Текст книги "Цветы на могиле"

Автор книги: Тэлмидж Пауэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Жена.

– О! Мне так жаль...

Я прислушался ко всем её профессиональным рекомендациям, расплатился за венок, сообщил, куда его доставить, и добавил, что погребение назначено на послезавтра.

– Я обо всем позабочусь, мистер Гриффин, не беспокойтесь. С цветами будет полный порядок.

– Она заходила к вам недели три назад, – сказал я. – Возможно, вы её помните.

– У меня столько покупателей... – продавщица умолкла и вгляделась в фотографию Морин, которую я ей протянул.

– Какая молоденькая и хорошенькая, – сказала цветочница. – Но я её не помню, уж не обессудьте, мистер Гриффин. Может, если бы я увидела человека, а не фотоснимок... – Она склонила голову набок и поднесла портрет поближе к глазам. – Да, вот сейчас начинаю припоминать. Кажется, тут была очень похожая женщина. Весьма примечательное лицо, но я обратила внимание на ту женщину совсем по другой причине: она нервничала. Опрокинула корзину и насильно всучила мне деньги в возмещение ущерба. Но вот её фамилия ничего мне не говорит.

– Она могла назваться другим именем.

Цветочница пожала плечами и вернула мне фотографию.

– Можно от вас позвонить?

Женщина кивнула на телефон в дальнем углу. Я набрал номер полицейского управления и спросил лейтенанта Рейнолдса. Его не оказалось на месте. Подозреваю, что он отправился объезжать авторемонтные мастерские.

– Мне надо срочно увидеть его. Это Стив Гриффин. Кажется, я раздобыл важные сведения.

– Мы можем связаться с ним по радио.

– Попросите его приехать в цветочную лавку на углу Второй и Парковой.

Я положил трубку и повернулся. Цветочница стояла рядом. Лицо её побелело и напряглось.

– Право, мистер Гриффин... Не ведаю, что происходит, но вызывать в мой магазин полицию...

– Поймите меня правильно, – сказал я. – Мою жену убили. Если полиция будет знать, какое имя она вам назвала и какие цветы купила, это, вероятно, поможет найти преступника.

– О! – воскликнула женщина и глубоко вздохнула. Ее глаза подернулись поволокой, в них снова появилось сочувственное выражение. – Разумеется, я помогу всем, чем только смогу.

Она открыла стальной картотечный шкаф, задумчиво поджала губы и подперла указательным пальцем подбородок. Старушка постояла несколько минут, напрягая память, потом принялась сноровисто перебирать карточки. За этим занятием её и застал лейтенант Рейнолдс, который появился в лавчонке минут через пять. Я представил его цветочнице, она коротко кивнула и, не отрываясь от картотеки, проговорила:

– Здравствуйте, лейтенант. Ага, кажется, вот оно. – Женщина вытащила из ящика листок. – Джейн Браун. Я, помнится, ещё подумала: вот же странно такое простое имя, а дама-то броская.

– Вы всегда записываете имена покупателей? – спросил Рейнолдс.

– Конечно, нет. Но если мы продаем цветы для каких-то торжеств, скажем, свадеб, вечеринок... ну, и для похорон тоже, то нам надо знать, кто и кому посылает эти цветы.

– И куда она просила отправить свою покупку?

– Никуда. Унесла цветы с собой. Это был большой траурный букет в корзине. Я спросила её имя, она назвала, а когда я пожелала узнать, куда доставить цветы, она заколебалась, а потом сказала, что отвезет их сама.

Я чувствовал себя как после хорошего удара в солнечное сплетение. Морин купила цветы на чьи-то похороны, но, боясь, как бы её не выследили с помощью продавщицы, назвала вымышленное имя и обвела нас вокруг пальца. Нас-то она обманула, а вот психа в зеленом седане перехитрить не смогла.

Рейнолдс задал ещё несколько вопросов и получил ответы, которые ровным счетом ничего ему не дали. Выйдя из лавчонки, Морин направилась к машине, но встретила какого-то мужчину и остановилась поболтать с ним. Наверняка это был Уилл. Затем она пошла дальше. Спустя несколько секунд она проехала мимо лавчонки на машине, нажала на клаксон и остановилась. Цветочница вынесла корзину и поставила её на заднее сиденье машины. Все это время Морин была одна, если не считать тех нескольких секунд, когда она болтала с Уиллом.

Продавщица проводила нас до двери. Мы поблагодарили старушку, и тут я впервые заметил на стекле витрины золотистую надпись: "Цветочный салон Эльды Дорранс".

Мы остановились возле серой патрульной машины лейтенанта.

– Не расстраивайтесь, Гриффин, – сказал он мне. – Такое случается сплошь и рядом.

– А я-то думал, что ухватил ниточку.

– Вы и ухватили. Один факт у нас есть: Морин купила цветы на чьи-то похороны и не хотела, чтобы об этом узнали. Мы выяснили, когда была сделана покупка. Двадцать три дня назад. Цветы сохраняют свежесть двое-трое суток, не больше. Значит, надо выяснить, кого хоронили двадцать дней назад.

– И вы сумеете безошибочно определить, кому предназначались цветы?

– Человеку, погибшему под колесами автомобиля.

– Моего автомобиля, – добавил я. – Управляемого Морин.

– Не берите в голову, Гриффин.

Мои плечи поникли.

– Ладно... Пожалуй, поеду домой.

Но мне не удалось обмануть лейтенанта. Не успел я сделать и трех шагов, как он окликнул меня. Я остановился и обернулся. Рейнолдс улыбнулся мне.

– Вы поступили правильно. Нащупали нить и сделали за полицию её работу. Действуйте, Гриффин. У вас светлая голова, и вы можете что-то обнаружить. Но никакого сольного пилотажа. Если вы найдете парня первым, вас упрячут за решетку, потому что убийство маньяка – это тоже убийство.

– Не понимаю, о чем вы.

– Что ж, ладно, – ответил он. – Буду держать с вами связь.

Дома никого не было. Я сел на кушетку в гостиной, потом передумал и решил прилечь. Навалилась усталость, словно меня накачали дурманом. Руки и ноги сделались тяжелыми, я почти ничего не соображал. Прикрыв лицо руками, я погрузился в тревожный сон, но вскоре вздрогнул и снова принял сидячее положение. Меня разбудил звук открываемой двери. Вики и Пенни вернулись с прогулки. Пенни охотно и подробно рассказала мне о своем походе по магазинам и похвасталась приобретенными игрушками. Вики невозмутимо оглядела меня и сразу поняла, в каком я состоянии. Напомнив Пенни о необходимости переодеться и приступать к стряпне, она отправила девочку наверх.

Как только Пенни убежала, Вики опустилась на краешек кресла напротив меня.

– Может, изольете душу, Стив? – спросила она. – Кто знает, а вдруг легче станет.

– Мне об этом деле и думать не хочется, не то что говорить. Рейнолдс почуял кровавый след. Он думает, что Морин кого-то убила, а потом близкий родственник жертвы в отместку убил мою жену.

– Вы её знали, Стив. Была ли она способна на убийство?

– Разве что на случайное. Она могла ненароком сбить человека, а потом впасть в панику и скрыться. Но тут совсем другое. Кто-то хладнокровно и дотошно планировал её убийство...

– Возможно, от горя у него помутился рассудок.

Я встал.

– И что же? Я должен даровать ему прощение и пожелать всего наилучшего?

Вики вцепилась в подлокотники кресла и сдавленно проговорила:

– Сейчас вы в точно таком же положении, в каком был он, и испытываете те же чувства.

– Да. И, заметьте, он не простил Морин.

– Но если не будет прощения, не будет и надежды, – сказала Вики и вдруг заплакала. По щекам её покатились слезы.

* * *

Наутро я решил на несколько дней отослать Пенни из города: слишком много людей приходило выразить соболезнования, и в доме наступала тревожная тишина, которая мало-помалу начала действовать ей на нервы. Уилл Бэрк предложил воспользоваться его домиком на озере. Иногда мы выбирались туда на выходные. Пенни любила озеро, обрамленное высокими тенистыми соснами. Ей нравилось смотреть на птиц и кроликов и носиться по поросшему шалфеем лугу. Вики вызвалась поехать с ней в качестве гувернантки. Конечно, ей пришлось бы безвылазно сидеть там, но это все же лучше, чем жить в гостинице. У её родных слишком тесная квартира, и они не могут принимать гостей, объяснила она мне.

Я взял напрокат машину, загрузил её снедью и, сев в свой седан, поехал впереди, чтобы показать Вики дорогу.

Домик представлял собой бревенчатую хижину. Окна выходили на купальные мостки и лодочный причал. Наверху располагались две спальни и ванная, а внизу была просторная гостиная со сложенным из больших каменных глыб очагом.

– Вы уж простите мое любопытство, – сказала Вики, войдя в дом, – но как ему удалось все здесь обустроить? Я смотрю, и морозильный шкаф есть, и телефон, и электроплитка... А какие диваны и кресла! Даже медвежья шкура на полу!

– В лодочном сарайчике – маленький катер с подвесным мотором, сообщил я ей. – Хотите, я его выведу?

– Спасибо, но я неважный мореход, да и Пенни может свалиться за борт.

Вики напоила меня кофе, и я отправился обратно в город.

* * *

Серая патрульная машина стояла перед домом, за рулем сидел Рейнолдс. Я загнал седан на подъездную дорожку.

– Никаких "подозрительных" похорон, – сообщил мне лейтенант, когда мы вошли в дом. – Я проверил данные за пять дней. Может быть, она отвезла цветы в другой город?

– А что говорят в авторемонтных мастерских?

– Кузов тоже могли выправить в соседнем городе, – Рейнолдс бросил шляпу на кресло, уселся на кушетку и тяжко вздохнул. – Ну и утро выдалось. Вконец замучился. И надо проверить ещё несколько гаражей, в том числе и совсем маленьких в пригороде. – Он вытянул ноги и принялся разглядывать свои башмаки. Его глаза сверкнули как две льдинки. – Не может быть, чтобы мы не нашли мастерскую.

– А если не найдем?

– Тогда – труба. Придется начинать все сызнова и нащупывать другие версии.

– Или поднять лапки кверху.

– Этого не будет. Убийца наделал ошибок. Безупречных преступлений не существует.

– А что вы скажете о нераскрытых?

– Все преступники допускают оплошности, и немало, – стоял он на своем. – Преступление само по себе – свидетельство глупости, оно нелогично и противоречит укладу вещей в обществе, к которому принадлежит преступник. Если преступление не раскрыто, значит, его расследовал тупой и нерадивый полицейский, который наломал дров.

– Но с точки зрения преступника, это и есть идеал, – сказал я. – Он спокойно доживает до старости и умирает в собственной постели, а внуки приносят на его могилу букеты цветов.

Рейнолдс вскочил, как ужаленный.

– Гриффин, вы умница!

– Что я такого умного сказал?

– Цветы! Почему мы решили, что она купила их к похоронам? Почему она не могла положить их на могилу спустя несколько дней после погребения? Я не там искал. Мне надо было начать с похорон, состоявшихся двадцать три дня назад, и двигаться в другую сторону – двадцать четыре дня, двадцать пять, и так далее.

Лейтенант бросился в прихожую, и я услышал, как он накручивает диск телефона.

В этот миг перед домом остановился грузовичок почтальона, и водитель вылез из кабины, держа в руке толстый продолговатый конверт. Письмо было адресовано Морин, и на конверте значилось: "наложенным платежом".

Я расплатился и вскрыл конверт. Внутри лежали две пьесы Рэнди Прайса и записка из театрального агентства "Халл и Джордан":

"Уважаемая миссис Гриффин, в продолжение нашей переписки, начатой месяц назад, сообщаем Вам, что и мистер Халл, и мистер Джордан ознакомились с прилагаемыми к сему рукописями. Судя по качеству пьес, их автор обладает определенными задатками, но, увы, его произведения ещё незрелы и свидетельствуют о неопытности их создателя. Тем не менее, возврат обеих рукописей вовсе не означает, что мы отказываемся рассматривать другие работы того же автора. Напротив, мы хотели бы заверить мистера Прайса в том, что он действительно наделен даром драматурга, разбирается в людях, чувствует характеры, и ему есть, что рассказать о жизни. Манера его письма, пусть пока несколько сыроватая, тоже весьма самобытна. Уверяем Вас, что, если он пришлет нам другие свои работы, мы будем знакомиться в ними "в режиме наибольшего благоприятствования", и как только он создаст нечто более профессиональное, чем две прилагаемые к сему пьесы, мы всеми силами постараемся ему помочь. Искренне Ваш Роджер Халл.

P.S. Конечно, я помню Вас, Морин. Еще с тех времен, когда работал в актерском агентстве. Итак, Вы вышли замуж, и у Вас маленькая дочурка. Поздравляю, поздравляю, поздравляю! Я недолго служил в армии, демобилизовался и теперь помогаю драматургам. С актерами больше не работаю. Р. Х."

Приписка была сделана чернилами, уже после того, как секретарша Халла положила на его стол отпечатанное письмо.

Я засунул всю эту писанину в ящик стола. В этот миг в комнату вошел Рейнолдс, и я выкинул из головы мысли о надеждах и заряде бодрости, которые сулило Рэнди Прайсу послание театрального агента. Потому что по выражению лица лейтенанта понял: он что-то нащупал.

– Поедете со мной? – спросил Рейнолдс. – По дорорге все расскажу.

Мы забрались в полицейскую машину, и Рейнолдс взял с места так резко, что взвизгнули покрышки.

– Двадцать восемь дней назад, ровно четыре недели, без пяти девять вечера, на Уэст-Энд-авеню молодая женщина с маленьким мальчиком на руках ступила на мостовую и была сбита машиной, которая проскочила перекресток на огромной скорости и пошла юзом. Женщина попыталась отбросить ребенка прочь, но не успела. Два дня спустя мать и сына предали земле.

Меня затрясло. Голос Рейнолдса делался все глуше, и вскоре я перестал слышать его. Морин за рулем машины, а перед лобовым стеклом – женщина с ребенком на руках... Морин, застывшая от ужаса, скованная и неподвижная, бессильная совладать с несущейся вперед машиной... Нет! Этого не может быть!

– В дорожной полиции говорят, – продолжал Рейнолдс, – что машину до сих пор не нашли. Она чуть замедлила ход, но не остановилась, а потом помчалась прочь. Похоже, водитель обезумел от страха. Ребята на месте преступления получили несколько невнятных и противоречивых описаний автомобиля. Было ясно лишь, что это тяжелый седан, темно-серый, светло-голубой или зеленый. Номера никто не запомнил.

– Как звали погибших? – с трудом выговорил я.

– Их фамилия Мартин. Глава семьи владеет крошечной бакалейной лавчонкой на Западной стороне. Мы разузнаем о нем побольше. Дело вел Билл Рейвнел. Скоро мы его увидим.

На рубеже веков Западная сторона была роскошным районом. Чинным, тихим, с внушительного вида домами. Когда-то в здешнем каретном ряду стояли роскошные экипажи, по улицам сновали великолепные выезды. Прохожие на залитых солнцем тротуарах под сенью кленов обменивались вполне искренними пожеланиями доброго утра.

Ныне тишину помнят лишь старожилы. Западная сторона кишит народом, причем довольно шумным, особенно в конце рабочего дня. Некогда приличные дома теперь поражали чудовищной вычурностью позолоченных колонн, донельзя обшарпанных и ободранных, и производили гнетущее впечатление, особенно после того, как их разделили на тесные темные квартирки, до отказа набитые жильцами. Уцелело всего несколько деревьев, да и с тех малолетние верхолазы содрали всю кору. Между бывшими особняками, некогда разделенными широкими лужайками, теперь втиснулись прачечные, конторы торговцев недвижимостью, ссудные кассы и авторемонтные мастерские, и тут не осталось ни дюйма свободного места.

Рейнолдс остановил машину возле пожарного крана, и спустя несколько минут подкатил точно такой же серый полицейский автомобиль. Он остановился перед нами, распахнулась дверца, и на тротуар выбрался рослый молодой человек с мальчишеским лицом и очень короткими волосами. Он зашагал в нашу сторону.

– Это Билл Рейвнел, – представил парня Рейнолдс.

Я протянул руку. Рейвнел принял её, но тотчас выпустил. Его синие глаза смотрели холодно.

– Погибла целая семья, Гриффин, – процедил он. – Надеюсь, что за рулем сидела не ваша жена.

– Рейвнел! – одернул его Рейнолдс.

Рейвнел взглянул на лейтенанта, потом на меня.

– Извините, – ледяным тоном проговорил он. – Но я вел это дело и знал Мартинов. Это были хорошие люди. Небогатые люди. Люди, которые любили друг друга, пока какая-то безмозглая пьяная парочка...

– Парочка? – переспросил я, чувствуя, как по спине пробегает холодок.

– Мужчина и женщина.

– Пьяные?

– Да, судя по тому, как они ехали.

Мы вылезли из машины. На миг я усомнился в том, что сумею удержаться на ногах. Рейвнел указал на середину мостовой.

– Вот где это случилось, – добавил он. – Женщина погибла на месте, ребенок прожил ещё несколько часов.

Мы перешли через улицу. Пока Рейвнел и Рейнолдс опрашивали людей, знавших семейство Мартин, и показывали им фотографию Морин, моя ненависть к Рейвнелу мало-помалу сошла на нет, потому что я попытался взглянуть на случившееся его глазами, и на какой-то миг мне это удалось.

Алек Мартин три года воевал на Тихом океане, был комиссован по контузии. Он охотно рассказывал приятелям, как лежал в госпитале. Казалось, он надеялся, что, выговорившись, забудет этот кошмар.

Он родился на Западной стороне, женился на бывшей однокласснице по имени Салли. Жили они в крошечной квартирке на втором этаже, деля с соседями темный коридор и ванную. Алек купил маленькую бакалейную лавочку за полквартала от дома, а спустя год у супругов родился сын.

– Если лавка закрывалась поздно, мать и сын шли встречать Мартина с работы, – рассказал нам отец Салли, осанистый седовласый старик, пригласивший нас в дом. Мы сидели в темной захламленной гостиной – я, полицейские, хозяин и его жена, костлявая сухонькая женщина с запавшими и почерневшими от горя глазами. – Она брала мальчика, шла в лавку и помогала Алеку закрываться. Это было почти каждый вечер: он работал допоздна, потому что они хотели купить квартиру где-нибудь подальше от Западной стороны, на окраине, где есть воздух и солнце.

Все произошло на глазах Алека. Он ждал жену и сына, знал, что они придут. Салли помахала ему рукой. Возможно, поэтому она не заметила машину.

Жена старика закрыла глаза, и её лицо сделалось похожим на маску смерти.

– Алек едва выжил после этого. Чуть ума не решился. Не мог есть и спать, просто сидел и таращился на стены, а когда темнело, даже не зажигал свет. Я пытался говорить с ним, да разве словами поможешь? Надо было начинать все сызнова. Неделю назад он продал свою лавчонку. Сказал, что больше не сможет жить на Западной стороне. Обещал написать, дать знать, где он и чем занимается, но пока не написал.

Рейвнел встал и посмотрел на старика.

– Постараемся больше не беспокоить вас, – сказал он. – Но, если Алек даст о себе знать, сообщите нам.

Старик проводил нас до двери.

– Вы уже выяснили, кто вел ту машину?

– Работаем.

Старик оглядел нас, всех по очереди. Я почувствовал непреодолимое желание отвести глаза. Нетрудно представить, как он посмотрел бы на меня, если бы знал о подозрениях полицейских. Он покачал головой.

– До чего же им сейчас гадко, – сказал он. – Той парочке. Особенно женщине. Это ведь она сидела за рулем. Вы это уже выяснили?

– Да, – тихо ответил Рейвнел. – Нам сказали дети, игравшие на улице.

– Только вот номер никто не запомнил, – посетовал старик. – Никому в голову не пришло.А потом было уже поздно: машина укатила.

Мы вышли на шумную грязную улицу.

– Салли Мартин и её сын похоронены на городском кладбище, – сообщил нам Рейвнел. – Поехали, посмотрим.

Мы сели в одну из патрульных машин и поехали на кладбище, расположенное на склоне пологого холма. На двух могилах лежал свежий дерн, а в изголовье могилы Салли стояла полусгнившая корзина с цветами. Рейвнел на цыпочках обошел вокруг могилы, присел на корточки и внимательно сомотрел корзину. Потом он взглянул на меня, и в этот миг я вдруг услышал гнетущую кладбищенскую тишину. Она плотно окутала меня, сделалась почти осязаемой. Подойдя к изголовью могилы, я увидел то, что уже видел Рейвнел, – маленькую наклейку на дне корзины. Надпись была едва различима, но мы смахнули грязь и кое-как сумели прочитать: "Цветочный салон Эльды Дорранс".

– Вот где она купила эту корзину, – сказал Рейвнел. – Теперь мы можем составить почти полную картину. Мартин заметил номер машины: ведь он стоял на пороге своей лавчонки. Но не сказал об этом нам, потому что не хотел, чтобы мы добрались до Морин Гриффин. Он хотел добраться до неё сам.

– Вы не можете доказать, что эти цветы принесла Морин, – напомнил я ему. – Мало ли невиновных людей повесили из-за случайных совпадений?

– Верно, доказать не могу. Но невиновных повесили не так уж много. То, что происходит сейчас, на совпадение не спишешь. В этой картине все на своих местах, она настолько совершенна, что я почти не рискую, если добавлю несколько завершающих мазков. Мартин заметил номер, пошел в бюро регистрации машин и узнал имя владельца. Человек он вообще-то хороший и правильный, но тут здравомыслие изменило ему. Он продал лавку, но город не покинул. Я готов биться об заклад, что Мартин здесь и купил себе оружие большую зеленую машину. – Рейвнел повернулся спиной к могилам и посмотрел мне в глаза. – Кстати, Гриффин, а где были вы тем вечером, когда погибли Салли и мальчик?

Я опешил. Кажется, прошло немало времени, прежде чем мне удалось ответить:

– Я был в отъезде.

– Доказать можете?

– Наверное.

– Как знать, возможно, придется. Ведь в машине был какой-то мужчина.

Ночь я провел у Бэрков. Безмолвие моего дома угнетало меня, и я пошел к ним. Мы долго разговаривали, и Карла, надо отдать ей должное, ни разу не напустилась на Уилла.

Наконец я понял, что хозяева хотят спать, и мне не хватило наглости просить их посидеть со мной еще. Я улегся в комнате для гостей, но уснуть не мог. Морин была славной, доброй, нежной женщиной. Она вполне могла впасть в панику после наезда (да и кто тут не запаникует?), но далеко она не уехала бы. Она бы вернулась, предложила помощь... Значит, тот, кто сидел с ней в машине, силой заставил Морин скрыться с места происшествия.

Я тихонько проскользнул в ванную, отыскал снотворные пилюли Уилла и проглотил две штуки.

Общение с Уиллом и Карлой накануне очень помогло мне наутро, когда состоялись похороны. После унылого поминального обеда я отправился домой, поскольку откладывать возвращение к родным пенатам было бессмысленно.

Я позвонил в домик на озере, и Вики сказала, что все в порядке. Пенни ловила с берега мелкую рыбешку; Вики соорудила ей снасть из нитки и согнутой заколки.

Затем я позвонил Рейнолдсу, и он сообщил мне самое главное: служащий регистрационного бюро сказал, что человек, похожий по описанию на Алека Мартина, действительно приходил туда и справлялся о владельце машины. А один торговец подержанными колымагами ровно неделю назад продал большой зеленый седан. Покупатель был очень похож на Мартина. Торговец запомнил эту сделку, потому что парень нервничал и требовал машину определенной модели. Он зарегистрировал покупку на свое подлинное имя.

– Итак, нам остается лишь разыскать Мартина, – добавил Рейнолдс в заключение.

Я вернулся в гостиную. Парадная дверь была открыта. Сквозь сетку в комнату норовил заглянуть Рэнди Прайс.

– Привет, Стив, – угрюмо буркнул он.

– О, Рэнди! Здравствуйте. Входите.

Он сел на стул, сложил ладони вместе и хрустнул костяшками пальцев.

– Мне надо было с кем-то поговорить, – сказал Рэнди. – Я был на похоронах.

– Да, я вас видел. Выпьете кофе?

– Конечно.

Мы пошли на кухню.

– Этот Рейнолдс, – продолжал Рэнди, – меня невзлюбил. С тех пор, как вы с ним приезжали ко мне, он ещё несколько раз заявлялся. Он думает, что я возил Морин кататься на машине, и все такое. Но ведь вы так не считаете, правда, Стив?

Он нервно подергивал себя за бородку, и в этот миг я, наконец, разглядел то, что Рейнолдс заприметил сразу же: кошачью повадку и огоньки в глубине зрачков. Интересно, а не заговаривает ли он мне зубы? – подумал я.

– У меня нет никакого определенного мнения о вас, Рэнди.

– Что ж, спасибо и на этом.

– Не дуйтесь, как кисейная барышня.

Его глаза сердито сверкнули, но тотчас подобрели.

– У вас сейчас трудная пора, Стив. Я это знаю и не стал бы просить...

– Чего просить?

– Немного денег взаймы. Понимаете, Морин иногда мне одалживала, вот я и подумал, что вы... В конце концов, это не выброшенные деньги, Стив. Поверьте, вы поддержите истинного гения.

Я вспомнил чековую книжку Морин. Так вот, значит, куда шли деньги. Впрочем, какая разница? Мне даже полегчало. Я понимал, какие чувства испытывала Морин к этому мальчишке. Его работа, а не он сам, – вот что имело для неё значение.

– Вас послушать, так вы наделены неким законным правом занимать у меня деньги. Относитесь к этому проще.

– Спасибо, Стив, – сказал Рэнди и заулыбался, когда я вручил ему чашку кофе и двадцать долларов.

Только когда он сел в машину и покатил прочь, я спохватился и вспомнил о его рукописях. Но было поздно: когда я подбежал к парадной двери, Рэнди уже сворачивал за угол.

По тротуару шествовал почтальон. Он подошел к дому и протянул мне письмо, присовокупив к нему свои соболезнования.

На простом белом конверте стоял местный штемпель. Мой адрес был выведен чернилами, печатными буквами, а обратного не было вовсе. В конверте лежал листок, а на нем все теми же четкими печатными буквами была начертана всего одна фраза: "С тебя ещё ребенок, Гриффин".

Слова заплясали перед глазами. Я в ярости смял листок. Воздух в доме, казалось, наполнился флюидами ужаса, тревогой и безмолвным криком.

Я подошел к телефону. Руки так тряслись, что с первого раза я набрал неправильный номер и был вынужден снова накручивать диск.

– Рейнолдс слушает.

– Это Стив Гриффин. Приезжайте. Ради бога, быстрее.

– Что случилось?

– Он охотится за Пенни!

– Откуда вы знаете?

– Записка. Он прислал записку. Рейнолдс, вы знаете озеро Апопка?

– Разумеется.

– У Бэрка там домик. На северном берегу. Пошлите туда кого-нибудь. Пенни там с Вики Клейтон.

– Считайте, что сделано. Возьмите себя в руки, Гриффин, я еду к вам.

Я положил трубку и застыл, будто истукан. Мне доводилось испытывать страх. На войне временами бывало жутковато. По-настоящему страшно мне было после звонка Морин, когда я несся к ней по темной дороге сквозь пелену дождя. Но сейчас страх был совсем другой.

Я поднялся в спальню и выдвинул верхний ящик комода, в котором лежал пистолет. Я купил его, когда стало ясно, что мне придется часто уезжать из дома. Морин, помнится, ещё смеялась надо мной и говорила: "Уж и не знаю, чего я боюсь больше – этой пушки или грабежа".

Пистолет был заряжен, и я сунул его во внутренний карман пиджака.

Когда приехал Рейнолдс, мне удалось справиться с дрожью, и лейтенант ничего не заметил. Он дотошно изучил записку. И конверт, и бумага были приобретены в дешевой лавчонке и не могли навести на след отправителя. После того, как Алек Мартин купил громадную зеленую машину, он словно канул в пучину города, поглотившего его, как организм поглощает микроб или вирус, чтобы отправить его в путешествие по своим кровеносным сосудам.

Когда мы мчались к озеру, Рейнолдс сообщил мне, что сразу же после моего звонка отправил туда Рейвнела. Теперь, когда дела Гриффин и Мартина были сведены в одно, сыщики работали вместе.

Увидев нас, Пенни опрометью бросилась мне навстречу. Я обнял её так крепко, что она поморщилась. Высвободившись из моих объятий и снова твердо став ногами на землю, она тотчас принялась рассказывать, как ей весело, и мы вместе пошли смотреть её улов. Я насадил наживку на крючок, и мы с Рейнолдсом направились к домику.

Рейвнел восседал на ошкуренной бревенчатой ограде крыльца, курил сигарету и разглядывал Вики Клейтон, которая сжалась в комочек в кожаном шезлонге, как будто ей было холодно.

Мы поднялись на крыльцо. Рейвнел выбросил окурок и слез с бревна. Я взглянул на Вики. Ее губы дрожали. Она отвернулась. Все это немного озадачило меня. Вики держалась так, словно была в чем-то виновата.

– Что ж, – сказал Рейвнел, – все здесь так, как и должно быть. За исключением вот её. – Он кивнул на Вики, и она содрогнулась. – Однажды вечером я пошел потолковать с Мартином и увидел, как она выходит из его квартиры. Я спросил её имя. Оказалось, что она – его сестра.

Вики вскочила и подбежала ко мне.

– Не спешите судить меня, Стви, – сдавленно проговорила она. – Он не врет, Алек действительно мой брат. Наши родители развелись много лет назад. Я жила с матерью, а Алек – с отцом, который вскоре женился опять. Я почти не знала Алека, хотя мы и переписывались от случая к случаю. В последнем письме он сбивчиво рассказал мне, что произошло. Это было двенадцать дней назад, через несколько дней после похорон. Когда я приехала, Алек был на грани помешательства. Сидел без движения и часами таращился на стену, потом вдруг вскакивал и куда-то убегал, не сообщая мне, когда вернется. – Ее голос сорвался, и Вики несколько минут собиралась с силами. Воспользовавшись этой паузой, я сказал:

– Мне следовало бы догадаться. Говоря о Морин и вашей дружбе, вы все время употребляли только общие слова. И пытались упросить меня простить Мартина, защищали его.

Она покачала головой так медленно, словно это движение требовало огромных усилий.

– Да, Стив, я просила за него. Но не защищала. – Вики робко и умоляюще посмотрела на меня. – Алек продал лавку и сказал, что уедет, чтобы забыться. Я надеялась, что ему это удастся. Помогла ему упаковать несколько вещей, которые надо было сдать на хранение. У него были какие-то записи... Фамилия и адрес Морин... обрывочные сведения о ней... Номер машины.

– Он за ней следил, – вставил Рейвнел. – Во время отлучек из дома он крался за ней.

У Вики затряслись плечи.

– Потом он перестал записывать, порвал все бумаги, сказал, что они не имеют значения. И уехал, а я решила провести в городе ещё несколько дней, побыть с отцом. Он хоть и был мне почти чужим человеком, но перенес тяжелую утрату и нуждался в моей помощи. Я уже собиралась домой, когда увидела ту заметку в газете. Я пыталась убедить себя, что это другая женщина, а вовсе не та, чье имя я видела в записках Алека, что случившееся с ней не имеет отношения к трагедии, которая лишила Алека семьи. Но лукавство не помогло, и я отправилась в ваш район, в Мид-Парк. Разузнать о Морин оказалось нетрудно: в аптеке на углу только о ней и говорили. Я выяснила, что у неё тоже был ребенок, и поняла, чем это чревато. – Она закрыла глаза и закусила нижнюю губу. Набравшись сил, Вики выпалила: – Это было невыносимо!

– Вы должны были обратиться в полицию, – сказал Рейвнел.

Вики помолчала несколько секунд.

– Может быть, я поступила неразумно, но ведь он – мой брат.

Рейнолдс покосился на Рейвнела.

– Мисс Мартин, будь у меня брат, который попал в беду, я, вероятно, тоже поступил бы неразумно.

– У меня не было веских доказательств его вины в гибели Морин, продолжала Вики. – Я и сейчас не могу в это поверить. Разве что он совсем сошел с ума. Если бы вы его знали, то поняли бы. Он тихий, мирный и добрый парень. Алек мог замышлять убийство, жаждать мести. Но действительно убить? Нет, на это он не способен. И, если он был невиновен, то, помогая арестовать его, я только подлила бы масла в огонь, и Алек наверняка лишился бы рассудка. А если я ошибалась? Если он виновен? Я понимала, что он может попытаться добраться до ребенка Морин. Тогда часть вины легла бы на меня: ведь я ничего не предприняла.