолго до своей смерти бабушка Массимины сняла со своего счета три миллиона лир. Должно быть, собиралась купить свадебный подарок старшей внучке. Но этих денег так и не нашли.

Три миллиона, три, а не два, отметил про себя Моррис. Никому в этом мире нельзя верить, никому. Если б он знал, что деньги принадлежат старухе, то сто раз бы подумал, прежде чем ввязываться в эту историю…

– И что все это означает, по-вашему, синьор Дакворт?

Моррис в упор посмотрел на толстяка инспектора. Пожизненное заключение, – вот что это означает. Он молча покачал головой.

– Девушка научилась выщипывать брови, красить волосы и беременеть, а похитители позволяли ей посылать открытки и звонить домой. Вам не кажется такое похищение довольно странным, а?

– Да, – покорно согласился Моррис. Хотя ничего он не позволял, просто невозможно в одиночку за всем уследить. Отбросив осторожность, он заметил: – Если бы я не знал Массимину, то сказал бы, что она взяла бабушкины деньги и убежала с каким-то парнем.

Моррис ждал. Марангони тоже ждал, не сводя с него пристального взгляда.

– Как раз это мы и хотим узнать от вас, – заговорил он наконец. – Кто этот человек? – И через мучительно долгую паузу: – Дело в том, что родственники покойной наотрез отказываются признавать такую возможность, а потому не желают дать нам список друзей и знакомых девушки. Они даже отказываются верить медицинскому заключению, в котором говорится о беременности. Так вот, синьор Дакворт, если вам известно о ее друзьях, привычках, местах, где она бывала, то вы нам очень поможете. И еще. Было бы неплохо, если бы, не привлекая внимания, вы расспросили родственников девушки.

И они отвезли его на поминки.

* * *

Моррис рассчитывал встретить прах и пепел, скорбное молчание, исполненное отчаяния и ужаса. Но домочадцы были оживленны, болтали о том о сем, а на серебряных подносах весело теснились бокалы с коктейлями и аппетитные закуски. Ну что за люди! В такие минуты человек вправе рассчитывать хотя бы на сдержанность.

На поминки он пришел, чтобы принести соболезнования синьоре Тревизан и услышать в ответ вежливое «спасибо», но вместо этого она обняла его, прижала к своей массивной груди и всплакнула; нет, то были не душераздирающие рыдания, а обычные женские слезы – синьора Тревизан всхлипывала и повторяла, какой это ужас-ужас-ужас, он будет преследовать ее всю-всю-всю жизнь, но по крайней мере теперь-то все позади, все худшее позади, а врачи говорят, что после такого удара бедняжка даже не поняла, что произошло. Наверное, ее ударили, когда она спала. А родные сделали все, чтобы спасти ее, все, что могли, и полиция тоже старалась изо всех сил. Их совесть чиста, им не в чем себя упрекнуть, и не стоит об этом забывать. Зачем себя винить в том, в чем не виноват, правда? Господь отомстит, Господь покарает убийцу, она знает, что покарает.

А в душе небось считает: слава богу, что беда случилась с дурочкой Массиминой, а не с одной из ее до отвращения рассудительных сестричек.

– Кстати, дорогой Моррис, нельзя ли нам с тобой поговорить попозже? Я вот думаю, не можешь ли ты оказать нам небольшую услугу?

И синьора Тревизан улыбнулась сквозь слезы.

Моррис вежливо кивнул, ничуть не удивившись ее фамильярности. Конечно, он рад оказать любезность этой женщине, в том случае, если это не займет много времени. У него хватает неотложных дел, к тому же надо на пару недель съездить в Англию – купить папочке квартиру, пусть убедится, что Моррис знает, как добиться успеха в этом мире.

Он сидел на жестком стуле с высокой спинкой, стараясь держаться в стороне от небольшой компании друзей и родственников, и очень удивился, когда к нему подошла Паола. Ни словом не обмолвившись о Массимине, Паола принялась болтать о предстоящей свадьбе Антонеллы и Бобо, о том, как дорого обошелся ремонт их квартиры в центре города и как трудно будет веселиться после, после… Темные глаза блеснули, но остались совершенно сухими. А у Паолы есть findanzato, спросил Моррис, или теперь она останется одна с матерью?

Паола залилась румянцем. Очень нежным румянцем, невольно отметил Моррис, совсем как у дорогой Мими. Нет, ответила Паола, у нее нет друга, и в упор взглянула на Морриса; несколько секунд молодые люди смотрели друга на друга. А у нее такие же, как у Массимины, округлые мягкие щеки, вот только ни единой веснушки.

Моррис отвел взгляд, налил себе еще вердиккьо и положил на тарелку грибов.

– Вообще-то на следующей неделе я еду в Англию, – быстро добавила Паола и потупила глаза, демонстрируя длинные, шелковистые ресницы. – Надо побыстрее прийти в себя. Собираюсь изучать английский. Честно говоря, именно об этом одолжении мама и хочет вас попросить. Мы слышали, что вы возвращаетесь в Лондон, и она надеется, что мы могли бы поехать вместе. – Паола улыбнулась. – Бедная мама, после всего, что случилось, ужасно боится отпускать меня одну.

– Разумеется, – добродушно ответил Моррис.

Совсем неплохо заявиться к папочке с подружкой, подумал он, да и нельзя же, в конце концов, вечно тосковать по мертвым.