Текст книги "Мелкие боги"
Автор книги: Терри Дэвид Джон Пратчетт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
– Потому что ты – Бог, – резонно ответил Брута. – Бездон, глава LVI, стих 17: «Он знает о мыслях смертного, и нет от Него секретов».
– Бездон – это тот, у которого были гнилые зубы?
Брута повесил голову.
– Послушай, – сказала черепашка. – Я – это я. И я не виноват, если люди думают иначе.
– Но ты же знал о моих мыслях… Там, в саду… – пробормотал Брута.
Черепашка несколько помедлила с ответом.
– Тогда было совсем по-другому, – наконец сказала она. – Это были… не мысли. Это была вина.
– Я верую в Великого Бога Ома и Справедливость Его, – сказал Брута. – И буду продолжать верить, что бы ты там ни говорил и кем бы ты ни был.
– Приятно слышать, – горячо поддержала черепашка. – Придерживайся этих убеждений и дальше. Кстати, где мы находимся?
– На корабле, – ответил Брута. – В море, и нас болтает.
– Мы плывем в Эфеб на корабле? А чем пустыня вам не угодила?
– Ни один человек не может перейти пустыню. В ее сердце не выживает никто.
– Но я-то там выжил.
– Плавание займет всего пару дней, – успокоил Брута, и его желудок сжался, хотя судно едва отошло от пристани. – Говорят, Господь…
– …То есть я…
– …Послал нам попутный ветер.
– Я посылал? О да, послал. В общем, доверься мне. И не волнуйся, море будет гладким, как мельничный поток.
– Я имел в виду мельничный пруд! Мельничный пруд!
* * *
Брута словно прилип к мачте.
Некоторое время спустя рядом с ним на бухту троса опустился матрос и с интересом посмотрел на юношу.
– Можешь ее отпустить, святой отец, она сама прекрасно стоит.
– Море… Волны… – пробормотал Брута, стараясь не открывать рот, хотя блевать уже было нечем.
Матрос задумчиво сплюнул.
– Ага, – кивнул он. – Наверное, они такой формы, чтобы лучше гармонировать с небом.
– Но корабль весь трещит!
– Это ты точно подметил.
– То есть… то есть это не шторм?
Матрос вздохнул и удалился.
Через какое-то время Брута рискнул отпустить мачту. Никогда еще ему не было так плохо.
И дело было не только в морской болезни, он не понимал, где находится. А Брута всегда знал, где находится. Место, где он находится, и существование Ома были единственными несомненными фактами в его жизни.
Этим он походил на черепах. Понаблюдайте, как передвигается черепаха, и вы заметите, что периодически она останавливается, словно запоминает пройденный путь. Где-то в множественной вселенной наверняка существуют маленькие приборы передвижения, контролируемые электрическими разумными двигателями под названием «черепахи».
Брута всегда знал, где находится, – он помнил, где был до этого, постоянно подсчитывал шаги и подмечал все ориентиры. Внутри его головы находилась особая нить памяти, которая, если обратно подключить ее к тому, что управляет ногами, заставила бы Бруту пятится назад по дорогам жизни к самому месту рождения.
Лишившись контакта с землей, эта нить оборвалась.
Ома в коробе принялось швырять из стороны в сторону и подбрасывать – это Брута неверными шагами двинулся к лееру.
Всем, за исключением юного послушника, казалось, что судно резво несется по волнам, а погода для морского путешествия стоит самая благоприятная. В кильватере – где бы это ни было – кружили морские птицы. Справа от судна из воды выскочила стайка летучих рыб, спасаясь от назойливого внимания дельфинов. Брута смотрел на серые силуэты, проскакивающие под килем, – это был мир, где никогда ничего не нужно считать, ничего не нужно делать…
– А, Брута, – привел его в чувство голос Ворбиса. – Кормишь рыб, как я посмотрю.
– Нет, господин, – ответил Брута. – Мне очень плохо, господин.
Он обернулся.
Сержант Симони – мускулистый молодой человек с непроницаемым лицом настоящего профессионального солдата – стоял рядом с каким-то человеком, в котором Брута с трудом узнал «главного морского волка» – хотя, возможно, эта должность называлась как-то по-другому. Тут же стоял улыбающийся эксквизитор.
– Это он! Это он! – раздался в голове Бруты панический вопль черепашки.
– Кажется, наш молодой друг не очень хороший моряк, – заметил Ворбис.
– Это он! Я его сразу узнал!
– Господин, я бы предпочел вообще никогда не становиться моряком, – сказал Брута.
Короб весь затрясся от яростных прыжков.
– Убей его! Срочно найди что-нибудь острое! Сбрось его за борт!
– Пойдем с нами на нос, Брута, – пригласил Ворбис. – Судя по словам капитана, нам предстоит увидеть много интересного.
На лице капитана застыла глупая улыбка человека, попавшего между молотом и наковальней. И тем, и другим Ворбис владел в совершенстве.
Брута потащился за ними.
– В чем дело? – рискнул шепнуть он.
– Это он! Лысый! Сбрось его за борт!
Ворбис полуобернулся, увидел смущенное лицо Бруты и улыбнулся:
– Уверен, это значительно расширит наш кругозор.
Он повернулся к капитану и указал на крупную птицу, скользящую над гребнями волн.
– Альбатрос бесцельный, – с готовностью пояснил капитан. – Летает от самого Пупа до самого Кра…
Он осекся. Но Ворбис с видимым удовольствием наслаждался видом.
– Он меня перевернул на самом солнцепеке. Ты только посмотри на его мысли!
– От одного полюса мира до другого, – неловко закончил слегка вспотевший капитан.
– Правда? – спросил Ворбис. – Но зачем?
– Никто не знает.
– За исключением Господа, конечно, – сказал Ворбис.
Лицо капитана стало болезненно желтым.
– Разумеется. Несомненно.
– Брута! – орала черепашка. – Ты меня слышишь?
– А вон то? – спросил Ворбис.
Моряк проследил за его вытянутой рукой.
– О. Летучие рыбы, – быстро ответил он. – Хотя на самом деле летать они не умеют. Просто набирают скорость, выскакивают из воды и какое-то время планируют в воздухе.
– Одно из чудес Божьих, – кивнул Ворбис. – Бесконечное многообразие, правда?
– О да! – Волна облегчения пробежала по лицу капитана, словно шеренги дружественной армии.
– А там, внизу? – спросил эксквизитор.
– Морские свиньи, они же дельфины, – ответил капитан. – Похожи на рыб.
– Они всегда так плавают вокруг корабля?
– Часто. Особенно в водах Эфеба.
Ворбис склонился над леером и на некоторое время замолк. Симони смотрел на горизонт, лицо его было совершенно неподвижным. Это пробило брешь в разговоре, которую капитан по своей глупости попытался заполнить:
– Они будут плыть за кораблем несколько дней.
– Удивительно.
Еще одна пауза, ловчая яма тишины, готовая поглотить мастодонтов необдуманных слов. Раньше эксквизиторы орали на людей и напыщенными речами пытались выбить из них признание. Ворбис никогда так не поступал. Он просто выкапывал глубокие ямы тишины и ждал.
– Наверное, им это нравится, – сказал капитан и нервно взглянул на Бруту, который тщетно пытался заглушить черепашьи вопли, заполнившие его голову.
Со стороны юноши подмоги ждать не приходилось.
Но тут ему на помощь неожиданно пришел Ворбис.
– Должно быть, это очень удобно в дальних путешествиях, – предположил он.
– Гм. Да? – не понял его капитан.
– С точки зрения снабжения продовольствием, – пояснил Ворбис.
– Мой господин, я не совсем…
– Это то же самое, что иметь походную кладовую.
Капитан улыбнулся:
– Нет, господин, мы их не едим.
– Правда? На мойвзгляд, они выглядят вполне питательно.
– Да. Но есть старинное предсказание, мой господин…
– Предсказание?
– Говорят, что души моряков после смерти становятся…
Перед капитаном разверзлась бездна, но словесная инерция – ужасная штука, ей невозможно сопротивляться.
Тишину нарушали только волны, далекие всплески дельфинов и сотрясающий небеса стук сердца капитана.
Ворбис прислонился к лееру.
– Впрочем, – улыбнулся он, – все это не более чем предрассудки, не правда ли?
– Конечно, – ухватился за эту спасительную соломинку капитан. – Обычные моряцкие байки. Если услышу еще хоть раз, выпорю виновного как…
Ворбис посмотрел куда-то поверх его уха.
– Эй, ты! Да, я к тебе обращаюсь.
Один из матросов кивнул.
– Принеси-ка мне гарпун.
Матрос посмотрел на своего капитана, после чего поспешно удалился.
– Но, гм… но ваше преосвященство… э… а… вряд ли вам пристало утруждать себя подобным занятием, – попытался вмешаться капитан. – А… э… Гарпун – очень опасное оружие в неумелых руках. Можно серьезно пораниться и…
– Уверяю, я даже пальцем его не коснусь, – успокоил капитана Ворбис.
Капитан повесил голову и протянул руку за гарпуном.
Ворбис похлопал его по плечу.
– А затем, – сказал он, – мы славно пообедаем. Верно, сержант?
Симони отдал честь:
– Как прикажете, господин.
– Вот именно.
Брута лежал на спине среди тросов и парусов где-то под палубой. Было жарко и воняло так, словно здесь сконцентрировался весь воздух, который когда-либо бывал в трюмах кораблей.
Целый день Брута ничего не ел. Сначала он слишком плохо себя чувствовал, а потом… как-то не захотелось.
– Жестокое отношение к животным совсем не означает то, что он… плохой человек, – высказал он свое мнение, хотя по тону было понятно, что он сам не верит в свои слова.
Дельфин был таким маленьким…
– Он перевернул меня на панцирь, – напомнил Ом.
– Да, но люди главнее животных, – возразил Брута.
– Этой точки зрения часто придерживаются именно люди.
– Глава IX, стих 16 Книги… – начал было Брута.
– Да кого волнует, что говорится в этих твоих книжках?! – завопила черепашка.
Брута был потрясен.
– Но ты же сам не исключение! Ты ни разу не говорил ни одному из своих пророков о том, что люди должны быть добры с животными! – воскликнул он. – Во всяком случае, ничего подобного я не припоминаю. Даже когда ты был… больше! Ты хочешь, чтобы люди были добры с животными вовсе не потому, что это животные. А потому, что одним из них можешь быть ты.
– Неплохая идея!
– Кроме того, ко мне он проявил доброту. Хотя не должен был.
– Ты так думаешь? Именно так ты и думаешь! А ты видел мыслиэтого человека?
– Конечно нет! Я не умею видеть мысли!
– Не умеешь?
– Нет! Люди не…
Брута замолчал. Судя по всему, Ворбис это умел. Ему достаточно было одного взгляда на человека, чтобы понять, какие именно нечестивые мысли он прячет. Такой же была бабушка Бруты.
– Да, люди этого не могут. Мы не умеем читать мысли.
– Я не имею в виду читать, я имею в виду видеть, – сказал Ом. – Видеть их форму. Мысли читать невозможно, с таким же успехом можно пытаться прочесть реку. Но увидеть их форму очень легко.Взять, к примеру, ведьм – именно этим они и снискали себе славу.
– «Путь ведьмы да усеян будет терниями», – важно произнес Брута.
– Урн? – уточнил Ом.
– Именно. Вот видишь, ты помнишь. Ты сам ему это сказал.
– Ничего подобного я не говорил, – с горечью произнесла черепашка. – А угадать было нетрудно. Элементарная логика.
– Как скажешь, – согласился Брута. – Я по-прежнему считаю, что ты не можешь быть Омом. Бог не стал бы отзываться так о Своих Избранных.
– Я никогда никого не избирал, – возразил Ом. – Они сами себя избрали.
– Если ты действительно Ом, тогда перестань быть черепахой.
– Говорю же, я не могу! Думаешь, я не пробовал? Три года! Все это время мне казалось, что я – простая черепаха.
– А может быть, так оно и есть. Может, ты и в самом деле черепаха, которая думает,что она бог.
– Нет. Оставь философию в покое. Начнешь так думать и додумаешься до того, что ты – бабочка, которой кажется, будто она прыщ. Нет. Когда-то все мои мысли были только о том, сколько мне предстоит проползти до ближайшего растения со свежими листочками и чтоб они росли пониже, а затем вдруг… Вдруг в мою голову хлынули все эти воспоминания. О том, что было до того, как меня угораздило застрять в этом мире. И только посмей сказать, что я – обычная черепаха, которая слишком много о себе возомнила!
Брута замялся. Он понимал, что спрашивать о таком нечестиво, но ему не терпелось узнать, что это были за воспоминания. Кстати, а так ли нечестивы подобные расспросы? Если учесть, что рядом сидит сам Господь и разговаривает с тобой, можно ли произнести что-то действительно нечестивое? Почему-то подобные опасения будто бы пропадали – когда Бог находится на облаке или где-то там еще, ты куда больше боишься оскорбить его.
– Насколько я помню, – сказал Ом, – я намеревался стать большим белым быком.
– Топчущим безбожников, – кивнул Брута.
– Такое в мои изначальные планы не входило, хотя, несомненно, кое-кого следовало бы хорошенько потоптать. Или быком, или лебедем. В общем, кем-то величественным. А через три года я очнулся, и оказалось, что все это время я был черепахой. Полагаю, ниже падать некуда.
«Аккуратно, осторожно… Тебе нужна его мощь, но не следует открываться ему до конца! Главное, не рассказывай ему о своих подозрениях!»
– А когда ты стал думать… вернее, когда все это вспомнил? – с жаром поинтересовался Брута.
Забывчивость казалась странным и захватывающим феноменом, примерно так же другие люди относятся к идее полета при помощи обыкновенных взмахов руками.
– На высоте двухсот футов над твоим огородом, – ответил Ом. – Не совсем подходящее место, чтобы обрести разум, должен тебе признаться.
– Но как такое могло случиться? Как ты мог забыть, что ты – Бог? – упорно не понимал Брута. – Ведь настоящий Бог может перестать быть черепахой в любой момент!
– Сам не знаю, – соврал Ом.
«Если он обо всем додумается, мне конец, – подумал он. – Один шанс из миллиона. Если я ошибусь, все, назад к жизни, где счастье – это листик, до которого сумел дотянуться».
Часть его вопила: «Я бог! Такие мысли мне не пристали! Зависеть от обычного человечка – какой позор!»
Но другая часть, которая прекрасно помнила, что такое три года в образе черепахи, шептала: «Нет. Ты должен. Если хочешь подняться обратно. Он тупой и бестолковый, в его огромном рыхлом теле нет ни капли амбиции. И именно с ним тебе выпала участь работать…»
Часть бога говорила: «С Ворбисом было бы проще. Рациональнее. Такой ум способен на все!»
«Он перевернул меня на спину!»
«Нет, он перевернул на спину черепаху».
«Да. Меня!»
«Нет. Ты – бог».
«Ага, бог. Застрявший в облике черепахи».
«Если бы он знал, что ты – бог…»
Но Ом еще помнил увлеченность, горящую в серых глазах Ворбиса, за которыми скрывались мысли, неотвратимые, как падающий стальной шар. Он никогда не наблюдал подобных мыслей у обычного прямоходящего существа. Ворбис был способен перевернуть на спину бога только ради того, чтобы посмотреть, а что из этого получится, нисколечки не задумываясь о последствиях, он мог перевернуть целую вселенную – так, ради того, чтобы узнать, а что произойдет, когда вселенная будет валяться на спине, суча лапками в воздухе.
Но работать предстояло с Брутой, отличавшимся проницательностью меренги. И если Брута узнает…
Или если Брута вдруг умрет или погибнет…
– Ты как себя чувствуешь? – участливо осведомился Ом.
– Плохо.
– Залезай под парус, – строго велел Ом. – Нам только простуды не хватало.
«Должен же быть кто-то еще, – думал он. – Не может быть, чтобы он единственный…»
Конец мысли был настолько ужасен, что Ом попытался выбросить его из головы – но ничего не вышло.
«…Верил в меня.
Действительно в меня. А не в какую-то там пару золотых рогов. И не в огромное величественное здание. Не в страх перед раскаленным железом и ножами. Не в уплату храмовых податей, которые ты обязан платить, потому что так надо. А только в тот факт, что Великий Бог Ом действительно существует.
И этот единственный верующий человек связался с другим человеком, самым гнусным из тех, кого я встречал. С человеком, который убивает только ради того, чтобы полюбоваться на смерть. Этот человек чем-то похож на орла, если такое вообще возможно…»
До ушей Ома донеслось какое-то бормотание.
Брута лежал на палубе лицом вниз.
– Что ты там делаешь? – спросил Ом.
Брута повернулся к нему.
– Молюсь.
– Это хорошо. А зачем?
– Будто ты не знаешь!
– О…
Если Брута вдруг умрет…
Черепаший панцирь вздрогнул. Если Брута вдруг умрет… Черепашка явственно услышала, как свистит в ушах ветер горячей, безмолвной пустыни.
Пустыни, в которую уходят все мелкие боги.
Откуда приходят боги? И куда они уходят?
Попытка ответа на этот вопрос была предпринята религиозным философом Кууми Смельским в книге «Эго-Видео Либер Деорум», что в грубом переводе на простонародный язык означает: «Боги: Справачник Наблюдателя».
Люди утверждают, что Высший Разум просто обязан быть, иначе откуда взялась вселенная, а?
Кууми Смельский соглашался: да, Высший Разум обязан существовать. Но в связи с тем, что вселенная, мягко говоря, представляет собой хаос, напрашивается вывод, что Высший Разум вряд ли создал ее сам. Иначе, учитывая его всемогущество, он создал бы ее много лучше, вложил бы больше мысли. Возьмем в качестве случайного примера устройство обычной ноздри – разве так делают? Если выразить данную мысль другими словами, существование плохо собранных часов доказывает существование слепого часовщика.
Достаточно оглядеться, чтобы понять, насколько широк простор для всевозможных усовершенствований.
Из всего вышесказанного можно сделать вывод, что вселенную в спешке создавала какая-то мелкая сошка, пока Высший Разум был занят другими делами. Подобным же образом по всей стране на офисной копировальной технике размножаются протоколы какой-нибудь «Ассоциации бойскаутов».
Таким образом, говорит Кууми Смельский, несколько опрометчиво направлять молитвы Создателю, потому что это может только привлечь его внимание, и тогда точно не миновать беды.
Тем не менее вокруг существует достаточное количество богов помельче. Согласно теории Кууми, боги возникали, росли и процветали только потому, что в них верили.Сама вера служит пищей богам. На ранней стадии развития, когда человечество жило первобытными племенами, вероятно, существовали миллионы и миллионы богов. Сейчас их число ограничено самыми могущественными; например, местные боги грома и любви стремятся объединиться, словно капельки ртути, точно так же маленькие примитивные племена стремятся объединиться в большие примитивные племена с более мощным и сложным оружием. Боги все могут объединяться. И все боги начинают с малого. Но с возрастанием числа верующих растет и бог. И уменьшается тоже пропорционально этому числу. Все это похоже на большую игру с лестницами и змеями.
Богам нравятся игры – при условии, что выигрывают они.
Теория Кууми Смельского была основана на старой доброй ереси познания, которая имеет тенденцию появляться в множественной вселенной повсеместно, где люди поднимаются с колен и начинают думать дольше двух минут подряд (а некоторая извращенность подобных теорий объясняется тем, что когда резко поднимаешься, какое-то время мир перед глазами плывет). Всякие ереси познания имеют обычай крайне расстраивать священнослужителей, которые выражают свое неудовольствие вполне традиционными методами.
Прознав о теории Кууми, омнианская церковь постаралась провести его по всем городам своей церковной империи, дабы продемонстрировать явную ущербность его доказательств.
Однако городов было много, всюду не поспеешь, поэтому философа пришлось порубить на очень мелкие кусочки.
По небу неслись рваные облака. Паруса трещали на ветру, и до Ома доносились возбужденные крики матросов, пытавшихся увести судно от шторма.
Шторм обещал быть сильным – даже по моряцким стандартам. Волны венчали белые гребни пены.
Брута мирно храпел в своем гнездышке.
Ом прислушался к матросам. Эти люди не привыкли к сложным логическим построениям. Кое-кто убил дельфина, и все понимали, что это означает. Это означает, что начнется сильный шторм. Это означает, что корабль потерпит крушение и утонет. Причина-следствие. Много хуже, чем какая-то женщина на борту. И куда хуже, чем альбатросы.
Интересно, умеют ли сухопутные черепахи плавать, подумал Ом. Морские могут, в этом он был совершенно уверен. Но у тех сволочей имеется специальный панцирь.
Было бы слишком просить (если б даже было кого), чтобы тело, предназначенное для ковыляния по пустыне, обладало какими-то гидродинамическими свойствами, отличными от тех, которые необходимы, чтобы камнем пойти на дно.
Ах да. Об этом можно не беспокоиться. Он еще бог. Значит, у него есть права.
Ом соскользнул с бухты троса, осторожно подполз к краю раскачивающейся палубы и прижался панцирем к какой-то деревяшке, чтобы иметь возможность смотреть на бушующие волны.
А затем заговорил голосом, не слышным обычным смертным.
Некоторое время ничего не происходило. Потом одна из волн поднялась выше других и принялась расти. Вода устремилась вверх, словно заливая невидимую форму. Это был гуманоид – но только потому, что так волне захотелось. С таким же успехом море могло принять форму водосточной трубы или брандспойта. Море всегда было могущественным. В него верит огромное количество народу. Но оно редко отвечает на мольбы.
Водяной силуэт поднялся до уровня палубы и приблизился к Ому.
Потом появилось лицо и открылся рот:
– Ну?
– Приветствую тебя, о Королева, – начал было Ом.
Водянистые глаза уставились на него.
– Всего лишь мелкий божок… Как ты посмел вызвать меня?
Ветер завывал в такелаже.
– У меня есть верующие, значит, я имею право.
Пауза длилась недолго. Потом Морская Королева ответствовала:
– Одинверующий.
– Один или много – не имеет значения, – возразил Ом. – У меня есть права.
– И что же ты требуешь, маленькая черепашка? – вопросила Морская Королева.
– Спаси наш корабль, – откликнулся Ом.
Королева промолчала.
– Ты должна выполнить мою просьбу, – указал Ом. – Таковы правила.
– Но я могу назвать цену, – напомнила Морская Королева.
– Да, таковы правила.
– И она будет высокой.
– Я отплачу сполна.
Колонна воды начала оседать в море.
– Я подумаю.
Ом смотрел вниз на белые волны. Корабль качался, заставляя его скользить по палубе. Передней лапкой Ом ухватился за какую-то доску, край панциря занесло, и задние лапки беспомощно заерзали над водой.
А потом Ом сорвался.
Но в самый последний момент к нему метнулось нечто белое, и он недолго думая изо всех сил вцепился в эту штуковину челюстями.
Брута закричал и вскинул руку с болтавшимся на пальце Омом.
– А кусаться-то зачем?
Корабль налетел на волну и бросил юношу палубу. Ом откатился в сторону.
Поднявшись на ноги, вернее на четвереньки, Брута увидел окруживших его матросов. Когда на палубу накатилась очередная волна, двое членов команды схватили его под локти.
– Что вы делаете?
Они, стараясь не смотреть юноше в глаза, тащили его к лееру.
А где-то около шпигата – во всяком случае, эта штуковина так и напрашивалась, чтобы ее назвали шпигатом – Ом кричал Морской Королеве:
– Таковы правила! Правила!
Бруту держали уже четыре матроса. Ому мерещилось, что грохот моря начало окутывать безмолвие пустыни.
– Подождите, – взмолился Брута.
– Поверь, ничего личного, – сказал один из матросов. – Нам совсем не хочется это делать.
– Вот и мне тоже, – кивнул Брута. – Это как-нибудь помогает разрешить ситуацию?
– Море желает чью-нибудь жизнь, – отозвался самый старый и опытный матрос. – Ты оказался ближе всех. Ну, берите его за…
– Могу я хотя бы примириться со своим Богом?
– Что?
– Если вы собираетесь меня убить, могу я хотя бы помолиться Господу напоследок?
– И вовсе мы тебя не убиваем, – возразил матрос. – Тебя убьет море.
– «Рука, совершившая деяние, повинна в преступлении», – процитировал Брута. – Урн, глава LVI, стих 93.
Матросы переглянулись. В такое время вряд ли стоит настраивать против себя каких бы там ни было богов. Корабль покатился вниз с гребня очередной волны.
– У тебя есть десять секунд, – наконец ответил самый старый моряк. – И это ровно на десять секунд больше, чем у многих на моей памяти.
Брута лег на палубу, причем в значительной степени ему в этом помогла ударившая в борт волна.
К своему удивлению, Ом вдруг услышал молитву. Слов он не различал, но сама молитва очень походила на зуд в мозгу.
– Не проси меня ни о чем, – пробормотал он, пытаясь подняться. – Все, что можно, я уже сделал…
Корабль шлепнулся вниз…
…В тихое море.
Шторм все еще свирепствовал, но корабль находился ровно посередине широкого круга абсолютно спокойной воды. Молнии, бившие в море, окружали их словно прутья огромной клетки.
Круг постепенно принялся удлиняться, и корабль теперь скользил по узкому мирному каналу, а по бокам вздымались серые стены шторма в милю высотой. Над головами бушевал электрический огонь.
А потом все исчезло.
Позади в море удалялась серая гора. Они слышали, как постепенно затихает гром.
Несколько неуверенно, раскачиваясь из стороны в сторону, чтобы уравновесить несуществующую качку, Брута поднялся на ноги.
– Вот теперь я… – начал было он.
Он был один. Матросы разбежались и попрятались.
– Ом? – позвал Брута.
– Я здесь.
Брута вытащил своего Бога из кучи водорослей.
– А говорил, что ничего не можешь сделать! – укоризненно воскликнул он.
– Это не я… – Ом замолчал.
«Расплата грядет, – подумал он. – И цена будет высокой. Другой она быть не может. Морская Королева – богиня. В свое время я разрушил несколько городов. Священный огонь и всякое такое. Цена обязана быть высокой – иначе не будут уважать».
– В общем, я кое с кем договорился, – неопределенно выразился он.
Приливные волны. Затопленный корабль. Пара городов, исчезнувших под водой. Что-то вроде этого. Нет уважения – нет страха, а если тебя не боятся, как ты заставишь людей верить в тебя?
Правда, есть некоторая несправедливость. Один человек убил дельфина. Конечно, Морской Королеве все равно, кого бросят за борт, – точно так же, как емубыло все равно, какого именно дельфина убьют. Вот где кроется несправедливость – ведь это Ворбис во всем виноват. Он заставил людей сделать то, что они не должны были делать, и…
«О чем это я думаю? Перед тем как стать черепахой, я знать не знал, что такое „несправедливость“…»
* * *
Открылись крышки люков. На палубу вылезли люди, подошли к лееру. Нахождение на палубе во время шторма связано с риском быть смытым за борт, зато как приятно выйти на нее после нескольких часов пребывания в трюме вместе с испуганными лошадьми и страдающими морской болезнью пассажирами.
Шторм убрался восвояси. Корабль рассекал волны, подгоняемый попутным ветром, над головой распростерлось ясное небо, а море было лишено жизни, словно выжженная солнцем пустыня.
Потянулись бедные на события дни. Большую часть времени Ворбис проводил внизу.
К Бруте команда относилась с осторожным уважением. Такие новости распространяются быстро.
Берег представлял собой сплошную вереницу дюн, иногда встречались солончаки. Жаркое марево повисло над землей. Не было видно ни единой морской птицы. Исчезли даже те, которые всегда сопровождали корабль и питались объедками.
– И никаких тебе орлов, – с довольством констатировал Ом.
Что тут еще сказать?
Ближе к вечеру четвертого дня безрадостную панораму берега нарушили вспышки света высоко в дюнах. Они появлялись в каком-то определенном ритме. Капитан, лицо которого выглядело так, будто сон не всегда был его регулярным ночным товарищем, подозвал Бруту.
– Его… ваше… в общем, дьякон приказал мне ждать этого сигнала. Пойди и позови его немедленно.
Каюта Ворбиса находилась рядом с днищем, воздух здесь был густым, как разбавленный сироп. Брута постучал в дверь.
– Войдите [5]5
Слова – лакмусовая бумажка, определяющая тип разума. Если вы окажетесь рядом с человеком, хладнокровно использующим повеление «приступайте», бегите прочь и как можно быстрее. А если услышите «войдите», то даже не задерживайтесь, чтобы упаковать вещи.
[Закрыть].
Иллюминаторов в каюте не было. Ворбис сидел в темноте.
– Да, Брута.
– Капитан послал меня за вами, господин. Какое-то свечение в пустыне.
– Хорошо. А теперь, Брута, слушай внимательно. У капитана есть зеркало. Ты попросишь его у него.
– Э… А что такое зеркало?
– Дьявольский и запретный прибор, – ответил Ворбис, – который мне приходится использовать для богоугодного дела. Капитан наверняка будет все отрицать. Но человек с такой аккуратной бородкой и крошечными усиками отличается самовлюбленностью, а самовлюбленный человек просто обязан иметь зеркало. Итак, возьми его. Встань на солнце и направь зеркало так, чтобы солнечный свет отражался в пустыню. Ты понял меня?
– Нет, господин.
– Неведение – твоя защита, сын мой. Потом возвращайся – расскажешь, что ты увидел.
Ом дремал на солнышке. Брута подыскал ему уютное местечко на самом конце кормы, где Ом мог нежиться без риска быть увиденным командой. Впрочем, матросы пребывали в сильном нервном напряжении, поэтому особо не шатались по судну в поисках неприятностей.
Черепашка видит сны…
…Возраст которых превышает миллионы лет.
То было время сновидений. Еще не сформировавшееся время.
Мелкие боги щебетали и жужжали, наводняя все пустынные места, холодные места и глубокие места. Они кишели в темноте, не имея памяти, но ведомые надеждой и жаждой одной единственной вещи, которой жаждут все боги, – веры.
В глубоком лесу не было средних деревьев, были только гигантские, кроны которых целиком закрывали небо. Внизу, во мраке, света хватало только для мхов и папоротников. Но когда такой гигант падал, оставляя после себя свободное место… сразу начиналось состязание между растущими рядом деревьями-великанами, которые надеялись расширить свои владения, и чахлыми молодыми деревцами, которые стремились побыстрее вырасти.
Впрочем, иногда ты должен сам освободить себе пространство.
От пустыни до леса было очень далеко. Безымянный голос, которому предстояло стать Омом, дрейфовал на границе пустыни и всячески пытался сделать так, чтобы его услышали среди прочих бесчисленных голосов, чтобы его не затолкали в самый центр. Он мог летать так миллионы лет, потому что у него не было ничего, чем измеряют время. А были у него лишь надежда и определенное чувство присутствия вещей. И еще голос.
А потом настал день. В некотором смысле то был первый день. Ом знавал этого пастуха долгое вре… в общем, какой-то срок. Отара подходила все ближе и ближе. Дожди здесь шли редко. Корма было мало. Голодные рты толкали голодные ноги все дальше в горы, в поисках небольших проплешин до сей поры отвергаемой пожухлой травы.
Это были овцы, возможно, самые тупые животные во всей множественной вселенной, за исключением разве что уток. Но даже их примитивный мозг не улавливал божий глас – просто овцы никогда никого не слушают.
Однако был еще ягненок. Он чуть отбился от отары, а Ом позаботился о том, чтобы он еще больше отстал. Обошел вокруг камня. Направился вниз по склону. Свалился в расщелину.
Его блеяние привлекло мать.
Расщелина была хорошо скрыта от глаз, и овца, забравшись в нее, удовольствовалась тем, что нашла своего ягненка. Она не видела никакой причины блеять, даже когда пастух стал бродить по скалам, звать ее, ругаться и молить. У пастуха была сотня овец, и его готовность провести несколько дней в поисках одной из них могла бы показаться удивительной, но эта сотня была у него как раз потому, что он относился к тем людям, которые готовы потратить несколько дней на поиски одной-единственной овцы.
Голос, которому предстояло стать Омом, ждал.
Был вечер второго дня, когда он спугнул выводок куропаток, гнездившихся рядом с расщелиной, и случилось это как раз в тот момент, когда рядом проходил пастух.
