Текст книги "Народ, или Когда-то мы были дельфинами"

Автор книги: Терри Пратчетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Когда солнце приблизилось к островку Малого Народа, Мау прошел по пляжу и вошел в нижний лес.

Даже по запаху можно было определить, что тут все растет изо всех сил. Обычно здесь царила полутьма, но большое каноэ оставило широкий след, и дневной свет лился на клочки земли, которые не видели его веками. Шла борьба за место под солнцем. Новые зеленые ростки яростно тянулись к небу, разворачивались петельки стеблей, лопались семена. Лес отвечал на прошедшую по нему волну своей собственной, зеленой волной: через полгода никто даже не догадается, что тут произошло.

Мау замедлил шаг при виде разбитого большого каноэ, но там никто не двигался. Нужно быть чрезвычайно осторожным. Ошибиться очень легко.

Ошибиться очень легко.

Она ненавидела имя Эрминтруда. Точнее, ненавидела «труду». «Эрмин» звучало совсем неплохо. Труди тоже неплохое имя, но бабушка сказала, что оно звучит «легкодоступно», не объяснив, что это значит, и запретила ей так себя называть. Даже Гертруда – и то лучше. Конечно, в нем все еще остается «труда», но одну из принцесс королевского дома звали Гертрудой, и газеты называли ее принцессой Герти, а девушка с таким именем, наверное, получает хоть какое-то удовольствие от жизни.

«А вот Эрминтруда, – думала она, – как раз подходящее имя для девушки, способной пригласить молодого человека на чай и все испортить». Угольная печка по-прежнему дымила, мука, из которой Эрминтруда пыталась испечь кексы, ужасно пахла из-за дохлого омара, которого держали в бочонке. И еще у нее было стойкое ощущение, что мука не должна двигаться сама по себе. Эрминтруде удалось открыть последнюю жестянку «Патентованного вечного молока доктора Паундбери», на которой было написано, что молоко и через год сохранит тот же вкус, что и в день, когда его законсервировали. Это была, по всей видимости, правда. К сожалению. Молоко пахло так, как будто в нем утонули мыши.

Если бы только ее учили как следует! Если бы кто-нибудь потратил хотя бы полдня, чтобы обучить ее разным полезным вещам на случай, если ее когда-нибудь выбросит на необитаемый остров! Ведь это с кем угодно может случиться! Даже пара советов по выпечке оказалась бы нелишней. Но нет, бабушка утверждала, что настоящая леди не должна поднимать ничего тяжелее зонтика, и, уж, конечно, нога ее не должна ступать в кухню – за исключением случаев, когда нужно изготовить «экономичный благотворительный суп для достойных бедняков», а бабушка считала, что достойных бедняков не так уж и много.

– Никогда не забывай, – повторяла бабушка (чересчур часто), – стоит всего ста тридцати восьми людям умереть, и твой отец станет королем! А значит, в один прекрасный день ты можешь стать королевой!

Это говорилось с таким выражением лица, словно бабушка сама планировала все сто тридцать восемь убийств. Даже при поверхностном знакомстве с ней становилось ясно, что она вполне способна их организовать. Конечно, это были бы очень вежливые убийства. Никаких крайностей с кинжалами и пистолетами. Все будет элегантно и тактично. В одном месте камень или кирпич упадет со свода особняка… в другом – кто-то поскользнется на обледенелой поверхности крепостной стены в родовом замке… Подозрительное бланманже на дворцовом банкете (ведь мышьяк так легко перепутать с сахаром!) поможет избавиться сразу от нескольких человек… Наверное, бабушка все же не зашла бы так далеко. Но она все равно жила в надежде и готовила внучку к роли королевы, то есть следила, чтобы ее ни в коем случае не учили ничему хоть сколько-нибудь полезному.

И вот теперь она с этим дурацким именем пытается приготовить пятичасовой чай в развалинах кораблекрушения посреди джунглей! Ну почему такая возможность никому не пришла в голову?

И к тому же молодой человек был из тех, кого бабушка звала дикарями. Но он был совсем не дикий. Она смотрела, как он хоронил всех этих людей в море. Он очень бережно поднимал их – даже собак. Он это делал совсем не так, как выбрасывают мусор. Ему было не все равно. Он плакал настоящими слезами, но ее не видел, даже когда она вставала прямо перед ним. Только один раз он попытался разглядеть ее сквозь слезы, но потом обошел ее и продолжил свою работу. Он работал так осторожно и нежно – трудно было поверить, что он дикарь.

Она вспомнила, как первый помощник капитана Кокс стрелял в обезьян из пистолета, когда «Джуди» встала на якорь в дельте реки в Керамическом море. Он хохотал каждый раз, когда бурое тельце падало в воду – особенно если зверек был еще жив, когда до него добирались крокодилы.

Она закричала, чтобы он перестал, а он расхохотался, и капитан Робертс пришел из рулевой рубки, и был ужасный скандал, и с тех пор дела на «Милой Джуди» пошли совсем плохо. Но как раз перед тем, как Эрминтруда отправилась в свое кругосветное путешествие, в газетах много писали про мистера Дарвина и его новую теорию, что далеким предком людей было существо, похожее на обезьяну. Эрминтруда не знала, правда ли это, но в глазах первого помощника Кокса она видела нечто ужасное. На такое никакая обезьяна неспособна.

Тут в треснутое стекло иллюминатора ударило копье, просвистело сквозь каюту и вылетело в иллюминатор напротив, стекло которого было выбито волной.

Эрминтруда застыла: сначала от испуга, а затем – потому что вспомнила совет отца. В одном из писем он написал ей, что, поселившись с ним в правительственной резиденции, она станет его «первой леди», и ей придется знакомиться с самыми разными людьми. Поведение некоторых поначалу может показаться ей странным, и, может быть, она даже поймет его совершенно превратно. Поэтому она должна быть великодушной и многое прощать людям.

Очень хорошо. Значит, мальчик уже пришел. А что ему было делать по прибытии? Даже на неразбитом корабле не найти дверного звонка. Может быть, то, что он бросил копье, означает: «Смотри, я бросил копье! Я не вооружен!»? Да, наверное, так и есть. Это совсем как рукопожатие – ведь оно тоже означает, что у человека нет меча. «Ну что ж, – подумала она, – хорошо, что эта маленькая загадка разъяснилась».

Она выдохнула впервые с того момента, как копье просвистело через каюту.

Стоящий снаружи Мау уже начал подозревать что-то неладное, но тут раздались деревянные звуки, и из бока большого каноэ показалась голова призрачной девочки.

– Как это мило, что вы так пунктуальны, – произнесла она, силясь улыбнуться. – Большое спасибо, что разбили окно, – в каюте было очень душно!

Он ничего не понял, но она почти улыбалась, и это было хорошо. Еще она хотела, чтобы он залез в разбитое каноэ. Он очень осторожно повиновался. «Милая Джуди» накренилась, когда волна бросила ее на землю, поэтому внутри все было тоже наклонено и перекошено.

Внутри царил чудовищный беспорядок – словно отдельные беспорядки перепутались между собою. Воняло грязью и застоявшейся водой. Но девочка провела Мау в другое помещение, где, судя по всему, пытались прибраться, хотя и безуспешно.

– Боюсь, что стулья все поломались, – сказала девочка. – Но я полагаю, что сундук бедного капитана Робертса окажется подходящей заменой.

Мау, который сроду не сидел ни на чем, кроме земли, осторожно примостился на деревянном ящике.

– Я подумала, нам стоит познакомиться поближе, поскольку мы друг другу не представлены, – сказала призрачная девочка. – К сожалению, тот факт, что мы друг друга не понимаем, несколько усложняет дело…

Пока она произносила всю эту тарабарщину, Мау смотрел на огонь в маленькой пещерке. Из круглой черной трубы выходил пар. Рядом с ней была круглая плоская штука, на которой лежали бледные штуки, похожие на хлеб. «Это Женская деревня, – подумал Мау, – а я не знаю правил. Нужно быть очень осторожным. Она может сделать со мной что угодно».

– …и масло прогоркло. Но совсем зеленую муку я выбросила. Не хотите ли чаю? Я полагаю, вы пьете без молока?

Он посмотрел на бурую жидкость, которую девочка налила в бело-синюю чашку. Мау пристально смотрел на питье, а девочка говорила все быстрее и быстрее. «Откуда мне знать, что правильно и что нет? – думал он. – Какие правила годятся, когда сидишь наедине с девчонкой-призраком?»

На острове Мальчиков он был не один. Конечно, там никого, кроме него, не было, но он чувствовал, что его окружает Народ. Он делал то, что Положено. А сейчас? Как ему Положено поступать? Дедушки только орали на него, жаловались, помыкали им, но не слушали.

И ни серебряную нить, ни картину будущего он никак не мог найти. Картины больше не было. Были только он и эта девочка, и никаких правил, которые помогли бы сразиться с подстерегающей впереди тьмой.

Девочка сняла с огня хлебные штуки и положила на другую круглую металлическую штуку, которую Мау постарался примостить у себя на коленях.

– Большинство тарелок побилось при крушении, – грустно сказала девочка. – Две чашки чудом уцелели. Не хотите ли кекс?

Она показала на хлебные штуки.

Мау взял одну. Она была горячая (это хорошо), но, с другой стороны, вкусом напоминала подгнившее дерево.

Девочка с беспокойством следила, как он передвигает кусок во рту, думая, куда его деть.

– Я все неправильно сделала, да? – спросила она. – Я так и думала, что мука чересчур отсырела. Бедный капитан Робертс держал в бочонке омара, чтобы он ел мучных червей, но я уверена, что он что-то напутал. Простите. Я не обижусь, если вы это выплюнете.

И заплакала.

Мау не понял ни слова, но иногда слова не нужны. Она плачет, потому что хлеб получился ужасный. Не надо, чтобы она плакала. Он проглотил кусок и откусил другой. Она уставилась на него и шмыгнула носом, словно думала, перестать ей плакать или еще рано.

– Очень хорошая еда, – сказал Мау.

Он с усилием проглотил кусок и прямо-таки почувствовал, как тот ударился о дно желудка. Мау откусил еще хлеба.

Девочка вытерла глаза тряпкой.

– Очень хороший хлеб, – сказал Мау, стараясь отвлечься от вкуса протухшего омара.

– Простите, я вас не понимаю, – сказала она. – О боже! Я еще и кольца для салфеток забыла положить. Представляю, что вы обо мне подумали…

– Я не знаю слов, которые ты произносишь, – ответил Мау.

Воцарилось долгое, беспомощное молчание. Мау почувствовал, что два комка плохого, ужасного хлеба сидят у него в желудке и замышляют побег. Он стал глотать кислую горячую жидкость, чтобы их утопить. Тут он осознал, что в углу каюты кто-то тихо бормочет. Там стояло… что-то непонятное, прикрытое большим одеялом. Казалось, под одеялом кто-то вполголоса гневно беседует сам с собой.

– Я очень рада, что мне есть с кем поговорить, – громко сказала девочка. – Я смотрю, как вы ходите по острову, и мне уже не так одиноко.

Мучным комкам, сидящим в желудке Мау, коричневое питье явно не понравилось. Он сидел неподвижно, стараясь удержать их на месте.

Девочка испуганно посмотрела на него и сказала:

– Меня зовут… мм… Дафна.

Кашлянула и добавила:

– Да, именно Дафна.

Она показала на себя и протянула ему руку.

– Дафна, – сказала она еще громче. Ну что ж, это имя ей всегда нравилось.

Мау послушно посмотрел на ее руку, но в ладони ничего не было. Так, значит, она из клана Дафна? На островах самое важное, что можно сказать о человеке, – имя его рода. Мау никогда не слыхал про такое место, но ведь говорят, что все острова узнать невозможно. Некоторые островки победнее в прилив просто исчезали, и хижины там строились так, чтобы оставаться на плаву. Теперь этих островков, должно быть, уже нет… Так сколько их всего осталось? Неужели весь мир смыло?

Девочка-призрак встала и прошла по наклонной палубе к двери. Мау решил, что это хороший знак. Если повезет, ему больше не придется жевать дерево.

– Вы бы не могли помочь мне с бедным капитаном Робертсом? – спросила она.

Она явно хочет, чтобы он вышел на воздух. Мау быстро встал. Плохой хлеб просился наружу, а от запаха очага у Мау разболелась голова.

Он поднялся, шатаясь, и вышел на свежий послеполуденный воздух. Девочка стояла на земле, у большого серого свертка, который Мау видел вчера. Она беспомощно посмотрела на Мау.

– Бедный капитан Робертс, – сказала она и тронула сверток ногой.

Мау оттянул плотную ткань и увидел тело старого брючника с бородой. Тот лежал на спине, глаза смотрели в пустоту. Мау оттянул ткань дальше и увидел, что руки мертвеца сжимают большой деревянный круг, из которого по краю торчат штуки, похожие на деревянные шипы.

– Он привязал себя к штурвалу, чтобы его не смыло, – сказала девочка, стоя у Мау за спиной. – Я перерезала веревки, но его бедные руки не разжались, поэтому я нашла молоток и выбила ось штурвала. Я так старалась его похоронить, но земля очень жесткая, и я не могу в одиночку поднять тело. Я уверена, что он не возражал бы против погребения в море, – закончила она на одном дыхании.

Мау вздохнул. «Она же знает, что я ее не понимаю, но продолжает говорить. Я понял, она хочет, чтобы я похоронил тело. Интересно, сколько времени ей понадобилось, чтобы процарапать в скальной породе эту жалкую ямку. Но она потерялась, она далеко от дома, и я тоже».

– Я могу послать его в темную воду, – сказал он.

Он изобразил волны голосом и рукой. Девочка сначала вроде бы испугалась, но потом засмеялась и захлопала в ладоши.

– Да! Да! Море! Правильно! Ш-ш-ш, вш-ш-ш! Море!

Человек с деревянным кругом был очень тяжелый, но Мау обнаружил, что ткань плотная и можно прекрасно тащить тело волоком по следу, устланному раздавленной зеленью. Девочка помогала ему в трудных местах – во всяком случае, пыталась, а когда они достигли пляжа, серый сверток легко заскользил по сырому песку, но волочь его к западному концу пляжа оказалось делом долгим и утомительным. В конце концов, Мау затащил капитана в воду у самого края рифа, где глубина была по пояс.

Мау заглянул в мертвые глаза, смотрящие прямо вперед, и задумался: что они увидят в темном течении? Увидят ли вообще что-нибудь? И видит ли кто-нибудь что-нибудь?

Этот вопрос поразил его, словно его огрели по голове дубинкой. Разве можно такое думать?

«Когда-то мы были дельфинами, а Имо сделал нас людьми! Это же правда? Да почему сам этот вопрос пришел мне в голову? А если это неправда, значит, нет ничего, кроме темной воды, и нет ничего, что было бы чем-то…»

Он прервал ход этой мысли, пока она не зашла слишком уж далеко и не утащила его за собой. Девочка из клана Дафна смотрела на него. Сейчас не время для колебаний и неуверенности. Он скрутил в жгут волокна бумажной лианы и привязал к бедному капитану Робертсу с его кругом камни и обломки коралла.

Намокая, бумажная лиана только сильнее затягивается и не гниет годами. Куда бы ни направлялся бедный капитан Робертс, там он и останется. Если, конечно, не превратится в дельфина. Мау быстро сделал надрез, чтобы выпустить дух капитана.

Девочка, сидя на камнях за спиной Мау, запела. На этот раз песня не звучала как «на, на, на». Послушав, как девочка разговаривает, Мау почему-то стал лучше различать ее голос. Наверное, в том, что она произносит, есть какие-то слова, хотя для Мау в них не было никакого смысла. Но он подумал: «Это брючниковское песнопение для мертвых. Значит, брючники в чем-то похожи на нас! Но если Имо сделал и их тоже, почему они совсем другие?»

Капитан уже почти ушел под воду, но штурвала из рук не выпустил. Мау зажал в руке последний камень и толкнул плавающее тело капитана вперед, все время нащупывая пальцами ног край скального уступа. Еще он чувствовал под собой холод глубин.

Там было течение. Никто не знал, откуда оно приходит, хотя люди рассказывали истории про землю на юге, где вода падает в виде перьев. Но все знали, куда оно уходит. Это можно было увидеть своими глазами. Оно превращалось в Сверкающую тропу, звездную реку, текущую по ночному небу. Говорили, что раз в тысячу лет Локаха выбирает среди мертвых тех, кто должен отправиться в совершенный мир, и они поднимаются по этой тропе, а остальных посылают обратно, чтобы те стали дельфинами, пока не придет их время родиться заново.

«Как это происходит? – подумал Мау. – Как вода превращается в звезды? Как мертвый человек становится живым дельфином? Но это ведь детские вопросы, правда? Которые нельзя задавать? Эти вопросы – глупые или неправильные, а тем, кто слишком много спрашивает «почему?», отвечают, что так уж устроен мир, и дают побольше работы по хозяйству».

Над капитаном прошла небольшая волна. Мау привязал к штурвалу последний камень, капитан неторопливо ушел под воду, и Мау подтолкнул его в течение.

На поверхность всплыло несколько пузырьков, и капитан очень медленно скрылся из виду.

Мау только собирался отвернуться, как увидел: что-то поднимается из воды. Оно выскочило на поверхность и лениво перевернулось. Это была капитанская шляпа. Она наполнилась водой и опять начала тонуть.

За спиной Мау раздался всплеск, и девочка из клана Дафна, барахтаясь, проплыла мимо. Белое платье развевалось вокруг нее, как огромная медуза.

– Нельзя, чтобы она опять утонула! – закричала девочка. – Он хочет оставить шляпу тебе!

Она рванулась вперед, схватила шляпу, победно замахала ею… и ушла под воду.

Мау ждал, пока она опять покажется на поверхности, но виднелись только пузырьки.

Да неужели на свете есть хотя бы один человек, который не умеет…

Его тело среагировало само. Он пошарил в воде, схватил самый большой кусок коралла, попавшийся на глаза, и нырнул в темную глубину.

Вон внизу бедный капитан Робертс медленно погружается навстречу вечности. Мау пронесся мимо в шлейфе серебряных пузырьков.

Дальше вниз были еще пузыри, и бледное пятно, исчезающее там, куда уже не достигает солнечный свет.

«Только не она, – подумал Мау изо всех сил. – Не сейчас. Никто не уходит во тьму живым. Я служил тебе, Локаха. Я ходил по твоим стопам. Ты мне должен – ее. Одну жизнь, из темноты обратно на свет!»

И голос ответил из мрака: «Я не припомню, Мау, чтобы у нас с тобой был договор. Или сделка, или завет, или обещание. Есть то, что бывает, и то, чего не бывает. Нет никакого “должен”».

Вот он уже путается в медузе ее юбок. Мау отпустил камень, и тот продолжил свой путь в темноту. Мау нашел лицо девочки, вдул воздух из своих разрывающихся легких в ее, увидел, как широко открылись ее глаза, и заработал ногами, стремясь наверх и таща девочку за собой.

Прошла целая вечность. Он чувствовал, как длинные, холодные пальцы Локахи тянут его за ноги, сжимают легкие. Свет, совершенно точно, начал меркнуть, шум воды в ушах стал похож на шепот. «Может, проще остановиться? Соскользнуть обратно во тьму, отдаться течению? Кончатся все печали, сотрутся все плохие воспоминания. Нужно только отпустить ее и…» Нет! Эта мысль возродила гнев, а гнев пробудил в нем силу.

Мелькнула тень, и Мау пришлось посторониться – это медленно погружающийся капитан прошел мимо в последнее свое плавание.

Но свет не приближался, вообще не приближался. Ноги были словно каменные. Все тело жгло. Вот она, серебряная линия, она опять вернулась к Мау, она влекла его вперед, к картине того, что могло быть…

…и вдруг он ощутил под ногами камни. Он забил ногами; голова вырвалась на воздух. Ноги опять коснулись скалы, и свет ослепил его.

Все, что было дальше, он наблюдал изнутри себя – как он вытаскивал девочку на скалы, переворачивал ее вниз головой и хлопал по спине, пока она не начала выкашливать воду. Потом помчался по песку, чтобы уложить девочку у костра. Там она вытошнила еще немного воды и застонала. Только тогда мозг Мау объяснил его телу, что оно предельно измучено, и позволил ему упасть навзничь на песок.

Мау умудрился вовремя повернуться на бок, чтобы выблевать остатки ужасного хлеба, и уставился на свою рвоту. «Не бывает», – подумал он, и эти слова стали выражением его торжества и победы.

– Не бывает, – сказал он, и эти слова, разрастаясь, подняли его на ноги. – Не бывает! – заорал он, обращаясь к небу. – Не бывает!!!

Раздался тихий звук, и Мау посмотрел вниз. Девочка дрожала на песке. Мау встал на колени рядом с ней и взял ее за руку, в которой до сих пор была зажата капитанская шляпа. Даже в тепле костра кожа у девочки была белая и холодная, как прикосновение Локахи.

– Обманщик! Я ее вытащил! – закричал Мау. – Не бывает!

Он помчался по песку, а потом – по тропе, ведущей в нижний лес. Он бежал по тропе из сломанных деревьев, и красные крабы бросались врассыпную. Он добежал до большого каноэ и влез по борту наверх. Тут было… да, вот оно – большое одеяло в углу. Мау схватил его и потащил, но что-то вцепилось в другой конец одеяла. Он потянул сильнее, и что-то рухнуло на палубу и затрещало, разлетаясь на куски.

Голос сказал:

– Ва-а-ак! Робертс ужасный пьяница! Покажи нам панталончики!

В конце концов, одеяло слетело. На полу остались разбитая деревянная клетка и очень сердитая серая птица. Птица уставилась на Мау.

– Ва-а-ак! Блаженны кроткие, крестить мой лысый череп!

Мау не мог сейчас отвлекаться на птиц, но у этой в глазах был опасный блеск. Она как будто требовала ответа.

– Не бывает! – крикнул Мау и выбежал из каюты с одеялом, хлопающим на ветру.

Он уже пробежал половину тропы, когда над головой захлопали крылья и раздался противный крик:

– Не бывает!

Мау даже головы не поднял. Слишком уж причудливым стал этот мир. Мау добежал до костра и закутал девочку одеялом как можно плотнее. Через некоторое время она перестала дрожать и, кажется, заснула.

– Не бывает! – завопила птица с поломанного дерева.

Мау моргнул. Он понял! Он и раньше понимал, но сам не понимал, что понимает.

Конечно, многие птицы могут выучить по нескольку слов, например серая ворона и желтые попугайчики-неразлучники, но их очень трудно понять. А эта птица словно сама понимает, что говорит.

– Эй ты, кисломордый старый горшок, где моя жрачка? – произнесла птица, резво прыгая вверх-вниз. – Жрать давай, старый ханжа!

Вот это точно было похоже на речь брючников.

Солнце клонилось к закату, но пока стояло на ладонь выше моря. Очень много всего случилось за короткий срок, который мог показаться вечностью тому, кто пережил его.

Мау посмотрел на спящую девочку. Одного «не бывает» недостаточно. Локахе доверять нельзя. Теперь Мау нужно думать еще и про «да не будет». Смерть не будет тут править.

Он нашел копье и простоял на посту до утра.