Текст книги "Флердоранж — аромат траура"

Автор книги: Татьяна Степанова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 12
ЧЕРНЫЙ ПЛАЩ

Лицо девушки – открытая книга. Читать по ней с легкостью может даже самый поверхностный наблюдатель. А Катя считала себя наблюдателем опытным и зорким…

Павловский подошел. Теперь Полина старалась не смотреть на него, но это давалось ей с трудом. Явление те же и Павловский и для самой Кати стало неожиданностью и испытанием. Она сразу же сделала для себя открытие: Александр Павловский вблизи, вживую совершенно иной, чем на телеэкране. Катя помнила его таким, каким он был в середине 90-х, когда редкий вечер обходился без его телерепортажей из горячих точек. Павловский был и военным корреспондентом, и продюсером, и режиссером документальных фильмов на криминальные темы, и политическим обозревателем. Репортажи его эпатировали, раздражали, порой ужасали натурализмом деталей, отталкивая и одновременно неудержимо привлекая зрителей к экрану. Так как Павловский умел снимать войну, политиков, трупы погибших, кладбища, мясокомбинаты, бойни, модные тусовки, байкеров, бродяг, конкурсы красавиц, венерические диспансеры, колонии строгого режима, отделения милиции и особняки олигархов – так все это ни до него, ни после не умел снимать никто. На пике его славы о нем писали все газеты, дружно ругая, называя то некрофилом, то экстремистом, то трубадуром трущоб. Однако никто из злопыхателей не в силах был обвинить его в отсутствии таланта и в трусости. В те времена Павловскому завидовали очень многие. И на какой-то момент он был абсолютным лидером, некоронованным королем журналистского племени, живущего событиями одного дня.

Так было в недалеком прошлом. А потом все изменилось. Павловский исчез с экрана телевизора. И сейчас перед Катей был он и не он; вроде бы все отдельные черты хорошо узнаваемого, примелькавшегося звездного облика были те же, прежние. Но сам Павловский стал каким-то другим. И в лучшую или в худшую сторону были эти перемены, Катя определить затруднялась.

– Полина, ты? Здесь?! – Павловский шагнул к девушке. – Я вас с дорога увидел. Да с кем это ты? …

– Со мной, – сказала Катя. Достала удостоверение, протянула.

– А, вот в чем дело, – Павловский покачал головой. – Ясно, ясно… Полина, а разве Отец… разве Михаил Петрович разрешил тебе уходить так далеко от дома?

Тон у него был встревоженный и недоуменный. И вместе с тем нарочито отеческий. Обращался он к Полине так, как обращается снисходительный пожилой дядюшка к своей избалованной любимой племяннице.

– Полине гораздо лучше, – сказала Катя, потому что девушка на вопрос Павловского так и не ответила. – Мы только что беседовали с ней…

– О чем? – спросил Павловский.

Катя смерила его взглядом. Быть чопорно-официальной, разыгрывая из себя аса правоохранительных органов в присутствии этого человека, который за свою жизнь сделал сотни криминальных репортажей и знал милицию как облупленную, было глупо и пошло. Катя инстинктивно чувствовала, что состязаться в чем-либо в открытую с этим ярким, своенравным, умным, дерзким типом ей явно не по силам. К тому же она прекрасно помнила, какое гипнотическое впечатление умел он произвести на женщин. Он был красив мужественной. Чисто мужской красотой. В каждом его движении чувствовалась сила и уверенность в себе. Цену этой уверенности он знал и всегда ставил на службу своим интересам.

Вот и сейчас он смотрел на Катю насмешливо, простодушно и нагло, задавая в упор по-репортерски совершенно неприличный прямой вопрос. Кате отчего-то вдруг вспомнился бандит Костальен, про которого сегодня столько всего было сказано. У него, наверное, было такое же лицо – такие же настойчивые, выразительные серые глаза, такие же чувственные губы, твердый подбородок с ямочкой, такие же плечи…

– Мы говорили с Полиной об обстоятельствах убийства ее жениха, – сказала Катя: что ж, на твой конкретный вопрос тебе будет от меня– конкретный честный ответ. В этом богоспасаемом Славянолужье слухи распространяются со скоростью света. Так пусть здесь узнают все: главный свидетель Полина Чибисова уже успела поделиться тем, что ей известно, с сотрудником милиции. По крайней мере, если у кого-то из местных были на ее счет в этом отношении какие-то темные планы, пусть он поймет, что опоздал.

Павловский вздохнул, наклонился к Полине, заглядывая ей в лицо:

– Ну? Что, малыш? – сказал он мягко. – Как ты? Не надеялся даже, что увижу тебя снова… Говорили, что ты в Москву уедешь. Увезут тебя отсюда. От нас.

– Нет, нет, что вы. Я никуда не поеду, – прошептала Полина.

– А я даже испугался, – Павловский грустно усмехнулся. – Увидел вас вдвоем. Думаю, кто это с тобой – чужой, незнакомый. Надо вмешаться. Из района еду, из нотариальной конторы, документы срочно на землю переоформляем… А на ферме Костя зашивается с покупателями, они скот сортируют. Как всегда, одни сплошные претензии… Звонил только что, меня ждет… Малыш, ну ты что? Что с тобой такое? Вся дрожишь… Ну? Видишь, из дома вышла наконец, и ничего страшного с тобой не случилось. Погода отличная. Если б не дела – будь они неладны, – я бы сам день-деньской на речке пропадал, как в детстве… А мопед твой цел, на ходу?

–Цел, – Полина подняла голову. Во взгляде ее, устремленном на Павловского, был и испуг и нежность.

– Ну! Красота. Завтра сядешь и поедешь. Вон и капитана милиции с ветерком прокатишь. А что? Знай наших, а? – Павловский улыбнулся. – Смотрите, а кто это к нам чешет сюда на всех парах? Эй, Христофорыч! Ты что, кросс на приз Динамо сдаешь?

Катя взглянула туда, куда указывал Павловский. Через поле широким журавлиным шагом к ним спешил участковый Трубников.

– День добрый! – приветствовал он их издали. Здоровался-то он бодро, но в глазах его, когда он поднялся на холм, Катя заметила изумление и тревогу. Трубников тоже явно не ожидал увидеть затворницу Полину здесь, фактически в непосредственной близости от места убийства. Однако встревожила его не эта нежданная встреча, а что-то совсем другое.

– Я иду из своей Столбовки в опорный – гляжу, ба! Три тополя на Плющихе, – Трубников пожал протянутую Павловским руку. – Как переночевали? – спросил он у Кати.

– Все хорошо, Николай Христофорович. Спасибо. Вот уже по окрестностям брожу. Полину встретила. – Катя едва удерживалась, чтобы не подмигнуть участковому.

Трубников посмотрел на присмиревшую Полину, на Павловского.

– Ты к себе едешь, Александр Андреич? – спросил он.

– Нет, на ферму, – ответил Павловский.

– Полина, а тебя дома не хватятся? – повернулся Трубников к девушке. – Отец, Елизавета Максимовна? Они знают, что ты ушла?

– Знают. Я теперь… Короче, Николай Христофорович, со мной все уже в полном порядке, – Полина говорила это тихо, не поднимая на Трубникова глаз.

– Ну и хорошо. И отлично. Я очень рад, – Трубников добродушно улыбнулся. – И все же. будет лучше, если ты сейчас вернешься домой. А я тебя провожу, лады?

– Нет, не надо, – Полина отодвинулась от Трубникова в сторону Павловского. – Меня что же, теперь так и будут по поселку с милиционером водить?

Трубников взглянул на хранившего молчание Павловского.

– Так, значит, ты на ферму, Александр Андреич, – сказал он. – Ну, счастливого пути.

Павловский улыбнулся. Кате показалось, что вот сейчас с этой улыбкой он скажет участковому: ну, а ты-то, ты-то что? Чего лезешь? Но Павловский только глянул на часы и заторопился к машине.

– Александр Андреевич! – воскликнула Полина. – Можно я с вами? Только до перекрестка, а там я сама до дома дойду.

– Айда в машину, малыш.

– Одну минуту, пожалуйста, – Катя решительно шагнула вперед. – Александр Андреевич…

– Что? Я вас слушаю, – Павловский заинтересованно обернулся.

Но Катя в это мгновение видела не его – Полину. Лицо девушки снова мертвенно побледнело, губы задрожали.

– Мне с вами необходимо поговорить, Александр Андреевич, – сказала Катя.

– О чем? Тоже об убийстве?

– Да. Вы человек опытный, умный, наблюдательный. Любые ваши показания нам очень помогли бы.

– Вам – это кому? Из вашей краснокожей книжицы я это так и не понял. Уж извините.

– Екатерина Сергеевна, как и я, занимается расследованием этого дела, входит в нашу следственно-оперативную группу, – дипломатично пришел на выручку Кате Трубников.

– Я в своей жизни, Екатерина Сергеевна, повидал немало милиционеров, – сказал Павловский. – Разные личности попадались. Иногда сносные, иногда малоприятные.

– Это как и везде. Я постараюсь быть сносной, – сказала Катя. – Так где и когда мы можем поговорить? Вы не могли бы сегодня выбрать время и приехать в опорный пункт?

– Ну уж нет. Дудки. Христофорыч, ты не обижайся, но в будку твою я принципиально не поеду, – хмыкнул Павловский. – Если хотите, Екатерина Сергеевна, приходите сегодня вечером ко мне домой, вон мой дом, отсюда видно. Там и поговорим. Только я поздно приезжаю, учтите. Нам, крестьянам, – Павловский смотрел на Катю снова простодушно и с вызовом, – отдыхать в это время года некогда.

– Вы и когда журналистом были, тоже редко отдыхали, – кротко заметила Катя.

– А вы что, еще помните времена, когда я был журналистом?

– А как же. Есть вещи, которые не забываются.

– Надо же… Вот чувствую – неспроста вы мне льстите. А поделать ничего не могу – чертовски приятно, когда тебя молодежь еще помнит. Низкий поклон вам за память, – Павловский приложил обе ладони к груди – в десять я буду дома. Заходите, не стесняйтесь. Думаю, темы для обсуждения у нас найдутся. Ну, малыш, ты со мной? – Он опустил руку на плечо стоявшей рядом Полины.

– Ну, что? – шепотом, сгорая от нетерпения, спросил Трубников. – Как наш свидетель драгоценный? Что сказала? Я, как увидел вас, – прямо обмер, глазам не поверил сначала. Она! И вы рядом. Как это вы, Екатерина Сергеевна, напали-то на нее?

– Случайно, – честно призналась Катя. Она смотрела вслед Павловскому, уводившему девушку к машине. – Я вам все сейчас рассажу.

И рассказала. И по мере того как рассказ ее близился к концу, лицо Трубникова менялось, выражая жестокое разочарование.

– И это все, что она помнит про эту проклятую ночь? – хрипло воскликнул он.

– Говорит, что все.

– Да это мы в общих чертах и без нее знали. Это из данных осмотра места происшествия вытекает!

– Она утверждает, что больше не помнит ничего. И того, кто на них напал, она не видела. Если честно, Николай Христофорович, – Катя вздохнула, – внутренне я именно к такому повороту была готова. В то, что Полина назовет нам имя убийцы, я не верила. Да и вы; по-моему, тоже. Если бы она знала или если бы хотела назвать, она бы это давно сделала, несмотря на весь свой шок.

– Я надеялся, что она хоть приметы нам какие-то даст, хоть какой-нибудь словесный портрет, – буркнул Трубников.

–Портрет? – Катя смотрела на удаляющуюся по дороге машину Павловского. – А знаете, мне сегодня намекнули, что этого самого портрета у нас может и вообще не оказаться. Или вдруг появится такой, какому мы и сами не поверим.

– Это еще почему? – нахмурился Трубников. – Кто это вам такое сказал?

– Да легенды тут у вас, оказывается, ходят разные про это место это роле.

– Тьфу ты! – Трубников в сердцах сплюнул. – Так я и думал! Вера Тихоновна снова свои астральные крылья распускает. Ну, старуха…

Катя посмотрела на него – злится. В памяти всплыли слова Колосова: Он местный… И порой выдает такие перлы, что хоть стой, хоть падай…! Интересно, что сам участковый говорил Никите обо всем этом?

– Вы что к нам так бежали-то бегом? – спросила она. – Встревожились, что Павловский тут?

– Ну, нет, конечно… так вообще, на всякий случай… Увидел вас, девчушку нашу и его… Чего ему от вас надо было?

– Да ничего. Сказал, что тоже заметил нас на холме и забеспокоился – с Полиной кто-то чужой. И в сущности, – в этом его поступке ничего такого странного нет. Вполне нормальная реакция после того, что здесь, на этом месте случилось.

Трубников совсем нахмурился.

– Уж и не знаю, как лучше, спокойнее было бы для нас, для дела, – сказал он, – когда девчонку дома держали под присмотром врачей или теперь, когда она в себя пришла, ходит, где ей вздумается, одна.

– Николай Христофорович, какие отношения были у Полины с Павловским до ее свадьбы? – осторожно спросила Катя.

– А ВЫ что, сами не видите какие? – Участковый поморщился как от зубной боли.

– Ну, положим, кое-что я в этой короткой встрече для себя увидела.

– То-то. А что спрашиваете тогда? Бегала она за ним как собачонка – вот какие отношения были. Год все это здесь длится, с тех самых пор, как он ее у хулиганов отбил. Влюбилась девка, и все. Ну и бегает. Здесь на холме она и раньше, до свадьбы, бывало часами его караулила. Тут вся дорога в обе стороны как на ладони – и от фермы, и от дома его.

– А он, Павловский? Как реагировал?

–Что – как? Ей двадцать – ему к сорока. Так и реагирует, сообразно…

– А Чибисов знает про все это?

– Конечно, тут все знают. У Михал Петровича с Павловским отношения хорошие, дружеские, бизнес соприкасается вплотную. Я так думаю: намекни Павловский, что хочет жениться на Полине, отказа ему бы со стороны Чибисова не было, несмотря на то что очень уж ему хотелось с Хвощевыми породниться. Но это только если бы речь шла о свадьбе, о слиянии, так сказать… Тут и разница в возрасте не помеха. А если б Чибисов прознал, что Павловский так, от скуки, с его дочкой шашни крутит, – разговор другой был бы.

– Значит, пока и намека нет на более близкие их отношения?

– Да вы их обоих видели только что, – буркнул Трубников смущенно. – Похоже разве, что они живут? Нет, не тот Павловский человек, чтобы Полина его заинтересовать могла.

– А с секретаршей Чибисова – Кустанаевой у него давно роман? – спросила Катя.

Трубников усмехнулся:

– Быстро вы в обстановку здешнюю вникаете; Екатерина Сергеевна. Дня не прошло, а вы уже того… Может, и правда не зря вас сюда направили. В главке тоже не дураки, знают, кто на что горазд…

– Вы мне в тот, первый раз не советовали расспрашивать о Полине Кустанаеву, – сказала Катя. – По этой самой причине, да?

– Так точно. По этой. Только упаси вас бог причину эту при Чибисове как-то озвучить. Сразу одним трупом тут у нас больше станет.

– Чьим трупом-то? – спросила Катя. Трубников тяжко вздохнул.

– Значит, насчет того, что опасались-то мы по поводу Полины – насчет насилия полового, – ложная тревога, выходит? – спросил он чуть погодя.

– Со стороны нападавшего этого не было, Полина отрицает. До этого физический контакт у нее был только с Артемом. Освидетельствование все равно необходимо. – Катя обернулась к Трубникову: – Николай Христофорович, а вы не знаете – у кого-то из местных имеется черный плащ-дождевик с капюшоном?

Трубников ответил не сразу, достал из кармана кителя сигареты, закурил.

– Не много нам наш главный свидетель поведал, – сказал он с досадой. – Ну, у меня такой дождевик есть.

–У вас?

– Плащ-палатку милицейскую у меня дружок в прошлом году похерил. Взял на рыбалку, да по пьянке и утопил вместе с лодкой. Купил я себе плащ в магазине Спецодежда. По участку-то в любую погоду мотаешься на мотоцикле.

– А еще у кого есть похожие плащи?

– У Бранковича есть. У него каких только балахонов нет – и кожаные, и такие, и сякие. Иной раз нарядится как горец Маклауд из фильма. И слова не моги сказать насчет этого балахона – потому что это, оказывается, какой-нибудь Версаче-хреначе… У отца Феоктиста тоже дождевик темный есть. Рыбацкий, настоящий. Он его из Швеции привез. Они в прошлом году от епархии с делегацией в Швецию ездили на закладку православного собора. И еще на одном нашем я такой дождевик черный видел.

–На ком?

– На Чибисове, – Трубников смотрел на Катю. – Хороший дождевик, дорогой, импортный. Непромокаемый.

– Надо вообще-то как-нибудь на эти дождевики взглянуть, – сказала Катя. – Попытайтесь под каким-нибудь предлогом, а? Вам это будет легче, чем мне. Только осторожно, не привлекая внимания.

– Времени уйма прошла, сто раз можно было кровь замыть, да и… Эх, если будем только на одни дождевики ориентироваться, далеко мы с такими приметами не уедем:

– Других примет пока все равно нет, – сказала Катя. – Что еще я спросить хотела… Павловский обмолвился, что к ним покупатели сегодня приехали…

– Ну да, оптовики, мясо-заготовители. Каждый месяц так, Я ж говорил – они московским ресторанам напрямую мясо парное поставляют.

– А это… как это называется… забивают скотину они где?

– Режут, что ли? – хмыкнул Трубников. – На бойню везут, когда на мясокомбинат. Ну а для себя когда или для наших покупателей – для того же Чибисова, – прямо тут, на месте.

– И как же это происходит?

– Обыкновенно. Как скотину режут?

– Сами, что ли? – Катя вздрогнула.

– Ну, зачем же сами? Они хозяева. На это люди у них есть специальные, нанятые. На ферме штат большой, не в пример колхозным – скотники, пастухи, ну и резаки тоже есть само собой. Туши разделывают, свежуют. Ну а как же? Это процесс такой производственный. Наша жизнь крестьянская.

– Никак не могу представить Павловского в такой обстановке – на ферме с быками, – призналась Катя. – Какой он раньше был…

– Ну а какой был? Денег вдоволь заработал и вложил с умом. Ферма хорошую прибыль сейчас дает. Начинали-то они с Тумановым два с половиной года назад. Рисковали деньгами сильно. Мало ли, что быки-то канадские, а случись мор какой, и все. Ухнули бы разом капиталы-то. Но обошлось. Рискнули по-крупному и выиграли по-крупному. Сейчас вон какое стадо – будь здоров, от покупателей отбоя нет. Я Павловского в прежние-то годы тоже часто по телевизору видал. Фанфарон он был, но парень отчаянный. А таких либо смерть за углом караулит, либо удача большая.

– И все же мне странно, что такой человек здесь у вас занимается сельским хозяйством, – вздохнула Катя. – А насчет забоя скота я спросила потому, что Полина сказала… Ей показалось – нападавший обходился с телом Артема Хвощева как мясник. Она сказала: Так мясо на колоде рубят. Надо проверить всех, кто работает на ферме.

– Да разве тут в округе одна только ферма? – хмыкнул Трубников. – А если взять каждый двор, то скотину-то везде по осени режут – на базар, в Москву, на продажу.

– Павловский тоже в своих репортажах часто бойни показывал, – сказала Катя. – Жуткое зрелище у него получалось. И еще знаете что он любил повторять? Я в какой-то газете про это читала.

–Что?

– Он говорил: труп оживляет кадр.

– Ну, если всем газетам верить, – Трубников снова хмыкнул, – Что, проводить вас сегодня вечером к нему? Давайте я к десяти подъеду.

– He надо. С этим я сама справлюсь, – сказала Катя. – А Колосов вам не звонил? Нет?

Трубников отрицательно покачал головой.

Глава 13
ЧУДО-ПОРОШОК

Начальник аналитического отдела Геннадий Обухов приехал на Лужнецкую набережную в свой обеденный перерыв. Развлекательно-игровой комплекс «Пингвин», как обычно, работал, но посетителей было мало. Слабое оживление наблюдалось только на первом этаже – в зале для боулинга. Наверху размещались ресторан и бар, но в этот неурочный „для ночного заведения дневной час завсегдатаи в них еще не заглядывали.

Ночной клуб был вообще закрыт. В прохладном полутемном помещении заканчивали делать уборку. Как всегда по пятницам, ночной клуб начинал работать нон-стоп с шести вечера до шеста утра воскресенья. Поэтому днем здесь клиентов не обслуживали. На просторной эстраде-подиуме шли прогоны ночного стрип-шоу.

Все эти особенности расписания «Пингвина» Геннадий Обухов уже успел изучить. Он медленно проехал вдоль фасада клуба, повернул направо под Лужнецкую эстакаду. Почти сразу же его нагнала и поравнялась с ним одна из машин наблюдения, дежурившая в этот час у «Пингвина». Через минуту она вернулась на свой пост на противоположной стороне набережной. Вот уже вторые сутки подряд подчиненные Обухова отрабатывали «Пингвин» по полной программе. И вторые сутки подряд Обухову из своего командировочного далека названивал Никита Колосов, настойчиво интересовавшийся ходим отработки.

Шефу убойного отдела Геннадий Обухов сообщил пока что приблизительный, список из десяти фамилий, обладателей которых с большой натяжкой можно было считать лицами для этого дела хоть немного полезными в информационно-оперативном плане. Колосову в его командировочной провинции – и в этом Геннадий Обухов не сомневался – было невдомек, что из десяти установленных фигурантов, которые в прошлом числились среди прежнего персонала ночного клуба «Бо-33», существовавшего на месте «Пингвина», информатором-не фиктивным, для галочки в отчете, а реальным, способным работать с пользой, – мог быть только один.

Эта неутешительная новость всплыла уже в самом начале отработки «Пингвина». И от этой новости у Обухова резко ухудшилось настроение. Шансы на то, что этот единственный фигурант случайно окажется в трудной жизненной ситуации, выходом из которой станет его добровольное согласие оказывать правоохранительным органам посильную помощь, равнялись почти нулю. Да и сам нынешний «Пингвин» в криминальном плане был на первый взгляд девственно чист, так что ничто не сулило в нем перспективных оперативных комбинаций с дальним прицелом. Геннадий Обухов тщательно проанализировал все собранные по этому заведению данные, но ничего полезного для себя так и не извлек. Каким был в свое время «Бо-33», оставалось только гадать. «Пингвин» же надежд не вселял. Бесполезно было использовать многие проверенные временем и практикой инструменты получения полезной информации. И это Обухова – формалиста и приверженца сложившихся профессиональных традиций —духовно угнетало. Выход оставался только один – либо отказаться от выполнения поставленной задачи вообще, либо работать поспешно и грубо, исходя из сиюминутной и очень неопределенной ситуации.

– Геннадий Геннадьич, движение пошло, она выехала. От дома ведем. Мы на пересечении Хамовнического Вала и улицы Доватора, – портативная рация в машине Обухова неожиданно ожила голосами сотрудников из второй машины наблюдения.

– Она одна едет? – коротко осведомился Обухов.

– Одна. Какие будут указания? Опять сопровождать до клуба?

Обухов не отвечал. Два дня – целых два дня – коту под хвост… С этим можно еще было как-то примириться, если бы речь шла о каком-то действительно масштабном, перспективном деле, а тут… тут такое глухое дерьмо!

Обухов поморщился, чувствуя, как даже зубы у него заломило от досады и злости. Колосову хорошо: начальству доложился, в командировку слинял, ЦУ скинул. Вернется, потребует отчета о проделанной работе – информации потребует. Оперативных данных. И дела ему нет, как, через какую чертову задницу эта самая информация вытаскивается на свет божий. На чужом горбу в рай легко въехать, в розыске это умеют. Налетели, постреляли, уложили всех на пол, мордой в асфальт – и герои, готовь звезды новые на погоны. А тут пашешь, пашешь с утра до ночи – ни пожрать, ни поспать…

Обухов потянулся к бардачку.

– Так мы едем за ней, Геннадьич? – снова прошипела, прощелкала рация. – Она обычно машину на стоянке перед клубом оставляет.

– Вы сейчас точно где? – спросил Обухов, доставая из бардачка маленький прозрачный пакетик. Внутри этого пакетика был белый порошок.

– Мы уже приближаемся к развязке эстакады.

– Еду к вам, – сказал Обухов, внезапно принимая решение. – До места вести ее не будем. Тормознем на Чудовом проезде, как свернет.

Переложив пакетик с белым порошком в карман своего щегольского итальянского пиджака в мелкую серую клеточку, Обухов развернул машину. Его неновый «БМВ» влился в плотный поток транспорта, заполнивший Комсомольский проспект.

Ту машину, какая была им нужна, Обухов видел только на видеопленке: белая невзрачная девятка. Вычленить ее навскидку из всего этого хаотичного многообразия, именуемого дорожным движением, было, казалось, делом совершенно дохлым. Но Обухов в своей жизни проделывал и не такое. Самым главным было не зависнуть где-то в нежданной пробке, успеть по точно рассчитанному маршруту на перехват.

Сначала он увидел машину сопровождения. Она шла по эстакаде по второму ряду. Обухов прибавил газа – третья полоса была забита, и ему даже пришлось выехать на встречную и моментально перестроиться. Белая девятка обгоняла машину сопровождения на два капота.

Обухов, поравнялся с ней: за рулем девятки сидела миловидная молодая загорелая шатенка с короткой мальчишески-стильной стрижкой. Машину она вела хоть и внешне вполне уверенно, однако неровно. Девятка то и дело виляла, клевала носом, силясь перестроиться в любое свободное пространство, открывающееся на соседних полосах. Хотя с точки зрения скорости и быстроты эти опасные суетливые маневры были бессмысленны в таком плотном потоке.

Обухов, не обгоняя, ехал рядом, присматриваясь к манере езды шатенки; Недаром же говорят – кто как ездит, тот так и ведёт себя.

– За светофором она свернет, – донеслось из шепелявой рации. – Нам ее догнать?

– Да, – сказал Обухов. – Как только свернет, тормознем.

Белая девятка, мигнув красными габаритными огнями, аккуратно по зеленой стрелке свернула с эстакады направо. Следом за ней в тихий тенистый проезд свернули две машины. Серый «БМВ» подрезал девятку и ловко вильнул в сторону, спасая бок от возможного столкновения. Машина сопровождения вплотную шла сзади. Тормоза девятки резко взвизгнули…

– Вы что? – испуганно и злобно крикнула шатенка, высовываясь из окна. – Кто так ездит? Вы пьяные, что ли?!

Обухов на своем «БМВ» плотно прижал ее к обочине, машина сопровождения остановилась сзади. Обухов, выскакивая, видел, как округлились, буквально на лоб полезли сильно подведенные глаза шатенки. В кулаке ее возник мобильник, но набрать 02 она так и не успела. Обухов мягко поймал ее за хрупкое запястье:

– Вы грубо нарушили правила…

– Я?! Это вы…

– Вам придется проехать с нами в отделение. Это ваша машина?

Дальнейшее было Обухову знакомо. И называлось коротко – бабья истерика. Когда они спешили на всех парах в ближайшее отделение милиции, Шатенка бурно выходила из себя. На ее голых загорелых коленях покоилась джинсовая сумочка, которую она в порыве негодования то и дело мяла и когтила своим ухоженным маникюром. В этой элегантной сумочке уже ждал своего часа пакетик с белым порошком. Обухов положил его туда в самом разгаре разборки на дороге, было совсем не трудно. Он давно уже успел заметить: когда фигуранты бесятся, обзывая вас ментом, сволочью и легавым, они за своими вещами и карманами не следят, а зря.

В отделении милиции их и задержанную сразу же проверки в свободную комнату при дежурной части. И вот тут в к присутствии понятых, роль которых исполнили оперативники первой машины сопровождения, не светившиеся в погоне и задержании, Обухов многозначительно и грозно заявил, что в ходе профилактического рейда в рамках операции по борьбе о… уличной торговлей наркотиками в отделение доставлена гражданка… Он достал из сумки задержанной паспорт – гражданка Зарубко Жанна Григорьевна.

– Да вы что, все здесь больные, что ли? – истерически крикнула Жанна Зарубко. – Откуда у меня трава, колеса?! Нате, хоть обыщите!

В ее речи отчетливо слышался южный украинский говор. Обухов перелистал паспорт – так и есть: место рождения город Шахты Донецкой области. А прописка ростовская. Вежливым жестом он взял сумку гражданки Зарубко и вытряхнул ее содержимое на стол. Расстегнул под ястребиными взорами липовых понятых молнию на боковом кармашке. И положил вытащенный оттуда пакетик с подозрительным белым порошком рядом с пудреницей, ключами, телефоном и пачкой сигарет.

– Вот как раз то, что мы ищем, – сказал он, скорбно смотря на ошарашенную Жанну Зарубко, – Дозы на две потянет. Сами, Жанна Григорьевна, героином балуетесь или везете кому-то на продажу?

Через полчаса первый и самый ответственный этап был завершен. Жанна Зарубко под присмотром оперативников сидела в соседнем кабинете – зрела. Из кабинета доносились ее судорожные всхлипы.

Геннадий Обухов закурил впервые за этот день с наслаждением и свернул протокол изъятия наркотиков трубочкой. В дверь заглянул помощник дежурного по отделению.

– Нам-то что с ней дальше делать? – спросил он хмуро. – Скоро ведь отпускать надо.

– Пусть еще полчасика посидит тут у вас. Потом я ее сам отвезу, – успокоил коллегу Обухов.

– А с этим как же? – помощник дежурного (молодой, наивный) покосился на пакетик с белым порошком, все еще лежавший на столе. – Это ж все равно незаконно… нарушение…

– А в чем мы нарушили закон? – Обухов удивленно поднял свои темные брови.

– Героин на экспертизу надо, – сказал помощник дежурного. Весь вид его красноречиво свидетельствовал, что он крайне не одобряет действий этих приезжих оперов и в душе, возможно, сочувствует их жертве – красивой и зареванной Жанне Зарубко: молодость, молодость…

– А где вы видите героин, лейтенант? – удивился Обухов. Раскрыл пакетик, высыпал порошок себе на ладонь, протянул коллеге. – Как в сказке про Алису, помните – съешь меня? Натуральный ксилит. Я его сахару предпочитаю и вам настоятельно советую. Профилактика диабета.

Помощник дежурного коснулся порошка на протянутой ладони и недоверчиво поднес палец к губам, пробуя героин на вкус. В соседнем кабинете продолжала всхлипывать Жанна Зарубко. Обухов подмигнул озадаченному помощнику и, легко дунув, стряхнул сладкое ксилитовое облачко со своей ладони.