Текст книги "Зеркало для невидимки"

Автор книги: Татьяна Степанова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 7
ПОСЕЩЕНИЕ ЦИРКА, ОТ КОТОРОГО

ЗАХВАТЫВАЕТ ДУХ

А дальше все было как удар грома. Катя готова была поклясться в этом всем богам. Оставалось лишь широко раскрыть глаза и, затаив дыхание, смотреть на это невиданное, небывалое чудо. Чудо со слоном.

Переход от обыденности к чуду был поистине молниеносным. Они просто ехали по шоссе, и шоссе через несколько километров привело их к Стрельненской ярмарке. А там все поначалу тоже было как обычно, как это и бывает на гигантских торжищах, где, как живой ковер, перетекает и волнуется море людей: покупателей-продавцов, продавцов-покупателей.

Ярмарка запомнилась Кате в основном звуками и запахами: хриплым треском мощных динамиков, разноголосицей песен из аудиокиосков, пронзительными, гортанными криками торговцев фруктами. Ароматом шашлыков, запахами свежеструганого дерева, клея, нагретой на солнце пластмассы, дешевой парфюмерии, спелых помидоров, преющих под зноем яблок, бананов, абрикосов и черешни. Проехать на машине в узких проулках между ларьками и павильонами не удалось. Они оставили автомобиль на стоянке и пошли пешком. Народа кругом было как на Киевском вокзале. Катя цепко держалась за Кравченко, но того мало интересовали яблоки и абрикосы. Вместе с Мещерским, которому из-за малого роста в толпе приходилось еще труднее, чем Кате, Кравченко держал курс… О, она вскоре увидела куда: белый дощатый ларек с вывеской «Шиномонтаж».

– Катя, на секунду только заскочу. А ты пока приценись, почем клубника… Ах, это черешня… Ну, один черт!

Драгоценный В.А. канул, оставив Катю с глазу на глаз с огромным, как гиппопотам, усатым кавказцем, который, как языческое идолище, восседал в окружении фруктовых гор. Катя оглянулась, ища глазами Мещерского, и вот тут-то…

Первыми признаками приближающегося чуда были звуки музыки. Все нарастающий бравурный марш. Потом крики, свист, хохот. И вот толпа дрогнула, по рядам словно пролетел порыв ветра. Юрко лавируя среди прилавков, пронеслась куда-то стайка пацанов. Потом где-то глухой россыпью ударила барабанная дробь и…

Толпа вдруг валом повалила за двухэтажный стеклянный павильон с вывеской «Вещевая распродажа». А марш наяривал все громче и громче. Катя, подхваченная толпой, была как лист, сорванный с дерева. За павильоном открылось узкое шоссе, потом снова торговые ряды, а вот за ними…

Сначала она увидела яркий плакат, а над ним горой высился оранжевый купол. На плакате были нарисованы гривастые свирепые львы на тумбах. А над куполом дугой выгибалась вывеска с разноцветными, точно пьяными буквами: «Цирк. Добро пожаловать!» Но не львы на афише, не черные мощные динамики у железной ограды, изрыгающие марш, приковали внимание посетителей ярмарки, а…

Это и точно было как удар грома! Катя застыла на месте: среди людского моря, среди всех этих пестрых прилавков, автофургонов, среди лотков с грошовой бижутерией, моющими средствами, куриными окорочками, среди всех этих копченых селедок, кругов крестьянского сыра, поддельной гжели и дешевой электротехники неторопливо, важно, царственно вышагивал огромный серый слон, накрытый алой с серебром попоной.

Катя, как во сне, глазам своим не веря, видела это существо: лопухи-уши, помахивающие в такт шагам, морщинистый гибкий хобот, ноги-колонны. Верхом на слоне, словно так это было и нужно, ехал парень в потертых белых джинсах и белом шутовском тюрбане с павлиньим пером. А потом Катя увидела и то, над чем так потешались зрители. Перед слоном шел еще один парень, почти мальчишка, с крохотным французским бульдогом на поводке. Точнее… Вот, словно толстая серая змея, изогнулся хобот и аккуратно забрал у парня поводок, и теперь слон прогуливал собачку. Слон и Моська… Катя столбиком стояла в толпе любопытных. А Чудо, то есть Слон и крохотная собачка, проплывали мимо.

Впоследствии Катя думала: настоящие события всего этого странного дела начались именно тогда, у входа в цирк-шапито. Ведь именно там ей показалось, что она прощается с обыденностью и стоит на пороге не только причудливых и неожиданных событий, но и на пороге совершенно незнакомого мира, который еще предстоит открыть и для себя, и для других.

– Господи, Катя, куда же ты пропала?

Мещерский. Говорит взволнованно, а сам смотрит на…

Катя улыбнулась – по улицам слона водили. Вот оно, значит, как это бывает!

– Сережа, посмотри, что за прелесть!

– Но это же цирк! Устроили для рекламы, для привлечения публики.

– Чем же они его кормят?

– Кого? – опешил Мещерский.

– Да слона! – Катя так и светилась. Казалось, уже все забыла, все – и Стрельненский ОВД, и кладбище с его страшной загадкой, и установленную личность убитого на двадцать третьем километре.

– Идем, Сережа. – Она схватила Мещерского за руку и повлекла туда, где скалились с афиши восхитительно-злые желтые львы.

Но и у кассы, как и всюду в этот злополучный день, их подкараулило разочарование.

– Сегодня представления нет, – уныло сообщила Кате молодящаяся крашеная старушка-кассирша, – представления у нас по четвергам, пятницам и по выходным два – дневное и вечернее. Но сегодняшнее и завтрашнее отменены по техническим причинам.

– Извините, но я бы хотела поговорить с вашим администратором.

– Но девушка, я же русским языком вам объясняю! Представления отменены, а вы…

– Простите, но я из газеты. Корреспондент. А это мой фотограф. – Катя вытолкнула вперед Мещерского. – Вот мое удостоверение. – Она порылась в сумочке и извлекла редакционное удостоверение сотрудника «Вестника Подмосковья», которое всегда имела с собой на всякий случай. – Так как же мне найти вашего администратора? Мы хотим договориться о серии репортажей о вашем замечательном цирке.

«Вот что такое всемогущество прессы», – грустно думал Мещерский, когда кассирша мигом выпрыгнула из кассы и быстренько рысью повела их за ворота, на территорию шапито. Как оказалось, помимо самой арены и шатра над ней, цирк занимал большой пустырь, начинающийся на задворках ярмарки и некогда служивший «дикой» автостоянкой. Сейчас пустырь был обнесен высокой металлической оградой. А за ней вырос целый кочевой городок: вагончики, автофургоны, дощатые времянки, пластиковые павильоны и огромное количество больших грузовых прицепов. Вагончики стояли вплотную к ограде, образуя нечто вроде второго забора, непроницаемого для любопытных глаз. А за ними на покрытых разбитым асфальтом площадках…

Катя на ходу отчаянно вертела головой. Да и было на что смотреть! Вот парень, ведущий на поводу ленивого презрительного верблюда, вот клетка на колесиках с бурыми медведями, возле брошенный кем-то шланг, из которого все еще течет струя воды. Катя вовремя перепрыгнула через него, Мещерский – ворона – споткнулся. Вот вагончик с надписью «Бухгалтерия», а возле него туча народа, и какого! Два клетчато-полосатых клоуна, культурист, ну что там ваш Шварценеггер, стая работяг в спецовках, выводок полуголых барышень в серебряных бикини и знойный брюнет в безукоризненном жокейском костюме. И тут же: «Моя Манюнечка, девочка моя, красавица… вот умница. Вот брауши11
  Браво (цирковой жаргон)


[Закрыть]…» – сказочно-гнедая, точно шоколадная, лошадь склонилась в поклоне перед тоненькой немолодой женщиной в желтых шортах и ковбойке. Женщина плавно взмахнула рукой, и лошадь по ее команде взвилась на дыбы, кося умным черным глазом. «Вот умница, Манюнечка…»

– Осторожно! Осторожно, говорю вам! Обойдите меня справа…

Катя едва не наткнулась на жонглера – тот медленно пятился на нее спиной. Он тоже репетировал на воздухе. В его руках так и мелькали какие-то сияющие цилиндры. Однако вид у жонглера был непрезентабельный: загорелое до черноты худое лицо, заношенный выгоревший «адидас».

– Справа, ну я же сказал, – черные глаза царапнули Катю, она послушно шарахнулась вправо и… И тут, точно горох, ей под ноги посыпались крошечные собачки: три карликовых шпица, две болонки и пекинес – залаяли, закружились как заводные.

– Оля, забирай свою ораву скорее! – неожиданно зычно крикнула билетерша.

– Да сворка лопнула, Оксана Вячеславна. Кыш, Чижик, Клякса, ну-ка, ко мне! Сейчас же, кому говорю! – из ближнего вагончика высунулась спортивная брюнетка в ярком сарафане и бигуди.

Но собачки, не слушая хозяйку, самозабвенно облаивали Катю, сонного верблюда, клетку с медведями.

– Вот у нас администраторская, – билетерша подвела их к голубому автофургону, с трогательными кружевными занавесочками на окнах. – Пал Палыч, Паша! Это к тебе. Корреспондентка из газеты! Вот рекламу-то бесплатную бог послал!

Обычно после такой прелюдии все шло как по маслу. Катя была довольна – это называется «молва, бегущая впереди вас семимильными шагами». После словечка «пресса» вас сажали в красный угол, все вам показывали и рассказывали, нещадно при этом похваляясь. Правда, так бывало лишь в гражданских организациях и коммерческих структурах, кровно заинтересованных в рекламе. На родную же милицию слово «пресса» и даже больше – «ведомственная пресса» действовало как зубная боль.

Однако в цирке, тем более таком не избалованном столичным вниманием, как передвижной шапито, все, конечно, было иначе.

– Корреспондент? К нам? Да ну? И из какой газеты? О, милости прошу!

Пожилой администратор был точно облако в штанах – белый, толстый, лысый, раздраженно-говорливый, оживленный, встревоженный, гостеприимный, с сотовым телефоном на кожаном поясе и темными от пота подмышками.

– Алкаш, – недовольно шепнул Кате Мещерский, мигом учуяв ядреное амбрэ, исходившее от старика.

Катя минут пять строго и елейно излагала, из какой она замечательной областной газеты и почему цирком заинтересовалась их еженедельная полоса «Отдыхай с увлечением». Да к тому же еще… «Вот у нас в сегодняшнюю хронику криминальных новостей просочилось – сотрудник ваш погиб, стал жертвой преступления, и мы бы хотели в полном объеме…»

– И нам уже звонили сегодня из милиции. Ужасная новость. Но мы пока сами ничего толком не знаем. И потом, он новый человек у нас, недавно работает. Но вы ведь не только из-за этого приехали, да? Вы ведь сказали: «Репортаж о людях вашей яркой профессии». Не хотите ли для начала ознакомиться, посмотреть, поговорить с артистами?

– Ну конечно! Но сначала я все же хотела бы уточнить. Его зовут, – Катя сделала вид, что роется в блокноте, – Севастьянов Аркадий, он что, ваш заместитель? А вы коротенько не расскажете, был ли он на работе в тот день, ну перед тем как…

– Пал Палыч! Клетку уже смонтировали. Валентин Генку ищет, репетицию пора начинать, а Генки и след… Здрасьте, а вы к нам? А правда из газеты? А из какой? – В администраторскую вихрем влетел юркий мужичок в синем халате разнорабочего, и сразу же в вагончике запахло конюшней и зверинцем, то ли от мужичка, то ли от его замызганного халата. – Генка же на Линду взгромоздился! Это вы ему Линду разрешили взять?

– Ничего я не разрешал. Я ему сказал: к слоновнику чтоб близко не подходил! Мало у них с Валентином проблем…

– Как же не разрешили? А я думал, это вы указание дали… – Мужичок всплеснул руками, точно хотел взмыть к потолку. – Так он же на публику поехал!

– Без Борисыча? Один?!

– С Гошкой. Я думал – вы им указание дали…

– Да вы что? – рассвирепел администратор. – Вы что, меня в гроб вогнать хотите? Кто позволил? Где Липский? Кох где? Где, я вас спрашиваю?

Катя в этой горячей перепалке не понимала ни слова. Кто такая Линда, на которую «взгромоздились»? И что вообще тут у них происходит?

– Так, Пал Палыч, клетку ж смонтировали…

– Да иду, иду я! Вот, кстати, – администратор вытерся платком, точно умылся. – Пойдемте со мной. Генеральная репетиция нового аттракциона сейчас у нас будет. Смешанная группа дрессированных хищников Валентина Разгуляева. Он впервые их в большой клетке вместе сводит. Разгуляев, не слышали? Он и за границей выступал. Наш артист. Дрессировщик.

– Пал Палыч, а кто такая Линда? – покоренная его горячностью, отчего-то шепотом спросила Катя.

– Слониха. Ну, быстренько, быстренько, молодежь. – Администратор, увлекая их за собой, как шарик покатился по ступенькам вагончика. – Юноша, вы же сказали – фотограф. А где же ваша камера?

Мещерский только глянул на Катю, но… Именно тогда впервые он увидел в ее глазах это завороженное ожидание. «Ну все, приехали, – подумал Мещерский. – Приплыли. Она уже, кажется, забыла, что отправилась сюда работать по нераскрытому убийству. Черт, где же Вадька?»

А Кравченко как ни в чем не бывало поджидал их возле билетной кассы. Правда, теперь они были по разные стороны ограды. Умение Кравченко никогда не теряться в лесу и в толпе и находить в самой дикой суете потерянных друзей всегда искренне восхищало Катю. Но сейчас она даже не заметила появления драгоценного В.А. Чуть ли не бегом на своих аршинных модных каблуках бежала она за администратором.

– Эй, братцы, а как же я? – Кравченко потряс решетку, как исстрадавшийся узник. – Меня тут не бросайте!

– Пал Палыч, это наш водитель… водитель редакционной машины, – находчиво ввернул Мещерский.

Катя на мольбу Кравченко и ухом не повела.

– Пал Палыч, мы брандспойт опробовали. Напор слабый, вода почти не идет. Вон жарища-то какая, ну и разбор большой!

Это пророкотал на ухо администратору точно из-под земли выросший работяга в спецовке. – Уж я и так, и эдак кран выкручивал – нейдет!

– Ну ничего, дай бог, обойдется. – Пал Палыч вздохнул шумно, как кит. – Ты еще проверь, пожалуйста.

Через настежь распахнутые двери, а точнее, откинутый брезентовый полог они вошли в шапито. После вечернего солнца Катю на секунду ослепил царящий там полумрак. Но вот под куполом вспыхнул яркий свет. И оказалось, что цирк, хоть и кочевой, разборный, – самый что ни на есть настоящий: пустые ряды амфитеатра, откидные сиденья, паутина трапеций и над всем этим – оранжевое брезентовое небо, по которому двигаются бесформенные тени. И арена, которую прикрывает сетчато-стальная крепкая клетка.

Арена была пуста, а вот зал… Первые ряды были заполнены людьми. Народ толпился даже в боковых проходах. Но это была не публика со стороны, а сами артисты. Потом, уже ближе познакомившись с цирком, Катя убедилась, что на той знаменитой репетиции присутствовала почти вся труппа и весь обслуживающий персонал.

Никто громко не разговаривал. В цирке царила напряженная хрупкая тишина. Все смотрели на арену и словно ждали чего-то. Администратор провел Катю, Мещерского и Кравченко к свободным сиденьям в первом ряду. А сам кого-то увидел в проходе, грозно замахал. К нему протолкался тот самый «погонщик слона». Тюрбан свой парень, правда, снял и теперь мял в руках. Администратор только кулаком погрозил ему и потом, извинившись перед Катей, двинулся куда-то вдоль арены и скрылся за кулисами. Следом скрылся и «погонщик слона».

Катя присела на откидное кресло. Только сейчас она почувствовала, как устала. Кравченко хотел было подойти к самой клетке.

– Эй ты, длинный! Тебе, тебе говорю, назад!

Кравченко обернулся. На два ряда выше Кати на спинке сиденья, точно галка на заборе, сидел тот самый паренек – Катя его узнала, хоть и с трудом, – тот, что вел перед слоном французского бульдога. Мальчишка лет шестнадцати, гибкий, мускулистый, белокурый. Длинная нестриженая челка то и дело падала ему на лоб, и он все время отбрасывал ее рукой.

– Это ты мне, деточка?

– Тебе, длинный. Жить, что ли, надоело?!

– А в чем дело?

– Сейчас узнаешь, в чем… Вот Разгуляев Улю и Звездочку выпустит!

– Отойдите! Сядьте! – Вдоль арены к Кравченко уже бежал служитель в халате. – Вы мешаете репетиции. Это опасно!

– Так нет же никого, – резонно возразил Кравченко.

И тут… Они услышали за кулисами яростное, грозное, остервенелое рычание. Все громче и злее. Напряжение в зале, казалось, было уже осязаемым. Клетка все еще пустовала, но взгляды всех устремились на арену, туда, на посыпанный опилками круг, где уже были расставлены тумбы, лестницы и огромный шар на рельсах. Неожиданно из-за кулис кто-то вышел. Встал, как на страже, у боковой двери клетки. Катя узнала «погонщика слона». На нем уже не было нелепого тюрбана, и он словно вышел на тропу войны, вооружившись вилами, увесистой палкой и арапником. Кате бросилась в глаза диспропорция в фигуре этого относительно еще молодого человека: короткие ноги при широких плечах и квадратном торсе. Он был во все тех же белесых джинсах, которые очень туго облегали его. И это выглядело явным промахом, ведь он был из породы тех мужчин, которые гораздо лучше смотрятся в костюмах с удлиненными пиджаками, по возможности прикрывающими их рыхлый, увесистый, чисто женский зад.

«Погонщик» был коротко стриженным рыжеватым блондином. Позже, когда Катя рассмотрела его ближе, она заметила на его бледном полном лице обильные веснушки. Несмотря на весь его напускной замкнутый и заносчивый вид, они придавали его лицу какое-то странное, иногда даже трогательно-сентиментальное выражение.

Из динамиков под самым куполом грянула тревожная барабанная дробь. И ответом ей стал взрыв яростного рева какого-то взбешенного до глубины души, растревоженного хищника. А потом… потом Катя увидела, как по специальному тоннелю, составленному из передвижных клеток, к большой клетке на арене, слегка сгибаясь, неторопливо идет человек в черном. Именно нелепость и претенциозность костюма незнакомца приковали Катино внимание. Казалось, перед ней статист, сбежавший с репетиции «Бэтмена», – черное трико с большим вырезом, открывающим мускулистые руки и грудь, украшенную золотым медальоном. На руках черные перчатки, а на запястьях – браслеты с шипами. Кате весь этот наряд показался схожим с доморощенным прикидом неоперившихся рокеров или малость тронувшихся на «крутизне» гомиков из арбатского подвальчика «Небесная голубка».

Поначалу она смотрела только на костюм – смотрела с этакой ухмылочкой и еще не видела его лица. Человек в черном вошел в большую клетку и остановился в центре манежа.

– Валентин, ну что, все готово? – крикнул со своего места вынырнувший из-за кулис администратор Пал Палыч. – Ну, ребятки, с богом!

И сразу все пришло в движение: по тоннелю из клеток бесшумно заскользили какие-то тени – черные, как ночь, пестрые, как песок, испещренный пятнами густой тени. Пять леопардов и пантера. Звери один за другим, крадучись, входили в клетку, кружили по ней.

«Нет, так дело не пойдет, – решила про себя Катя. – Так я ничего тут толком не пойму». Она встала и, тоже крадучись, что твоя пантера, заскользила вдоль ряда туда, где сидел администратор. Волна сквозняка из бокового прохода ударила ей в лицо, принеся с собой запах едкой кошатины («Чертовы леопарды!» – подумала Катя) и… аромат медоточивых духов «Poison». Она сразу же задержала дыхание – неизвестно, что еще тошнее! Ей вспомнилось, как несколько лет назад «Пуазоном», настоящим и фальшивым, благоухала вся Москва. Гражданки лили его на себя литрами зимой и летом. И запах, так пленявший вначале новизной, затем приелся, потом начал раздражать и надоел до колик в желудке. Катя поискала глазами обладательницу ненавистных духов и…

– Лен, иди сюда, ко мне, отсюда видно лучше всего.

Горячий шепот за спиной – шепот заговорщика. Шептал тот самый паренек, восседавший, как галка на заборе, на спинке сиденья. Приглашение его адресовалось женщине, стоявшей в проходе и купавшейся в сладких духах. Это была стройная гибкая блондинка. Маленькая и изящная, точно фарфоровая статуэтка. На ней по случаю жары было некое подобие газового черного сарафанчика на бретельках. Но, казалось, и ничего не было – только матово загорелые округлые плечи, гибкие точеные руки с безукоризненным перламутровым маникюром, стройные ножки на каблучках, да грива искусно промелированных густых и мягких полос, сияющей волной падавших ей на плечи. Катя оценила незнакомку – ее нельзя было назвать красивой, но вместе с тем от нее очень трудно было отвести взгляд: безупречный овал лица, холодноватые зеленые глаза с густейшими ресницами, рот, напоминающий разрезанный тюльпан. И Катя сразу простила ей приторные духи. Эта женщина (или девушка – определить ее точный возраст было трудно – ей могло при разном освещении оказаться и двадцать пять, и тридцать пять) напоминала бледно-розовый, породистый, опаленный солнцем пион. А всем известно, что июньские пионы пахнут сладко-сладко.

– Лена, иди сюда!

– Отстань.

Блондинка так и осталась в проходе. А мальчишка на своем насесте. А Катя, сгибаясь в три погибели, благополучно достигла администратора Пал Палыча. Тот напряженно следил за тем, что происходило в клетке, и то и дело вытирал лицо платком – пот так и лил с него градом. Катя же никак не могла взять в толк, отчего старик так волнуется: в клетке у человека в черном не наблюдалось никаких неприятностей. Леопарды, покружив по манежу, порыкав, поогрызавшись, чинно расселись на тумбах.

– Как, вы сказали, фамилия дрессировщика? – шепотом осведомилась Катя.

– Разгуляев Валентин. Вам для очерка? Хорошо, что вы сегодня к нам приехали. Такой ответственный момент застали… Отметьте, не забудьте в статье – истинный героизм, так сказать, проявил артист и недюжинное мужество. Коллектив, можно сказать, спасает.

– Укротитель? То есть как это?

– Цирк горит бездымным порохом, – администратор шептал на ухо Кате, все время косясь на арену. – Гвоздь программы – хищники, львы. На это в основном публика и идет к нам. А номер возьми да и сорвись. Львы в загуле, чтоб им ни дна ни покрышки…

Катя хотела было переспросить: «Как это львы в загуле?», но решила пока не перебивать.

– У Разгуляева номер развалился, а тут звонок из Питера, из цирка на Крестовском. Там смешанная труппа хищников простаивает – дрессировщик по пьянке в автокатастрофу угодил, чтоб ему ни дна ни покрышки… Предложили нам взять, ну, естественно, за хорошие деньги. Разгуляев и рискнул. Отчаянный! Такой все сможет.

– А что, леопардов труднее дрессировать, чем львов, что ли? – с любопытством прошептала Катя, как и все, глядя на арену, где в это время Разгуляев, казалось, очень легко управлялся со своей хищной командой. Вот по его знаку один из леопардов пружинисто соскочил с тумбы и воровато затрусил по буму.

– Да это же не его звери, не его номер, – зашептал Пал Палыч. – А он мало что к ним в клетку вошел, так еще после нескольких репетиций свой аттракцион делает! Подобрал ключи дрессировки, а это в нашей работе основное. Единичные случаи, между прочим, милая девушка, когда дрессировщики берут чужих хищников. Александров-Федотов22
  А.Н. Александров-Федотов – известный артист цирка, дрессировщик.


[Закрыть] только один и решался на такое, да и то…

В клетке что-то произошло. Катя ничего не увидела, ничего не услышала, но… по тому, какая мертвая тишина воцарилась вдруг в цирке, по тому, как подавился неоконченной фразой говорун-администратор, поняла: между дрессировщиком и его артистами что-то неладно.

– Уля, не упрямься. Вперед. Уля, вперед…

Человек в черном стоял перед золотисто-пятнистым леопардом. И хотя леопард был зол как сатана, от него невозможно было оторваться. Катя, затаив дыхание, смотрела на арену. Зверь артачился, не желая прыгать с тумбы на соседнюю тумбу, скалил клыки. Желтые глаза его с бешеной злобой следили за руками человека. А тот был безоружным, у него не было даже самой тоненькой палки-хлыста.

Бац! Словно черная молния… Нет, то был не злодей-леопард. С крайней левой тумбы на дрессировщика прыгнула пантера, черная как ночь, как незастывший еще асфальт на шоссе. Пантера, до этого мгновения вроде бы тихо и вальяжно, даже благосклонно взиравшая со своего места на людей за сеткой клетки.

Еще бы секунда – и она вцепилась бы когтями человеку в спину, но… он увернулся от удара. Точно его глаза были на затылке – мгновенно отпрянул в сторону. Пантера, глухо рыча, припала к опилкам. Но второго прыжка сделать не успела – в нее полетела со всего размаха брошенная тумба. Человек в черном схватил ее за треногу и запустил в черную тень. Визг, басовитое мяуканье, глухое рычание…

– Уголек, на место! Я кому сказал – на место!

Мятеж был подавлен в самом зародыше. Пантера, огрызаясь, вспрыгнула на свою тумбу.

– Сукины дети, – прошептал Пал Палыч. – Сукины коты!

Катя смотрела на пантеру с трогательным именем Уголек. Ну и зверюга, ну и напасть! Именно ее сейчас Разгуляев заставлял делать трюк: прыгать с тумбы на шар и катить его по рельсам.

– Коварные бестии. – Администратор снова полез за платком. – Никогда не угадаешь, что у них на уме.

– Что же он к нему пристает, злит его? – спросила Катя. – Ведь зверь только что на него бросился, а он его же…

– Надо заставить его работать. Переломить. Такая кошка, милая девушка, человека с одного удара убить может. Бросается либо на спину, сзади, либо в лицо, тварь, метит, а задними лапами живот дерет. Но быстро слабеет. Одна атака не удалась – баста. До следующего удобного раза. Валентин его ломает сейчас, характер его подлый ломает.

Уголек наконец прыгнул на шар, покатил его и вернулся на тумбу.

– Все. Кажется, пронесло благополучно, – сказал Пал Палыч.

И тут… вдруг произошло то, чего никто не ожидал и, уж конечно, не мог предугадать. В цирке погас свет.

Катя почувствовала, что ей трудно дышать. Так внезапен и жуток был переход от слепящих юпитеров к кромешной тьме. Хлопок откидного сиденья – администратор сорвался с места. Топот ног – кто-то куда-то летит сломя голову. Грохот. Кто-то, споткнувшись, загремел по ступенькам. И не видно ни зги. Только лишь… Там, за сеткой, в нескольких метрах на арене, – пара остро светящихся точек – точно два желтых светляка из тьмы. А вот еще, еще…

Катя увидела своими глазами, что это такое, когда кошки, очень большие кошки с железными когтями и клыками, смотрят на вас из мрака. Они вас видят. А вы их – нет.

– Свет! Дайте немедленно свет!!

– Электричества нет…

– Звоните сию секунду на подстанцию!

– Звонят уже!

– Ну, теперь они Вальке покажут кошкин дом… ну теперь держись!

Эту фразу прошептал кто-то позади Кати, обдав ее застарелым перегаром.

– Что… что же он теперь будет делать? – прошептала она испуганно в ответ.

– Что?! На месте их надо удержать, не то – кранты, – безнадежно ответил невидимка.

– А может, зверей можно назад в клетки загнать?

– В такой темноте? Ты что! Ни черта же не видно!

– Тогда пусть он выйдет. Пусть Разгуляев покинет клетку! Там же дверь сбоку.

– А людоеды сразу же без него друг дружке в глотку вцепятся. Передерутся в клочки. Он и так уже львов почти потерял, а если еще и эти коты перегрызутся… Из строя выйдут, то…

– Что? – спросила перегарного невидимку Катя.

– Цирку хана, вот что. Полный крах, разоренье. А нам всем – пинок под зад.

Одна пара светящихся точек на арене начала медленно перемещаться. Почти мгновенно к ней присоединилось и еще две. Катя поняла: леопарды спрыгнули с тубм и теперь кружат вокруг Расторгуева.

– Уля, я сказал назад, на место!

Хриплое, ехидное ворчание в ответ.

– Давай воду! – истошно заорал кто-то на весь цирк сорванным дискантом.

– Я же говорит – напор слабый! Нет воды!

Катя слыхала, что в цирках в опасных ситуациях с хищниками применяют воду из брандспойта, но…

– Пал Палыч, на подстанцию звонили – говорят, крупная авария! Света нет по всему микрорайону. Говорят, пока исправят, минут сорок пройдет, а то и час.

– Да они что? С ума, что ли, сошли – сорок минут? Да за сорок минут у нас тут…

Ответом испуганному администратору было ликующее громовое рычание с арены, от которого не только Катю, но и бывалых цирковых прошиб холодный пот.

– Место, Бандит! – громкий, резкий окрик Разгуляева. – Ну что ты расшумелся?

Катя даже дышать боялась. А мысли летели какими-то клочками, обрывками, бешено кружились. И ни на одной невозможно было сосредоточиться: «Темень-то какая… Ой, мамочка моя… А он там один… Они его видят, а он их… Господи, сделай так, чтобы все обошлось! Но ты ведь… ты ведь всегда мечтала увидеть нечто подобное, пережить… Острые ощущения, адреналин… Тебя же хлебом не корми… Это же как гладиатор на арене. И все ждут, сколько он продержится… Вот это и есть настоящий цирк без прикрас… А еще убийство, убили-то циркового, но об этом тут никто не говорит. Или еще не все знают? А что, если убьют и дрессировщика? Что, если они его сейчас загрызут?»

На арене началась какая-то свара между зверями. Хриплое кашляние-огрызание переросло в яростный рев, затем в вой боли.

«Господи, пусть дадут свет! – взмолилась Катя. – Я больше не хочу, чтобы не было света!»

И тут… Со стороны входа послышался какой-то грохот, лязг, затем шум автомобильного двигателя и… темноту прорезали желтые лучи – зажженные автомобильные фары. Света этого, правда, едва-едва хватало до арены. И Кате, и всем в зале открылось зрелище того, что там в этот миг происходило: пантера и леопард дерутся на опилках, остальные пятнистые вот-вот уже готовы ринуться на подмогу, но…

Разгуляев уже был в центре свары. В руке он держал арапник, переданный ему помощником. Щедро сыпля ударами направо и налево, он разнял дерущихся, загнал воющего от боли леопарда на тумбу и двинулся на пантеру. Свет автомобильных фар сейчас напоминал свет слабого ночника. И картина была какой-то призрачной, почти нереальной: тонущие в густом сумраке ряды амфитеатра, бледные лица артистов, косматые тени на брезенте, сверкание хищных глаз, ощеренные пасти и две черных фигуры – человека и зверя. Разгуляев прибег к испытанному приему: пантера сделала прыжок и наткнулась на металлические ножки тумбы, выставленной дрессировщиком как щит перед собой. Потом тумба снова полетела в пантеру – хриплый разочарованный визг, и после громовой команды «на место!» пантера, как ни в чем не бывало, послушно прыгнула на тумбу.

Разгуляев медленно пятился к сетке. Прислонился к ней спиной, не спуская глаз со своего зверинца. К нему с той стороны клетки подошел помощник, тот самый «погонщик слона». Они тихо переговаривались, видимо, решали, что делать дальше.

– Молодец, парень! Один догадался, что машину можно прямо ко входу подогнать. Мы тут все причитаем, а он хоть какой-то выход нашел. А кто он? Ах, да… тут корреспондентка в зале из газеты… Это вроде их водитель.

Катя обернулась на голос, затем, вытянув шею, проследила глазами до фар. Черт возьми, и точно, их машина! А вот и Кравченко собственной персоной. В этой суматохе Катя и думать забыла и про него, и про Мещерского, а они, оказывается…

Послышался шелест брезента. Та самая миниатюрная блондинка пыталась шире открыть входные двери (или полог), чтобы впустить в шапито еще немного вечернего света. И потекли минута за минутой напряженного ожидания. Катя ужасалась, каким медленным и тягучим становится время! Неужели всего десять минут прошло с того момента, как погасло электричество? Разгуляев по-прежнему стоял, плотно прижавшись спиной к сетке. Позже Катя от цирковых узнала, что это один из приемов дрессировщика, запертого в клетке с вышедшими из-под контроля хищниками – ни в коем случае не открывать спину, не провоцировать зверей на нападение.