Текст книги "Спецагент № 1. Неизвестный Николай Кузнецов"

Автор книги: Теодор Гладков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Теодор Кириллович Гладков
Спецагент № 1. Неизвестный Николай Кузнецов

Война оказалась естественной объединяющей силой, чувство локтя никогда еще не было так сильно, в чем-то оно приблизилось к понятию «свобода», потому что стремление защитить страну было не вынужденным, то есть почти не нуждавшимся в принуждениях. Одновременно она показала – силою обстоятельств – самоотверженную преданность стране – какой бы она ни была.

В. Каверин

Пролог

Размеренным шагом, неторопливо он шел по Дойчештрассе – главной улице Ровно, обычный пехотный обер-лейтенант с Железным крестом первого класса и «Золотым знаком отличия за ранение» на груди, ленточкой Железного креста второго класса, продернутой во вторую петлю френча, в лихо сдвинутой набекрень пилотке. На безымянном пальце левой руки поблескивал золотой перстень с монограммой на печатке. Приветствовал старших но званию четко, с достоинством, чуть небрежно козырял и ответ солдатам.

Самоуверенный, спокойный хозяин оккупированного украинского города, само живое олицетворение дотоле победоносного вермахта.

Обер-лейтенант Пауль Вильгельм Зиберт.

Он же «Пух».

Он же Рудольф Вильгельмович Шмидт.

Он же Николай Васильевич Грачев.

Он же «Колонист».

Он же Николай Иванович Кузнецов.

Советский разведчик и партизан.

Часть I

Глава 1

В списке населенных мест Камышловского уезда Пермской губернии, составленном на 1908 год, о родной деревне Николая Кузнецова сказано: «Деревня Зырянская расположена в трех верстах от ближайшей церкви и библиотеки в селе Балаир; в 93 верстах от уездного города Камышлова, в 19 верстах от ближайшей железнодорожной станции, почтовой конторы, телеграфа. Число дворов 84. Население: мужчин – 202, женщин – 194, бывшие государственные крестьяне, православные и раскольники, русские».

Урал в последующие за революцией два десятилетия неоднократно подвергался новому административно– территориальному переделу. Ныне деревня Зырянка относится к Талицкому району Свердловской области.

Отец героя нашей книги Иван Павлович Кузнецов – один из 202 упомянутых русских крестьян мужского пола – был в деревне человеком приметным. Действительную службу – долгих семь лет – он проходил не где-нибудь, а в самом столичном граде Санкт-Петербурге в гренадерском полку. Служил добросовестно, за меткую стрельбу, в частности, пожалован был серебряным рублем, часами и голубой кружкой с портретами молодых царя и царицы под сенью двуглавого российского орла.

Вернувшись со службы, Иван Павлович женился на местной девушке Анне Петровне Баженовой.

Деревня Зырянка застроилась вдоль невеликой речушки Березовки, трижды образующей, благодаря плотинам, небольшие пруды. Напротив среднего и поставлена была изба Кузнецовых. Иван Павлович обладал природным умом и хозяйственной хваткой, был к тому же человеком трудолюбивым, любознательным и склонным в крестьянском занятии к новациям. Когда-то таких земледельцев – самостоятельных и пытливых – называли опытниками. Иначе говоря, он не довольствовался столетиями сложившимися традициями мужицкого сельского хозяйствования, но внедрял на уральской земле все то новое, что постигал из книг и журналов, выглядывал в других местах, а то и доходил своим умом. Одним из первых в волости Кузнецов ввел в севооборот кормовые травы, прежде всего – клевер, использовал удобрения, купил металлический плуг современной конструкции и повел зяблевую вспашку почвы, устроил пасеку. Окрепнув же, активно участвовал в создании кредитного товарищества и потребительского общества. Немудрено, что в небогатой округе хозяйство Кузнецовых к войне с германцами считалось уже зажиточным. Обстоятельство по – казалось бы, только тому и радоваться – впоследствии едва не сыграло в жизни семьи роковую роль.

Первыми детьми в молодой семье стали девочки Агафья и Лидия. Надо отметить, что, в отличие от многих односельчан, Иван Павлович всегда твердо желал, чтобы дети его получили образование, и не делал в том различия между дочерьми Агафьей и Лидией и появившимися вслед за ними сыновьями Никанором и Виктором. Старшая дочь, по-домашнему Гася, еще до революции успела закончить в Камышлове пять классов женской гимназии, что давало право стать сельской учительницей, каковой и проработала всю жизнь, сначала в родной деревне, а потом и в других местах.

Третий ребенок в семье Кузнецовых появился на свет 27 июля 1911 года и наречен был Никанором, по-домашнему Пикой, или Никошой. Следует сразу предупредить, что в биографии Николая Кузнецова по сей момент еще много неясностей, и первая связана как раз с днем и годом его рождения. Дело в том, что Иван Павлович был из старообрядцев (по приведенному выше «описанию» – раскольников) и многих обрядов официальной православной церкви не признавал, да и вообще, в отличие от богомольной Анны Петровны, был почти что не религиозен, а потому детей своих не крестил. Как известно, церковь в дореволюционной России от государства не была отделена, и когда в 1916 году старшей дочери Агафье потребовалась метрика, то ее, а заодно и остальных троих детей, приобщили к церкви особым обрядом. Не слишком грамотный местный священнослужитель при этом так замысловато сделал запись, что не только день, но и год рождения Никанора можно было трактовать с расхождениями. В результате и двадцать лет спустя в некоторых документах Кузнецова проставлен год рождения – 1912, встречаются расхождения даже в его собственных письмах родным и друзьям.

Как бы то ни было, по официальным документам позднейшей поры, а также воспоминаниям сестры Лидии и брата Виктора, полагать днем рождения Николая Кузнецова следует именно 27 июля 1911 года.

Второй неясностью в биографии будущего разведчика стала история с его именем. Как мы уже знаем, родители нарекли его Никанором. Имя это мальчику почему-то не нравилось. Подростком он предпочитал называть себя Николаем, но когда официально поменял имя, в точности неизвестно. В комсомольских документах, относящихся к началу 1930 года, он значится Никанором, а в 1931-м – уже Николаем. Паспортов тогда еще в нашей стране не существовало. Паспортная система с обязательной пропиской начала вводиться в СССР лишь в 1932 году, выдавались новые документы жителям городов не одновременно, и к тому же – не всем. Жесткая сталинская реформа, означавшая на деле установление поголовного контроля за каждым гражданином страны, крестьян оставила без паспортов, то есть приковала к колхозам, лишила их права свободно избирать место жительства. Кузнецов к тому времени был уже горожанином. Покидая Кудымкар и перебираясь в Свердловск, он имел на руках паспорт на имя Николая.

Первой учительницей Ники стала старшая сестра Гася. С ее помощью крепкий и шустрый сероглазый мальчуган научился бегло читать, а затем и писать уже в шесть лет. С этого же возраста он навсегда пристрастился к чтению. Иван Павлович грамотой владел не свободно, но книги, хоть и немногие, в доме держал. Относились к ним с особой уважительностью, даже почтительностью. Их берегли, раскрывали, предварительно вымыв руки, с некоторой торжественностью, и читали долгими вечерами вслух, неспешно, так, что каждая перевернутая страница откладывалась в памяти мальчика глубоко и надолго. Не только читали, но и рассказывали сказки и старинные предания, в частности Иван Павлович любил все, связанное с ратной историей русского народа, от сказаний о былинных богатырях до солдатских притч о геройских защитниках Севастополя. И не случайно, по воспоминаниям родных, первым стихотворением, которое запомнил наизусть Ника Кузнецов, уже тогда отличавшийся необычной памятью, стало «Смерть Сусанина» – героическая песнь патриота, поэта и революционера Кондратия Рылеева.

И уж тем более не случайно, что и «Смерть Сусанина», и лермонтовское «Бородино» тридцатилетний Кузнецов не раз декламировал в глубоком тылу гитлеровцев товарищам но отряду возле партизанского костра…

Ныне традиция семейного чтения вслух в России и на селе, и тем более в городе утрачена безвозвратно. А жаль. Конечно, беглое чтение про себя позволяет воспринять гораздо большее количество информации. Но чтение вслух значительно сильнее воздействует на чувства маленьких слушателей, пробуждает их фантазию, живость воображения, развивает слуховую память. Не говоря о том, что само по занятие сближает родителей и детей, братьев и сестер, укрепляет семейные узы.

Само собой разумеется, что все юные Кузнецовы, как заведено было испокон веков, сызмальства приучались к труду – и в хозяйстве и по дому. Посильному, но обязательно полезному и целесообразному. Обязанности каждого не определялись как-то специально отцом или матерью, но укладывались сами собой, в соответствии с вековым укладом деревенской жизни, полом и возрастом.

Мировая война обошла стороной дом Кузнецовых. Как единственный кормилец семьи Иван Павлович мобилизации ни по какому разряду не подлежал. Иначе сложилось с ним в войну гражданскую.

Советская власть после Октября просуществовала на Урале и в Сибири недолго. Первый удар по ней нанес атаман Дугов, затем последовал чехословацкий мятеж, а в ноябре 1918 года здесь повсеместно установилась жестокая диктатура «Верховного правителя Российского государства» адмирала Колчака.

Местным крестьянам тоже довелось полной и горькой мерой узнать, что такое белый террор. Неподалеку от Зырянки расположено волостное село Балаир. Многие зырянцы и балаирцы связаны узами родства и свойства. Сюда летом 1918 года ворвался отряд казаков-карателей. Под плач детей и женщин выволокли из домов сельских активистов и сочувствующих советской власти. Шестерых порубили шашками на людях. Среди казненных был и свойственник Кузнецовых – муж тетки со стороны матери Иосиф Васильевич Дерябин, дядя Ося. Похороны жертв в братской могиле на всю жизнь запомнил потрясенный и напуганный Ника, которому только-только исполнилось семь лет.

Власть омского правителя длилась в Зауралье недолго. Уже через год под ударами Красной Армии белогвардейские войска покатились на восток. Колчаковцы орудовали на временно захваченной ими земле не только огнем и мечом, но и словом. Потерявшим в круговерти гражданской войны ориентацию людям твердили, что красные разоряют хозяйства, отбирают скот, грабят, насилуют. Тяжко жилось трудовому крестьянству под Колчаком, но перемена власти все же пугала именно потому, что измученные люди уже ничего хорошего ни от каких перемен, ни от какой власти не ждали.

Даже знаменитый Декрет о земле, который привлек на сторону советской власти крестьянские массы Центральной и Южной России, Украины, Белоруссии, здесь особой роли не сыграл: местное крестьянство никогда безземельным не было, а после столыпинских реформ каждый хозяин мог получить фактически такой надел, какой был в состоянии обработать.

Как бы то ни было, поддался общим тревожным настроениям и Иван Павлович Кузнецов. И винить его в том никак нельзя, можно только посочувствовать и ему самому и семье его.

Увидев в потоке беженцев, уходивших на восток, подводы знакомых крестьян из соседней деревни, Иван Кузнецов собрал домашний скарб и двинулся в сторону Тюмени…

Курс «гражданской академии», как потом говорил сам Иван Павлович, закончился для него быстро. Колчаковцы, уходя от наседавших красных частей, открыто начали грабить мирное население. Отобрали лошадей и у Кузнецовых.

Ивану Павловичу довелось пройти на восток аж до самого Красноярска. Теперь в составе Пятой армии Восточного фронта, которой командовали вначале Михаил Николаевич Тухачевский, а затем Генрих Христофорович Эйхе. Кузнецов участвовал в боях против колчаковцев, перенес сыпной тиф, а в марте 1920 года, как достигнувший сорокапятилетнего возраста, был «во исполнение приказа войскам 5-й армии, уволен в первобытное состояние».

Наконец Иван Павлович вернулся в родную деревню и начал восстанавливать разоренное хозяйство.

Учиться Ника Кузнецов начал в 1918 году – в родной деревне, где имелась начальная земская школа. Потом, как мы знаем, был перерыв. Во второй класс он пошел после возвращения в Зырянку, уже осенью 1920 года.

В деревне к тому времени произошли важные изменения: на бывших поповских землях, как раз там, где погибли мученической смертью балаирские активисты, была организована коммуна «Красный пахарь». Создали ее крестьяне сами, без нажима из уезда. Поэтому дела в коммуне сразу пошли на лад. Полного обобществления всего и вся, вплоть до кур, в коммуне не было. Просто работали люди сообща, по настоящему товариществу, властям сдавали что положено, остальной урожай делили по справедливости. Получалось лучше, нежели в индивидуальном хозяйстве.

Люди потянулись к грамоте, а потому Иван Павлович Кузнецов отдал в коммуну под избу-читальню две горницы в споем доме. Читальня просуществовала несколько лет. Особенно любили люди, и малолетний Ника то хорошо запомнил, рассматривать страницу за страницей и читать популярный в двадцатые годы на Урале сельский иллюстрированный куриал с необычным названием «Товарищ Терентий».

В родной деревне под началом родной же сестры Ника окончил с хорошими отметками и второй, и третий класс. На том в Зырянке был предел. Родители многих местных ребятишек считали: чтобы сеять, косить, молотить, ходить за скотиной, трех классов достаточно. В семье Кузнецовых продолжение образования считалось делом решенным, и осенью 1922 года Ника стал ходить в балаирскую школу – в четвертый класс. Каждый день отмеривал он, и в ненастье и в стужу, в два конца добрый десяток километров.

Давно выведено правило: человек, и взрослый и маленький, ценит всего более то, что достается с трудом и трудом, а не валится как манна с небес, безо всяких к тому собственных усилий. И отшагивал немалое для своего возраста раскисшие каждодневно Ника Кузнецов уж не для того, чтобы отсиживать часы в классе, абы числиться присутствующим. Он учился хорошо, и вот что характерно: учителя обеих школ и много лет спустя единодушно отмечали редкостную память Кузнецова. За вечер мальчуган был способен выучить наизусть без особого напряжения почти столько же стихотворений, сколько прочитать. С одного раза запомнил он и всю таблицу умножения. Позднее, в отличие от большинства однокашников, он без малейшего затруднения и, что удивительно, без искажений запоминал латинские названия деревьев, кустарников, трав. Превосходная зрительная память позволяла ему всю жизнь, и не уча особо правил, почти что избегать грамматических ошибок.

Ника и говорил чисто, устной речью владел свободно, мысли сызмальства выражал четко, слов-паразитов и ненужных междометий не употреблял, не сквернословил. Позднее, переехав в Москву, а по некоторым воспоминаниям того раньше, легко избавился от неистребимого, как полагают некоторые, воздействия местных говоров.

Незаметно подоспело и первое расставание с отчим домом. Дело в том, что единственная в округе семилетка имелась лишь за двадцать пять верст – в Талице. Вот и пришлось Нике Кузнецову к осени 1924 года переехать в этот городок на берегу речки с очень уральским названием Пышма. За небольшую плату и со своими харчами тринадцатилетний паренек был поселен на частной квартире – знакомой семьи Александры Васильевны Прохоровой, по улице Большие Пески, 31. После смерти мужа, рабочего-кузнеца, Александра Васильевна осталась с тремя сыновьями и дочкой на руках. С одним из сыновей – Колей Ника учился поначалу в школе, а позднее и в техникуме.

Четверо мальчиков спали валетом на двух кроватях. Старший из братьев– Михаил впоследствии рассказывал, что Ника часто разговаривал во сне. Эта особенность сохранялась у Кузнецова вплоть до прибытия во вражеский тыл, и ему стоило огромных усилий от нее избавиться.

Хоть и невелика Талица, а все же город, не чета Балаиру, тем более – Зырянке. Поначалу она, подобно многим уральским городам и поселкам, называлась Заводом – Талицким Заводом. До революции самым богатым человеком в городе и округе был именно владелец дрожже-спиртового завода Поклевский. Память о нем и его семье сохранилась в названии ближайшей железнодорожной станции.

Как и положено, имелась в Талице центральная площадь, где находилось здание райисполкома и райкома партии, бывшая церковь, а почти напротив школа-семилетка, бывшее министерское училище. Восточнее площади была плотина, образовавшая искусственный пруд; из пруда, питаемого ключами, вытекала речка Барданка.

Рядом со школой располагалось пожарное депо, а попросту сарай. Местная команда обладала единственной ручной пожарной машиной на телеге. При пожарке числилась и ажурная лошадь, которую впрягали при надобности в дроги с пузатой бочкой.

Па главной улице – имени Ленина, бывшей Большой Дороге, имелся клуб, где происходили самые значительные события культурной жизни Талицы. В клубе этом Ника Кузнецов впервые смотрел знаменитый кинофильм «Броненосец “Потемкин”. При нем же на площади установили перед райисполкомом столб, на котором одноглазый техник огурцов в присутствии множества заинтересованных жителей и, конечно же, ребятишек установил первый на весь юрод, долгое время и единственный, громкоговоритель с огромным коробчатым раструбом.

Еще следует добавить, что вокруг Талицы простирались богатые леса, и потому самым достопримечательным, можно с казать, главным заведением города был лесотехнический техникум – ТЛТ, студенты коего выделялись своим независимым, даже гордым нравом и… форменными фуражками с зелеными бархатными околышами и блестящими кокардами.

Галицкая семилетка, уже в силу своей единственности и районе, была относительно многолюдной и уж точно – шумной. Казалось, затеряется в ней новичок из глухой деревушки, растворится в среде более развитых да бойких товарищей. Но этого не произошло. Ника очень быстро, причем без какого-то к тому особого стремления стал в классе заметной фигурой. Его не только признали своим, но и полюбили.

Заслуженная учительница республики Анна Зиновьевна снегирева, в те годы заведовавшая талицкой школой, еще тогда занесла в свой дневник: «Новичок – собранный мальчик, с большими задатками, подготовлен для учебы хорошо, при живости характера на удивление внимателен».

А вот характерное воспоминание еще одного преподавателя – математика Василия Михайловича Углова: «Мне казалось, что он из семьи кадровых военных. Об этом говорила его выправка. Постоянная собранность – типичная черта Ники Кузнецова. Вот таким он и остался в моей памяти».

Люди, близко знавшие Кузнецова-разведчика, действовавшие вместе с ним во вражеском тылу, отмечая такие его качества, как изумительные лингвистические способности, умение молниеносно перевоплощаться, обаяние, находчивость, мужество, тоже ставили на первое место в его характере именно собранность и выдержку.

По-человечески убедительно и остроумно звучит еще одно воспоминание – преподавателя обществоведения Виктора Федоровича Чащихина. Он рассказывал, что за сорок лет педагогической деятельности перед ним прошли сотни молодых людей. Многих он забыл. Хорошо запомнились лишь четверо: один был его собственным племянником, второй – одноруким, третий – потому, что в детстве объездил с родителями весь мир, вплоть до Гавайских островов. Только Ника Кузнецов – четвертый – запомнился именно как незаурядный ученик.

В то время еще не было радио в каждом доме, не добирались в Зауралье выездные гастрольные труппы, с запозданием и далеко не в каждую семью приходили газеты, тем более журналы. Школа и все, с ней связанное, были потому естественным центром жизни учащейся молодежи. И те скромные кружки, которые зародились тогда в ее стенах – литературный, драматический, музыкальный, – стали, по сути, своеобразными окнами из деревенской глуши в большой мир. В них как океан в капле воды отражалась бурная, кипящая накалом огромных дел жизнь страны.

Пареньки и девочки со всем пылом и непосредственностью юности обсуждали здесь большие и малые события, которые волновали республику, спорили азартно и непримиримо о дальнейшем развитии мировой революции, выносили порой излишне безапелляционные, но всегда искренние оценки внешних и внутренних событий.

И приучались любить искусство – страстное, революционное искусство двадцатых годов, не осознавая, конечно, всей его противоречивости, иногда даже антигуманности, когда классовые, понимаемые к тому же очень узко и прямолинейно, интересы ставились превыше и общенародных, и общечеловеческих. Настоящим событием для всей округи стала постановка на школьной сцене отдельных эпизодов из знаменитой пьесы Константина Тренева «Любовь Яровая».

Разумеется, все кружковцы рвались к героическим ролям своих – «красных», особенно матроса Шванди. Семиклассник Ника Кузнецов несколько раз сыграл роль комиссара Кошкина. А потом просто поразил всех тем, что сам выпилен сыграть… врага, умного и неординарного поручика Ярового. И сыграл… Да так, что дожившие до наших дней участники и зрители того непритязательного спектакля, попилившие в последующие годы и свердловских и московских артистов, и поныне помнят Нику в этой совсем необычной для подростка (к тому же деревенского) трудной роли.

Можно предположить, что удивительная способность будущего разведчика Кузнецова к перевоплощению проявилась именно в скромном школьном драмкружке, которым руководила учительница русского языка Фаина Александровна Яблонская. Надо сказать, что в дореволюционной России культура любительских спектаклей и музицирования (ужасающего термина «художественная самодеятельность» и в помине, конечно, не было) с давних времен находилась на чрезвычайно высоком уровне. На любительских подмостках начинали свою карьеру многие выдающиеся актеры и актрисы. И традиционно видную роль в этом прекрасном любительстве играли учителя и преподаватели, особенно в провинции.

И школьном же кружке, который вел преподаватель пения, музыки и каллиграфии Иван Михайлович Угрюмов, Пика научился играть на гармонике и балалайке. Угрюмов же нашел у мальчика хороший голос – тенор. В школьном хоре Кузнецов пел охотно, даже солировал. Но от предложения петь в церковном (Иван Михайлович был и регентом и местном храме) отказался. Мальчик к этому времени, как и многие сверстники, естественным путем утратил веру в Бога а и перестал носить нательный крестик.

В талицкие годы проявились впервые незаурядные способности Кузнецова к языкам. Известно, какую важную роль играет первый преподаватель, хотя бы потому, что именно от него зависит, увлечется ли ученик предметом, или будет относиться к нему всю жизнь, как к зубной боли. Известно также, что долгие годы изучение иностранных языков в советской школе полагалось делом если и не совсем бесполезным, то уж по сравнению с той же арифметикой второстепенным, чуть более важным, чем уроки пения и физкультуры.

В этом отношении Кузнецову повезло – Нина Николаевна Автократова великолепно знала немецкий язык (как, впрочем, и французский) – в свое время она получила образование в Швейцарии. Поскольку отличное владение Кузнецовым немецким языком факт – достаточно хорошо известный, можно полагать, что со своей основной задачей его первая учительница справилась более чем успешно.

Не довольствуясь занятиями в классе, Кузнецов отдавал много часов загадочной для его товарищей дружбе с преподавателем труда. Секрет объяснялся просто: учитель этот – Франц Францевич Явурек – был бывший военнопленный чех, осевший на уральской земле. С ним Ника упражнялся в разговорной речи, набирался, в частности, живых фраз и выражений, в том числе таких из солдатского жаргона, каких в арсенале Нины Николаевны не было и быть не могло. Третьим наставником Кузнецова стал провизор местной аптеки австриец Краузе.

Не один Кузнецов, надо полагать, получал у Автократовой формально хорошие отметки, но только он понял и осознал, что грех упускать такую возможность – говорить по-немецки с людьми, быть может, и не столь образованными, как Нина Николаевна, но для которых все же этот язык родной. А поняв, не забыл на следующий день, не отложил благое намерение на понедельник, а немедленно приступил к намеченному.

Еще выделяло Нику в школе пристрастие к чтению. Это отмечают в воспоминаниях решительно все его одноклассники и учителя. Он был постоянным посетителем скромной школьной библиотеки, которой ведала Елизавета Зиновьевна Снегирева. Он даже заслужил право – единственный из всех! – получать ключ от огромного, три метра в высоту и столько же в ширину, шкафа, где хранился архив школы еще со времен, когда она была министерским училищем, а также сберегалось множество старых книг и журналов.

Елизавета Зиновьевна вспоминала:

«Иногда зайдет, стоит, немного прищурив один глаз. Значит, нужен ключ. Спросишь: «Ключ?». Молча мотнет головой. Как сейчас вижу: откроет архив, поставит лесенку (была такая же массивная, как и шкаф, лесенка, чтобы достать что-либо с верхней полки), найдет в архиве что его интересовало. Сидит на лесенке, нога на ногу, читает.

Тогда он мне о многом поведал. Говорил, что в чтении книг придерживается строгой системы. Рассказал, что со второго класса ведет запись прочитанных книг. А с пятого и характеристику героев.

Говорил, что намечает план действий, что должен сделать в какой-то отрезок времени. Например, прочитать такие-то книги. Намеченное обязательно выполнит, пускай на это потребуется несколько месяцев или год».

Круг чтения Ники в школе, разумеется, значительно расширился, но заметное предпочтение он по-прежнему отдавал произведениям героико-романтическим. Так, соученик Андрей Яковенко хорошо помнит, что любимой книгой Кузнецова в тот период были «Северные рассказы» Джека Лондона.

На вторую школьную зиму Ника сменил квартиру. Теперь его соседями по дому оказались три студента лесотехнического техникума. Один из них– Александр Колотыгин так описал знакомство: «Я тогда учился на последнем курсе ТЛТУ Осенью после возвращения с полевых лесоустроительных работ я с моими товарищами Ваней Голиковым и Сашей Дудиным сняли комнату в частной квартире у Екатерины Павловны Масловой. И вот в один из сентябрьских дней у нас появился еще один сосед – знакомый хозяйки из деревни Зырянки. Это был коренастый, сероглазый мальчуган, ученик выпускного класса талицкой школы-семилетки.

Поселился он в одной из комнат хозяйки, спал на сундуке, а в холодные ночи забирался на русскую печь или приходил в нашу комнату.

…Ника был ростом немного выше своих сверстников, как-то по-особому подтянут. Одевался в белую рубашку, черную курточку, брюки навыпуск. На курточке приколот значок ОСОАВИАХИМА, который он носил постоянно.

…Ника был веселым, общительным парнем. Умел в свои четырнадцать лет неплохо играть на гармошке и балалайке. Не стеснялся, не забивался в угол среди более взрослых парней и девчат. Любил петь. У него оказался хороший слух, сильный, приятный голос… Танцевал с девушками вальс, польку, кадриль. Умел плясать русскую и лихо отбивал чечетку.

…Любил играть в шахматы и нередко обыгрывал кого-нибудь из нас. Он самостоятельно решал шахматные задачи, хорошо играл и в шашки.

Ника любил купаться и с наступлением теплых дней постоянно ходил со школьными дружками на Пышму. Плавал он хорошо и Пышму (около двухсот метров в ширину) переплывал туда и обратно без передышки. Хорошо нырял, для чего выбирал крутые берега. Увлекался рыбалкой. По утрам до школы всегда «крутился» на турнике, который сам и сделал».

В седьмом классе у Ники неожиданно появилось еще одно увлечение. От кого-то из знакомых ребят он услышал, что есть такой человек в городе – Суэтин Сергей Александрович, который для школьников-семиклассников и студентов ТЛТ организует кружок. Совершенно необычный. В нем будут изучать международный язык! На нем можно разговаривать с людьми любой национальности – и все тебя поймут. Это казалось невероятным, и взволнованный Ника побежал к Автократовой, разузнать, так ли это.

Нина Николаевна подтвердила, что такой язык действительно существует. Его изобрел в 1887 году варшавский врач Людвиг Лазарь Заменгоф. В языке этом всего шестнадцать правил, из которых нет никаких исключений. Изучить их можно всего за десять уроков, чтобы запомнить слова (а они основаны на лексике, общей для многих европейских языков), потребуется, конечно, времени побольше.

Свой проект Заменгоф подписал псевдонимом «Доктор Эсперанто». Новоизобретенный международный язык тоже получил наименование «эсперанто». Нина Николаевна к будущему эсперанто относилась с известным скепсисом, но вреда в его изучении не видела, справедливо полагая, что уже сам по себе интерес подростка к делу, а не безделью заслуживает поощрения. Ника, конечно, эту педагогическую тонкость не уловил, немедленно записался в кружок и ринулся в изучение языка, на котором можно изъясняться в любой стране мира…

23 июня 1926 года Никанор Кузнецов получил свидетельство об окончании семилетки. На семейном совете решено было единогласно – нужно учиться дальше, да так, чтобы уже приобрести и хорошую профессию. Но где? Выбор был невелик, он ограничивался теми средними специальными учебными заведениями, которые имелись поблизости – в уральско-сибирском, разумеется, измерении. Более всего самому Нике хотелось поступить в лесотехнический техникум той же Талице. Однако из этого ничего не вышло. На первый курс ТЛТ в тот год принимали всего двадцать пять человек, желающих же было свыше двухсот. Предпочтение отдавалось молодым людям, физически крепким, уже поработавшим, то есть с трудовым стажем. Пятнадцатилетнему Кузнецову отказали, сказав, что он может еще и подождать.

Было, конечно, обидно, но ждать Кузнецов не хотел, да и не мог. И он отправился в Тюмень. Здесь его без каких-либо треволнений и сложностей приняли на агрономическое отделение сельскохозяйственного техникума.

На сем завершилось отрочество Никанора Кузнецова.

Началась юность.