Текст книги "Нерасторжимая связь"

Автор книги: Теодор Гамильтон Старджон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Он выбрал столик на границе темной и светлой половинами бара, заказал пиво и призадумался:

"Некто – назовем его, как водится, господином Икс – пустился во все тяжкие, дабы уничтожить два трупа в покойницкой. Видимо, он из тех, кто привык доводить дело до конца. Однако, если господин Икс всерьез желает утаить о двух раскуроченных половинах убитого в парке чудовища, он не остановится на полпути. О преступлении знаем Регалио, Эл, Баджи и я. С Регалио и Элом сегодня утром все было в порядке, на меня тоже не покушались. Впрочем, и они, и я весь день находились неподалеку от полицейского участка, а это не лучшее место для нападения.

Между тем Баджи...

Мало того, что она беззащитна перед искушенным убийцей – ее еще и хватятся не сразу, такая уж у нее работа. Она же журналистка! Журналистка, а значит, представляет наибольшую опасность для того, кто хочет скрыть преступление!

Отсюда вывод: если Баджи уже убрали, на очереди я. Иначе и быть не может. Кроме меня никто трупы хорошенько не рассматривал. Именно я рассказал обо всем журналистке и могу проболтаться еще раз. Иными словами, если с Баджи уже расправились, покушение на меня самого надо ждать с минуты на минуту".

Он, слегка прищурившись, оглядел бар, подумал: "Заведение находится отнюдь не в самом безопасном районе. Кстати, что я тут делаю?".

Его вдруг словно обухом по голове ударило. Неужели незнакомка тоже участвует в заговоре? Нет, не может быть. Впрочем, он сидит здесь, как живая мишень, именно из-за нее.

Внезапно ему расхотелось мусолить в мыслях исчезновение Баджи.

"Не надо", – произнес он вслух.

А если убежать? Но стоит ли – вдруг он ошибается?

Муленберг представил, как незнакомка приходит сюда, тщетно ждет его, может быть, даже попадает в беду – такое в этой забегаловке вполне возможно, – и все только потому, что он попался на удочку собственных фантазий.

Нет, уходить нельзя. Раньше восьми, по крайней мере. А потом? Если его укокошат, кто станет следующей жертвой? Регалио, скорее всего. Затем Эл. И наконец коронер.

***

Телефонная кабинка была, конечно, занята. Звонила женщина. Муленберг выругался, распахнул дверь и.., изумленно воскликнул:

– Баджи!

Он судорожно ухватил ее за руку и вытащил из кабинки. Она безжизненно упала ему в объятия, и на миг его худшие опасения подтвердились. Но нет! Баджи зашевелилась, подняла ошеломленный взгляд, прижалась к Муленбергу.

– Мули, Мули! Как я рада, что это ты!

– Эй, чокнутая – куда ты запропастилась?!

– Я провела самый ужасный.., нет, самый восхитительный...

– Слушай, вчера ты уже плакала. Разве годовой лимит слез еще не исчерпан?

– Заткнись, Мули. Я просто не знаю, что и думать...

– Неужели? – усмехнулся он. – Тогда пойдем выпьем.

Они уселись за столик.

– Бармен! Два виски с содовой, – властно заказал Муленберг, а про себя усмехнулся, подумав, как сильно меняется мужчина, едва ощутит себя защитником женщины. Он взял Баджи за подбородок и спросил:

– Во-первых, где ты пропадала? Я до смерти за тебя перепугался.

Она подняла умоляющий взгляд и заглянула Муленбергу в глаза – в каждый поочередно. – Ты не станешь смеяться надо мной, Мули?

– Тут такие дела творятся, что не до смеха.

– Можно поговорить с тобой по душам? Я еще никогда этого не делала. – И как ни в чем не бывало переменила тему. – Не могу понять, что со мной.

– Тогда разберемся вместе.

– Все началось утром, – повела свой рассказ девушка, – когда я проснулась. Погода стояла чудесная. Но пути на остановку автобуса я решила купить газету, сказала продавцу: ""Пост", пожалуйста", и бросила десятицентовик ему в кружку одновременно с молодым человеком.., она осеклась.

– С молодым человеком, – напомнил Муленберг.

– Да, с молодым человеком лет.., впрочем, я не знаю, сколько ему лет. И продавец не мог решить, кому отдать газету, поскольку у него оставался всего один помер "Поста". Мы переглянулись – я и тот парень – и громко расхохотались. И продавец – то ли будучи истинным джентльменом, то ли потому, что я смеялась громче – отдал газету мне. Тут подошел автобус, мы с парнем вошли, он хотел сесть сам по себе, но я сказала: "Раз вы помогли мне купить газету, так помогите и прочесть ее".

Баджи умолкла, пока одноглазый бармен обносил их выпивкой.

Затем продолжила:

– В газету мы так и не заглянули. Мы просто.., разговорились. Я еще не встречала человека, с которым было бы так приятно беседовать. Даже с тобой сейчас мне приходится трудней, хотя я стараюсь изо всех сил. Вскоре стало казаться, будто мы знаем друг дружку давным-давно... Впрочем, нет, – она энергично тряхнула головой, – все не гак просто. Но я не могу это выразить, слов не хватает. Нам было хорошо друг с другом, вот и все.

Мы миновали мост, автобус поехал мимо луга, где обычно проходят ярмарки. Небо было синее-синее, трава – зеленая-презеленая, и меня прямо-таки распирало. От добрых чувств. Я сказала, что поиграю в хоккей на траве. Именно "поиграю", а не "мне хочется поиграть". И он ответил: "Давай"; хотя я его не приглашала, это подразумевалось само собой. Мне даже в голову не пришло спросить, куда он едет и не пропустит ли работу из-за меня – мы просто остановили автобус и отправились гулять по лугу.

Она пригубила виски, и Муленберг спросил:

– Чем же вы весь день занимались?

– Гонялись за кроликами. Бегали взапуски. Грелись на солнышке. Кормили уток. Много смеялись. Болтали. Словом, общались. Черт возьми, Мули, но потом, когда он ушел, я попыталась понять, что же произошло между нами – и не смогла! Если бы такое случилось не со мной, я бы не поверила.

– И все закончилось в какой-то паршивой телефонной кабине?

Баджи мгновенно спустилась с небес на землю.

– Мы условились встретиться здесь. Дома мне не сиделось, от мысли о работе мутило, вот я и пришла сюда пораньше. Села и стала дожидаться его. Не пойму, зачем он позвал меня именно сюда... Что с тобой?!

– Ничего, – выдавил Муленберг. Поначалу мне подумалось просто: "Мир тесен". Баджи хотела расспросить, что это значит, но он отмахнулся:

– Не стану тебя перебивать. Скажу только, что с нами творятся диковинные дела. Ну, продолжай.

– На чем я остановилась? Ага... Значит, сидела я здесь вся такая счастливая, ждала, но мало-помалу в сердце закралась тоска. Потом я вспомнила о тебе, об убийстве в парке, о вчерашних фантастических событиях, и мне стало страшно. Захотелось убежать, но потом я решила взять себя в руки и не поддаваться панике. Вдруг мы с ним разминемся? Нет, такое допускать нельзя. Потом я испугалась вновь – мне взбрело в голову, что он имеет какое-то отношение к убийству сиамских близнецов и прочему. И я возненавидела себя за такие мысли. В общем, я места себе не находила. Наконец пришла к выводу, что самое разумное – позвонить тебе. Но в лаборатории телефон не отвечал. Коронер вообще не знал, где ты, и я.., о-о, Мули!

– Неужели я тебе так дорог? Она кивнула.

– Ну ты и вертихвостка! Не успела с одним любовником проститься, как...

Баджи закрыла ему рот рукой и возмущенно воскликнула:

– Как тебе не стыдно! Это не измена, Мули. Так, такое случилось со мной впервые. Он ко мне ни разу не прикоснулся и даже не выказал такого желания. Да это было и не нужно. Наша случайная встреча не переросла ни во что большее, ни к чему нас не обязала. Мы просто.., черт, слов не хватает.

Муленбергу вспомнилась обложка с портретом Прокофьева, стоящая около усилителя. "Верно, слов не хватает", – подумал он и ласково спросил:

– Как звать незнакомца?

– Звать?.. – Она вскинула голову, медленно повернулась к Муленбергу и прошептала:

– Я так его и не спросила. – Ее глаза округлились.

– Так я и знал, – произнес Муленберг и спохватился:

"Зачем я это сказал? Наверно, потому, что был почти уверен в.., чем?".

Внезапно он поинтересовался:

– Баджи, ты влюбилась в него? На ее лице отразилось недоумение.

– Я об этом не думала. Может, я просто не знаю, что такое любовь. Раньше мне так не казалось. Но случившееся со мной было меньше, чем любовь... – Она вдруг нахмурилась. – А в чем-то, возможно, и больше.

– Скажи-ка мне вот что. Когда он ушел, проведя вместе с тобой чудесный день, ты ощутила.., утрату? Она призадумалась.

– Нет, пожалуй, не ощутила. Он наполнил меня до краев и не унес особой ни капли. В этом все дело. Любовь такой не бывает. С тобой, во всяком случае, я никогда такого не испытывала. Он не отнял у меня ничего.

– Она у меня тоже, – сказал Муленберг, кивнув.

– Что?!

Но он ее уже не слушал. Он медленно поднимался, не сводя глаз с входной двери.

***

Там стояла незнакомка. Она была по-иному одета, казалась спокойной и собранной. Только выражение лица и взгляд необыкновенных глаз остались прежними. На ней были джинсы, мягкие кожаные полусапожки на низком каблуке, просторный свитер из толстой шерсти, поверх которого лежал мягкий воротничок рубашки. Волосы у нее едва превышали по длине собственную шевелюру Муленберга, но были гораздо красивее.

Он отвернулся от незнакомки как от яркого света. Взглянул на часы. Восемь. И тут он заметил, что Баджи не сводит глаз со стоявшей в дверях, и лицо ее расцветает от радости.

– Мули, взгляни, – пролепетала она. – Взгляни, вот он!

Незнакомка заметила их и улыбнулась. Помахав им, она указала на крайний столик близ окон, выходивших на разные улицы. Муленберг и Баджи направились туда.

Когда они подошли, незнакомка уже села.

– Привет, – сказала она. – Присаживайтесь. Оба. Они устроились бок о бок напротив нее. Баджи разглядывала девушку в полном восторге. Муленберг стал тоже присматриваться к ней, и в глубине сознания зародилась безумная догадка...

– Быть не может... – изумленно пробормотал он.

– Может, – ответила незнакомка, обращаясь прямо к нему. – Так оно и есть. – И бросив взгляд на Баджи, спросила:

– Она еще ничего не знает?

Муленберг покачал головой:

– Я не успел ей рассказать.

– Может быть, и не стоило раньше времени, – откликнулась незнакомка.

Баджи повернулась к Муленбергу и выпалила:

– Так ты его знаешь!

– Да, знаю... – только и сумел выдавить он.

– Не можешь подобрать местоимение, да? – расхохоталась незнакомка.

– О чем это он, – заволновалась Баджи. – Хватит говорить загадками!

– Вскрытие развеяло бы тайну, верно? – догадался Муленберг.

– Разумеется, – кивнула незнакомка. – Все и так висело на волоске.

Глаза Баджи бегали от одного собеседника к другому.

– Объяснит мне кто-нибудь, в чем дело, или нет, черт побери!

Муленберг встретился взглядом с незнакомкой. Та кивнула. Он обнял Баджи. Слушай же, журналистка. Наш приятель – существо новое, на нас не похожее.

– Нет, не повое, – возразила девушка. – Мы появились здесь много тысяч лет назад.

– Неужели? – Муленберг пытался переварить услышанное, а Баджи съежилась и запротестовала:

– Но.., но.., но...

– Тихо, ты, – цыкнул Муленберг и крепче прижал ее к себе. – Ты весь день гуляла не с мужчиной, Баджи, да и я провел полночи не с женщиной. Так?

– Так, – подтвердила незнакомка.

– И убили вовсе не сиамских близнецов, а таких же, как ты. И они...

– Они находились в состоянии конъюгации. – В голосе незнакомки, охарактеризовать который можно было и как контральто, и как тенор, зазвучала неизбывная скорбь.

– В каком состоянии? – переспросила Баджи. Муленберг решил ей объяснить:

– Некоторые формы жизни, – начал он, – и одноклеточный организм под названием парамеция – хороший тому пример – размножаются простым делением. Клетка и ядро удлиняются, потом ядро разделяется надвое и половинки расходятся в разные концы клетки. Наконец она тоже делится, и готово! – получаются две парамеции.

– Но ты.., он...

– Помолчи, – оборвал ее Муленберг. – Я еще не закончил. Недостаток простого деления в том, что оно не допускает обновления генов. Прямые потомки парамеции размножались бы, пока по теории вероятности гены вырождения не стали бы доминантными, и на этом род парамеций прекратился бы. Но простейшие обрели механизм зашиты от таких неприятностей. Заключается он в том, что две парамеции становятся вплотную и стенки клеток в месте соприкосновения постепенно исчезают. Сюда же передвигаются и ядра. В конце концов они сливаются, их содержимое перемешивается, затем они разделяются вновь и уходят каждая в свою клетку. Стенки парамеций восстанавливаются, парамеции отрываются друг от друга и расходятся.

Этот процесс и называется конъюгацией. Его ни в коем случае нельзя путать с половым размножением, ведь у простейших нет пола. Конъюгация вообще не связана с размноженном – оно может протекать и без нее. – Тут он обратился к незнакомке. – Но я никогда не слышал о конъюгации у высших форм жизни.

Незнакомка едва заметно улыбнулась.

– На вашей планете конъюгация присуща только нам.

– А остальное? – спросил он.

– Вас интересует способ нашего размножения? Мы – партеногенетические особи женского пола.

– Так вы.., вы – женщина? – пролепетала Баджи.

– Нет, это просто подходящее название, – пояснил Муленберг. – У каждой их особи есть и женские, и мужские половые органы. Она оплодотворяет сама себя.

– Тогда они – как это называется? – гермафродиты? – спросила Баджи и, стушевавшись, поспешила извиниться перед незнакомкой, чем сильно рассмешила и ее, и Муленберга. Впрочем, незнакомка была столь обаятельна, что даже смех ее не мог никого обидеть.

– Нет, такое определение здесь неуместно, – заговорил наконец Муленберг. Гермафродиты – это люди. А наша собеседница – не человек.

– Более человечного существа я еще не встречала! – вдруг выпалила Баджи.

Незнакомка протянула руку через стол и тронула девушку за плечо. "Она прикоснулась к нам впервые, – подумал Муленберг, – и это, видимо, большая редкость и огромная честь".

– Спасибо, – тихо молвила незнакомка. – Большое спасибо тебе за эти слова. – И кивнула Муленбергу. – Продолжай.

– Теоретически – впрочем, о таких случаях я не слышал – гермафродиты могут иметь сношения с представителями обоих полов. В отличие от партеногенетических женщин. Они никогда не пойдут на это – такие контакты им просто не нужны. У людей гены обновляются во время размножения. А при партеногенезе это отдельный процесс. – Он обратился к незнакомке:

– Скажите, как часто вы размножаетесь?

– Когда захотим.

– А коньюгирусте?

– По мере надобности.

– Как это происходит?

– Трудный вопрос. В принципе так же, как парамеции, но на более высоком уровне. Происходит взаимопроникновение сначала десятков, потом тысяч, сотен тысяч и миллионов клеток. А начинается оно отсюда, – незнакомка приложила руку к тому месту, где у человека сердце, – и идет по нарастающей. Ты же видел результаты процесса у тех, кого я сожгла. Помни, на твоем месте оказывались считанные единицы людей.

– Нет, я видел результаты другого процесса, – сдержанно напомнил он. Незнакомка кивнула – вновь с глубокой печалью в глазах.

– Это убийство – чудовищная глупость!

– Почему они занялись этим в парке? – спросил Муленберг хриплым от сострадания голосом:

– У всех на виду, беззащитные перед каждым мерзавцем.

– Они пошли на такой риск неспроста, – устало ответила она и подняла на собеседников искрящиеся глаза. – Мы обожаем простор. Любим землю – на ощупь и запах – и всех, кто живет на ней, всех, кого она кормит. Особенно при конъюгации. А те, о ком ты говоришь, уединились в самой чаще кустов, в очень укромном уголке. И эти.., эти хулиганы наткнулись на них совершенно случайно. А двигаться их жертвы не могли. Они находились.., с медицинской точки зрения в бессознательном состоянии. Но признаться, во время конъюгации нас охватывают такие чувства, какие в здравом уме и твердой памяти не дано испытать никому.

– Ты можешь их описать?

Она медленно покачала головой и никто не усомнился в ее искренности.

– Ты же не сможешь описать мне оргазм, правда? Мне не с чем его сравнить, нельзя провести никакие аналогии. И это, – незнакомка обвела взглядом собеседников, – изумляет меня. Отчасти я вам даже завидую, хотя подобных чувств мы из врожденной мягкости характера стараемся избегать. У вас же есть способность наслаждаться соперничеством друг с другом, а горе, страдания, бедность и жестокость – суть краеугольные камни всего, что вы создали. А создали вы больше, чем кто бы то ни было во всей Вселенной. Баджи распахнула глаза:

– Вы завидуете лам?! Вы?! Незнакомка улыбнулась.

– Поймите – качества, что восхищают вас во мне, для нашей расы вполне заурядны. Просто они редко встречаются у людей.

– А в каких отношениях вы с человечеством? – медленно произнес Муленберг.

– В симбиотических, разумеется.

– Вот как? Вы живете с нами, а мы с вами как разлагающие целлюлозу бактерии в термите? Как мотылек юкка, который питается только нектаром кактуса юкка, а кактус в свою очередь опыляется только при помощи этого мотылька?

– Да, кивнула незнакомка, – чистейший симбиоз. Но объяснить его суть не так-то просто. Мы питаемся тем, что отличает людей от животных...

– А взамен...

– Мы развиваем это свойство в людях.

– Ничего не понимаю, – призналась Баджи.

– Вспомните предания. В них мы упоминаемся довольно часто. Кем были бесполые ангелы? Кто этот пухленький купидон на открытках к дню святого Валентина? И откуда берется вдохновение? Кому известны три очередных такта новой симфонии, и кто напевает их, проходя под окнами композитора? Наконец для вас это главный вопрос – кто, как не мы, знает толк в том аспекте любви между мужчиной и женщиной, который не связан с сексом? Ведь иных, не платонических чувств нам испытать вообще не дано. Перечитайте свою историю, и вы поймете, какое место в ней занимаем мы. Взамен мы пользуемся вашими достижениями – мостами, самолетами, а с недавних пор – и космическими кораблями. Есть и другое, что нам по сердцу; стихи и песни, а в последнее время – ощущение единства, постепенно охватывающее человечество. Пока оно воплотилось в идее ООП, а когда-нибудь придет черед и межгалактического союза человеческих рас. Тогда на нашей улице наступит истинный праздник.

– Можешь ли ты охарактеризовать получаемое от нас – то, что по-твоему и отличает людей от зверей?

– Точно не могу. Назовем это способностью творить. Если она приносит вам радость, тогда насыщаемся и мы. А наибольшую радость человек испытывает, когда созданное им нравится другим.

– Почему вы скрываетесь? – вдруг заинтересовалась Баджи. – Зачем? – она даже руки заломила. – Вы же так прекрасны!

– Иначе нельзя, – ласково ответила незнакомка. – Ведь вы по-прежнему уничтожаете то, что считается.., отклонением от нормы. Муленберг взглянул в открытое симпатичное лицо незнакомки, и ему стало так тошно, что он едва не разрыдался.

– Разве вы никогда не убиваете? – спросил он, повесив голову: его слова прозвучали как бы в защиту заложенной в некоторых людях тяги к убийству. Впрочем, почему "как бы"? Так оно и было.

– Да, – ответила незнакомка очень тихо, – убиваем.

– Разве вы умеете ненавидеть?

– Это нельзя назвать ненавистью. Та в первую очередь подразумевает отвращение к самому себе. Есть другое чувство. Назовем его праведным гневом. Только оно может толкнуть нас на убийство.

– Не могу представить себе подобную ситуацию.

– Который час?

– Почти без двадцати девять.

Незнакомка поднялась из-за столика и выглянула в окно. Уже стемнело, иод фонарями колобродили группки молодых людей.

– Сегодня я встречаюсь еще с тремя представителями вашей расы. Это убийцы.

Внезапно двое из стоявших под ближайшим фонарем подростков заспорили. Из окружавшей их толпы раздались несколько протестующих окриков, но потом она умолкла и расступилась, образовав кольцо. Внутри него, кроме двух споривших, оказался еще один – меньше ростом, грузнее и гораздо беднее одетый, чем прилизанные спорщики: рукав его суконной куртки был разорван почти до локтя.

События развивались стремительно. Один из забияк ударил другого по зубам. Тот отшатнулся, выплюнул кровь, и его рука молниеносно мотнулась в карман плаща за ножом. В пульсирующем свете неоновой лампы лезвие сверкнуло как золоченый веер. Раздался крик, но быстро захлебнулся, перешел в глухой звериный вой; противники, сцепившись, покатились по мостовой. Полилась кровь, испортила хорошо отутюженные брюки и яркие галстуки.

С другого конца улицы донесся полицейский свисток. И место схватки вдруг стало для толпы полюсом отталкивания. Подростки бросились врассыпную, и сверху картина стала похожа на ту, какая возникнет, если бросить камень в болотную жижу: пойдут круги, но быстро улягутся, и все станет как прежде... На мостовой остались только трое: два бездыханных окровавленных тела лежали у фонарного столба, третий переминался с ноги на ногу, не зная куда податься. Затем послышался звук пары бегущих ног – они принадлежали изрядно запыхавшемуся полисмену, пронзавшему воздух резким свистом.

Молодец в куртке пустился-таки наутек. Полицейский что-то крикнул вдогонку, не выпуская свистка изо рта. Потом грохнули два выстрела. Парень вскинул руки и со всего маху грохнулся ничком, проехался по асфальту лицом и замер, выпростав одну ногу и поджав другую.

***

Девушка в толстом свитере и джинсах отвернулась от окна и снова уселась за столик, спокойно заглянула в осунувшиеся лица собеседников и пояснила:

– Эти двое и совершили убийство в парке. – Помолчав, она добавила:

– Вот так убиваем мы.

– Совсем как люди, – устало отозвался Муленберг, вытащил платок и промокнул губы. – Трое наших за двоих ваших.

– Нет, вы ничего не поняли. – В голосе девушки зазвучала жалость. – Мы уничтожили их не за то, что они убили тех двоих. А за то, что они их разделили.

***

Постепенно смысл сказанного дошел до изумленного Муленберга, и он изумился еще больше. Раса, представитель которой сидел перед ним, не только отделила оплодотворение от обновления крови, но и обрела еще одну ярко выраженную способность – к внушению. Именно благодаря ей незнакомка подарила Муленбергу незабываемый вечер, а Баджи – волшебный день. То были безмятежные часы, не омраченные недопониманием или честолюбивыми устремлениями.

И если человек – а его не зря называют венцом божественного творения, едва соприкоснувшись с этим даром, сохраняет добрые воспоминания о нем на всю жизнь, то какие же страдания должны испытывать мыслящие существа, наделенные им в полной мере, когда их телепатическое общение безжалостно прерывают? Это хуже самого изуверского надругательства над обычными людьми; между тем, если человек ничтоже сумняшеся сажает себе подобных в тюрьму на целый год лишь за кражу пары башмаков, то эти существа за самое страшное кощунство стремятся отплатить одним ударом ножа в сердце. Они не наказывают, а уничтожают врагов. Им чужда сама мысль о наказании.

Муленберг неспешно встретился глазами со спокойным, открытым взглядом незнакомки:

– Почему ты открылась нам?

– Я оказалась вам нужна, – ответила она безыскусно.

– Но ты же уничтожила трупы, чтобы никто не узнал...

– И столкнулась с вами двумя. Каждому из вас хотелось получить от другого то, что тот запросто мог дать, но вы этого не сознавали. Впрочем, нет, сознавали. Я помню, ты сказал: если у людей есть что-то поистине общее, они могут стать очень близки. – Она рассмеялась. – Вспомни, как ты говорил об укромном уголке, который человек создает в сокровенных мечтах, а потом ждет того, кто поселится в нем. Тогда я ответила, что нельзя просто заполнить этот уголок кем-то, как нельзя обойтись совсем без него. А ты, – она с улыбкой обратилась к Баджи, – вообще не скрывала свои устремления. Словом, вы стремились заполучить то, что уже имели, и не обращали внимания на то, что вам было по-настоящему нужно.

– Я придумала хорошую "шапку" для статьи, – заявила Баджи. – "Духовное родство – это главное".

Муленберг решил ей подыграть и с улыбкой воскликнул:

– Подзаголовок: "Мужчина с укромным уголком встречает девушку с устремлениями". Незнакомка встала из-за столика.

– У вас все получится.

– Подожди! Неужели ты уходишь навсегда?! Неужели мы больше не встретимся?

– Разве что невзначай. Но тогда вы меня не узнаете, потому что скоро забудете обо всем.

– Как тебе удастся?..

– Тс-с, Мули. Ты же видел, на что они способны.

– Да, видел.., но постой! Ты на многое открыла нам глаза, а теперь вновь хочешь погрузить нас в неведение? Какой во всем этом смысл?

Незнакомка пристально на них посмотрела. Она казалась гораздо выше своих собеседников – наверное, потому, что они сидели, а она стояла. На миг у Муленберга закружилась голова, ему почудилось, что он смотрит на ослепительный свет, льющийся с высокой горы.

– Ах, бедняжка – неужели ты опять ничего не понял? Знания и способность понимать – не подпорки друг другу. Первые похожи на кирпичики, а второе способ построить из них законченное здание. Так стройте же для меня!

***

Оказавшись свидетельницей тройного убийства, Баджи быстренько накрапала о нем репортаж и передала в газету по телефону. Только тогда они с Муленбергом покинули бар "У Шэнка".

– Мули, – внезапно спросила она, – что такое конъюгация?

– Почему тебя вдруг заинтересовала такая заумь, черт побери?

– Не знаю. Просто в голову взбрело.

– Так знай: это бесполый обмен содержимым ядер двух организмов.

– Такого я еще не проделывала, – задумчиво произнесла девушка.

– И не начинай, пока мы не поженимся. Они шли по улице, крепко держась за руки.