Текст книги "Расколотая"

Автор книги: Тери Терри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

ГЛАВА 12

– Разве ты не хочешь встречаться с Кэмероном? – Эми довольно ухмыляется. – Он ведь такой милашка!

– Нет! То есть я хотела сказать: нет, я не хочу встречаться с Кэмероном.

– Значит, ты не согласна, что он милашка?

Я закатываю глаза и забираюсь на заднее сиденье машины Джазза. Вчера я сказала им не ждать меня, потому что я поеду домой с Кэмом. Мама не знала и, вероятно, не одобрила бы. Не его конкретно, а то, что Эми и Джазз останутся наедине, ведь я при них словно дуэнья. Ха! Я уже объяснила это Кэму, так что пусть не думает, что будет регулярно выполнять обязанности моего водителя. Особенно сегодня, когда у меня планы, в которые я не желаю его вовлекать.

Когда мы выезжаем на дорогу, я спрашиваю:

– Джазз, как думаешь, мы можем после школы заехать к Маку?

– Само собой, – отвечает он. Мак – кузен Джазза; это на его незаконном компьютере в задней комнате я впервые нашла Люси на сайте ПБВ. Могут ли они найти Бена?

Эми принимается рассказывать все сплетни, которые услышала вчера в отделении. Я не слушаю, но что-то цепляет мое внимание.

– Что-что ты сейчас сказала? – переспрашиваю я, подумав, что, возможно, неправильно расслышала. Лучше бы так и было.

– Ну... Помнишь мужчину, о котором я тебе рассказывала? Которого нашли избитым и который был в коме? Так вот, он пришел в себя.

Мое сердце екает, начинает лихорадочно колотиться. Я заставляю себя говорить небрежно, чтобы голосом не выдать своей тревоги:

– Он что-нибудь рассказал? О том, что с ним случилось?

– He-а. По словам одной медсестры из хирургии, чья подруга работает в больнице, от полученных травм у него, судя по всему, амнезия. Приходили л ордеры поговорить с ним, но так ничего и не добились, потому что он нес какую-то бессмыслицу.

Расскажи Нико!

Но что тогда будет? То есть после того, как он успокоится после приступа ярости, в которую, несомненно, придет, услышав об этом. После того, как спустит на меня всех собак за то, что не рассказала ему о нападении Уэйна, когда он спрашивал, что же подстегнуло возвращение моей памяти. Уэйн – это риск. Если он расскажет о том, что я сделала, лордеры придут за мной. Нико так или иначе разберется с ним. Разберется – значит, убьет. А потом разберется со мной.

Нет, я этого не сделаю. Все мои инстинкты восстают против этого. Лучше не рисковать. Лучше подождать, возможно, Уэйн ничего и не вспомнит.

А если вспомнит?

В этот день всех одиннадцатиклассников собирают в актовом зале на собрание. Все рассаживаются без суеты и в полнейшей тишине. Причина – стоящие впереди лордеры.

Когда я вижу их, меня прошибает холодный пот.

Не таращи на них глаза.

Я, как могу, отвожу взгляд в сторону. Этих лордеров я знаю: агент Коул сон и его подчиненный. Холодные глаза Коулсона обводят зал, я пытаюсь не смотреть на него, но наши взгляды встречаются. Что он здесь делает?

Коулсон – не рядовой лордер, он какая-то «шишка». Это было ясно еще тогда, когда они приходили расспрашивать меня после исчезновения Бена. Ну, во-первых, кого попало они послать не могли – ведь это касалось моей мамы. Им явно не хотелось ударить в грязь лицом перед дочерью героя лордеров, премьер-министра, которого террористы подорвали вместе с женой. Пусть мама сейчас и не имеет никакого отношения к политике и, насколько мне известно, не пользуется своими связями, они не могли сделать или сказать ничего такого, что нельзя было бы объяснить, если потребуется. Я уверена, что только из-за нее они и не забрали меня для гораздо более жесткого допроса.

Но и это еще не все: Коулсон буквально-таки излучает осторожную власть. Он не какой-то там громила и убийца, хотя, как мне кажется, мог бы стать и таким, если бы потребовалось. Все в нем – холодный расчет.

Его взгляд надолго задерживается на мне. На лбу у меня выступает испарина.

Не смотри!

Я опускаю глаза, с трудом удерживаясь от того, чтобы взглянуть: не пялится ли он на меня и дальше?

Он всего лишь человек. Опасный человек. Он будет истекать кровью точно так же, как любой другой.

Собрание начинается. Директор бубнит о правах и обязанностях учеников, уснащая речь своими обычными предостережениями и предписаниями использовать весь свой потенциал так далее и тому подобное.

Я не слушаю. Представляю, как Коулсон оттаскивает корчащегося от боли Бена от матери. Именно Коулсон бросает зажженную спичку на дом Бена. Именно Коулсон выкрадывает из семьи Люси.

Во мне вскипает злость, горячая, бурлящая. Внешне лицо мое спокойное и внимательное, но в душе бурлит вулкан.

Если бы сейчас в руке у меня был пистолет, мне не составило бы труда вскинуть его и застрелить Коулсона. Он этого заслуживает. Все они заслуживают.

Твердое сиденье подо мной, бубнящий голос директора и полный зал учеников – все это куда-то исчезает. Мои руки сжимают холодный металл, глаза прицеливаются. Указательный палец спускает крючок. Громкий треск, отдача от выстрела. Пуля летит через зал слишком быстро, чтобы проследить за ней невооруженным глазом, но мои глаза неотрывно следят за тем, как она летит к цели.

Она ударяет ему в грудь. Его сердце разрывается, кровавая волна рябью расходится во все стороны, как от брошенного в спокойную воду камня. Он падает.

Я улыбаюсь, потом до меня доходит, что собрание закончилось, и все выходят из зала. Машинально поднимаюсь и вливаюсь в общий поток. Кэм немного отстал от своей подгруппы и идет рядом со мной. Должно быть, он думает, что я совсем свихнулась, если улыбаюсь здесь, сейчас.

Да, так и есть.

Чары, если они и были, рассеялись. Мы подходим к дверям зала. Там, наблюдая, как учащиеся выходят один за другим, стоит еще один лордер. Коулсон даже не сдвинулся с места, дежурство у дверей ему не по рангу. Я облегченно вздыхаю.

Внезапно перед глазами вновь всплывает образ окровавленного тела Коулсона и к горлу подкатывает тошнота.

– С тобой все в порядке? – шепчет Кэм, когда мы выходим из зала. – Ты так побледнела.

Я просто мотаю головой, бегу в расположенный в соседнем здании туалет, и меня рвет – снова и снова. Когда, наконец, в желудке уже ничего не остается, я умываю лицо и смотрю на себя в зеркало.

Что, черт возьми, там случилось?

Руки дрожат. Я не такая, я не могла этого сделать. Или могла? Я бы, конечно, не заплакала, если бы он погиб, но только не от моих рук.

Но тогда для чего были все те тренировки?

Видения проплывают у меня в мозгу с быстротой поставленного на ускоренную перемотку фильма. Практика стрельбы. Цели. Ножи и их применение. Я была хорошим стрелком, лучшим в своей ячейке. И сама ячейка была лучшей.

Нет!

Да. А что, по-твоему, означает быть террористом? Ведение политических дискуссий за чашкой чая? Он заслуживает смерти.

Все они.

Я смотрю на свои руки. Ощущаю ими холодную тяжесть пистолета. Я знаю, что с ним делать. Он заслуживает смерти. Разве нет?

ГЛАВА 13

– Открою тебе один секрет. – Джазз улыбается, поэтому я догадываюсь, что новость не плохая.

– Какой?

– Еще до того как ты спросила утром, я и сам планировал заскочить с вами к Маку. У него для тебя сюрприз.

Сердце мое сжимается. Джазз продолжает улыбаться, он, должно быть, знает, что за сюрприз и, наверное, это что-то хорошее.

– Это не о Бене, нет? – тихо шепчу я. Знаю, что этого быть не может, но не могу удержаться от того, чтобы не спросить.

Улыбка Джазза тут же угасает.

– Мне жаль, Кайла. Если выясню о нем что-нибудь, ты об этом узнаешь первой.

Я прислоняюсь к его машине, не в силах сдержать волну разочарования, хотя и понимаю, что это глупо. Эйден обещал прислать весточку через Мака, если узнает что-то о Бене, вот у меня и мелькнула такая надежда. Ошиблась.

Эми появляется на другой стороне стоянки. Она подходит к нам и обнимает Джазза сзади. Он поворачивается и целует ее, а я пытаюсь не глазеть.

– Ты как? – спрашивает она меня.

– Отлично.

– Один мой приятель видел, как ты бежала к туалету, вся зеленая.

– А... Да просто желудок что-то расстроился, ничего страшного. Сейчас уже все в порядке.

– Уверена, что не хочешь поехать прямо домой?

– Уверена!

– Да не смотри ты так злобно! Мы уже едем.

– Прошу в машину, дамы, – говорит Джазз, придерживая дверцу.

Мы едем по деревенским улицам, через покрытые стерней поля. Мимо ферм и леса к дому Мака. Он стоит в конце узкой улочки, отдельно от других. Его огромный задний двор завален запчастями и деталями кузовов, из которых Мак собирает новые машины. Вроде той, которую собрал для Джазза. Но он не только механик.

Что же это за сюрприз?

Не успеваем мы войти внутрь, как кто-то едва не сбивает меня с ног.

Скай! Пес Бена, восхитительный золотистый ретривер, подпрыгивает и радостно лижет меня в лицо своим шершавым языком. Я опускаюсь на колени и обнимаю его, прячу лицо в его шерсть. Шерсть, которая пахнет дымом.

Мак наблюдает за тем, как Скай колотит хвостом по полу, повиснув у меня на коленях. За его внимательным взглядом что-то скрывается.

– Как? – спрашиваю я его. Всего одно слово, в котором заключено так много. Как он выжил? Как пес Бена оказался у Мака?

Мак садится рядом с нами на пол. Он чешет Ская за ушами, и тот плюхается между нами, положив голову мне на колени.

– Таким радостным я еще ни разу не видел его с тех пор, как он прибежал сюда прошлой ночью.

– Знаешь, что произошло?

– Кое-что. Об остальном нетрудно догадаться. Чего я никак не пойму, так это почему ты не удивилась, увидев его здесь, и почему именно ты спрашиваешь, знаю ли я, что произошло.

– Я тоже кое-что слышала, – осторожно отвечаю я.

Мак вскидывает руку:

– Ты не обязана рассказывать мне, откуда ты знаешь о родителях Бена. Ты ведь знаешь, да?

Я киваю и снова зарываюсь лицом в шерсть Ская.

– Скай – везучий песик.

– Угу. Сначала пропадает парень, который ему нравился, а потом и вся его семья: очень везучий.

– Он выжил. Не знаю, то ли был на улице, то ли сумел выскочить, но один товарищ Джазза нашел его на следующий день. Джазз привел его сюда. Никто из соседей не хотел брать Ская, опасаясь, что властям может не понравиться, что он сбежал. – По тому, как Мак говорит это, я догадываюсь, что он думает об этом не меньше меня.

– Побудь здесь, – просит он, поднимается и идет в кухню. Возвращается через минуту с миской в руке. – Может, у тебя он поест.

Я сажусь на пол со Скаем и скармливаю ему кусочки мяса. Он съедает несколько, потом глаза его закрываются, и он засыпает.

Ровное тепло и собачий запах, даже с примесью гари, такие приятные, настоящие, что не хочется шевелиться. Но у меня есть к Маку еще одно дело. Я осторожно перекладываю Ская с колен на пол и нахожу Мака в кухне.

Дыхание перехватывает, когда я вижу на шкафчике сову – металлическую скульптуру, которую мама Бена изготовила по моему рисунку и подарила мне. Она была так талантлива, а теперь эта сова – все, что от нее осталось. Я поглаживаю пальцами перья, и боль в душе разрастается, требуя выхода.

Стараюсь удержать ее внутри, ведь я пришла сюда с определенной целью.

– Можно мне посмотреть сайт пропавших? – спрашиваю я.

Мак отвечает мне ровным взглядом, потом кивает. Я иду за ним в заднюю комнату, где он открывает свой нелегальный, незарегистрированный компьютер. В отличие от официальных компьютеров, этот не блокирует запрещенные лордерами веб-сайты. Вскоре на экране возникает главная страница сайта ПБВ – «Пропавшие без вести». Длинный-предлинный список пропавших детей.

Впервые Мак показал мне этот компьютер, когда я спросила его о Роберте. Мамин сын Роберт – конечно, не сам, а его фото – висит на доске памяти в школе. Он погиб вместе с тридцатью другими школьниками во время одной из террористических атак. Но Мак тоже был там. Он на все сто уверен, что Роберт тогда не погиб, и полагает, что, возможно, ему стерли память. Именно тогда, когда Мак показывал мне на сайте ПБВ, как много детей бесследно исчезает в нашей стране, мы и наткнулись впервые на Люси. То есть на меня.

Так или иначе, я должна сделать это, проверить еще раз. Выбиваю: девочка, волосы светлые, глаза зеленые, семнадцать лет. Нажимаю клавишу «поиск». Страницы бегут одна за другой, но вскоре я нахожу ее и нажимаю на фото, чтобы увеличить изображение.

Ее лицо – мое лицо – заполняет экран. Люси Коннор, десять лет, пропала из школы в Кезике. Снимок – семилетней давности, но все равно видно, что это я. Девочка выглядит до смешного счастливой, улыбается в камеру, держа на руках серого котенка.

Подарок на день рождения.

Я тихо вскрикиваю от потрясения. Котенок был подарком на мое десятилетие.

– Что с тобой, Кайла? – спрашивает Мак.

Глаза мне жгут слезы. У меня никогда еще не было воспоминания о жизни Люси, подобного тому, которое только что появилось в моем мозгу. Ни разу. Только какие-то обрывки во сне. Но сны зарождаются в подсознании. В этот же раз я не сплю. Она должна была полностью исчезнуть, о ней не должно было остаться никаких воспоминаний, так сказал Нико. Так что же это значит?

Мак накрывает мою ладонь своей.

– Что случилось?

– Просто на секунду мне показалось, что я что-то вспомнила. Этот котенок... – Я вздыхаю. – Должно быть, крыша едет.

– Ты не передумала насчет ПБВ? – спрашивает Мак.

Он смотрит на компьютер, и я тоже перевожу взгляд на экран. Там есть окошко, помеченное словом «найден». Один клик мышки, и я могла бы все узнать. Кто заявил о пропаже Люси? Возможно, папа. Возможно, я смогу снова сыграть с ним в шахматы.

Я качаю головой. Нет. Моя жизнь и без того слишком запутана, и, не считая нескольких обрывков снов, я даже не знаю своей настоящей семьи. В любом случае я не могу подвергать риску «Свободное Королевство», да и родных тоже, ведь лордеры могут выйти через меня на них. Уж лучше пусть считают меня пропавшей.

Пора переходить к тому, зачем я здесь:

– У тебя есть выход на ПБВ?

– Я скорее... связной, чем кто-то еще. А что?

– Я просто подумала, не можешь ли ты внести Бена в их списки?

Мак отвечает пристальным взглядом. Ему в общих чертах известна история Бена, даже если он и не знает о моей роли в ней. О том, что Бена забрали лордеры. Должно быть, он думает, что это пустая трата времени, что о Бене ничего не найти, и, возможно, он прав. Но он кивает:

– У тебя есть фотография?

Я качаю головой:

– Нет, но есть вот это. – Я вытаскиваю из кармана рисунок, на котором изображен Бен. Я трудилась над этим рисунком несколько часов, чтобы портрет получился как можно более близким к оригиналу. – Сгодится?

Мак присвистывает:

– Вполне. Очень даже похож. Но этот набросок нужно отсканировать, а сканера у меня нет. Попрошу Эйдена, хорошо?

Я стараюсь не выказывать тревоги и смятения. Именно истории Эйдена о Зачищенных и навели Бена на мысль о том, что можно попытаться избавиться от «Лево». Именно благодаря «пилюлям счастья» Эйдена такая попытка стала возможной. И именно Эйден предлагал мне разместить на сайте ПБВ информацию о том, что я нашлась, а ведь за такое нарушение правил, установленных для Зачищенных, если о нем станет известно лордерам, полагается смертная казнь. По словам самого Эйдена, он не террорист, а активист, пытающийся изменить существующий порядок вещей иными способами.

Неудачник.

Возможно. Но он, по крайней мере, никого не убивает. Мысли о Роберте напомнили мне о погибших учениках. Погибших при взрыве случайной бомбы террористов, предназначавшейся лордерам. После того как я узнала об этом взрыве, меня долгое время мучили кошмары, но я никак не могла быть там! Когда это случилось, мне было всего десять.

Зато Нико мог.

Нет. Нико никогда бы этого не сделал, не взорвал бы целый автобус ни в чем не повинных детей. Он не мог. Он борется против лордеров. Мы боремся.

Я заверяю Мака, что со мной все в порядке, и он оставляет меня одну – успокоиться. Сижу и смотрю на фотографию Люси на экране. Что с ней случилось, я и сейчас не знаю. Знаю лишь, что она была счастливым ребенком, отец поддавался ей в шахматы, и у нее был котенок. А потом... Трясу головой. Люси исчезла лет в десять... Затем огромный скачок, пробел во времени. Воспоминания Рейн начинаются лет, примерно, с четырнадцати, с тренировок с Нико и другими подростками в каком-то лесном лагере для новобранцев.

С обучения стрельбе и взрывам.

Что случилось с ней в этот четырехлетний промежуток? Что привело ее туда?

Эми и Джазз возвращаются с прогулки. Когда мы уходим, я дотрагиваюсь до совы, которую мама Бена сделала для меня. Внутри нее есть потайное отделение-секрет. Там и сейчас лежит записка, оставленная Беном. Зная, где смотреть, я вижу крошечный белый клочок, уголок сложенного в несколько раз листа, и если потянуть за этот уголок, то можно будет прочесть его последние адресованные мне слова. Нет, только не сегодня... Сейчас мне даже смотреть на эту записку невыносимо.

Мак держит Ская, чтобы тот не рванул за нами. Я оборачиваюсь. Пес печально смотрит нам вслед до тех пор, пока мы не исчезаем из виду.

Зеленые деревья голубое небо белые облака. Зеленые деревья голубое небо белые облака... Но все другое.

Поле высокой травы. Маргаритки. Все изобилует деталями, движением, звуком, как никогда раньше. Деревья, но не снизу. Верхушки проносятся мимо, когда я ныряю вниз. Шорох выдает мышь, но когда я приближаюсь, ее уже и след простыл.

Неважно.

Я хлопаю крыльями и снова взлетаю, чувствуя тепло солнца на своих крыльях. Нужно бы спрятаться, дождаться темноты и лучшей охоты, но мне хочется лететь к солнцу. Оставить эту землю под собой.

Насколько высоко могу я подняться? Я лечу в распахнутое небо, скольжу вместе с теплым восходящим потоком, потом машу крыльями, чтобы достичь следующего. Почти без усилий, все выше и выше. Я могу лететь так вечно.

Деревья сливаются с полем, превращаясь в сплошную зеленую массу, когда это случается. Сначала постепенное ощущение скованности, от которой моим крыльям все труднее и труднее биться. Потом ловушка.

Словно мое тело внутри коробки в виде совы, которая мало-помалу сжимается и становится меньше, жестче и тяжелее, как бы отчаянно я ни билась. И вот уже не плоть и перья внутри этой ловушки, а мышцы, жилы и кровь. И все это сгущается, замедляется, костенеет. Становится металлом. Ловушка уже не вокруг меня. Это я сама.

Небо больше не мой друг. Воздух со свистом проносится мимо, и деревья стремительно приближаются. Я падаю все ниже, ниже, ниже...

ГЛАВА 14

На следующее утро мама везет меня по лондонским улицам, на которые я смотрю другими глазами.

Я вижу угрозу. Ближе к больнице, на каждом углу – лордеры в боевой амуниции.

Они стоят по двое и по трое, их больше, чем было тогда, когда мы приезжали в прошлый раз. Все – с автоматами. Я вижу признаки вооруженного конфликта: забаррикадированные окна, поврежденные и брошенные дома среди тех, в которых кипит жизнь. Но самое страшное во всем этом – глаза людей. То, как люди держатся, куда смотрят, куда не смотрят. В самом Лондоне дела обстоят намного хуже, чем в пригороде.

– Все в порядке? – спрашивает мама, и я киваю. – Когда вернемся, отец будет уже дома, он звонил. – Она произносит это небрежным тоном, но голос ее звучит натянуто.

– Что-то не так? – вопрошаю я, не успев себя остановить.

– Почему ты спрашиваешь?

– Ты как-то странно выглядишь, когда говоришь о нем, вот и все. – Ия вспоминаю, как она сменила тему в прошлый раз, когда речь зашла об отце.

Мама не отвечает, просто смотрит прямо перед собой на дорогу, и я уже начинаю думать, что не дождусь ответа, когда она вздыхает:

– Так просто и не объяснишь, Кайла. У взрослых свои проблемы.

Дальше едем молча до тех пор, пока в поле зрения не показывается больница, огромное уродливое здание, возникшее не так давно среди старых домов и извилистых улиц, – современное чудовище.

Эта больница – символ власти лордеров и очевидная мишень их врагов, ведь именно тут стирают память.

Я изучаю количество и расположение башен по периметру. Я обещала Нико набросать точный план не только внутренних помещений, но и прилегающей к зданию территории, и намерена выполнить свое обещание. Полагаю, добыть этот план – не проблема. Наверняка среди многочисленного медицинского и другого персонала нашлись бы такие, кого можно было бы подкупить, но Нико, должно быть, хочет получить подтверждение от тренированных глаз, которым доверяет. Моих.

Мы подъезжаем к главным воротам и становимся в очередь. Лордеры у ворот осматривают машины. Посетители должны выйти и пройти через металлодетектор. Затем они возвращаются в машины и едут дальше, на стоянку.

У меня начинает посасывать под ложечкой от тревоги. А вдруг Нико ошибается, и коммуникатор под моим «Лево» найдут? Может, мне следовало снять его, прежде чем ехать сюда? И можно ли вообще его снять? Я не пробовала.

Мы продвигаемся с черепашьей скоростью. Наконец подходит наша очередь. Лордер, стоящий с этой стороны ворот, поднимает руку, останавливая нас. Он приветствует маму, вначале приложив ладонь к сердцу, потом вскинув ее – жест почтения дочери героя лордеров.

Всем своим видом он словно просит извинения за то, что в этот раз мы должны подчиниться, как все остальные.

Мы выходим из машины, и, пока я иду к металлодетектору, ноги будто наливаются свинцом. Он звенит, когда я прохожу через него, и мое сердце уже готово остановиться, но тут до меня доходит, что это всего лишь «Лево». Лордер с ручным сканнером велит мне поднять руки и проводит им вдоль всего моего тела. Сканнер снова пищит, реагируя на мой «Лево», и охранник кивает мне: проходи.

И только? Я мысленно усмехаюсь. Неужели не ясно, что если и можно спрятать на Зачищенных что-то металлическое, то лишь на «Лево» или под ним? А если бы это была взрывчатка?

Впрочем, коммуникатор хорошо замаскирован. Если бы я не знала, что он там, не смогла бы даже нащупать его. Да и на других Зачищенных, полагаю, спрятать нечто подобное было бы просто невозможно. Если их «Лево» работают, как положено, посторонний предмет вызовет у них боль и падение уровня.

Мы возвращаемся в автомобиль и едем по спиральному спуску на подземную парковку. Я ужасно нервничаю: как пройдет осмотр у доктора Лизандер? Каждую субботу, когда мы видимся, она копается в моих мозгах. Расспрашивает меня, выискивает противоречия. Нечто такое, что отличает меня от других Зачищенных.

А ведь теперь я отличаюсь от других слишком сильно! Удастся ли мне через все это пройти? Она умная, самая умная из всех, кого я знаю. Она видит тебя насквозь, видит все то, что ты пытаешься скрыть.

Спокойно. Не скрывай ничего. Расскажи ей о террористе внутри тебя.

Да уж, точно.

Я должна быть Кайлой, девочкой, которую она знает, только ею и больше никем. Я внутренне собираюсь, сосредоточиваюсь, думаю о Кайле.

– Кайла? – Доктор Лизандер стоит в дверях своего кабинета. – Входи.

Я сажусь на стул напротив ее стола, радуясь, что дверь за мной закрылась: в зоне ожидания дежурит лорд ер. Должно быть, они ожидают очередное нападение.

Когда, несколько недель тому назад, произошло последнее, доктора Лизандер увели при первых же признаках опасности. Она исчезла прежде, чем террористы принялись убивать.

Один наставил автомат на меня, но его товарищ посоветовал ему не тратить пулю на Зачищенную. Куда они ее сопроводили, где спрятали так быстро?

Доктор задумчиво постукивает по экрану. Поднимает глаза.

– Ты какая-то притихшая. Пожалуй, сегодня мы начнем с того, что ты расскажешь мне о том, что тебя беспокоит.

Правду, но не всю, лишь часть ее, – врать доктору Лизандер рискованно.

– Я думаю обо всех тех мерах безопасности, которые мы видели сегодня по дороге сюда.

– А, понятно. Это тревожит тебя?

Сегодня, определенно, тревожило.

Да.

– А почему, как думаешь?

– У меня такое чувство, будто они утащат меня и посадят под замок.

– Совесть нечиста, да? – Доктор смеется, полагая, что пошутила. Зачищенные никогда не совершают ничего дурного.

То есть почти никогда. А как насчет Бена? В любом случае, если мы не представляем опасности ни для себя, ни для других, почему же тогда за всеми нами наблюдают и так тщательно контролируют?

И я другая. Теперь особенно, но и раньше отличалась от остальных. Не потому ли именно она – мой врач? Доктор Лизандер знаменита, она-то и придумала Зачистку. Приходя к ней, я ни разу не встречала в ее приемной каких– либо других пациентов. И даже не имея возможности определить, насколько я другая, она откуда-то знает, что что-то не так, и пытается понять, что и почему. И, однако же, даже ей не постичь степень и глубину различия, все то, что оно подразумевает.

Я тикающая бомба, была и есть. Террористическая бомба, как те, что взорвали автобус Роберта.

У меня сводит живот.

– Что такое, Кайла? Расскажи мне, что тебя так расстраивает, – говорит она.

– Тот случай, когда на больницу напали террористы, – отвечаю я.

Она склоняет голову набок, обдумывая мои слова.

– Все еще думаешь о том дне, да? Не бойся. Здесь тебе теперь ничто не угрожает. Служба безопасности приняла дополнительные меры. – Судя по тому, как она говорит это, доктор считает, что они слишком уж перестраховываются.

Она ошибается.

Расспроси ее.

– Вы имеете в виду новые охранные ворота, через которые нас заставили пройти?

Она кивает.

– Это и кое-что другое. Всякие технологические прибамбасы. Больница теперь надежно защищена.

Как?

Но спросить я не могу. Зачищенным чрезмерное любопытство не свойственно.

Потом я замечаю, что телефон и аппарат внутренней связи у нее на столе изменились: теперь они не беспроводные. От ее компьютера тоже отходят толстые провода, которые змеятся вдоль всего кабинета до угла и скрываются в стене. Но разве это не старые технологии?

Доктор Лизандер снова постукивает по экрану, смотрит на меня.

– У меня противоречивые доклады из твоей школы.

– И что в них?

– По всей видимости, ты была то рассеянной и несчастной, то веселой и энергичной, иногда в один и тот же день. – Она улыбается. – Не хочешь объяснить?

– Иногда мне кажется, что во мне живут два разных человека. – И это истинная правда.

– Быть подростком порой нелегко. И все же я бы хотела провести сканирование, посмотреть, как обстоят дела. Возможно, в следующий раз.

Они могут увидеть, что проводящие пути памяти изменились. Сканирования нужно во что бы то ни стало избежать!

Но как?

Доктор Лизандер закрывает свой компьютер, складывает руки и смотрит на меня.

– Итак, Кайла, ты подумала о том, о чем мы говорили в последние несколько посещений?

– Что вы имеете в виду? – заслоняюсь я от ответа.

Она вскидывает бровь:

– Мы говорили об отличии. Отклонении. То, что происходит внутри тебя, выходит за рамки обычного. Ты обещала подумать об этом и поговорить со мной.

Дай ей что-нибудь.

Я сглатываю.

– Иногда... мне кажется, я что-то вспоминаю. То, что не должна бы.

Она задумывается.

– Для Зачищенных это вполне обычное явление. Для человека невыносима пустота, отсутствие доступных воспоминаний. И он пытается придумать что-то, чтобы их восполнить. Однако...

Она на минуту углубляется в свои мысли, потом просит:

– Расскажи мне, что именно ты вспоминаешь.

Сама того не желая, не задумываясь и не выбирая, что реальное, а что выдуманное, я выкладываю именно то, что хотела держать в тайне. Это доктор Лизандер так на меня действует.

– Как я играю в шахматы с папой. С моим настоящим папой. Это было давно. Мои руки еще маленькие. Я сама еще маленькая.

– Расскажи мне, – говорит она, и я рассказываю. Все. Об ощущении ладьи в руке. О чувстве тепла и покоя, когда я проснулась.

– Скорее всего это просто сон, самый обычный сон, – говорит она.

– Может быть. Но такой четкий, с такими подробностями, что кажется явью.

– Иногда сны бывают такими. В любом случае я рада, что кошмары больше тебя не мучают. – Она улыбается, смотрит на часы. – Ну, время почти вышло. Ни о чем больше не хочешь поговорить?

Подстегни ее любопытство.

Я колеблюсь, потом качаю головой.

– Что-то же есть, расскажи мне.

– Просто перед тем, как мне приснился этот сон, я играла в шахматы. И меня все время тянуло потрогать ладью, подержать ее в руке.

Она подается вперед.

– Тебя тянуло потрогать и подержать ее? – Я киваю. – Это интересно. Возможно, сохранилось физическое воспоминание, что и вызвало этот сон, который может быть выдумкой подсознания, но все равно, это очень интересно.

– Не понимаю. Если воспоминаний нет, то их нет, разве не так? – Конечно, мне следовало бы оставить эту тему, не давать доктору пишу для слишком пристального внимания к ней, но ничего не могу с собой поделать. Я хочу знать.

– Таково распространенное суждение о том, что происходит с Зачищенными. Но оно не совсем точное. – Она откидывается на спинку стула. – Скорее всего, Кайла, ты просто не можешь подобраться к своему сознанию. Воспоминания по-прежнему там, просто ты не в силах их отыскать.

Они по-прежнему там? Заперты за стеной, как была заперта Рейн? Означает ли это, что Люси все еще внутри меня, рвется наружу? Я вздрагиваю.

– Поэтому воспоминания приходят ко мне во снах? Мое сознание не может добраться до них, но когда я сплю... – Я смолкаю, мне не нравится, к чему это ведет, не нравится, что она подумает об этом. У Зачищенных нет воспоминаний ни во сне, ни наяву. Ведь так?

– Редко, но такое случается. Вероятнее всего, эти сны – продукт твоего слишком буйного воображения. – Она задумчиво постукивает пальцами по столу. – Сканы пока делать не будем. Можешь идти.

И только в машине, когда мы с мамой уже едем из больницы, я позволяю себе пораскинуть мозгами. Что случилось? Только что доктор Лизандер хотела делать сканы, потом передумала. Если доступ к воспоминаниям восстановился, сканирование это покажет, и ей не останется ничего другого, как поставить об этом в известность правление, и тогда мне конец.

Но доктор Лизандер понимает, что с моей Зачисткой что-то пошло не так, ведь не может не понимать, верно? Я прокручиваю в уме наш разговор, что она сказала и, наоборот, не сказала. Вспоминаю выражение ее лица. Единственный вывод, к которому я прихожу: она заинтригована.

Она не сможет изучать меня мертвую. Она хочет знать, что со мной происходит.