Текст книги "Пир на закате солнца"

Автор книги: Татьяна Степанова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 7
Палата № 36

О том, что они все вместе поедут в госпиталь к Олегу Приходько, Регина Москалева узнала от своего мужа утром за завтраком. Была суббота – одна из немногих суббот, которые генерал Виктор Москалев проводил дома с семьей. Когда он служил в Моздоке, выходных практически не существовало. Регина часто вспоминала те времена. Чтобы быть рядом с мужем, она пожертвовала всем: бросила любимую работу, отправила сына Данилу к матери. Она выполняла свой долг жены, потому что очень любила мужа. А теперь, когда Данила, подросший и весьма самостоятельный, вернулся к ней, она была целиком захвачена им. Сын… мой сын… Теперь все – ему, все – для него.

С каким наслаждением, с какой заботой, например, она обустраивала его комнату здесь, в этом новом их доме. Большая жилплощадь – жаль только, что опять не своя, служебная. Возможно, потом, когда муж получит назначение в министерстве, что-то решится и с квартирой. А пока вот этот кирпичный особняк – федеральная собственность для высших управленцев и генералитета в подмосковном Архангельском.

И даже мебель казенная – гостиная, кухня, спальня, холл. И только в комнату Данилы она купила мебель (диван, шведскую стенку, письменный стол, стеллаж, компьютер) сама. И это было счастьем.

Потом вместе с Надей все расставляли, вешали шторы, убирали. Надя – Надежда Макаровна – жила неподалеку в частном секторе. Ее покойный муж тоже был военным, после его смерти она работала у прежнего хозяина этого дома генерала Губеева чем-то вроде домоправительницы. Губеев уехал военным советником в Душанбе, а Надежда Макаровна осталась при доме. Регине она понравилась сразу, и они с мужем решили: зачем искать какую-то другую помощницу по хозяйству? Надя была простой, доброй, немножко шумной, румяной. Свои седые уже волосы нещадно жгла перекисью, ходила всегда в теплых шерстяных брюках, страдая «поясницей», но всю работу по дому делала быстро и аккуратно. Да они не очень-то и злоупотребляли эксплуатацией наемного труда. В Моздоке, например, на такой же служебной жилплощади при штабе округа внутренних войск Регина все делала сама.

О том, что Олег Приходько в Москве, в госпитале, Регина услышала впервые. Олег и Виктор были давно знакомы, можно сказать, они являлись друзьями, боевыми товарищами. Десять лет назад оба отправились в командировку в Косово – в КЕЙ ФОР по линии МВД. Потом их пути разошлись – Виктор Москалев воевал в Чечне, в Дагестане. Был в вечной бессрочной кавказской командировке и сделал стремительную карьеру: в сорок получил звание генерала. С Приходько они виделись года три назад, во время отпуска в Москве, – сидели в ресторане по старой дружбе. Олег тогда работал в какой-то комиссии СНГ в Приднестровье, он вообще был спец по разным междоусобным конфликтам.

С годами, конечно, все меняется, но старые приятели, боевые товарищи – это дело особое. Регина помнила Приходько. Симпатичный мужик. Только ему что-то не везло с личной жизнью. Что-то искал, мотался по командировкам, жил с красавицей – в гражданском браке, а красавица бросила полковника и нашла себе коммерсанта. В общем, дело житейское. В Москве у него была хорошая квартира, там жила его мать – Москалевы даже останавливались у него однажды, когда приехали в отпуск из Моздока. Потом мать умерла, и он остался один. Наверное, уже женился, успел…

– Олег женился? – спросила Регина мужа.

– Кажется, нет. – Виктор Москалев покачал головой. – Не окольцевали еще. Я только вчера узнал в министерстве, что он в Москве и в госпитале. По моим последним сведениям, он в командировку был направлен.

– В Ингушетию? Он что, ранен?

– За границу его командировали. В Албании сейчас комиссия ООН расследует военные преступления, наши представители там от прокуратуры, от МВД есть. Ну поехал, видно, тоже за генеральской должностью. А там какие-то дела непонятные.

Регина смотрела на мужа. С каким аппетитом он завтракает! Любит поесть мой Виктор Петрович, ох, любит. И вширь раздается товарищ генерал. Только и спасает пока от ожирения рост да спортивная тренировка. И Данила – вылитый отец. Вон сколько всего умял за завтраком: тарелку каши, творог, бутерброды. Моментально все заглотал, как галчонок, и теперь у себя в комнате – либо в «стрелялки» играет на компьютере, либо смотрит опять какую-нибудь чушь с драками и взрывами.

– А что такое? – спросила она безмятежно. (Безмятежность – это не равнодушие к судьбе знакомого, нет. Просто к ранам, к госпиталям Регина, генеральская жена, с виду очень благополучная женщина, внутренне психологически успела уже привыкнуть. Чего только не насмотрелась в Моздоке за время своей «супружеской командировки»!)

– Как я узнал, его ранили во время бандитского нападения на границе с Косовом. Он единственный, кто уцелел из их группы. Там еще была одна наша сотрудница – эксперт-криминалист, она погибла. Остальные иностранцы, работники миссии. Все пропали бесследно. А Олега обнаружила группа спасателей. Там, в Албании, его не стали оставлять, самолетом доставили в Москву. Это осенью еще было, в октябре. И с тех пор он в госпитале. Видно, что-то серьезное. А мы и не знали. Вот жизнь, а, Регин? Совсем с этой чертовой работой человеком перестаешь быть нормальным. Как робот, включили кнопку – и почесал, почесал. – Генерал Москалев поперхнулся глотком кофе. – Все, десять минут даю тебе и Данилке на сборы, машину вызываю, и едем в Москву, в госпиталь. По дороге надо в магазин заскочить, тут у нас рядом супермаркет крутейший открыли, там разносолы всякие, купим Олегу каких-нибудь фруктов, ягод – он всегда это любил. Представляешь, один раз в Приштине едем с ним на бэтээре, с нами два итальянца-кейфоровца, а сзади колонна идет. А район – говно, понимаешь? Из каждого окна – пулемет торчит, только-только бои албанцев с сербами затихли. Улица узкая, и грузовик ее перегородил – нарочно, что-то вроде засады. В колонне нашей все сплошь итальянцы, мать их, выскочили, руками машут! А тут, того гляди, свинцом польет из пулемета. Зависнешь на пять минут – все, каюк. Я, признаюсь, растерялся слегка. А Олег как гаркнет водителю бэтээра: направо поворачивай, а там домишко, забор – в общем, частное албанское владение. Водитель скумекал, и снесли мы тот забор к черту. Открыли путь колонне и прошли. Прошли без потерь, без задержки. Забор потом через пару недель хозяину итальянцы починили. Я к чему – умный он парень, Олег, инициативный. С такими, как он… Сейчас вот свидимся, узнаю, как у него дела с ранением, со здоровьем, и как поправится, может, возьму его к себе в аппарат, когда с назначением все утрясется. Как, мать, на это смотришь, а? Сработаемся мы с ним?

– Вы же друзья, – улыбнулась Регина. – Только знаешь, Данилу не стоит брать туда.

– Это почему еще? – Москалев нахмурился.

– Ну, все-таки это больница. А он ребенок.

– Свиненок, – Москалев хмыкнул, – не хотел этот вопрос заострять, Регин, но… Растет этакий самовлюбленный эгоист, генеральский сынок. Равнодушный ко всему на свете, кроме фильмов своих поганых. Я вот вечером ревизию устрою у него, чего он там смотрит втихаря. Выкину всю дрянь, все эти диски его, игры. Я сказал, выкину! Это теща, мать твоя, ему во всем потакала, и ты туда же: ах, Данилочка… ах, детка золотая-ненаглядная, да чего тебе, деточка, надобно… У меня этот номер не пройдет! Поняла? Сейчас надо всю эту дурь, весь этот эгоизм из него выбивать, пока он мал еще, глуп. Потом поздно будет.

– Ты не прав, Витя, он же еще ребенок, мальчик…

– Он поедет с нами в госпиталь навещать Олега. Тот его вот таким знал, от горшка два вершка. И он пусть посмотрит на человека, который свою кровь проливал за то, чтоб ему – такому золотому-ненаглядному – жилось хорошо, сладко. Пусть прочувствует: есть жизнь солдатская, есть долг, есть честь мужская. И как мужик не должен себя щадить, когда государство это от него требует.

– Витя, ты не в казарме, и спецназа тут нет, – тихо сказала Регина.

В машине она села с Данилой на заднее сиденье. Держала в руках сумку с фруктами. В супермаркете по дороге нашли для Приходько черешню – спелые пунцовые ягоды в коробке. Данила тут же протянул к ним руку.

– Нет, это для Олега Ивановича.

– Но я хочу, мама.

– Перехочешь, – буркнул Москалев, поворачиваясь с переднего сиденья.

Данила скривил губы, привалился щекой к плечу матери. Весь вид его выражал скуку и недовольство. Зачем его тащат в этот госпиталь? Что ему там делать? Вот морока.

Регина чувствовала запах его волос. Сын… сынок… мой ненаглядный… Это все ничего, это издержки возраста, последствия той нашей вынужденной разлуки. Теперь все изменится, все будет хорошо. Я всегда буду с тобой, я твоя мать, я никогда, никогда тебя не покину, во всем и всегда буду тебе защитой.

У ворот госпиталя генерал Москалев кому-то позвонил по мобильному, и их сразу же пропустили на территорию прямо в машине. Они поднялись на лифте на третий этаж старого корпуса. Их встретил какой-то здешний начальник от медицины. Направились в отделение, вызвали лечащего врача. В общем, началась та, уже знакомая Регине обычная суета: генерал Москалев был в МВД широко известен своей боевой биографией, и молва всегда шла впереди него, открывая ему все двери.

Регина держала Данилу за руку. В этом старом здании было так много лестниц, переходов, что он мог легко потеряться. Умом она понимала, конечно, что в двенадцать лет ТРУДНО УЖЕ ПОТЕРЯТЬСЯ, но сердце отказывалось верить в то, что ее ребенок, ее сын – достаточно взрослый.

«Олег видел его давно, совсем крохой, вот, наверное, удивится, как он вырос, может, даже в душе позавидует по-хорошему нам с Витей».

Генерала Виктора Москалева Катя много раз видела по телевизору и однажды вживую на совещании в министерстве, посвященном борьбе с международным терроризмом и экстремизмом, – его тогда широко освещали все милицейские средства массовой информации. Поэтому она узнала его сразу. В толпе (а именно так ей показалось в первый момент), заполнившей палату № 36, он выделялся высоким ростом и громким басом. Вокруг суетились врачи (что-то пытался сказать лечащий, но его никто не слушал), дюжие медбратья, худощавая блондинка в цветном платье и зеленой вязаной кофточке (это была Регина Москалева), похожий на нее лицом мальчик лет двенадцати (Данила), а также еще одна женщина – в белой медицинской робе: темноволосая и очень бледная.

Именно она – эта медсестра приковала в первый момент к себе все внимание Кати, а вовсе не семейство Москалевых, явившихся навестить Олега Приходько. Медсестра появилась последней, стояла в дверях. Катю поразил ее вид – медсестра очень плохо выглядела. Нет, она выглядела просто ужасно, что называется, краше в гроб кладут.

ОНА НЕ ХОЧЕТ СДАВАТЬ ДЕЖУРСТВО… ГОВОРИТ, ЧТО ОСТАНЕТСЯ… ОНА, КАЖЕТСЯ, НЕ В СЕБЕ…

ВЫ ТОЛЬКО НЕ КРИЧИТЕ И НЕ МЕЧИТЕСЬ ПО ГОСПИТАЛЮ…

Эти фразы всплыли в памяти вроде бы совершенно без всякой связи. Но обдумать все было некогда. Генерал Москалев затрубил на всю палату, как слон в саванне: «Олег, бродяга, дорогой ты мой человек, как же это ты на койку больничную – эх, и не стыдно тебе, такому буйволу здоровому… Я думал, ты там, а ребята в министерстве мне – нет, в госпитале он, а я – да бросьте врать, Троянец да чтоб в этой нашей госпитальной ж… Доктор, прошу прощения, но точнее и не скажешь при такой вот дислокации!»

Блондинка в зеленой кофточке помахала рукой Приходько:

– Олег, привет, рада тебя видеть, а это вот наш Данила, сынок, поздоровайся с Олегом Ивановичем. – Потом она с улыбкой повернулась к Кате: – Здравствуйте, вот как хорошо, что вы с ним, что он не один здесь. Я Регина, будем знакомы.

– Я Катя, то есть Екатерина Сергеевна, но я не…

– Это просто прекрасно, что вы с ним, что он не один тут. – Регина Москалева не слушала, явно принимая Катю за приятельницу Приходько. – Олежек, я тебя поздравляю, а я и не знала, что ты женился.

– Простите, но я не…

Растроганный встречей генерал Москалев грузно опустился на кровать в ногах больного, так что заскрипели пружины. И в унисон с этим скрипом послышался голос Приходько:

– Уберите. Уберите это прочь от меня!

Повисла крохотная неловкая пауза. Никто не понял, что же больной имел в виду. И тут та медсестра, что все еще торчала в дверях, подошла к кровати и забрала с тумбочки блюдо с апельсинами. Она сделала это молча и тут же покинула палату. Приходько откинулся на подушках.

– Ну, дайте же нам спокойно с товарищем поговорить. – Генерал Москалев развел руками.

Врачи, медбратья гурьбой устремились к выходу. Катя тоже решила уйти – было уже абсолютно ясно, что с «албанским» интервью полковника Приходько в данный момент ничего не выгорит.

В предбаннике ее догнала Регина. За ней плелся Данила.

– Пусть мужики потолкуют, а мы с вами, Катюша, в коридоре пока, – она уютно взяла Катю под руку, – Олег не говорил вам? Они ж с Витей моим друзья были, познакомились во время самой первой их командировки, молодыми еще. А вы давно замужем-то?

И тут (уже в коридоре) Катя честно призналась, что ее приняли не за ту, что она не супруга полковника Приходько, а сотрудница пресс-центра, которая явилась к нему в госпиталь, чтобы… ну и так далее и тому подобное.

Регина оказалась хоть и генеральской женой, но женщиной современной и простой. Она рассмеялась.

– Надо же, я думала, вы его жена. Обрадовалась: наконец-то наш одинокий рейнджер нашел себе подругу. Вы уж извините, неловко получилось. А Олег что-то сильно переменился, я смотрю. Вы с врачом говорили, что с ним?

– Если честно, я мало что поняла из объяснений его врача, – призналась Катя.

– А, они все такие, их не поймешь, это точно. – Регина Москалева тряхнула волосами. – Но как я обозналась-то… А вы Олегу подходите. Раньше такой парень был – загляденье, а сейчас что-то не того…

– Его ранили во время бандитского нападения, – сказала Катя.

– Да, муж мне говорил. И что-то залежался он тут. Витя похлопочет, может, перевести его нужно будет, показать другим специалистам. Данила, мы пока с тетей поговорим, а тебе вот задание, – она протянула сыну сумку, – все достанешь и разложишь в холодильнике – вон он в коридоре стоит возле ординаторской. Чтобы сестры и нянечки потом могли легко найти и покормить Олега Ивановича.

– Мам, я лучше пойду на улицу к машине.

– Данила, это что еще за фокусы? Мы приехали к больному товарищу отца. Неужели вести себя нельзя соответствующим образом? Вот здесь ветчина и сыр, только надо спросить, можно ли ему. А тут вот в коробке ягоды. Пойди и тщательно все вымой – каждую ягодку под струей воды. Потом положишь вот сюда, я тарелки взяла одноразовые, и снесешь в палату Олегу Ивановичу. Ты все понял?

Данила взял сумку и нога за ногу поплелся к холодильнику. Там он долго возился, а потом зашел в туалет для медперсонала с коробкой спелой черешни. Зашумела вода над раковиной.

Весь этот разговор в коридоре занял не более пяти минут. И ровно столько же длилась беседа – там, в палате № 36, между старыми боевыми друзьями за закрытой дверью без свидетелей. Катя их разговора, естественно, не слышала. А если бы и слышала, то, наверное, решила бы, как подумал и генерал Москалев, что несчастный Олег Приходько повредился в уме.

ОРАНЖЕВЫЙ СВЕТ…

КАК КОЖИЦА АПЕЛЬСИНА…

БЛЮДО С АПЕЛЬСИНАМИ УБРАЛИ… ОНА УБРАЛА… СУКА…

– Олег, ну что, право, старик, что ты там еще выдумал. – Москалев похлопал приятеля по руке. – Все наладится, слышишь? Ты поправишься.

– Кончено со мной.

– Да ты что, Олег!

– Помнишь… Троянца? – Приходько, голос которого до этого был вполне обычным, вроде бы даже прежним, теперь говорил с большим усилием, задыхаясь, как будто что-то преодолевая.

– Да кто ж из наших Троянца не помнит? Как мы в Косове-то… молодые были, дураки… А ведь есть что вспомнить, Олег, есть что нам вспомнить с тобой, Троянец…

– Я – Троянец.

– Ну да, ты Троянец, тогда это был твой псевдоним.

– Я – Троянец сейчас, – прошептал Приходько. Внезапно лицо его исказила судорога.

Встревоженный Москалев наклонился к нему:

– Ты что? Что с тобой? Может, врача крикнуть?

Внезапно Приходько рванулся с подушек и схватил Москалева за спортивную куртку, за грудки. Хватка была какой-то судорожной. А глаза… в них метался ужас. В его глаза было трудно смотреть, но и отвернуться нельзя, потому что он притягивал Москалева к себе, все ближе, ближе к самому лицу, к губам, словно страшась, что тот не услышит, не поймет.

– Дай… мне… пистолет.

– Да ты что, Олег?!

– Привези мне пистолет. Ради нашей дружбы… ради бога…

– Олег, да разве можно так себя настраивать, так распускаться, да ты что? Ты же мужик! Ты офицер. Разве можно о таком думать?! Жизнь… ведь это… – Москалев побагровел. – И думать о таком не смей! Вон ребята в Чечне… в госпиталях – без рук, без ног, и то… А ты? Ты поправишься, я тут всех на ноги подниму, если надо, к министру пойду на прием, отправим тебя в ЦКБ, за границу… Поднимем!

– Ты не понимаешь, со мной кончено… Я больше не могу… Нет сил… Я боролся, пытался, но я не могу… Не могу ЭТО удержать, ОНО сильнее… Привези мне пистолет, слышишь ты?! Я должен это сделать, пока я еще способен…

– И думать не смей! – Москалев сгреб его в охапку, обнял. – Троянец, старик… ну что ты… Если бы я только раньше знал. Ну не надо, ну успокойся… Олег…

Он прижимал его к себе. Он не видел его лица. И было такое ощущение, что прошло ужасно много времени. А на самом деле минута – одна минута промелькнула.

– Ты меня задушишь, пусти.

Голос Олега Приходько был снова вполне обычный и вроде как даже прежний. Вполне узнаваемый. Москалев разжал руки. Приходько улегся на подушку.

– Полегчало? Вот и хорошо, старик. Я с врачом сейчас поговорю, если надо, пойду к начальнику госпиталя. – Москалев встал. Он ощущал себя не в своей тарелке – странно, но ему вдруг захотелось выбраться из этой палаты, выбраться поскорее. Это было как укол иглой в нерв – что-то сродни животному инстинкту, почти первобытное чувство самосохранения: не сбежишь, не сделаешь ноги – умрешь. Это было настолько не по-человечески, не по-офицерски, что Москалев испытал острое чувство стыда и вины. – Я сейчас, Олег.

На пороге он оглянулся.

– Ты что на меня так смотришь?

– А ты что смотришь? Уже не узнаешь Троянца?

– Где тут у вас врач, черт побери?!

Катя вздрогнула от генеральского баса. Москалев вышел из палаты и устремился в ординаторскую.

– Витя, Витя, – встревожилась Регина и, кивнув Кате, засеменила за мужем, – только тихо, умоляю, только спокойно, помни: тут лечебное учреждение.

Катя покачала головой: ну и денек сегодня. Зря тащилась в такую даль. Мимо нее прошел Данила с тарелкой мытой черешни.

– Олегу Ивановичу это можно? – спросил он медбрата на посту.

Медбрат кивнул.

– Ну, все, до свидания, – сказала Катя, помахала мальчику рукой. Потом спохватилась: – Да, а вот эта ваша сотрудница – медсестра, темненькая такая со стрижкой… Она в терапевтическом отделении раньше не работала? Такое впечатление, что я ее раньше встречала.

– Наталья Николаевна?

– Да, да, ее, кажется, Наташа звали. – Катя лгала медбрату и сама не понимала в ту минуту, зачем ей эта бессмысленная ложь. Странную болезненного вида медсестру, что так поразила ее там, в палате, она точно никогда во все свои прежние посещения в госпитале не видела. Так для чего плести эти небылицы? – Как ее фамилия?

– Ну, Багрова.

– Послушайте, а что у вас тут происходит? Почему полковника держат в закрытом для всех отделении? – спросила Катя. – И что случилось здесь ночью?

– Без комментариев, – тихо и серьезно ответил медбрат.

– То есть как это без комментариев?

– Так. Начальство так распорядилось – на все вопросы, на все «что» да «почему». А если вас это не устраивает, идите к главному.

Катя пожала плечами: подумаешь, уж так сразу и к главному. Данила Москалев открыл дверь 36-й палаты. Мальчик с тарелкой черешни, которую ему так хотелось попробовать.

Катя видела, как он вошел к Приходько. Дверь палаты захлопнулась, словно налетел внезапный сквозняк.

Глава 8
Мечта Полины

В субботу не надо на работу – и это уже праздник. Для Полины Кусковой – двадцатисемилетней, незамужней сотрудницы страховой компании – вопрос работать или не работать никогда не стоял. Она вкалывала с семнадцати лет, и когда училась в институте на заочном, и даже во время отпусков – подрабатывала в одной фирме, отвечала на звонки клиентов. И все это для того, чтобы помочь своей семье – матери и двенадцатилетней сестренке Лере. Сестру вообще-то звали Валерия, но это звучное имя как-то быстро сократилось до четырех букв, когда из семьи ушел ее отец, приходившийся Полине отчимом.

Однажды Полина подсчитала: чтобы они с матерью и сестрой могли нормально жить, хорошо питаться, чтобы Лера могла ходить на платный английский и в музыкальную школу, чтобы летом они все втроем могли ездить отдыхать на море в Анапу, чтобы мать регулярно посещала дантиста (у нее был жуткий пародонтоз) и чтобы, наконец, она, Полина, могла снимать отдельную квартиру, устраивая там свою личную жизнь, ее зарплата должна составлять никак не меньше 60 тысяч.

Работу с такой зарплатой она искала ревностно и жадно. Сначала все никак не получалось, и приходилось совмещать две подработки. Но потом всплыло место в страховой компании. Помог Андрей Угаров, к которому Полина относилась…

Ладно, об этом чуть позже.

Так вот… Угаров устроил ее в страховую компанию через какую-то свою знакомую – крупную шишку, но… Ладно, и об этом – после. Это было всегда больной темой для Полины Кусковой.

Зарплата, если хотите, была мечтой, однако не главной. За эти деньги каждый будний день Полина вставала в пять часов утра, наскоро умывалась, завтракала, одевалась, красилась (в компании был строгий дресс-код и еще разные закидоны, связанные с внешним видом сотрудников, придуманные боссом-перфекционистом). Затемно вылетала из дома, мчалась на автобус. В автобусной давке надо было как-то выживать, и она выживала, нещадно толкаясь, работая локтями, затем вместе с общим потоком попадала в метро – на станцию «Молодежная», ехала в переполненном вагоне, давилась, как килька в банке. Делала две пересадки и бежала, балансируя на шпильках от Театральной вверх по Большой Дмитровке, ибо по этой чертовой Дмитровке не ходит никакой общественный транспорт. Влетала в двери офиса в 8.30, отмечала карточку и плюхалась за свой стол в огромном зале, где были маленькие окна, кондиционеры, прозрачные перегородки и столы, столы, столы с компьютерами.

Глобальный экономический кризис добрался и до этого омута. Все взбаламутилось, среди сотрудников пошли пересуды, слухи один тревожнее другого. Босс-самодур, прежде достававший всех требованиями дресс-кода и «корпоративной этики», внезапно повел себя чисто по-советски: собрал экстренное общее собрание. На нем решался сакраментальный вопрос: что делать? Либо увольнять треть сотрудников, сохраняя уровень зарплаты и бонусы, либо урезать зарплату, оставляя всех на местах.

Полина голосовала за увольнение, и вовсе не потому, что была такой уж бессердечной самоуверенной стервой (что бы ни случилось, «все умрут – а я останусь»), а потому, что урезка зарплаты являлась для ее семьи, нет, точнее, для нее самой ударом ниже пояса.

Ведь тогда бы она не смогла больше платить за съемную однокомнатную квартиру в Воронках, пришлось бы переехать домой к матери и сестре. А это означало, что встречи с Андреем Угаровым – и так весьма редкие – вообще бы прекратились.

Этого Полина сейчас – вот сейчас, в данный момент – вынести не смогла бы. И она голосовала за увольнение. За это же проголосовали и большинство сотрудников офиса. Часть из них потом по этим же результатам голосования вылетела вон, написав «по собственному желанию». Но Полина осталась трудиться.

Она молилась об этом. Никому бы не призналась, но она правда молилась именно об этом. Хотя молиться вообще-то не умела.

Итак, она осталась при своем заработке, при съемной квартире, в которой имелись диван, телевизор и шкаф. А еще были книжки – в основном любовные романы, стопка журналов «Космополитен», брошюрки, как быстро и глобально похудеть, и всегда холодное пиво и молоко в холодильнике. Потому что именно это любил Андрей Угаров – ледяное пиво и молоко, когда наведывался к ней в гости – провести ночь вместе, что-то там снова наврать о своей любви.

Ах, какое же вранье… Он всегда врал. И она это знала. Но все равно… Во всем остальном он был замечательный. И в смысле внешности: когда они ходили куда-нибудь – в ночной клуб, в кафе, бабы себе шеи сворачивали, а она гордилась и ревновала. И в смысле мозгов, отваги, силы, юмора он тоже был… А как он шутил… Как он умел ухаживать, когда хотел…

И сестренке Лерке он тоже нравился. В свои двенадцать она была очень смышленой, продвинутой девочкой. И уже тоже с кем-то дружила в школе, с каким-то мальчиком по имени Данила – а может, тоже врала, маленькая пройдоха?

В субботу, в свой выходной, однако, Полина проснулась одна-одинешенька. Андрей Угаров заезжал третьего дня. Ночевал. Пил пиво, молоко, рассказывал анекдоты, обнимал ее, ласкал, гнул, как лозу, кормил вишневым джемом с ложки – в общем, совершенно очаровательно развлекался сам и пытался развлечь ее. Но она была на него жутко сердита, она ревновала. Она знала – он изменяет ей с…

Нет, позже об этом, слишком уж больная тема – так сразу нельзя.

Он пытался ее задобрить всячески и преуспел в этом. Сама не понимая как, постепенно она сдалась. Слишком быстро для ревнивой рассерженной женщины.

Потом они занимались любовью.

Ох…

Затем настало утро. Чертово утро рабочего дня. И надо было вскакивать в пять, мчаться на этом чертовом автобусе, толкаться в метро, делать пересадку до «Театральной».

Андрей подвез ее до работы на своей машине. Это все, на что он был способен после ночи любви. А потом сделал так: ариведерчи, беби! Созвонимся?

И не позвонил ни в этот вечер, ни на следующий день.

Полина встала – утро субботы. Надо бы убраться. Нет, лучше пойти сейчас прямо домой – к матери, к Лерке-разбойнице. Проверить у нее дневник, какие там оценки. Конец учебного года… И надо думать, что-то насчет лета, насчет ее детского отдыха. Они с сестрой были родными только по матери, отцы у них были разные, и оба их бросили. Так получилось, что Полина все эти годы была своей маленькой сестре почти что за отца. Разве не ради нее она работала как проклятая, вставая каждое утро в пять, страшась опоздать, быть уволенной?

Надо выпить кофе и пойти к своим. Полина смотрела в окно – дождь. Какое хмурое утро! Вчера по НТВ говорили что-то про балканский циклон.

Лерке надо новые кроссовки…

А из Угарова муж, спутник жизни никакой…

А так хотелось бы…

Дождь, дождь, мокрый асфальт, кусты – мокрые зеленые метелки. Что по телевизору? Снова «Бандитский Петербург», снова «Дом-2». Статейка в «Космополитене»: «Как испытать супероргазм». О, об этом спросите у Андрюши Угарова. Он словами-то не объяснит, но покажет на практике.

Не идти к своим, а поехать в Москву? Прошвырнуться по магазинам? Майская распродажа, летние коллекции в «Манго», в «TopShop».

Скука… скука смертная…

Каждый выходной так, каждый чертов праздник.

Где же выход?

Выход только в одном. Если бы вдруг случилось что-то из ряда вон, что-то кардинально меняющее все, вы понимаете? ВСЕ, целиком, бесповоротно. Полина закрыла глаза. Это и была ее главная мечта. Не любовь угаровская, не брак с ним, а вот это – НЕКОЕ СОБЫТИЕ, которое бы перевернуло ее жизнь вверх тормашками. Что-то выходящее за рамки обыденности, что-то невероятное.

Если бы нечто подобное случилось с ней, если бы она попала в самую гущу, в эпицентр…

Полина поставила чайник на плиту. Достала из холодильника сыр, масло, мед. Подвинула телефон. Набрала хорошо знакомый номер до середины. Нет, прежде чем набирать дальше, надо… Она поискала глазами – вот книжка на подоконнике, кажется, это Лерка принесла и забыла. Надо узнать, спросить, загадать на счастье… Ну-ка, вслепую: триста вторая страница, пятнадцатая строчка сверху. Что там?

«ЛУЧШЕ РАЗ НАПИТЬСЯ ЖИВОЙ КРОВЬЮ, А ТАМ…»

Это еще что? Что такое? Что за книга? «Капитанская дочка»? Странно как выпало… Полина захлопнула книгу. Все ерунда. И это книжное гадание. Просто блажь, но она так привыкла с детства. Пугачевская сказка про ворона и орла, про кровь и мертвечину. При чем это здесь, сейчас?

Книжка полетела на пол. Телефон ту-ту-ту… А что я ему скажу? Я люблю тебя, Андрей? Почему ты уехал? Отчего не звонишь? Я хочу за тебя замуж. Я устроюсь еще на три работы, на пять и буду зарабатывать сто, двести тысяч, буду тебе хорошей женой, стану обеспечивать, КАК ОНА – ЭТА ПРОКЛЯТАЯ СТАРАЯ СТЕРВА, стану холить тебя, стану платить твои долги, буду очень, очень любить… Но это же тоже вранье. И потом она повторяла это ему тысячи раз. Ну, положим, не буквально, но смысл-то ведь был такой.

Вопрос в том, нужно ли ему все это от нее. Ведь гораздо проще звякнуть по мобильнику, завалиться на ночь, поставив свой «БМВ» под окно, потрахаться всласть, а потом вспомнить про какие-то срочные дела, про какую-то «встречу с друзьями» и сделать ноги, кануть в Лету на несколько недель.

Что толку ему сейчас звонить? Он, наверное, там, у НЕЕ.

Чайник на плите запел-засвистел. Дождь припустил, барабаня в окно. Серенький скучный безрадостный выходной. Идти к своим – проверять Леркин дневник, выслушивать жалобы матери? Или же поставить DVD с «Сексом в большом городе»? Позвонить приятельнице – у нее их практически нет, отправиться по магазинам? Такой выбор, мамочка моя, такой выбор, а выбрать нечего.

Ах, если бы только что-нибудь случилось! Что-то невероятное, выходящее за рамки, меняющее реальность и судьбу!

Поедая бутерброд с сыром и прихлебывая кофеек, Полина Кускова и представить себе не могла, как близка к исполнению ее мечта.

Увы, никто не предупредил ее, что заветные желания порой действительно сбываются в полной мере. Однако совсем не так, как нам того бы хотелось.