Текст книги "Дело табак"

Автор книги: Терри Дэвид Джон Пратчетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Ваймс тут же навострил уши, когда леди Сибилла обратилась к нему:

– Пришел местный констебль. Ты можешь принять его в кабинете? Полицейские никогда не вытирают ноги как следует, особенно ты, Сэм.

Ваймс еще не видел здешний кабинет. В Холле было какое-то нескончаемое количество комнат. Руководствуясь указаниями очередной вращающейся горничной, он добрался до кабинета за несколько секунд до того, как лакей привел местного констебля. У лакея был вид человека, вынужденного иметь дело с дохлой крысой. По крайней мере, перед Ваймсом, предположительно, стоял местный констебль, хотя выглядел он скорее как сын местного констебля. Семнадцать лет, прикинул Ваймс. От парня пахло свиньями. Он стоял там, где его оставил лакей, и таращил глаза.

Спустя некоторое время Ваймс спросил:

– Чем могу помочь, офицер?

Юноша моргнул.

– Э… вы сэр Сэмюэль Ваймс?

– А вы кто такой?

Вопрос, казалось, застал молодого человека врасплох. Ваймс сжалился над ним и сказал:

– Сынок, сначала надо сказать, как тебя зовут, а потом уже спрашивать, действительно ли я – это я. В конце концов, я понятия не имею, кто ты такой. На тебе нет узнаваемой формы, ты не предъявил мне ни служебного удостоверения, ни значка, и шлема у тебя тоже нет. Тем не менее, чтобы не затягивать разговор до обеда, рискну предположить, что ты главный констебль в округе. Как тебя звать?

– Э… Наконец, сэр. Фини Наконец. Э… старший констебль Наконец.

Ваймсу стало немного стыдно – черт возьми, этот парень называл себя полицейским. Рассмеялся бы даже Шнобби Шноббс.

Вслух Ваймс сказал:

– Ну, старший констебль Наконец, я сэр Сэмюэль Ваймс, и прочая и прочая, и я как раз думал, что надо бы поговорить с тобой.

– Э… хорошо, сэр, потому что я как раз думал, что надо бы арестовать вас по подозрению в убийстве Джетро Джефферсона, местного кузнеца.

Выражение лица у Ваймса не изменилось. «Ну и что мне делать теперь? Ничего. „Вы имеете право хранить молчание“, – говорил я сотням людей, зная, что это чушь собачья. И кое в чем я абсолютно уверен, а именно, что не прикасался к этому чертову кузнецу иначе как с воспитательными целями. А потому будет очень интересно выяснить, отчего этот юный простофиля так уверен, что может меня сцапать».

Стражник всегда должен учиться – и Ваймс научился от патриция Ветинари, что не следует реагировать ни на слова, ни на действия, пока ты в точности не решишь, как намерен поступить. Плюсов два – во-первых, ты не допустишь ошибки, а во-вторых, заставишь оппонента нервничать.

– Извините, сэр, но у меня ушел целый час, чтоб выгнать свиней и привести каталажку в приличный вид, сэр, там по-прежнему пахнет карболкой, сэр, и свиньями тоже, честно говоря, но я помыл стены, и там есть стул и кровать, на которой даже можно свернуться. А чтобы вы не заскучали, я принес журнал… – Он с надеждой взглянул на Ваймса, лицо которого по-прежнему было бесстрастное, буквально окаменевшее. Выдержав подобающую паузу, Ваймс спросил:

– Какой журнал?

– Э… а разве их несколько, сэр? Мы его давно храним. Он про свиней. Конечно, он уже слегка потертый, но свиньи есть свиньи…

Ваймс встал.

– Я намерен прогуляться, старший констебль. Можешь составить мне компанию, если угодно.

– Простите, сэр, но я вас арестовал!

– А вот и нет, сынок, – ответил Ваймс, направляясь к двери.

– Но я же ясно сказал, что вы арестованы, сэр! – это был почти жалобный вопль.

Ваймс открыл дверь и зашагал вниз по ступенькам. Фини рысил следом. Двое садовников, которые в противном случае отвернулись бы, застыли, опираясь на метлы, в ожидании интересного зрелища.

– Что, во имя всего святого, у тебя есть такого с собой, отчего мне станет ясно, что ты настоящий стражник? – через плечо поинтересовался Ваймс.

– У меня есть официальная дубинка, сэр. Это семейное достояние.

Сэм Ваймс остановился и обернулся.

– Ну, парень, если она официальная, то лучше дай-ка на нее взглянуть, слышишь? Давай, показывай!

Фини подчинился.

Это действительно была дубинка, на которой кто-то неопытной рукой выжег слово «закон», вероятно при помощи кочерги. Впрочем, весила она изрядно. Ваймс похлопал дубинкой по ладони и сказал:

– Ты намекнул, что, по-твоему, я потенциальный убийца – и сам отдал мне свое оружие? Тебе не кажется, что это неразумно?

Мимо проплыл сельский пейзаж, когда Ваймс пролетел через всю террасу и приземлился навзничь на клумбу, глядя в небо. Перед глазами у него возникло встревоженное – и отчего-то увеличенное – лицо Фини.

– Извините, командор. Я ни за что бы вас не ударил, но я не хотел, чтобы у вас сложилось неверное впечатление. Этот прием называется «бум-бац-ой-мой-зад».

Ваймс рассматривал синее небо над собой в состоянии необъяснимого покоя, а юноша продолжал:

– Понимаете ли, мой дед служил в юности матросом и плавал в Бханхбхангдук и в другие места, где живут всякие странные люди, и оттуда он привез мою бабушку, Минь Чань, и она кое-чему научила моего отца и меня… – Он шмыгнул носом. – Она умерла три месяца назад. А еще она научила матушку готовить. Бунь-минь-пей-сам до сих пор очень популярно в этих краях, и не так сложно раздобыть все ингредиенты, ведь до моря недалеко. Бонь-кан-пинг-понг здесь растет плохо, зато чоп-чок-сунь-вынь ничего себе. А, вы уже не такой бледный, сэр, что очень приятно.

Чувствуя ноющую боль в каждом суставе, Ваймс с трудом сел.

– Больше так не делай, слышишь?

– Постараюсь, сэр. Но вы арестованы, сэр.

– Я уже сказал, молодой человек, что ты не произвел арест должным образом! – Ваймс, отдуваясь, поднялся на ноги. – Чтобы арестовать подозреваемого по всем правилам, полицейский должен дотронуться до него, вот так, и отчетливо произнести слова «Ты арестован», хотя и необязательно уточнять, в чем именно подозревают данного подозреваемого. Тем временем… – и тут Ваймс врезал парню в солнечное сплетение так, что тот сложился вдвое, – не нужно зевать, особенно в том случае, мой мальчик, если ты намерен арестовать меня– позволь заметить, что ты до сих пор этого так и не сделал, какая жалость, ведь в противном случае ты бы мог привлечь меня к суду за сопротивление аресту, а также за нападение на стражника во время исполнения служебных обязанностей. Впрочем, мне все еще неизвестно наверняка, что ты действительно полицейский.

Ваймс сел на удобный камень и стал наблюдать, как Фини медленно распрямляется.

– Я Сэм Ваймс, парень, поэтому брось свои сунь-вынь-фокусы, ясно?

Фини, переводя дух, проговорил:

– …И однажды кто-нибудь тебе скажет: «Знаешь, кто я такой, констебль?» И ты ответишь: «Да, сэр, или, как вариант, мэм, вы человек, которого я допрашиваю в связи с вышеупомянутым преступлением», ну или что-то в этом духе, избегая фраз «Ну ты попал, мужик» или «Ты у меня теперь не вывернешься». Игнорируй, хотя и запоминай все угрозы в свой адрес. Закон един и неизменен. Его не волнует, кто есть кто, а поскольку в этот момент ты самым непосредственным образом и есть закон, следовательно, это не должно волновать тебя.

Ваймс стоял с раскрытым ртом, а Фини продолжал:

– Мы здесь нечасто получаем «Таймс», но я купил год назад лекарство для свиней, и оно было завернуто в «Таймс». Я увидел ваше имя. Вы там говорили, что такое быть полисменом. Я очень гордился, сэр.

Ваймс помнил эту речь. Он сочинил ее на выпуск свежеобученных констеблей из Школы стражников. Ваймс провел не один час в муках над листом бумаги. Изрядно мешал тот факт, что для него любой род литературы был в буквальном смысле тайной за семью печатями. Он показал речь Сибилле и спросил, не нужно ли, по ее мнению, обратиться к кому-нибудь за помощью, но та погладила мужа по голове и сказала: «Нет, дорогой, потому что тогда она будет выглядеть как речь, написанная кем-то для кого-то другого, а сейчас в ней виден стопроцентный Ваймс, точь-в-точь прорезающий тьму маяк». Это его подбодрило, потому что раньше он никогда не был таким маяком.

У Ваймса сжалось сердце, когда течение его мыслей прервал вежливый кашель, и голос Вилликинса спросил:

– Прошу прощения, командор, но я подумал, что сейчас самое время познакомить молодого человека с моими друзьями мистером Рукисилой и мистером Коренным. Госпожа Сибилла отнюдь не обрадуется, если вас арестуют, командор. Боюсь, она будет… настроена язвительно, сэр.

Ваймс наконец собрался с духом.

– Ты с ума сошел! Убери чертов арбалет! Ты снял его с предохранителя! Опусти его немедленно!

Вилликинс без единого слова положил сверкающий арбалет на парапет лестницы, точь-в-точь как мать укладывает младенца в кроватку. Послышался звон тетивы, и герань в семнадцати ярдах от них лишилась макушки. Этого никто не заметил, не считая самой герани и какой-то потрепанной фигуры, которая пряталась в зарослях рододендрона. Фигура подумала: «Черт возьми!» – но, тем не менее, продолжала наблюдать.

В застывшую на ступеньках живую картину вклинилась леди Сибилла, которая умела перемещаться очень тихо для такой крупной женщины.

– Господа, что здесь происходит?

– Этот молодой человек, предположительно местный констебль, желает поместить меня под арест по подозрению в убийстве, дорогая.

Муж и жена обменялись взглядом, которые можно было назвать телепатическими. Сибилла посмотрела на Фини.

– А, ты, должно быть, юный Наконец. Я слышала, у тебя недавно умерла бабушка. Соболезную. Надеюсь, твоя матушка здорова. Я частенько навещала ее в детстве. Стало быть, ты хочешь арестовать моего мужа?

Фини, вытаращив глаза, самым непрофессиональным образом пробормотал:

– Да, мэм.

Сибилла вздохнула и сурово спросила:

– Но, по крайней мере, я могу надеяться, что мой сад не понесет дальнейшего ущерба? – Она взглянула на Ваймса. – Он намерен отвести тебя в тюрьму?

Она снова обернулась к Фини, как пушка, заряженная тысячелетним запасом аристократического апломба.

– Ему понадобится чистая одежда, констебль. Если ты скажешь, куда отведешь его – а ты скажешь, – я лично принесу мужу необходимые вещи. Нужно нашить на них полоски или это происходит автоматически? И я буду очень благодарна, если мой муж вернется обратно к чаю, потому что мы ожидаем гостей.

Госпожа Сибилла шагнула вперед, и Фини попятился, чтобы избежать разгневанного бюста. Она сказала:

– Желаю удачи в вашем предприятии, молодой человек. Она вам понадобится. А теперь прошу прощения, мне нужно поговорить с кухаркой.

Она удалилась, предоставив Фини ошалело пялиться ей вслед. Дверь, которая едва успела закрыться за ней, вновь приотворилась, и леди Сибилла спросила:

– Ты женат, друг мой?

Фини выговорил:

– Нет.

– В таком случае приглашаю тебя на чай, – добродушно сказала Сибилла. – Мы ожидаем нескольких вполне подходящих юных девиц, и они наверняка будут рады познакомиться с юношей, который не боится танцевать на самом краю пропасти. Надень шлем, Сэм, а то вдруг подвергнешься жестокому обращению. Вилликинс, ступай со мной, я хочу с тобой поговорить.

Ваймс не нарушил тяжелого молчания. Прервав нестерпимо долгую паузу, Фини произнес:

– Ваша жена примечательная женщина, сэр.

Ваймс кивнул:

– Ты себе даже не представляешь насколько. Ну и что ты намерен делать теперь, старший констебль?

Юноша поколебался. Вот какой эффект производила Сибилла. Спокойная и уверенная, она оставляла человека в твердом убеждении, что мир перевернулся вверх ногами и обрушился ему на голову.

– Я так полагаю, сэр, что должен отвести вас к членам магистрата?

Ваймс заметил вопросительный знак.

– Кто над тобой главный, Фини?

– Упомянутые члены магистрата, сэр.

Ваймс зашагал по ступенькам, и Фини заторопился следом. Ваймс выждал, пока юноша разбежится как следует, после чего резко остановился, и Фини врезался в него.

– Главный над тобой – закон, старший констебль, и не забывай об этом. Ты хоть приносил присягу? Что в ней сказано? Кому ты присягал?

– О, я хорошо помню, сэр. Я присягал магистрату, сэр.

– Ты… что? Ты поклялся повиноваться магистрату? Но так нельзя!

Ваймс остановился. Не забывай, в деревне всегда кто-нибудь за тобой наблюдает. И, скорее всего, подслушивает.

Фини явно был шокирован, поэтому Ваймс сказал:

– Отведи меня в каталажку, мальчик, и запри. И раз уж ты взялся за это дело, запрись сам вместе со мной. Не спеши, не задавай вопросов, говори тише, не считая фраз, вроде «ну, теперь ты у меня не вывернешься, подлюга» и тому подобной чепухи, потому что, кажется, молодой человек, кто-то здесь попал в большую беду, и, по-моему, это ты. Если у тебя голова на месте, ты будешь помалкивать и отведешь меня в каталажку, соображаешь?

Фини, выпучив глаза, кивнул.

Они приятно прогулялись до деревенской каталажки, стоявшей на маленьком причале у реки. Вокруг валялся характерный речной мусор, а еще там был разводной мост, видимо позволявший проходить крупным судам. Солнце светило, и жизнь текла медленно, без всяких происшествий. Там и находилась пресловутая каталажка, походившая на гигантскую перечницу из камня. Она поросла плющом, а у двери на цепи сидела огромная свинья. Завидев приближавшихся людей, она поднялась на задние ноги и, покачиваясь, принялась выклянчивать лакомство.

– Это Надоеда, – сказал Фини. – Его отец был диким кабаном, а мать не успела убежать. Видите, какие клыки? Все сразу успокаиваются, когда я грожу спустить Надоеду с цепи. Правда, малыш?

Он скрылся позади каталажки и быстро вернулся с ведром помоев, в которые Надоеда немедленно нырнул, издавая громкие довольные звуки, вполне сопоставимые с длиной клыков. Ваймс немо смотрел на эту пару, когда из домика под соломенной крышей поспешно вышла добродушного вида женщина в переднике. Увидев Ваймса, она остановилась и присела, а затем с надеждой взглянула на Фини.

– Кто этот джентльмен, сынок?

– Это командор Ваймс, мама. Ну, тот, герцог.

Настало молчание. Женщина явно жалела, что не надела платье получше, а заодно не сменила туфли, не причесалась, не вымыла нужник, кухню, столовую, не прополола сад, не покрасила входную дверь и не обмела потолочные балки.

Ваймс помешал ей провалиться сквозь землю, протянув руку и сказав:

– Сэм Ваймс, мэм, очень рад познакомиться.

От такого приветствия женщина в панике бросилась в дом.

– Моя матушка очень уважает аристократию, – сообщил Фини, отпирая дверь каталажки чудовищно громадным ключом.

– Почему? – озадаченно спросил Ваймс.

В каталажке было довольно уютно. Конечно, свиньи оставили душистую память о себе, но для приезжего из Анк-Морпорка это было прямо-таки благоухание. Фини присел рядом с Ваймсом на отдраенную дочиста скамью.

– Знаете, сэр, когда мой дедушка был молод, лорд Овнец дал ему целых полдоллара за то, что тот отворил ворота, когда господа возвращались с охоты. По словам отца, дедушка говорил так: «Ни один чертов лицемер из тех, что болтают о правах человека, ни разу не дал мне хотя бы полфартинга, и я уважаю лорда Овнеца, который дал мне целых полдоллара, когда был пьян в стельку, и не потребовал их обратно, когда протрезвел. Вот что я называю настоящий джентльмен».

Ваймс внутренне содрогнулся: у щедрого старого пьяницы наверняка было больше денег, чем можно вообразить, а крестьянин изъявлял благородному забулдыге умилительную благодарность за жалкую подачку. Мысленно он выругался в адрес мертвеца. Но та часть его души, которая не один год прожила в браке с Сибиллой, прошептала: «Овнец вообще не был обязан ничего ему давать, а в те дни полдоллара были, скорее всего, крупной суммой, какую он и представить себе не мог!» Некогда Сибилла, во время одной из их редких ссор, удивила Ваймса, сказав: «Моя семья утвердилась в жизни и, так сказать, скопила стартовый капитал при помощи пиратства. Оцени, Сэм. Честный физический труд. И посмотри, что из этого вышло. Твоя проблема, Сэм Ваймс, заключается в том, что ты – сам себе классовый враг».

– Что-то не так, командор? – поинтересовался Фини.

– Всё не так, – ответил Ваймс. – Во-первых, полисмены не клянутся в верности гражданским властям – они присягают в верности закону. Да, политики иногда меняют законы, и если копу это не нравится, он может уволиться, но пока он на службе, он должен действовать в соответствии с законами, каковы бы они ни были, – он привалился спиной к каменной стене. – Короче, стражник не приносит присягу магистрату! Хотел бы я взглянуть, что именно ты подписал…

Ваймс замолчал, потому что маленькое железное окошко в двери каталажки отворилось и появилось лицо госпожи Наконец, очень встревоженное.

– Я приготовила бань-пень-двинь, Фини, с брюквой и жареной картошкой, и герцогу тоже хватит, если он снизойдет до моей скромной стряпни.

Ваймс подался вперед и шепнул:

– Твоя мать не в курсе, что ты меня арестовал?

Фини содрогнулся.

– Нет, сэр, и, пожалуйста, не говорите ей, иначе она меня из дома выгонит.

Ваймс подошел к двери и сказал в окошечко:

– Я польщен вашим гостеприимством, госпожа Наконец.

Из-за двери послышалось нервное хихиканье, и наконец мать Фини выговорила:

– К сожалению, у нас нет серебряных тарелок, ваша светлость.

Дома Ваймс и Сибилла пользовались прочной глиняной посудой, практичной, дешевой, удобной для мытья. Он сказал:

– Мне тоже жаль, что у вас нет серебряных тарелок, госпожа Наконец, и я непременно пришлю вам сервиз.

За дверью послышался шум падения, и Фини спросил:

– Простите, вы что, с ума сошли, сэр?

«Хорошо бы», – подумал Ваймс.

– У нас в Холле сотни растреклятых серебряных тарелок, мой мальчик. Они совершенно бесполезны, еда на них стынет, и они чернеют, не успеешь и глазом моргнуть. И серебряных ложек тоже явный избыток. Короче, я посмотрю, чем могу помочь.

– Но так нельзя, сэр! Она боится держать в доме ценные вещи!

– В округе много воров, старший констебль? – спросил Ваймс, подчеркнув последние два слова.

Фини открыл дверь каталажки, поднял мать, которую, казалось, как громом сразила перспектива получить в подарок серебряные тарелки, отряхнул ее и сказал через плечо госпожи Наконец:

– Нет, сэр, потому что у нас нечего красть. Матушка всегда говорила, что за деньги счастья не купишь, сэр.

«Да, – подумал Ваймс, – моя мать тоже так говорила, но все-таки она очень обрадовалась, когда я принес домой первое жалованье, потому что теперь можно было поесть мяса, пусть мы и не знали, чьего именно. Вот оно, счастье, правда? Черт побери, мы лжем самим себе…»

Когда раскрасневшаяся госпожа Наконец ушла в дом за едой, Ваймс спросил:

– Между нами говоря, старший констебль, ты-то сам веришь, что я виновен в убийстве?

– Нет, сэр! – немедленно ответил Фини.

– Ты сказал это очень быстро, мальчик мой. Неужели инстинкт стражника? У меня такое ощущение, что ты пробыл копом недолго и дел у тебя явно было немного. Я не специалист, но, полагаю, свиньи нечасто дают ложные показания.

Фини сделал глубокий вдох.

– Понимаете ли, сэр, – спокойно произнес он, – мой дед был тот еще пройдоха, и людей он читал как открытые книги. Он частенько водил меня гулять по округе и знакомил с соседями, сэр, а потом все мне про них рассказывал, например, про одного типа, которого захватили на месте преступления с обыкновенной курицей…

Ваймс с открытым ртом слушал розового, чисто умытого юношу, который повествовал о благоуханной сельской местности так, как будто она была населена самыми хитрыми демонами. Он развертывал летопись преступлений и ворошил белье, отчаянно нуждавшееся в стирке. Никаких особых ужасов, только мелкие пакости и глупости. Преступления, причиной которым были человеческое невежество и идиотизм. Разумеется, где люди, там и преступления, хоть они и казались такими неуместными в мире обширных лугов и поющих птиц. Но Ваймс почувствовалпреступление, как только оказался здесь, и вдруг был втянут в его круговорот.

– У вас прямо зуд, – сказал Фини. – Так мой отец говорил. Он наказывал смотреть, слушать и наблюдать за каждым. Плох тот полицейский, в котором нет частички злоумышленника. Она подает свой голос и говорит: «Этому типу есть что скрывать» или «Этот человек волнуется гораздо сильнее, чем следовало бы». Или «Он слишком дерзко себя ведет, потому что в душе он просто комок нервов». Темная сторона непременно откликнется.

Ваймс предпочел выказать не шок, а восхищение, хоть и не чрезмерное.

– Ну, мистер Фини, ваши дед и отец, кажется, все поняли правильно. Значит, я посылаю нужные сигналы?

– Нет, сэр, не совсем, сэр. Мои дед и отец иногда тоже так делали. Притворялись, что ничего не понимают. От этого люди нервничают. – Фини склонил голову набок и добавил: – Погодите минутку, сэр. Кажется, у нас небольшая проблема…

Дверь каталажки лязгнула: старший констебль Наконец выскочил и бросился к задней стене приземистого строеньица. Кто-то взвизгнул и закричал, и внезапно у Ваймса, спокойно сидевшего внутри, на коленях оказалась куча гоблинов. Точнее, один гоблин, но и одного гоблина при близком контакте обычно более чем достаточно. Для начала запах – и конца ему не было. Он как будто обволакивал весь мир. Это не была вонь – хотя, ей-богу, гоблины пахли всем, чем только способно пахнуть живое существо. Всякий, кто ходил по улицам Анк-Морпорка, обладал достаточным иммунитетом к неприятным запахам; более того, там процветало, если можно так выразиться, коллекционирование запахов, [13]13
  Для Ваймса, который был абсолютно уверен, что невозможно почувствовать разницу между куриным и индюшачьим пуком, это увлечение оставалось загадкой, но в городе жили люди, которые заверяли, что им это под силу, и Ваймс радовался, что они дают выход своим странным наклонностям именно таким образом, вместо того чтобы, скажем, коллекционировать человеческие черепа, собранные на главной улице.


[Закрыть]и Дейв, из магазина «Булавки и марки», в очередной раз расширил вывеску. Но характерный запах гоблина нельзя было загнать в бутылку (или что еще там делали коллекционеры), потому что это был не столько запах, сколько ощущение – ощущение, что у тебя испаряется зубная эмаль, а любой надетый на тебе железный предмет ржавеет на глазах. Ваймс оттолкнул гоблина, но тот цеплялся всеми конечностями и вопил во всю глотку – голосом, который звучал так, как будто кто-то прыгал на мешке с каштанами. Гоблин не нападал – не считая биологической атаки. Он размахивал руками, и Ваймс едва успел помешать Фини вышибить ему мозги своей официальной дубинкой, потому что разобрал отдельные слова, а именно: «Тр авы! Суп! Мы просим травы! Суп! Слышишь? Травы! Суп!»

Фини, с другой стороны, орал:

– Вонючка, ах ты мелкий поганец, я же сказал, чт осделаю с тобой, если снова увижу, как ты воруешь помои у свиней!

Он взглянул на Ваймса, словно ища поддержки.

– От них можно подцепить какую-нибудь жуткую болезнь, сэр.

– Перестань махать своей дурацкой палкой, парень! – велел Ваймс, посмотрел на гоблина, извивавшегося в его хватке, и добавил: – А ты, гаденыш, перестань трещать.

В крошечной комнатке наступила тишина, не считая замиравшего эха двух фраз. «Они едят собственных детенышей, сэр!» (это кричал Фини) и «Тр авы! Суп!» (это кричал гоблин, весьма метко прозванный Вонючкой).

Успокоившись, гоблин указал пальцем на левое запястье Ваймса, взглянул ему в лицо и повторил:

– Травы! Суп!

Это прозвучало как мольба. Грязная лапка потянула Ваймса за ногу.

– Травы? Суп?

Гоблин подковылял к двери и взглянул на сердитого старшего констебля, а затем обернулся к Ваймсу с непередаваемым выражением лица и отчетливо произнес:

– Травы! Суп! Мистер по-люс-мен?..

Ваймс вытащил табакерку. Вот для чего нужен нюхательный табак. Церемония, которую ты проделываешь, прежде чем взять щепотку, дает больше времени на раздумья, чем закуривание сигары. А еще она привлекает внимание. Ваймс произнес:

– Ну, старший констебль, здесь кое-кто требует правый суд. И что ты намерен делать?

Вид у Фини был неуверенный, и прибежище он обрел в том, что знал наверняка.

– Это же вонючий гоблин!

– Ты часто их здесь видишь? – поинтересовался Ваймс, не повышая голоса.

– Только Вонючку, – ответил Фини, сердито глядя на гоблина, который высунул червеобразный язык. – Он вечно тут ошивается. А остальные знают, что с ними будет, если их застукают на воровстве!

Ваймс посмотрел на гоблина и заметил, что у того когда-то была сломана нога. Он повертел в руках табакерку, не глядя на Фини.

– Но, разумеется, полисмен должен задуматься, что произошло, если это жалкое создание не побоялось отдаться в руки закона, рискуя быть изувеченным… вторично.

Он нащупывал почву наугад, но, черт возьми, Ваймсу так часто приходилось это делать, что он научился опираться на воздух!

Рука у него зудела. Ваймс пытался не обращать внимания на зуд, но на мгновение перед ним предстала сырая пещера, и исчезли все мысли, кроме неутолимой жажды мести. Он сморгнул; гоблин тянул его за рукав, а Фини постепенно накалялся.

– Я ничего не видел! Не видел, как это случилось!

– Но ты знал, что это случилось, да? – и вновь Ваймс вспомнил темноту и жажду мести – точнее, воплощенную месть, разумную и неотвратимую. И маленький поганец дотронулся именно до этой руки… Прошлое разом воскресло, и Ваймс содрогнулся: хотя всякий стражник и должен быть немного злоумышленником, не стоит носить персонального демона в качестве татуировки.

Фини быстро остыл, потому что был напуган.

– Епископ Драй говорит, что гоблины – наглые инфернальные существа, созданные в насмешку над человечеством, – сказал он.

– Ничего не знаю про епископа Драя, – заметил Ваймс, – но здесь что-то творится, и я ощущаю зуд – я почувствовал его в самый день приезда. Что-то случилось на моейземле. Послушай меня, старший констебль. Когда арестовываешь подозреваемого, ты должен не полениться и спросить, правда ли он это сделал, а если он скажет «нет», поинтересуйся, может ли он предоставить доказательства. Смекаешь? Обязательно нужно спросить. Понятно? И вот мои ответы: черт возьми, нет, и, черт возьми, да!

Маленькая лапка с когтями вновь потянула Ваймса за рубашку.

– Травы! Суп!

Ваймс подумал: «Ну да, я думал, что до сих пор был с этим парнем мягок».

– Старший констебль, что-то здесь не так, ты это знаешь, и ты совсем один, поэтому лучше позови на помощь всех, кому можешь доверять. Например, меня. И я в данном случае буду подозреваемым, который под свое собственное поручительство внес залог в один пенни, – тут Ваймс вручил частично проржавевший медный кружочек ошарашенному Фини, – и по твоей просьбе согласился помочь в расследовании, каково бы оно ни было, и все будет тип-топ и в полном соответствии со стандартной полицейской процедурой, которую, мальчик мой, написал я, и лучше уж ты мне поверь. Я – не закон. И никакой стражник законом не является. Стражник – просто человек, но, когда он просыпается поутру, закон служит ему будильником. До сих пор я был с тобой ласков и любезен, но ты и правда думаешь, что я намерен провести ночь в свинарнике? Пора стать настоящим стражником, сынок. Делай что должно, а бумажную работу оставь на потом, как я.

Ваймс посмотрел на настойчивого маленького гоблина.

– Давай, Вонючка, веди.

– Но матушка сейчас принесет вам ужин, командор, – жалобно проговорил Фини, и Ваймс поколебался. Не годится огорчать старушку мать.

Настало время выпустить на волю герцога. Ваймс обычно никому не кланялся, но он поклонился госпоже Наконец, которая от восторга и замешательства чуть не уронила поднос.

– Я униженно прошу вас, дорогая моя госпожа Наконец, оставить ваш сунь-сам-пень для нас в духовке на некоторое время, потому что ваш сын, который делает честь своей форме и своим родителям, попросил меня помочь ему в одном чрезвычайно важном деле, какое только можно доверить порядочному молодому человеку. Такому, как ваш парнишка.

Женщина чуть не растаяла от счастья и гордости, а Ваймс потянул юношу прочь.

– Сэр, это блюдо называется бань-сунь-вынь, а сунь-сам-пень мы едим только по воскресеньям. С морковным пюре.

Ваймс горячо пожал руку госпоже Наконец и сказал:

– Я охотно его попробую, дорогая моя госпожа Наконец, но, с вашего позволения, мы пойдем – вашего сына от работы за уши не оттащишь. Не сомневаюсь, вы и сами это знаете.

Полковник Чарльз Огастес Примирит уже давно, умудренный многолетним опытом стратега, позволил Летиции во всем поступать по-своему. Это избавляло его от многих проблем и позволяло спокойно возиться в саду, ухаживать за драконами и время от времени ловить форель – последнее он особенно обожал. Ему принадлежали полмили Форельного ручья, но, к сожалению, быстро бегать в последнее время полковнику стало трудно. Поэтому он проводил большую часть времени в библиотеке, дописывал второй том мемуаров, сидел у жены под башмаком и ни во что не вмешивался.

До сих пор он не возражал, что Летиция председательствовала в местном магистрате и в результате по полдня не бывала дома. Полковник был не из тех, кто мыслит такими понятиями, как «хорошо» и «дурно», «виновен» и «невиновен». Он привык делить мир на «них» и «нас», «живых» и «убитых».

А потому Чарльз Огастес Примирит не особенно внимательно прислушивался к разговору людей, сидевших за длинным столом в другом конце библиотеки и беседовавших взволнованными голосами, но, тем не менее, он уловил некоторые обрывки.

Она подписала тот чертов документ! Нужно было попытаться отговорить ее, но полковник знал, чем это закончилось бы. Командор Ваймс! Да, судя по всему, этот человек из тех, кто лезет не в свое дело, и, возможно, он и впрямь сцепился с кузнецом, как там его зовут, который на свой лад совсем неплохой малый, немного взрывной, конечно, зато он недавно сделал полковнику отличное драконье стрекало по разумной цене. Ваймс не убийца. Вот чему быстро учатся в армии. Убийца долго не протянет. Убивать, когда исполняешь свой долг, – совсем другое дело. Летиция послушала дурака законника, и все они согласились, что бумагу нужно подписать, только потому, что этого хотел треклятый Ржав.

Полковник открыл свежий выпуск «Клыков и огня». Время от времени кто-нибудь понижал голос, и это было чертовски унизительно, поскольку они сидели в егобиблиотеке, и тем более унизительно, что с ним не советовались. Но он не возражал. Полковник уже давно научился не возражать и теперь не сводил глаз с изображения огнеупорного инкубатора, держа журнал перед глазами, словно желая отгородиться им от зла.

Так или иначе, среди вещей, которых он неслышал, было и такое: «Ну, разумеется, он женился на ней только ради денег, сами понимаете». Это сказала Летиция. А потом: «А я слышала, ей просто не терпелось найти мужа». Судя по необыкновенно высокому тембру, это говорила мисс Крошкинс, которая – не мог не отметить полковник, мрачно глядя на огромную рекламу асбестовых конур, – сама ничуть не торопилась вступить в брак.

Полковник по природе своей придерживался тактики «живи и жить давай другим». Если девушка предпочитает появляться на людях в обществе другой девушки, даже если та носит мужскую сорочку и галстук, объезжает лошадей, и лицо у нее как у бульдога, который лижет уксус с терновника, – это целиком и полностью ее дело. В конце концов, сказал он себе, я помню Толстого Джексона. Каждый вечер за ужином он появлялся в платье и использовал цветочный одеколон после бритья, но, когда раздавался сигнал к бою, он дрался как черт. Забавная штука жизнь…