Текст книги "Сказки-притчи для взрослых (СИ)"
Автор книги: Татьяна Трембовецкая
Жанр:
Сказки
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
Трембовецкая Татьяна Юрьевна.
Сказки-притчи для взрослых
УДК 821.161.1
ББК 84(2Рос=Рус)
Т66
Трембовецкая Татьяна Юрьевна.
Сказки-притчи для взрослых.
ОГЛАВЛЕНИЕ
О чем книжица? – 2
Земная любовь – 3
Африканский релакс, или 'Оранжевая' любовь – 5
Весь мир в хрустальной пепельнице – 9
Высокая любовь – 11
Носок – 13
Забавная история – 15
Великая пятница, или Обычная стирка – 18
Друзья – 21
Ночные кошмары – 22
Влюбленность – 24
Мушиное счастье – 25
Грустная строительная история – 27
Межсезонные чувства – 29
Яхтенный сторож Сашка – 31
Кухонная война – 33
Новогодняя история – 2015 – 35
'Завалящий' дяденька – 37
Кот мартовский – 39
Шкатулка – 41
Брошюрная жизнь или почему люди жестоки – 43
Притча об особых инструментах – 45
Уголек и Соломинка – 47
История о детских страхах – 49
Пыльная любовь – 51
Очкун, Пачкун и Терпидон – 54
Строительная ясность – 56
Зачем я живу – 58
Почему людям так тяжело договориться друг с другом, или Сага об обычном Мужчине, 'золотой' Ольге и Времени – 60
Куда уходит радость жизни – 62
Почему есть богатые и бедные – 66
Что такое ДУША – 69
О ЧЁМ СКАЗКИ?
Это сборник сказок, вымышленных историй и рассказов, чтение которых заставляет еще раз задумываться о Жизни, о Любви, о Дружбе, вырисовывает в голове красочные картинки, которые еще больше погружают в сказочный мир каждого читающего.
Автор книги, Татьяна Трембовецкая, – с увлечением пишет истории, сказки для взрослых и не только.
ЗЕМНАЯ ЛЮБОВЬ.
Он знал, что дорого обошелся этому миру. Безумно дорого! Сколько сил затрачено на его рождение: и умственных, и физических. Какие человеческие умы работали над его созданием – целых пять лет!
А она? Ей, возможно, сотни тысяч лет...
И появились они для того, чтобы когда-нибудь встретиться, рассмотреть друг друга, полюбить и соединить свои огромные души. Навсегда.
– Я могу быть выше облаков! – пророкотал Самолет.
– И я могу, – вторила Гора.
– А я могу летать быстрее птицы!
Она промолчала.
– Я могу летать быстрее птицы и выше облаков! – храбрился Он.
Она продолжала хранить молчание...
В какой-то момент каменная душа не выдержала, ухнула:
– Я люблю тебя! Оставайся со мной!
Что же произошло с Ним в этот момент?
Каждая металлическая деталь Его совершенного тела завибрировала, отозвалась на этот безмолвный зов.
– Да! Я тоже люблю тебя! – громыхнул Он. – Мы такие великие, такие мощные, большие и красивые! Я лечу к тебе!
Гора молча и величаво наблюдала, как Он приближался к ней, чувствовала, как ее глыбастая душа, просочившись сквозь трещины в скалах, рвалась ему навстречу.
На мгновенье два исполина задержались друг напротив друга. И... стали единым целым.
Две сферообразные души соединились в каменно-металлический шар, чтобы навсегда застыть одним неровным изваянием. Навечно...
АФРИКАНСКИЙ РЕЛАКС, ИЛИ «ОРАНЖЕВАЯ» ЛЮБОВЬ.
– Закрыть всем пасти! – зловеще прорычала старая Плешивая Обезьяна.
Звериный галдеж затих. Все взгляды были направлены в центр поляны, где около небольшого каменного валуна, положив сушеный локоть на самодельный костыль, расположилась Она. Один раз в году взрослые звери приводили свою детвору на эту поляну, огражденную баобабами, чтобы послушать истории – о Великом примирении, о Страшном изгнании, о прекрасной Оранжевой любви. Никто уже толком не знал, сколько лет самой Плешивой Обезьяне и были ли эти истории на самом деле...
...Все притихли. Она достала вонючую сигару, неспешно подпалила ее и, облокотившись о камень, закатив мутные глаза, задумалась. Все молча ждали.
Слоненок не выдержал. Он хоботом возил вокруг себя по песочной пыли, наблюдая за получающимся рисунком. Потом, нечаянно вдохнув частички песка, закашлялся и получил смачный шлепок по уху от матери. Началась цепная реакция: кто-то крякнул, кто-то заскулил; но Она встрепенулась, и опять воцарилась звенящая тишина. Только цикады неистовствовали.
На этот раз Плешивая Обезьяна начала свой рассказ с великой африканской, или Оранжевой любви – любви Жирафы и Леопарда. Это было прекрасно! Два великолепных животных прожили в любви и согласии долгую достойную жизнь, вне всякого сомнения, иногда ругаясь и бранясь, но... у них родилось много детей...
– Этого не может быть, потому что не может быть в принципе! – изрекла Зебра. Основная масса зверей осуждающе загудела.
– Ну почему же? – устало проговорила Обезьяна.
– Как почему? – распалилось полосатое животное. – Как это возможно? Что общего может быть между жирафом и леопардом?
Обезьяна расширила глаза, раздула и без того широкие черные ноздри и ударила костылем о землю.
– Что общего?! И вы все хотите меня спросить, что общего? Чем именно они похожи? – обведя старческим взглядом толпу слушателей, громко спросила рассказчица.
Звери притихли. Сумерки сгущались, и от этого казалось, что на поляне под покровом темноты собрались разномастные существа, замирающие и оживающие снова...
Слоненок, сидевший несколько поодаль от основной массы малышни, пришедший на эту сходку без особого энтузиазма, прогудел хоботком:
– Ну-у-у, да.
Воцарилось молчание.
– Окрасом!..
Толпа загудела. Послышались удивленные возгласы. Даже взрослые звери, зная, чем закончится рассказ Старой Плешивой обезьяны, поддались общему настроению
– Да-да-да! Окрасом!
– Тогда какие же у них были дети? – пробормотала Бегемотиха.
– Дети? – переспросила рассказчица. – Они были...
Толпа притихла...
Обезьяна в очередной раз припалила сигару, закурила и медленно подняла свою морщинистую морду.
Темнота давно окутала все вокруг, черное небо слилось с окружающим миром. Большая оранжевая луна, как единственный апельсин, висевший на дереве, плотно разместилась где-то наверху среди листвы...
Звери тоже уставились на небо. Цикады неистовствовали...
– Они были ОРАНЖЕВЫЕ! – прошамкала Обезьяна.
Звери, оглохшие от тропической тишины и духоты, завороженно смотрели на небо. Они видели звезды, которых становилось все больше и больше. Звезды то сливались в одно большое пятно, то распадались на составляющие, то оформлялись в звериные силуэты Жирафы и Леопарда, то в кучку разномастных звериных детишек. Причем каждый видел своих сородичей: Зебра – маленьких зебрят, Слоненок – слонят. И все они то увеличивались, то уменьшались, но большой оранжевой толпой бежали за единственными мамой и папой.
ВЕСЬ МИР В ХРУСТАЛЬНОЙ ПЕПЕЛЬНИЦЕ.
– ...Ну ты и дрянь! Кто тебя сделал? Развалилась, как последняя шлюха!
– Да ты на себя посмотри! Сложился в три погибели. И кроме следов от щербатых зубов больше ничего и не имеешь!
– Ха-ха! А ты что имеешь? Следы от помады?..
Так они, два сигаретных окурка, лежали в хрустальной пепельнице и молча ворчали, доказывая свою значимость.
В течение дня к ним присоединились еще пара собратьев. Свободного места в пепельнице поубавилось. Вскоре и вовсе стало тесно и неуютно.
Дверь в кабинет скрипнула. Вошла грузная, слегка косматая женщина с мокрой тряпкой. Одним движением опрокинула пепельницу в черный мусорный пакет и уже пустую, вытерев тряпкой, поставила обратно на стол.
Окурки закувыркались вместе с другим мусором, еще пытаясь сохранить никому не нужную важность, полагая, что несколько часов жизни, проведенных в пепельнице, – это весь мир.
ВЫСОКАЯ ЛЮБОВЬ.
Они родились, повзрослели и полюбили друг друга высоко над землей, в большой синей туче. И вот, когда пришло время, они, крепко взявшись за руки, пообещав друг другу быть верными, шагнули на тернистый путь совместной жизни и полетели вниз, к земле.
Две капли: Она и Он. Они летели всю долгую семейную жизнь, ругаясь и мирясь, выращивая детей и строя планы на вечное будущее. Они были счастливы. И длилось это очень долго, как одно мгновение...
Почти долетев до земли, они ударились о металлический турник на детской площадке и разлетелись в разные стороны: Она попала в водяной водоворот небольшого веселого ручейка, а Он – на траву под деревом.
Она с ручейком влилась в какой-то коллектор, потом попала на очистные сооружения, а затем поток мощной струи выбросил Ее в огромный водоем. Солнце припекало, и Она, выныривая на поверхность воды, почувствовала, что потихоньку взлетает!.. 'Испаряюсь', – подумала Она. И, несмотря на всю эту бурлящую движуху вокруг, Она ждала известий от Него...
Корни дерева как насосы качали влагу из земли. Он уже забрался на самую крону дерева, пробегая по жизненно важной системе зеленого растения, постоянно думая о Ней, утешая себя, что все хорошо, ибо плохие известия долетают быстро... 'Вот он Я! В гуще прекрасного соцветия! Скоро появятся семена, и если Мне очень захочется, Я обязательно упаду на землю!'
И вот Они встретились! Она летела теплым дождем к нему, а Он, раскинув зеленые объятия молодого побега, с нетерпением ждал Ее, чтобы опять встретиться и опять расстаться на какое-то непродолжительное время, а потом, преобразившись, опять встретиться – потому что так надо.
Они родились, повзрослели и полюбили друг друга высоко над землей...
НОСОК.
В комоде стояла необычная тишина, пока хозяева были дома. Как правило, когда они уходили, бытовая болтовня домашнего скарба, перемежаясь с тиканьем часов, набирала обороты, вытесняя безмолвие.
Выдвижной ящик был доверху завален носками, в основном мужскими. Вид они имели отжатый, высушенный, все были разной цветовой гаммы. Где-то в уголке аккуратно сложены новые, еще не распакованные трикотажные изделия, явно чувствовавшие свое превосходство.
Банковал Шерстяной Носок. Его побаивались, так как лет ему было немерено, был он всегда один, не в паре (хозяин – одноногий дед), связан вручную из какой-то толстой серо-буро-малиновой шерсти. Сбоку было присобачено украшение непонятного вида, но то ли стерлось от времени, то ли застиралось. Одним словом – Носок!
– И не стоит так зазнаваться! – громко прошерстел Носок, поглядывая на стопку новичков, черных, еще не распечатанных. – Не все новички долго живут, так как жить в паре могут все! А вот оставшись один... вот это геройство!..
Старый Носок продолжал вещать. Рядом лежал Светло-Серый в черную полосочку. Он, открыв трикотажный рот, внимательно слушал, боязливо поглядывая по сторонам – не потерялась ли вторая половинка, – и успокаивался, найдя ее рядом. Он был еще не очень застиран и достаточно крепок, но, слушая, понимал, что удержаться на этом свете непросто, ибо служить по назначению – это аксиома, а вот как дальше, если что...
Дверь в квартиру с шумом открылась. Пришли хозяева. Послышались голоса взрослых и детей. Через какое-то время маленькая девочка подошла к комоду и открыла выдвижной ящик. Носки замерли. Что ей нужно?
Взгляд ее остановился на Светло-Сером в черную полосочку. Подхватив его маленькой ручонкой, она побежала к бабушке. Светло-Серого обуяли странные чувства: во-первых, гордость, что он нужен, во-вторых – отчаяние, что нужен он один!
Бабушка взяла полосатый носок, набила его ватой, сделала пару стежков иголкой с ниткой, и вот – куколка готова! Потом фломастерами нарисовала глазки и ротик. Ребенок радовался!
Наигравшись с новой игрушкой, девочка бросила ее на полу. Одноногий подслеповатый дед, по знакомой расцветке узнав носок, сунул его обратно в выдвижной ящик.
В комоде стояла необычная тишина...
ЗАБАВНАЯ ИСТОРИЯ.
И я не помню, от кого слышала эту историю и как давно это было, – а может, и не было, а может, это приснилось мне, или не мне, – но, наверное, где-нибудь, когда-нибудь, кому-то эта история была известна...
В одном небольшом городишке на севере жил-был мальчик Димка. И все бы ничего, только полгода в этой местности был день, а полгода – ночь. И когда стоял день – было здорово! Да-да, поскольку спать Димка ложился, когда было еще светло, а вставал – когда было уже светло, и так продолжалось целых шесть месяцев. А потом надвигалась темнота. И как бы рано ни ложился мальчик спать и как бы поздно ни пытался вставать – темнота окружала его дом, его улицу, его микрорайон, его город. И даже дальше, где он ни разу не бывал, очевидно, было тоже темно... Целых полгода.
Однажды он сильно соскучился по ясному дню, по яркому блюдцеобразному солнышку. Ложась в очередной раз в постель, он крепко-крепко зажмурил глаза – так крепко, что вдруг перед плотно сомкнутыми веками вспыхнула яркая картинка: он, Димка, стоит на опушке зеленого леса. Шум листвы от дуновения теплого ветерка донесся до его чуткого уха. Мимо пролетели какие-то веселые мушки. ...Бабочка. Она была такой большой и легкой и такой необычной расцветки – Димка разглядел даже желто-красные узоры на ее крыльях.
На середине полянки мальчик заметил большой пень. Кое-где из ствола торчали сухие древесные наросты. А на пеньке сидел Лис. Он был огненно-оранжевого цвета. Небольшой. Размером с кошку. Но с пушистым хвостом. Лис тоже заметил Димку. Он, казалось, был знаком с мальчиком. Сначала зверек как будто дремал, свернувшись калачиком на пеньке. Потом, приподняв свою хитренькую мордочку, встал, потянулся, сделал пару кругов на остатке от старого дерева, словно выбирал местечко поудобнее, затем сел, подобрав пушистый хвостик и обвив им свое сидячее место. А затем неожиданно поднял лапку и помахал приветливо Димке. А может, ему показалось, что животное помахало?
И вся эта картинка была теплой, яркой и такой приятной, что Димка еще плотнее сомкнул веки и... заснул.
С тех пор, когда мальчику в темное время суток хотелось увидеть яркое солнышко, ложась спать, он крепко-прекрепко закрывал глаза и давал себе почувствовать, как темнота пушистым ванильным одеялом накрывает его руки и ноги. Он еще плотнее закрывал глаза, чтобы оказаться на том уютном местечке в лесу, где в ярко-синем небе звенят веселые мушки, пролетают прекрасные бабочки, а на старом пне восседает Лис и приветливо помахивает лапкой, напоминая о том, что они почти старые друзья...
ВЕЛИКАЯ ПЯТНИЦА ИЛИ ОБЫЧНАЯ СТИРКА.
Розовый под мрамор кафель отчаянно блестел от точечного освещения зеркальной лампочки. На полу в ванной комнате около стиральной машинки лежали грязные вещи, разложенные по цветным кучкам и избирательно по структуре ткани.
Старая Серая Кошка подтащилась к обозначенному месту в предвкушении: она хотела вдоволь насладиться происходящим – нанюхаться специфических ароматов, наслушаться тряпичной болтовни. Она прыгнула на стиралку и, подобрав лапки и растопырив уши, уютно устроилась, поглядывая сверху на тряпье.
Великая пятница!
В этот день мама, придя с работы, осуществляла всегда одну и ту же идею – стирала кучу белья, которая предварительно в течение трудовой недели формировалась домочадцами.
– Привет! – прошамкала Ветровка. – Как жизнь?
– Да, потихоньку, – грустно ответил Свитер.
– А чё так бесцветно?
– Надеялся увидеть Ее. Уже три дня здесь тусуюсь. Печально...
– Забей! На кой хрен она тебе нужна? Все равно висите вы в разных шкафах, хозяева живут в разных комнатах. Ты чё, на нее запал? – оживилась Ветровка.
– Она красивая! – размечтался Свитер.
Старое Животное наблюдало за своеобразной тряпичной болтовней. Оно чутко улавливало вибрирующие звуки и ароматы, доносившиеся от сваленных в разные кучки вещей.
Дверь в ванную со скрипом приоткрылась, в дверном проеме показалась рука, которая швырнула на пол Фиолетовую Кофточку.
Влюбленный Свитер, собиравшийся возразить что-то Ветровке, запнулся на полуслове от увиденного. Вот она! Маленькая фиолетовая мечта! Каждая ниточка, каждая строчка тряпичного изделия заискрилась счастьем! Кажется, весь мир для него сосредоточился в этой небольшой ванной комнате с серебристой стиральной машиной и Старой Кошкой, водрузившейся сверху.
Вошла мама, подхватила отсортированную серую кучку белья и засунула в большой круглый рот стиральной машины. На минуту застыла. И, повертев в руках фиолетовую тряпицу, отправила следом.
Сию же минуту этот небольшой мир превратился в огромное тряпично-ванильное счастье! Свитер не мог поверить, что теперь они будут стираться вместе – Фиолетовая Красотка и Он! Это огромный кусок жизни длиной в полтора часа. И не важно, что потом их разнесут по разным шкафам, развесят на разные плечики. Главное – здесь и сейчас Он ощутил это счастье...
Розовый под мрамор кафель отчаянно блестел от точечного освещения зеркальной лампочки.
ДРУЗЬЯ.
Это было своеобразное знакомство: Ворона сидела на куске какой-то доски и наблюдала, как ловкий серый Крыс маневрировал между гусеницами работающего бульдозера и битым кирпичом. Иногда Крыс задорно подпрыгивал перед опускающимся бульдозерным ножом, как будто дразнился.
Скоро и Крыс заметил Ворону: она была взрослой особью грязно-сизого цвета, лет ста от роду, с суховатыми лапками и слегка раздолбанным клювом.
Они подружились. Иногда Крыс, насытившись найденными продуктами, угощал остатками подружку. Ворона так же не оставалась в долгу и частенько притаскивала со свалки дурнопахнущую снедь.
Так прошло несколько месяцев. А может, и больше. Свалку закрыли. Нагнали тяжелую технику для проведения рекультивационных работ.
Крыс ушел. Совсем...
Ворона иногда прилетала на старое место, оглядывала изменившуюся картину. Хрипло каркала в надежде еще раз в каком-нибудь потаенном месте увидеть знакомый ус или голо-лысый хвост, и, не дождавшись, улетала.
НОЧНЫЕ КОШМАРЫ.
Лето... Это были шелест тяжелых колес, в котором слышался шум степи, пошлепывания листвы, перестук металлических дисков. Поезд мчался. Дождь ленивыми каплями размазывался по стеклу, звуковыми лентами вплетаясь в общий хор. Близилась ночь. В вагонах выключили свет. Из разных плоскостей потянуло храпом. За окнами уже ничего не было видно. Дисплей мобильника показывал время: 00.00.
...И вот – появились ОНИ, сопровождающие ночные поезда... Летучие ведьмы!
Нет-нет! Их не было видно, но из открытого окна все громче и громче доносился их монотонный разноголосый свист.
В основном они цеплялись за поручни старых вагонов. И чем быстрее мчался поезд, тем пронзительней они вплетали свои визгливые нотки в общий звуковой хор, как будто чувствовали, что скорость поезда и ветер оторвут их с руками от выступающих частей вагона...
Поезд притормаживал, и они, повисая на приросших к вагону неимоверно вытянутых руках, сиплыми сорванными голосами перекликались с перестуком колес...
...В общем, если не успел вовремя заснуть в скором поезде, не заснешь до утра, ибо вся эта звуковая вакханалия будет долбать твой напитанный крепкими чаем и кофием мозг и шевелить волосяной покров твоего тела до тех пор, пока опухшие от бессонницы веки не слипнутся...
...Где-то высоко над крышей вагона расплывется рассвет. Утро твердо и уверенно расползется по округе. Ты оторвешь от подушки тяжелую голову, поднимешь невыспавшиеся глаза к окну, вспомнишь ночные кошмары и... улыбнешься, понимая, что об ЭТОМ никогда никому не расскажешь...
ВЛЮБЛЁННОСТЬ.
Это был провинциальный весенний городок, с провинциальными весенними улицами, домами, людьми...
Напротив стоматологической клиники, размещенной в старом полуподвальном помещении деревянного двухэтажного дома, через дорогу расположился парфюмерный магазин, так же слегка задрипанный, но с более современной внешней отделкой.
Проходя днем по этой улице, остро ощущаешь разноголосие запахов: с одной стороны доносится резковатый стоматологический, отдающий пластиком, спиртом и какой-то жженой химией, с другой – прозрачный парфюмерный аромат, витиевато расползающийся по лицу, вокруг шеи, затекающий куда-то за воротник.
И если ты случайно попадешь в этот перекресток уличных 'благовоний' и закроешь глаза, то увидишь, как дымчатый мужской силуэт, играя мускулатурой красивого накаченного тела, подхватит за тонкую талию узенькую и стройную фигурку из парфюмерного магазина и закружит ее, вальсируя, уходя все выше и выше. Ароматы при этом будут все глуше и глуше...
Советую задержаться на мгновение и услышать в дыхании городских запахов ВЛЮБЛЕННОСТЬ.
МУШИНОЕ СЧАСТЬЕ.
'Счастье – это когда ты сыт и тебя не хотят прихлопнуть', – так думали мушки-дрозофилы, сгрудившись на краешке цветочного горшка с подгнившим растением. Они наблюдали за Мухой, которая ошалело носилась над праздничным столом, спонтанно приземляясь на разную снедь, иногда настолько неудачно, что почти утонув в соусной жиже, все же умудрялась выползать, задорно обтирая лапками свои белесые крылышки, одновременно смачно шаря хоботком вокруг себя, беспрерывно поглощая некие питательные вещества.
По поводу первой части определения Счастья зрители не сомневались. А вот на счет второй – 'и тебя не хотят прихлопнуть' – были глубокие сомнения, ибо та движуха, которую создавала траектория перемещения счастливицы, была пьяно-агрессивной.
Сидящие вокруг стола были шумны и громогласны. Время шло. Они разливали жидкости по фужерам, стопкам и мимо, еще больше от этого распаляясь. Пищу пытались разложить по нечистым тарелкам. Иногда удачно, иногда не очень, и что-то бросали на пол. И когда какой-нибудь сидящий сосед пытался изменить положение своего тела, он непременно вставал, наступая на упавшую питательную среду, слегка подскальзываясь и матерясь, но впоследствии с умилением замолкал, наблюдая перед своим носом поднесенную емкость с жижей.
Муха все резче взвивалась над столом, тяжелее поднимая свое крылатое и бесконечно сытое брюшко. Все глуше для нее становился шум вокруг. Муха практически не замечала агрессию сидящих за столом, и очень даже зря, так как она становилась еще более ярко-выраженной, хотя и редкой.
В какой-то момент при очередном пикировании Муха, взяв разгон, резко влепилась в стеклянную емкость, которую неожиданно поставил один из сидящих на предполагаемую площадку приземления. Стекая по липкой граненой стенке звенящей головой вниз, Муха в последний раз в своей жизни услышала ароматы нарезок, десертов, резкие запахи жидкостей, разлитых по стопкам, фужерам и мимо...
'Счастье – это когда ты сыт и тебя не хотят прихлопнуть'.
ГРУСТНАЯ СТРОИТЕЛЬНАЯ ИСТОРИЯ.
Они познакомились случайно, на берегу реки. Люди затеяли строительство набережной.
Бульдозер стоял такой молчаливый, оранжевый, на куче щебня. А рядом, в пяти метрах, – игрушечный Самосвал, забытый любопытным пацаном, прибегавшим смотреть на строительные работы. Самосвал – пластмассовый, красного цвета, с большими зелеными колесиками – был очень горд своим присутствием.
Они тихо стояли рядом, обездвиженные, и только крики чаек и шум волны врезались в эту тишину...
Вечерело. Солнце клонилось к горизонту. Вода постепенно прибывала.
Бульдозер заметил, что расстояние между полосой воды и маленьким Самосвалом неуклонно сокращалось.
Что он, Бульдозер, мог сделать? Огромный исполин, он только наблюдал, как вода подбирается к яркой строительной игрушке. И чувствовал, что с минуты на минуту произойдет непоправимое...
В какой-то момент солнце бросило последний запоздалый луч света, чайка истошно крикнула, дунул резкий ветер, и пенный гребешок воды слизнул игрушку со щебня.
Она оказалась такой легкой, воздушной в большом безграничном объеме темной воды!
Несколько минут еще виднелись светлыми пятнышками зеленые пластмассовые колесики...
Бульдозер огромным монолитом застыл в немом оцепенении. Небольшая ржаво-маслянистая слеза сползла по его колесу и упала на щебень.
Завтра придет новый день, который заполнится ревом желтых машин, криком чаек и шумом волны. Строительные работы продолжатся. И ребятня без разрешения взрослых будет прибегать смотреть на это действо.
МЕЖСЕЗОННЫЕ ЧУВСТВА.
Было приятное весеннее солнечное утро выходного дня. Домочадцы спали. Несмотря на выходной, мама все равно просыпалась рано. Не желая впустую проводить время, она решила начать великое тряпичное перемещение: освободить место в платяном шкафу от зимней одежды и заполнить его весенне-летними изделиями.
Рядом со шкафом для удобства осуществления межсезонной идеи стояла гладильная доска, на которую периодически складывались какие-нибудь зимние вещи – шерстяные шарфы, платки, варежки – с последующим перемещением их в более далекое место в шкафу.
Вот и сейчас на доску временно положили Мужскую Меховую Шапку. Мама, встав на стул, открыла антресоль. Неожиданно, очевидно, из-за нарушения какого-то неведомого тряпично-летнего баланса, из открытой антресоли вывалилась Женская Летняя Панама. Планируя к гладильной доске, она элегантно развернулась, раскрыла поля и плавно опустилась рядом с Меховой Шапкой.
Коричневое Меховое изделие замерло. Мех заискрился от нахлынувших эмоций!
– Мадам! Вы прекрасны! – сияла Шапка.
– Ах, спасибо! – кокетливо приподняв краешек полей, завернула Панама.
– Не первый год здесь, но ранее я вас не встречал, – галантно продолжило Мужское Меховое изделие.
– Я здесь первый год. Была куплена и привезена с Кубы.
Диалог был прерван, так как мама подхватила панаму, встала на стул и, свернув ее поплотнее, отправила поглубже в антресоль.
– Я вас буду ждать здесь осенью! – успела безмолвно крикнуть Мужская Шапка...
Теплый весенний день продолжался...
ЯХТЕННЫЙ СТОРОЖ ЯШКА.
Это был обычный корабельный пес с разновисящими ушами-лопухами, большеголовый, с настоящим немаленьким кожаным носом. Он пропадал на обычной одномачтовой яхте, и цель этого была одна – жить, то есть сторожить большие металлические предметы, канаты, паруса, мачту.
Периодически на яхте появлялись разномастные люди, которые выполняли одни и те же дела: в первой половине дня выползали на верхнюю палубу, ближе к обеду опускались обратно, к вечеру опять поднимались. И постоянно что-то ели-пили.
Они закупали на яхту неимоверное количество всякой еды. Сашка хорошо это знал и при каждом заходе в небольшие портовые города воодушевленно ждал обратно странных разномастных людей, шумно сошедших на берег. Иногда хозяин – капитан яхты – надевал на Сашку ошейник и гулял с ним по набережной. Но зверь всегда торопился обратно, так как зрелище больших пищевых пакетов, которые приносили с собой на яхту разномастные люди, было очень приятным и волнующим.
Каждый новый день начинался с того, что самые главные разномастные люди (два-три человека) начинали греметь кухонной утварью, булькать водой и готовить продукты из пакетов. При этом они открывали верхний люк над кухней для проветривания. Для Сашки это был час икс! Ибо ароматы, которые витали в воздухе, начинали улавливаться его кожаным носом.
Засунув голову в люк, он часто дышал, открыв пасть. Иногда замирал, забывался и начинал капать слюной на все, что находилось внизу.
– Сашка, фуй! Сашка, нельзя.
Пес крутил головой, так как команда 'Нельзя' в данной ситуации была непонятна. Но новые ароматы его обволакивали, и он как зачарованный засовывал голову опять в люк, и все начиналось с начала.
КУХОННАЯ ВОЙНА.
Был обычный будний день. Старая Кошка, оставшись дома одна, пошлепала на кухню, для того чтобы посидеть на доступном подоконнике, поглазеть в окошко. Одним словом – за удовольствием.
За окном бурной стайкой мигрировала кучка воробьев, которые и привлекли внимание животного. Старая Кошка с воодушевлением углубилась в получение удовольствия, но вдруг слух ее стал улавливать звуки, похожие на позвякивание металла.
За окном воробьи также усилили свои 'ярмарочные торги', и кошка напряглась, так как желание держать в поле зрения все то, что она слышала, стало приводить ее пожилой организм к раздвоению. Тело переместилось на стол посередине кухни. Птичий гомон стал затухать. А металлический звон усилился настолько, что животное, округлив от ужаса глаза, не выдержало, сползло на пол и переметнулось в коридор.
Да. Это была уже не обычная болтовня посудного скарба, а настоящая война. Кто главнее – Ложки или Вилки? Этот 'мировой вопрос' периодически возникал у кухонной утвари. И поиск ответа, который обычно начинался полюбовно, сопровождался металлической бранью и заканчивался полнейшим мельхиоровым погромом, причем стальной фронт даже не успевал открыться (в выдвижном ящике были стальные приборы, но в меньшинстве).
Мельхиоровые Вилки агрессировали. Численность их была меньше. И хотя за старшего у них не было никого, они были более безбашенны и бесстрашны, и от этого, казалось, наделены силищей невероятной! Они требовали в собственность новые столовые территории, обособленность которых обуславливалось бы отдельным выдвижным ящиком.
Количественное преимущество Мельхиоровых Ложек над Вилками было очевидным. Главнокомандующим у них был Мельхиоровый Половник. Но несмотря на численный перевес, они были более смиренны и сговорчивы.
Как только все собирались на сушке, тут же разворачивались военные действия: Вилки пытались выдавить всех остальных с занимаемой территории, при этом Столовые Ложки сопротивлялись, Чайные начинали вздыхать, а Кофейные – жалобно плакать и уговаривать всех остудить свои мельхиоровые головы.
У вилок подстрекателями были две лимонные Вилочки, которые кроме как на выкрики кровожадных лозунгов и накалывание лимонных долек были ни на что не годны.
...За закрытой входной дверью послышались металлическое позвякивание ключей и голоса хозяев. В одно мгновение вся кухонно-мельхиоровая звуковая вакханалия прекратилась.
Кошка, скорбно сидевшая в коридоре на полу, приосанилась, выпрямила и победоносно задрала хвост для приветственного выхода к открывающейся двери и встрече хозяев, после чего величественно прошла на кухню для водружения себя на подоконник. За удовольствием.
НОВОГОДНЯЯ ИСТОРИЯ – 2015.
Кто сказал, что зимой морозы трескучие? Они бывают еще и коварные.
Собрание было непродолжительным и малолюдным. Уборщица тетя Маня, бухгалтер Ирина и выпивший баянист Жорик пытались прийти к консенсусу, где брать елку и как наряжать.
Жорик, как всегда, был креативен и предложил не париться, а нарядить пальму, которая стояла в углу зала клуба в кадке. Кто-то из состоятельных односельчан пару лет назад, уезжая на 'Большую землю', преподнес ее в дар клубу за ненадобностью.
Тетя Маня недоброжелательно хмыкнула и припомнила, что в прошлом году он уже предлагал прикрепить елку к потолку для разнообразия, но тогда его тоже не поддержали, ибо решили, что клуб – это не 'дурдом' и надо все делать 'по-нормальному'.
Жорик хотел, как обычно, психануть, но 'поддатая' заинтересованность в новогоднем действе взяла свое: он подавил вспыхнувшую досаду на непонимание коллег и остался до конца вынесения вердикта.
Было принято решение с 29 на 30 декабря в ночь (для остроты ощущений, что ли, типа чтоб никто не видел...) отправить Жорика с топором в лес за елочкой, затем установить ее в зале сельхозклуба в ведро с песком и позвать детвору для воплощения идеи: по-новогоднему украсить предполагаемую зеленую красавицу.
Решено – сделано. Постоянно хмельной Жорик взял топор и в начале двенадцатого ночи потопал в лес за растением.
