Текст книги "Ступени"

Автор книги: Тельман Гдлян

Соавторы: Евгений Додолев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Об ускорении

Отчего следствие по этому делу затянулось на несколько лет? Ну во-первых, юристы по рукам и ногам связаны негласными запретами и категоричными «табу». Допустим, арест скандально известного «зятька» Ю. Чурбанова согласовывался (на всех этажах) в течение года! Создавалось даже впечатление, что бывшего зам. министра неявно подталкивают к самоубийству по-щелоковски. Во-вторых, и это, пожалуй, наиболее существенное, складывалась (время от времени) ситуация «тришкина кафтана». Приходилось, что называется, разрываться на части. Очень много побочных, «созвучных» дел спущено на тормозах. Или отдано в недобросовестные руки, что в результате одно и то же. Как это ни печально, в нашем обществе образовались тепличные условия для коррупции. Гигантский, неоправданно громоздкий класс – мы настаиваем именно на этом определении – чиновничества и лентяев (что не тождественно, надо признать) оказался питательной средой для такого рода преступлений. Бюрократов и бездельников единит, по нашей версии, потребительское отношение к обществу. И агрессивное, когда намечается ущемление их интересов, причем возникает и корпоративная солидарность, – если замахиваются на номенклатурные реалии.

Очень долго и упорно людям инициативным и предприимчивым у нас ставили в пример исполнительных, послушных и безвольных. Очень долго и упрямо мы делали ставку на плакатно-торжественную массовость, забывая, что в этой впечатляющей массовости растворяется индивидуальность. В безликих «крепко спаянных» рядах начисто исчезала личность. Но зато такими раздавленными легче командовать. Музаффаровы для этого всегда найдутся.

То было (надеемся, что прошло) время исполнителей, а не действующих лиц.

Нижнее административное звено и комсомол, являвшийся размытым, словно вечерняя тень, арьергардом партии, ее придатком, были способны лишь дружно поддерживать курс на «дела победные». Не сопротивляясь явным ошибкам и трагическим перегибам, они превратились в этакий грандиозный инкубатор добросовестных, но совершенно безынициативных «старателей» (от слова «стараться»). Они были готовы выполнить порученное «от сих до сих». Но – ни шагу вперед. Ни шагу в сторону. Если приказано пройти семь шагов, проходили все семь. Даже если шестой – край пропасти.

А потом, задним числом, можно жаловаться, как бывший первый секретарь Караузякского райкома партии, начинавший карьеру секретарем райкома комсомола, Султанмурат Каньязов: «Доходило до полного абсурда: спускали план на сдачу яиц в хозяйствах, где не было кур. Себестоимость одного яйца достигала нескольких рублей! Чем не „золотое яичко“!»

И при таких маразматических – другого слова не найдешь – директивах в районе на тридцать тысяч жителей приходилась одна баня, а в школах учились в четыре (!) смены. И можно понять, не оправдать, Каньязова: для улаживания дел он был вынужден «брать». Чтобы «давать».

– С начала посевной и до завершения уборки – в районе комиссии. За проживание уполномоченные не платили…

Наш славный полководец говаривал: за одного битого двух небитых дают. Но только не в таких испытаниях должен закаливаться руководитель. Нынешнее время жестко и бескомпромиссно диктует нашему проснувшемуся обществу: один деятельный, смелый, честный работник, думающий по-новому, стоит десятка исполнителей, пусть даже всей душой болеющих за общее дело, но не способных на радикальную самостоятельность, на собственные, неординарные решения без робких оглядок на вышестоящего, которому, будь он и семи пядей во лбу, за всем не углядеть, всего не охватить. Не говоря уже о таких вышестоящих, как Каримов…

Тот же Каньязов, по его словам, «набрался смелости» и, попросившись в отпуск в столицу, обратился по телефону «к нашему куратору в ЦК». Его приняли. Три часа он повествовал «о безобразиях». Обещали разобраться. Но, как обреченно констатировал экс-секретарь, уже находясь под следствием:

– Все осталось по-прежнему.

А ведь произошел тот самый разговор в ЦК не в «доперестроечное» время, а в марте —…1987 года!

Вечный вопрос – что делать?

…Не хватает профессионалов-руководителей. Руководителей, знающих вполне определенно, что оставить в компетенции аппарата, а что общество должно взять на себя. Те самые массы, именем которых порой прикрывались опасные авантюристы-одиночки. Для того чтобы «коррумпированное» кресло перестало быть таковым, нужны профессионалы, ставящие не на твердую Личность, но на демократическое Содружество Личностей.

Как могло случиться, что не горстка втянутых в мафиозные игры, а сотни тысяч людей знали, что должности и ордена продаются и покупаются, однако делали вид, что «в целом мы на верном пути»? Поля белели от соли, а не от хлопка; когда-то цветущие города оставались без питьевой воды, а на страницах журнала «Гулистан» тогдашний министр культуры Узбекистана пел очередной панегирик Рашидову: «…пусть мы будем иметь счастье собирать прекрасные цветы из цветника Вашего творчества». Арал превращался в безводную пустыню, а на страницах центральных газет текла мутная водица восторгов…

То, что всенародное «одобрям-с!» (так называемое «единодушное одобрение», приводящее к более чем скорому «глубокому удовлетворению») не есть лучшая альтернатива плюрализму (в условиях однопартийной системы), достаточно убедительно продемонстрировала наша семидесятилетняя история. Ход XIX Всесоюзной партконференции весьма убедительно это доказал. Оказывается, нужно только четко различать, где столкновение самих тезисов, а где – выдвигающих тезисы. Пришло время споров (во имя рождения истины), но не взаимного мордобоя. Внутри общественного организма ощущается некоторое брожение, и это – следствие естественной потребности в реализации задавленных прежде сил. Речь – о здоровой конкуренции, а не о междоусобицах, выматывающих силы. Во всяком случае, здесь есть возможность «вписать» в деятельность аппарата «хорошие» неформальные объединения и, стало быть, сориентировать людей в путанице нынешних мнений и взглядов на перестройку. Это и будет та самая неподдельная, не по бумажному счету, массовость. «Союз нерушимый…» Не мафиозная солидарность синекур, а действительный духовный союз прогрессивных сил. Ведь все изначально так и задумывалось. И всегда, даже в бедовые времена, партия оставалась – в лице своих самых достойных, несгибаемых и неподкупных представителей – таковой. Хотя на смену Кагановичам и Ждановым приходили сусловы и Кунаевы, сторонники «стыдливого» закручивания гаек – сталинизма без Сталина.

Суть диктуемой временем новации не в создании какой-то аутооппозиции внутри партии, а во внутрипартийной демократизации. А то ведь от молчаливого большинства до бесчинствующего меньшинства – всего шаг, который Сталин, например, совершил за десяток лет…

Известный шотландский поэт Дуглас Интайр, говорят, не умел ни писать, ни читать, а свои стихи диктовал друзьям, которые их и стенографировали. А шеф Каримова – Рашидов, так же, впрочем, как и его патрон – Леонид Ильич, «создавали» шедевры, расплачиваясь щедрыми улыбками на благообразном лице пророка и столь же щедрыми подношениями исполнительным «писателям», которые не могли не догадываться, что деньги «отахона» («отца нации») – выжатые «снизу» взятки и украденная помощь «сверху» сельскому хозяйству республики. Впрочем, по всей видимости, рашидовская клика умела греть руки не только на хронических недугах экономики, но и на стихийных бедствиях, таких, как ташкентское землетрясение.

И все эти беды не исчезли, словно провинившийся джинн – в бутылку, после смерти Рашидова. Год его смерти – рекордный по припискам. А надуманное обещание – «шесть миллионов тонн хлопка» – повторено и на «перестроечном» XXVII съезде партии. А ведь именно с этого лозунга начался реактивный виток коррупции, именно на этом несуществующем сырце, словно на дрожжах, плодились новые и новые миллионеры. Причем далеко не «подпольные», хотя и принято так их называть.

В наш лозунговый лексикон привносятся время от времени свежие слова. И зачастую растворяются в кипящей воде пустопорожних речей. Без делового остатка. Лишь порой оставляя скучный привкус завуалированного правильностями цинизма и фанфарного обмана, к которым нас приучали годами. Потому-то так осторожно-скептически относились мы к открытиям типа «Экономика должна быть экономной» (а политика – «политичной»?). И именно поэтому априорно боимся разочароваться в словах новых, хотя и обнадеживающих (контекст перестройки!). Обжегшись на молоке, дуют на воду.

К чему это? К слову «ускорение». Оно-то как раз и отошло на второй план, если не на третий, в нашем политическом лексиконе, породив дюжину-другую едких анекдотов, но зато не успев провально себя скомпрометировать подобно многим своим предтечам… Отчего так быстро? По той простой причине, что масштаб долгожданных и требующих кропотливого труда перемен, сопряженных поначалу с этим порывистым словом, не вписывается в торопливый рисунок, подразумеваемый любыми производными от слова «скорость». «Поспешишь – людей…» Что? Вот именно! Хватит, достаточно долго были посмешищем, хотя и жутковатым.

Ускорение своей размашистостью, видимо, вызывает недобрые ассоциации со сталинскими «заветами» («рывок в коммунизм») и маоистскими «большими скачками». А также с жертвенным напряжением первых пятилеток.

Время кавалерийских атак прошло. В том числе и для борьбы с коварным «басмачеством». Будут и жертвы. Бескровных побед, увы, не бывает. И здесь следствие всецело на стороне решительных офицеров перестройки.

…Привычными стали пассажи типа «Хороший подарок получили жители города – открыт новый ДК с концертным залом и видеотекой…» Полно! От кого подарок? От какого-то далекого, высокопарящего аппарата? И почему «подарком» именуется то, что изначально предполагалось безоговорочно предоставить каждому члену общества для проведения досуга и всестороннего развития личности? А сколько «подарков», жизненно более необходимых – детских садов, школ, больниц… – общество робко, но все еще надеется получить. Не потому ли, что кое-кто перепутал попечение об общественном благосостоянии с заботой о собственном благе? А все, что мы ждем как «подарка», надо делать самим?

Подарков не будет.

О торможении

Пожелав себе ускорения, стоит припомнить разномастные потемкинские деревни, по которым местные руководители возили и возят заезжих корреспондентов и проверяющих из Центра.

Так ли уж убедителен обман? Ведь эти деревни вовсе не похожи на «идеальные города» Томаса Мора и Кампанеллы. Значит, гости «брали»? А ныне?

Что-то не припомнить заметных статей, разоблачающих конкретных Механизаторов Торможения, хотя о самом этом процессе и его механизме написано и сказано много честных и взвешенных слов. Но почему мы привычно деревенеем при необходимости отчетливо назвать имена и истинные подоплеки? Куда, например, пропало с газетных полос имя Б. Ельцина? Какой такой синхронный недуг вынудил уйти «по состоянию здоровья» и К. Демирчяна и К. Багирова? Не «синдром ли Карабаха» – имя этой внезапной болезни? Кого мы хотим ввести в заблуждение? Не только ведь «Мальчиши-Плохиши» слушают «голоса», дабы быть в курсе происходящего в родных пенатах, но и искренние «Кибальчиши» перестройки. А сами «буржуинские» журналисты осведомлены о наших «секретных разработках» ничуть не хуже нас, научившихся читать постановления между строк и изъясняться эзоповым языком вчерашних рабов. Так все же, почему столь мучительно даются нам саморазоблачения?

Да потому, что мы видим – люди, творившие вчерашний неправый суд, приписывавшие, скажем, хлопок, и другие, закрывавшие на это глаза, по-прежнему занимают высокие посты. Именно эти люди опекают своих «сотоварищей», попавших в опалу перестройки. И, конечно, плутократы ни во что не верят, кроме могущества Взятки. Потому, что даже Звезды покупались! Зато какие душевные поздравления высоких руководителей подшиты, например, к следственному делу «отца Каракалпакии» Каллибека Камалова, какие пожелания и дальше «продолжать в том же духе». Неужели все они не догадывались, как «поднимается благосостояние» маловодной Каракалпакии? Неужели они и им подобные не постараются нажать на тормоза или не попытаются присоединиться ко второму, тайному фронту против следствия?

Свои люди (II)

«Мы хоть телом торгуем, а вы – своей совестью…»

Если бы Каримов посмотрел документальную киноленту «Достоинство», где ташкентская проститутка произносит эти горькие слова, он вряд ли отнес бы их на свой счет. Другие мерки. Другой уровень. Другое «достоинство». И другая цена.

Вообще-то, Каримову можно позавидовать. Говорят, не имей сто рублей, а имей сто друзей… У Абдувахида Каримовича и рублей было в избытке (в том числе золотых николаевских империалов), и доверенных лиц хватало. Не всякий, надо признать, в состоянии найти несколько десятков (по материалам дела – более тридцати) надежных людей, готовых хранить деньги и золото, не задавая вопросов и не задаваясь вопросами.

Каримовы-младшие указали, что ценности их отца хранились у Абдуллаева Ф.

Абдуллаев Ф. сообщил: «Каримов иногда приносил не золотые изделия, а золотые монеты. Некоторые монеты были достоинством 10, а некоторые 5 руб. Количество их точно указать не могу, что-то около 2 тысяч штук. Монеты Каримов приносил завернутыми в бумагу или кусок материи. Я их укладывал в аптечную банку емкостью 800 граммов. В мае 1983 года был арестован начальник ОБХСС Музаффаров. После этого Каримов передал мне, чтобы я перепрятал золотые монеты. Через несколько дней ко мне пришел мой зять и передал от Каримова 200 десятирублевых золотых монет. Я разложил их в 6 восьмисотграммовых банок, а банки уложил в 5 асбестовых труб, а трубы замуровал с двух концов. Шестую банку уложил в кусок толстой резины и залил с двух концов цементом».

Гемологической экспертизой установлено, что вес монет – 11 кг 407,68 г, стоимость – 368 613 руб. 27 коп.

Люди, которым можно было доверить такие деньги, котировались так же высоко, как и те, кто, «давая» взятки, одновременно страховал Каримова от «прокола». Среди последних ключевой фигурой, бесспорно, считался Музаффаров. Который очень многое умел. И очень многое знал. Недаром «эмир» так взволновался после ареста своего верного «янычара» от ОБХСС.

Из показаний свидетеля Султанова: «О том, что Музаффаров был в близких отношениях с Каримовым, знали все. Об этом свидетельствует хотя бы такой факт, что он напрямую шел к Каримову на прием, хотя производственные вопросы должен был решать через своего непосредственного начальника Норова. Меня, как заведующего отделом обкома партии, вообще не признавал. На прием к Каримову проходил беспрепятственно и минуя всех, кто дожидался в приемной. Я помню такой факт, что, заметив слишком частое посещение Музаффаровым первого секретаря, вызвал Музаффарова к себе и сказал, что если у него, Музаффарова, есть какие-либо вопросы, то он мог бы сначала обсудить их со мной. После этого случая меня вызвал к себе Каримов и очень строго отругал за сделанное замечание».

Такая реакция вполне объяснима. Показаниями самого «эмира»: «Как-то осенью ко мне домой пришел Музаффаров и принес японский магнитофон. Я лично не был в то время дома, но о том, что Музаффаров принес мне магнитофон, я узнал от членов семьи… После этого случая Музаффаров стал приносить мне взятки на работу. Обычно было так: он приходил и разговаривал со мной о служебных делах, без свидетелей оставляя на столе по 5 тысяч рублей. Перед моим 50-летием, кроме 5 тысяч рублей, Музаффаров принес мне и подарил золотые часы. Марки часов я не помню».

Не помнил Каримов, видимо, и то, чему его учили в детстве. Заветы родителей заменил новыми, гибкими и удобными, как султанское опахало.

«Эмир» – новый, правила – старые
(II)

Как и многие его «подельники» (по «бухарскому» делу), Каримов – из достойной, без всяких кавычек, работящей семьи: «Начал свою трудовую деятельность в 1946 году гидрометром. После окончания в 1956 году Ташкентского института инженеров ирригации и механизации работал на различных должностях в системе водного хозяйства. С 1965 года – на советской и партийной работе. Награжден орденами Ленина, Октябрьской революции, „Знак Почета“ и двумя орденами Красного Знамени. Являлся делегатом XXIV и XXVI съездов партии. Избирался членом ЦК Компартии Узбекистана, депутатом Верховного Совета Узбекской ССР». В характеристиках отмечены большие организаторские способности Каримова, его энергия, инициатива и настойчивость в работе, хорошее знание сельскохозяйственного производства. Многие ответственные работники отметили в своих показаниях его деловитость, энергичность и организаторские способности. Но вместе с тем они подчеркнули, что Каримов, используя порочные методы руководства, насаждая неправильную кадровую политику, назначал на руководящие посты лиц не по деловым и профессиональным качествам, а исходя из соображений личной преданности, родственных отношений и нередко из корыстных побуждений.

Ропот недовольства не имел значения, поскольку, повторном, «бухарский эмир» надежно был прикрыт ташкентским начальством. Один из свидетелей заметил: «Летом 1983 года, когда Осетров уже являлся вторым секретарем ЦК КП Узбекистана и приехал для участия в работе сессии областного Совета, по области много шло разговоров в отношении Каримова, поскольку целый ряд его взяткодателей был арестован. Осетров приехал восстановить „доброе имя“ Каримова и с этой целью подготавливал общественное мнение в его пользу. У Каримова с Осетровым были очень тесные и дружеские отношения. Мы с Осетровым погуляли по аллее. Он мне сказал, чтобы я также выступил на сессии в защиту Каримова и при этом ориентировался на выступления секретарей райкомов партии, которые уже подготовлены. В этот день я действительно выступил на сессии в защиту Каримова».

Такое радение объясняется вовсе не цеховой солидарностью тех, под кем зашатался было «бухарский трон» (извините, кресло). Каримов вспоминает, и не без ностальгии, о легкости и приятности установления теплых отношений в бытность свою «первым»: «Первый раз дал взятку Осетрову осенью 1982 года во время хлопкоуборочной кампании. Он тогда приезжал как уполномоченный ЦК по заготовкам хлопка. В помещении Красной дачи вручил Осетрову сверток с деньгами в сумме 5 тысяч рублей. Путем дачи этой взятки хотел заручиться в дальнейшем поддержкой Осетрова, зная его вес и влияние и в Ташкенте, и в Москве. Осетров поблагодарил меня и деньги взял. Второй случай был уже в Ташкенте, когда Осетров был уже вторым секретарем ЦК Компартии Узбекистана. Я приехал в Ташкент на Пленум ЦК. У меня с собой были деньги в сумме 3 тысячи рублей, завернутые в бумагу. Я зашел в кабинет к Осетрову в здании ЦК и поздравил его. От него зависело много вопросов экономики области. Поэтому я был заинтересован в его покровительстве и поддержке и по всем этим причинам давал ему взятки».

Да, Каримов был уверен: его «прикроют». Равно как и Музаффаров не сомневался – «эмир» не даст в обиду, нажмет нужные рычаги.

И жали на рычаги, давили на педали торможения, делали все, что могли. Однако механизм забарахлил. Так должно было случиться. Иначе настал бы конец не мздоимцам, а всему нашему обществу. Неспроста Дюма-сын говаривал: «Деньги – хороший слуга, но плохой хозяин».

Конец «нового эмира»

На одном из первых допросов Каримов, взяв уверенными пальцами лист бумаги, убеждал следователя:

– Я чист, как вот это.

Затем, много позже, он повторил свой жест. Но в руках его на этот раз оказалась копирка.

Было ли это притворной, рассчитанной позой? Или «экс-эмир» действительно понял, что «правил» недостойно? Что, заглядывая вдаль, был слеп? Что, слыша протесты, остался глух? Что, имея язык, обрек себя на немоту? Можно ли верить в раскаяние так далеко зашедших «правителей»?

Не хотелось рисовать портрет Каримова и его сподвижников краской недоброй, черной, словно та самая копирка. Ведь многое можно объяснить. Многое (пусть и не все) понять. И, поняв, что-то простить! Подчеркиваем, этот человек, как и многие-многие другие, стал жертвой системы.

Но светлых, по-человечески нужных тонов не нашлось. Возможно, потому, что недурные, стоящие качества наемников Мздоимства оказываются непременно в тени системы, настолько эта алчная махина громоздка. И сторонится она, эта система, света.

Конечно, народ, переживший Рашидова, помнящий тяжесть бериевских сапог, годы «волюнтаризма», брежневский разгул, не растоптать, коль скоро он не располовинился на карателей и репрессированных. Но это значит ли, что ему – битому, поротому, стреляному, обворованному народу – не страшны теперешние каримовы? Или ждущие своего часа сусловы, которые сумеют объяснить, будто музаффаровы не типичны, а потому не опасны?

Конечно, невыгодно и несимпатично занимать позицию обличителей с насупленными бровями. Куда выигрышнее (и легче!) повернуть рассказ в русло столь дефицитного христианского всепрощения. Однако вспомним Ленина: «Христа ради, посадите Вы за волокиту в тюрьму кого-либо. Ей-ей, без этого ни черта толку не будет». А если волокита оборачивается лишь одним из способов вымогательства? А если деньги выбиваются еще и зуботычинами? Если совершать приписки вынуждают концлагерными пытками? Если, утрясая по работе дела хозяйственные, не забывают набивать ценностями потайные бидоны? Если руководящая работа превращается только в подписывание прошений и складирование банкнот, которые к концу года не умещаются в большом книжном шкафу? Если, если…

И все же, не отдавая дань «моде на гуманизм», а только надеясь на лучшее, скажем: метаморфозы не обязательно укладываются в рамки прокурорского словечка «перерождение». Может, может человек исправиться. Вернуться к себе. Вспомнить себя.

Собранные коробочки хлопка проходят десятикратную очистку, прежде чем волокно становится «пригодным к употреблению».

И Каримов, и Музаффаров были приговорены к расстрелу. В порядке исключения эту меру наказания обоим заменили двадцатилетними сроками заключения. Время ждать. Думать. Реванша не будет. Ни у них. Ни у системы, их породившей. Не должно быть.