Текст книги "Жаждущий крови"

Автор книги: Тэлмидж Пауэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

Глава 13

Оставленные под залог деньги Вероники Найт вызволили меня на свободу.

Оба чрезвычайно усталые, мы сидели в ее гостиной и пили кофе. Это была просторная, полная воздуха комната с использованным в конструкции большим количеством стекла. Мягкая мебель была обита шотландкой. Длинный, узкий, сложенный из кирпича цветник у подножия одной из стен служил для придания помещению свежести с помощью пышных растений.

Здесь, в этой комнате с приятно шуршащим кондиционером, все началось. Наверное, Джерл установил кинопроектор на маленький, изящный столик для коктейлей. Вечер, видимо, был таким же, как сейчас – тихим, насыщенным влажной духотой. Свет кинопроектора придавал сцене сюрреалистическую окраску, когда Вероника неожиданно появилась в гостиной. Кадры мелькали на импровизированном экране, под который была выбрана дальняя стена. Джерл с изощренным садизмом заставлял Ину Блэйн смотреть фильм. Я взглянул на Веронику поверх чашечки с кофе, и мне показалось, будто она тоже без конца прокручивает в уме увиденную тогда картину. Горе и страдание отражались на ее лице. Я понял те чувства смущения, разочарования, измены, которые она, должно быть, испытывала сейчас, наклонился к ней и положил руку на ее ладонь. Женщина подняла на меня глаза.

– Спасибо, – сказал я, – но тебе не нужно было вмешиваться. Я мог воспользоваться услугами другого поручителя.

– На этот раз дедукция подводит, тебя. – Она старалась придать голосу веселый, легкий тон. – Я должна была вмешаться. Один репортер знал, что я твоя клиентка, и позвонил мне сразу после твоего ареста.

– Это чудесная, изумительная заварушка, с точки зрения некоторых журналистов.

– Скоро все кончится, Эд?

– Не знаю. Лепперт еще на свободе, как акула в просторном заливе. Если взять вопрос о передаче дела об убийствах в суд, то я нахожусь к этому ненамного ближе, чем вначале. Но я потревожил некоторых людей. Это здорово. Могу забыть про свою лицензию, которой лишился до конца предварительного следствия. Еще лучше. Показания Делани могут явиться достаточными, чтобы связать мне руки и заставить вмешаться высшие инстанции. Если понадобится…

– Да, Эд?

– Я попрошу тебя…

– Явиться в суд? Заплатить штраф?

– Боюсь, да. Потом я постараюсь вернуть долг.

– Не в деньгах дело. – Голос Вероники начал дрожать. – Самое главное, ты никогда не остановишься, ты даже не допускаешь мысли, что дело можно бросить. Если тебе свяжут ноги, ты будешь ползти на руках.

– Уж очень суровым я у тебя получаюсь.

– В некотором смысле ты самый ужасный человек, которого я когда-либо встречала. У тебя есть уверенность, что этот… Квинтон стоит за всей операцией?

– Я вообще ни в чем не уверен.

– Но ты так думаешь?

– Очень уж наглядные и крепкие связи. Натали Квинтон врывается в кабинет своего отца и упоминает имя Делани до того, как узнает о моем присутствии. Я нахожу у Чучела фотографии. Девушка снова появляется на сцене и сажает меня в лужу.

Вероника отняла свою руку от моей, обхватила колени, выпрямила спину и стала похожа на привлекательную светскую женщину, если не обращать внимания на бездонную глубину глаз и сильную грусть в них.

– Как я могу помочь тебе в борьбе с Квинтоном, Эд?

– Никак.

– Я женщина, – произнесла она, – а Квинтон мужчина.

– От одной такой мысли меня бросает в дрожь. Ты не знаешь эту крысу, не знаешь, что говоришь. Ты можешь помочь мне только в том случае, если выбросишь дикие идеи из головы.

– Они возникают, Эд, от долгого одиночества.

– Пойди повидайся с Эллен Григсби, – предложил я.

– Да, я уже думала об этом. Однако мне будет неловко.

– Ты веришь в ее невиновность?

– Я уже не знаю, во что верю, – ответила Вероника и закрыла лицо руками. – Возможно, все произошло так, как считает полиция. Лепперт убил Ину Блэйн, а Эллен Григсби застрелила Джерла.

– Допустим, – сказал я. – Но девушка одинока. Повидайся с ней. Быть может, это для тебя необходимо даже больше.

Вероника подошла ко мне и сжала мои руки.

– Неужели я дождусь, когда все это кончится! – простонала она. – Если так, то у меня будет цель в жизни.

– Все возможно, надо только стремиться…

– Я буду стремиться, Эд, в самом деле буду.

Запомнив свой собственный совет, я начал пользоваться им на следующий день. Прежде всего холодная ванна и свежее белье. Купаться всегда лучше с утра. К вечеру в Тампе из крана течет тепловатая вода.

За завтраком я прикончил пинту холодного пива, три вареных яйца и четверть кубинской булки. Обычно я одновременно просматриваю газеты, но сегодня мне понадобилось открыть телефонный справочник на желтых страницах и положить его рядом с тарелкой. Одной рукой я ел, а другой записывал имена и адреса всех фотографов города.

Итак, начинался новый, жаркий, обещающий очередные мозоли на ногах день. Тянулся он долго и оказался для меня полным хлопот. Я посетил торговую палату, центральное бюро бизнеса, затем отправился к Эду Прайсу в «Джорнэл», к некоему Уайту Борну, считавшемуся превосходным профессиональным фотомастером, и наконец побеседовал с одним неопрятным старичком, который работал с камерой на тротуарах.

Вычеркивание имен фотографов из моего списка – весьма нудное, скучное занятие. Все мастера считались большими профессионалами, имели незапятнанную репутацию, и только двое или трое вызвали у меня зуд в коленках.

Где-то должен быть мастер, изготавливающий снимки по приказу пока неизвестного, но могущественного лица. Все предельно просто. Его нашли специально для такой работы, могли привезти в Тампу и держать на конспиративной квартире. Скорее всего, он вообще не зарегистрирован как фотограф. Остается только надеяться, что они не додумались до этого решения. Сейчас необходимо проработать следующую версию – Квинтон наверняка не хотел искать и договариваться с мастером из другой части страны, да потом еще привозить его сюда. Куда проще и безопаснее работать с кем-нибудь из местных. Учитывая миллионное население района Тампа-Бэй, можно реально предположить, насколько облегчается для Квинтона эта задача, и, судя по связям и последним действиям крысиного короля, ему удалось выполнить ее.

К середине дня мой список сократился до одного имени. Астон Спроул. Адрес – Ибор-сити. Он появился в Тампе года два назад, а раньше жил в Новом Орлеане. В его биографии оказалась судимость за привлечение молоденьких женщин в качестве моделей для так называемых художественных фотографий, которые Спроул потом рассылал клиентам по почте, Я пообедал в забегаловке неподалеку от заинтересовавшей меня фотостудии, отдав предпочтение бекону и вареным яйцам, хотя и то, и другое имело не очень свежий вид. Посетители здесь принадлежали одному типу людей – мрачные, с бледными лицами, полуголодные, пахнущие дешевым виски. На их впалых щеках пробивалась похожая на проволоку щетина, половина зубов была выбита, а оставшиеся приобрели желтоватый оттенок и, видимо, давно не знали щетки. Одетые в лохмотья, загрубевшие от грязи и высохшего пота, они разговаривали о выпивке, похмелье, играли в карты по десять центов за кон. Тема всех бесед непременно касалась «большой жажды». Каждый входящий или выходящий бросал на меня косой взгляд, устанавливая невидимый барьер перед чужаком, вторгшимся в их владения. Я решил убрать этот барьер с помощью галлона муската и предложил ребятам выпить. Напиток почти мгновенно испарился. Я завел с ними разговор, упомянув вскользь о приятеле по имени Астон Спроул. Мои собеседники мгновенно ощетинились, учуяв опытными носами запах полицейского. Барьер вернулся на место. Один старичок решил, что мускат пах приятно, покосился на меня, указал украдкой на пустой кувшин и мягко произнес:

– Я знаю Спроула.

Купив еще кварту доброго напитка, я отнес ее на голый, ободранный столик в дальнем углу зала. Старик принес стакан воды, который утащил со стойки бара, и присел напротив меня, так что нас разделяла только пальмовая доска с остатками полировки. Он налил себе полный бокал и выпил, не отрываясь. Глядя на него, я подумал о том, кто этот странный человек и какую жизнь прожил. Обожженная солнцем, грубая кожа обтягивала череп, но плечи были широкие, а осанка Прямая. Чисто промытые волосы изящной седой гривой спадали на плечи. Крупные черты лица не казались резкими, в глубине водянистых голубых глаз блестел озорной огонек.

– Ищете свидетеля? – спросил старик. – Кому-то нужно явиться в суд?

– Нет. Я не полицейский, то есть не в том смысле, в каком вы думаете. Наш разговор не доставит вам никаких неприятностей. Необходимости встречаться с официальными лицами не будет. Когда я уйду отсюда, смело можете обо всем забыть.

Он кивнул.

– Я верю вам. Что вы хотите узнать?

– Прежде всего, как хорошо вы знаете Спроула?

Старик взял бутылку и наполнил свой бокал.

– Так же, как остальных в округе.

– Близких знакомых у него нет?

– Он очень замкнутый, нервный. Вы наверняка встречали таких людей. Они замыкаются в себе, сторонятся всех и каждого, не любят общение. Парень с виду недружелюбный, но голова у него варит. Понимаете?

– Конечно.

– Так вот. Спроул обычно приходил сюда вечером и садился за этот стол поближе к стене, чтобы спокойно наблюдать за всеми. Он, правда, никогда не требовал оставить его в покое, никогда не отказывался перекинуться парой слов, но мало кто использовал интерес к его персоне. Понятно?

– Но вы разговаривали с ним?

– О да. Мне часто нечем заняться. Иногда Спроул соглашался угостить меня, и я с ним болтал.

– Хороший собеседник?

– Скорее странный. Не могу понять, как такой нудный человек мог родиться в нашей стране, – старик усмехнулся, вертя в пальцах бокал. – Наверно, вы удивляетесь, слыша от меня такое. Но на самом деле я не зануда. Впрочем, это не из-за страны. Мне просто точно известно, кто я есть. Однажды бремя жизни вдруг стало непомерным для меня. Я чертовски устал нести его, даже начал заболевать. Каждый день работа, работа, работа… Забываешь, что ты человек. И я сказал себе: «Черт с ним со всем. Не буду ничего больше делать». И вот я здесь, с удовольствием бездельничаю. Вам ясно?

– Отлично, старина.

– Люблю оставаться несгибаемым. Я не похож на Спроула. Знаете, дружище, он горит, кипит внутри все время. Сжигающее пламя чувствуется в его разговорах. Вы бы слышали, как уверенно Спроул разглагольствует о картелях и капиталистах. Он прочитал Карла Маркса от корки до корки. Если подобные ему парни когда-нибудь захватят страну, я убегу отсюда к чертовой матери в Мексику или еще куда. Для меня, пока я здесь, самое большое удовольствие в жизни – быть бродягой.

Он продолжал распространяться по поводу отношения к жизни, но я пропустил это мимо ушей. Возможно, старик за свои дни успел сделать больше, чем я, вы или все мы, вместе взятые, и теперь имел право болтать.

– Хотя, – сказал мой собеседник, – Спроул не коммунист, как русские. Он считает, что они извратили и абортировали истину.

– Он фотограф по профессии?

– Правильно. Делал с равным успехом снимки свадеб и похорон. Этим кубинским ребятам к обручальному кольцу обязательно нужны белые кружева, жесткие воротнички. Кубинская свадьба – красивая штука. А местные старики считают лучшим последним подарком себе собственный снимок.

Старик проглотил третий бокал муската. Его щеки начали принимать пурпурный оттенок. Он тихо рыгнул.

– Простите. Итак, о Спроуле. Он презирал свою работу, понимаете? Один раз пришел сюда и сказал мне, что покажет сейчас самую прекрасную вещь в мире, потом достал из папки фотографию. Никогда не догадаетесь, какой предмет был снят на ней. Доллар.

– Вы говорите, Спроул часто появлялся здесь, делал по заказу снимки на свадьбах и похоронах. А чем он занимается сейчас?

– Не знаю. Никогда не интересовался. Парень купил себе машину, очень красивую. Когда я видел его последний раз, он был одет во все новое. Похоже, ему удалось устроиться на хорошее место.

– И когда ему начало так фартить?

– Не знаю. Две, три, может, четыре недели назад. Мистер, время ничего не значит для меня. Я даже не помню, какой сегодня день недели.

– Студия на той стороне улицы все еще принадлежит ему?

– Насколько я слышал…

Старик так и остался с открытым ртом. Было похоже, будто последние слова застыли у него на губах, и он старается осознать, что они означают. Внезапно его речь стала бессвязной, глаза затуманились, голова упала на стол. Мой собеседник провалился в глубокий сон, даже забыв опустить веки.

Я подошел к бармену и протянул ему пять долларов.

– Передайте один старику, а остальное возьмите себе. Я еще вернусь, чтобы убедиться, получил он удовольствие от неожиданных денег или нет.

Бармен вытер руки о фартук.

– Прекрасно. Он снимает у меня наверху одну из комнат и благодаря вам завтра солидно опохмелится. Только вы зря тратитесь, пытаясь помочь ему.

– Старик и не просил помощи, – заметил я. – Он выполнил кое-какую работу, и это плата за нее.

Глава 14

Длинное двухэтажное здание на противоположной стороне улицы строилось по неплохому проекту. Время не пощадило его, оставив свои отметины. Краска облезла и в некоторых местах превратилась в пятна серой пыли. Остальные дома на улице имели три этажа и так же, как двухэтажное, были пусты. Видимо, уже давно кто-то выбил одно из окон, и осколки стекла валялись на тротуаре. Рядом с пустой рамой находилась узкая дверь, верхняя часть которой представляла собой квадрат матового стекла с надписью: «А. Спроул. Фотограф».

Я толкнул легкую панель, и она, заскрипев в петлях, подалась. Из крошечного вестибюля наверх вела освещенная одной лампочкой лестница. Второй этаж был пропитан специфическим запахом заваленного хламом старого чердака и плесени. Нельзя сказать, что это доставило удовольствие моим ноздрям. Мрачное, таинственное помещение действительно напоминало старый чердак. На окнах висели черные плотные экраны, стены от потолка до пола скрывала темная драпировка. Вокруг были расставлены фотокамеры и юпитеры. Слева от меня оказалась точно такая же дверь, как внизу. И здесь на матовом стекле красовалось имя Спроула. Изнутри оно освещалось фосфоресцирующим светом.

Хозяин, видимо, услышал мои шаги на лестнице. Дверь открылась прежде, чем я приблизился к ней. На пороге застыл маленький, болезненного вида человечек с острыми чертами лица и большими торчащими ушами. Падающий сзади свет просвечивал их почти насквозь. Тонкие волосы песочного цвета были так тщательно прилизаны на черепе, что мужчина с первого взгляда казался лысым.

– Извините, – поспешно произнес он ломким голосом, – студия закрыта. Приходите завтра к десяти часам утра.

Я прошел мимо него. Мастер выбрал одну из комнат уединенного чердака под приемную. Здесь стояли диванчик, кресло, столик, на котором валялось множество иллюстрированных журналов, тумбочка и телефон. На стенах висели фотографии, в основном свадебные. Судя по всему, они были выполнены хозяином студии.

– Мне кажется, вы не поняли меня, – тонко проговорил Спроул. – Рабочий день окончен. Я собираюсь уходить.

Я обернулся. В прямом ярком свете черты его лица выглядели еще острее: узкие глазки, похожие на лезвия челюсти, цыплячья шейка с огромным адамовым яблоком. Мне представилась разозленная, облезлая мексиканская собака, готовая к броску.

– Успокойтесь, Спроул. Я пришел не за снимком. Меня прислал Делани.

– Делани?

– Ага, Чучело.

– Но, насколько я помню, мне не приходилось…

– О, бросьте. Он просил меня зайти к вам.

– Что-то я ничего не пойму.

Фотограф стоял рядом с дверью. Вся его поза выражала чрезвычайную осторожность.

– Натали велела Делани поговорить с вами, – продолжал я. – Что-то скоро должно произойти, но что бы это ни было, Делани собирается вцепиться в дельце как черт.

Очень медленно Спроул закрыл дверь.

– Я не знаю никаких Делани или Натали. Но даже если бы знал, все равно не понимаю, о чем вы говорите.

– Вы знакомы с человеком по имени Эд Риверс?

– Я слышал о нем, но ни разу не видел.

– Вы в курсе, что он сделал с Делани?

– Если бы я знал Делани, то, весьма вероятно, мог бы.

Я потер пальцами челюсть в надежде выразить этим жестом крайнее раздражение.

– Послушайте! – воскликнул я. – У меня вечер не свободен. Чем дольше мы будем стоять тут и молоть языками, тем меньше времени у нас останется. Итак, Делани – полный остолоп, поэтому черт с вами и с ним. Я все передам Квинтону.

– Подождите, – сказал Спроул, когда я направился к выходу. – Что Риверс сделал с Делани?

– А я думал, вам уже сообщили…

– Что он сделал?

– Нашел фотографии. Немного, правда. Набил Чучелу морду. Натали оглушила его и уничтожила снимки, но Риверс все еще на свободе. Объяснять вам дальше?

Его бледное, угловатое лицо позеленело.

– Какое это имеет отношение ко мне?

Я взглянул на испугавшегося парня и покачал головой.

– Отлично. Пусть Риверс отыщет нужный след.

– Ко мне?

– Прямо к вам.

– Но те люди, о которых вы упомянули… Они не должны раскрывать моего имени.

– В этом будьте уверены.

– Тогда как…

– У Риверса свои методы.

Спроул быстрыми, короткими шажками подбежал к тумбочке, коснулся ее верха пальцами и застыл в раздумье. Потом он обернулся и посмотрел на меня.

– Не вижу возможных вариантов…

– Вы фотограф. Риверс прощупает всех профессионалов и любителей в городе.

Зеленоватый оттенок кожи Спроула поблек и уступил место ярко-белому. Белизна особо проявилась вокруг губ.

– Это займет у него несколько дней.

– Или часов. Все зависит от того, каким путем решать эту задачу. Риверс опытный человек. Он всегда выбирает короткие пути. Итак, мы будем болтать или займемся делом?

Он стоял и не двигался. Мозг его работал с полной нагрузкой. Я нетерпеливо щелкнул пальцами.

– Идемте, идемте. Сложим весь товар, унесем отсюда и где-нибудь спрячем, пока не появился Риверс.

Я шагнул к Спроулу и не знаю, каким образом заметил, что его глаза потемнели. Фотограф открыл тумбочку и достал пистолет, затем быстро развернулся, поставив тумбочку между нами. Он посмотрел на меня и сказал:

– Я вас не знаю. Если вы можете соображать, то поймете, о чем я говорю.

Левой рукой Спроул подтянул к себе телефонный аппарат, не сводя с меня глаз, набрал номер и дождался ответа.

– Это Астон, – произнес он в трубку. – Ко мне пришел какой-то парень… Говорит, его прислали… Огромный, похож на медведя… Нет, имени не назвал… После вчерашнего… Что? А, я уже сказал, похож на медведя… Описание точное… Хорошо… Я еще позвоню.

Трубка легла на рычаг.

– Вы Риверс, – произнес фотограф тонким голосом. – Чертовски остроумно, не правда ли?

– Это была только попытка, – ответил я. – В чем моя ошибка?

– Вы начали сразу с цели своего визита. В этой студии нет ничего, что нужно собрать и спрятать, как вы предполагали.

– Значит, товар высылается немедленно, а не накапливается пачками.

– До сих пор не имею понятия, о чем вы все время говорите.

– О фото и кинопленках, помогающих набить кошелек. Где они, кстати, хранятся?

– Ничего не знаю.

– Когда Квинтон собирается смотаться?

– Не в вашем положении задавать вопросы, – злобно заявил Спроул.

– Знаю. У вас пистолет, но, подумав минуту-другую, я решил, что совсем не боюсь вашего оружия. Вы давно знакомы с Квинтоном?

– Никогда не слышал этого имени.

– И Делани?

– Да. А теперь убирайтесь.

– С Рассом Леппертом вы хорошо знакомы?

– О нет. – Его голос достиг на этой фразе высоты женского сопрано. – Не двигайтесь! Говорю вам…

– А я говорю вам, что вы всего лишь маленькое пятно грязи. Меня тошнит всякий раз, как я вспомню о делишках вашей банды. Сумасшедший убийца работает на вас. Он заслужил самую страшную кару, но достойного наказания для тех, кто им управляет, человечество еще не придумало.

– Стойте, Риверс! Я вас предупреждаю!

– Вы дерьмо, Спроул, такое же дерьмо, как то, которое плавает в канализации.

– Я знаю, что говорю…

– Не верю, – перебил я его. – У вас не хватит мужества воспользоваться оружием.

– Ошибаетесь! Я выстрелю в целях самообороны.

– Ну, ну, покажите свою храбрость. Никогда не поверю, что человек, занимавшийся такими делами, как в Луизиане… и такими, какими, по моему глубокому убеждению, занимаетесь здесь, может смотреть другому в глаза прямо. С оружием или без него.

Мои слова звучали довольно убедительно, но мерзкий, липкий пот все же катился по груди. Я не заметил, каким образом мои внутренности вдруг стали разбухать и заставили меня начать движение по направлению к Спроулу. Его лицо побледнело еще больше. Он попятился, пока не уткнулся в стену и не мог отступать дальше. Он был загнанным в угол трусом, и опасность приближалась к нему.

Сейчас!

Спроул слишком долго медлил. Я изогнулся и ударил его. С коротким, застывшим в горле криком он попытался ответить мне рукояткой пистолета, но тонкое запястье лишь скользнуло по моей ладони. Упруго оттолкнувшись ногами, я врезался в Спроула, почувствовав плечом вдавившийся живот. Фотограф задохнулся, упал, и мне удалось вырвать из ослабевших пальцев оружие. Бедняга распластался на полу, держась за живот. Рот был широко раскрыт, язык вывалился наружу. Я дал ему отдышаться, а пока вынул обойму, опустошил ее и бросил пистолет в тумбочку. Затем я поднял Спроула за плечи и помог добраться до диванчика. Ему потребовался лишь легкий толчок, чтобы свалиться во все еще согнутом положении на более удобное, чем пол, ложе. Придвинув себе кресло, я сел на подоконник.

– Ну, теперь, мне кажется, мы сможем спокойно поговорить.