Текст книги "Black & Red"

Автор книги: Татьяна Степанова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 9 Как в темноте

Результатами первого контакта Игорь Деметриос остался неудовлетворен. Евгений Ермаков, который, к счастью, решился прийти, обратиться к нему как к психотерапевту за помощью, одним этим решением вроде и ограничился. Дальше была глухая стена, и Деметриосу так и не удалось пробить в ней брешь. Беседа получилась тугой, вязкой, как сырая глина. И расстались они, кажется, с обоюдной головной болью – по крайней мере, Ермаков – точно. Он старался быть вежливым, но в глазах читалось: а пошел ты, мозговед, и чего только я с тобой связался?

– Ираида Викторовна, – Деметриос выглянул в приемную, – никто не звонил?

– Нет. Я свободна, Игорь Юрьевич? – Секретарша Ираида была чем-то расстроена и обескуражена. Деметриос это заметил сразу, как переступил порог офиса.

– Да, идите домой.

Она стала вяло собираться. Деметриос наблюдал: сейчас она уйдет, а он будет ждать Владимира Жуковского. Своего пациента, которому назначено на девять вечера – раньше тот не успевает, работает много, так много, что…

С Жуковским у них уже четвертая встреча по счету. Вроде бы он согласился на общий сеанс. Но это было еще до отпуска Деметриоса, до его поездки в Лондон. И до того странного инцидента, который произошел в офисе компании, в которой Жуковский работал. Это был даже не инцидент, а скандал, почти хулиганство, граничащее с вандализмом. Так все это описала Деметриосу жена Жуковского Оксана, звонившая в слезах. «Его вызывали к шефу, чтобы уволить. Мне, представляете, лично мне пришлось ехать туда, чуть ли не в ноги валиться его начальнику. Пришлось звонить его брату Алексею, просить, умолять, – рыдала она. – Алеша меня спрашивает: да что случилось? Он что, напился? А я – нет, он трезвый, он вообще мало пьет, ты же сам знаешь. И вдруг такое. Прямо хулиган, вандал. Ни с того ни с сего в холле компании схватил молоток и начал бить по мраморной облицовке, плитки сшибать. Ударил охранника, ударил рабочего. Точно с ума вдруг сошел. Алеша меня спрашивает, а я ничего, совсем ничего не могу объяснить, как дура какая-то… Он тут же поручил своему помощнику позвонить в их фирму, и вроде как уладилось там. Конечно, разве посмели бы они отказать, когда звонили из правительства, но… Ущерб все равно оплатить придется. Дело не в деньгах, хотя и они не маленькие, но самое главное – я не понимаю, что с моим мужем. И я боюсь, я его просто боюсь в последнее время. Помогите, Игорь. Он к вам придет, я поставила условие, что больше он не пропустит у вас ни одного сеанса, иначе я…»

Деметриос вздохнул. Что «иначе», можно догадаться. Женщины все одинаковы. И умеют добиваться своих целей. В принципе ему в каждом из ЭТИХ СЛУЧАЕВ придется иметь дело с ИХ женами. Это будет и действенным рычагом, и апелляционной инстанцией, а иногда и морковкой, играющей роль награды…

В случае с этим Женей Ермаковым тридцати пяти лет, сотрудником страховой компании (он сам в разговоре сказал, что работает в системе страхования), будет, видимо, то же самое. Что ж, он почти молодожен. Женат всего полтора года, и, кажется, счастливо… По крайней мере там, в Лондоне, у него и его половины был вид вполне дружной, молодой романтичной пары. И его жена Женя (Жабик прекрасный) так о нем заботится, настояла вот, чтобы он пришел, обратился… Он о ней говорит крайне сдержанно, однако нежно. Значит, любит. Ну да, ну да… Полтора года брака, все еще свежо, оскомины не набило… Он, по его словам, из Питера ради жены в Москву перебрался. И хотя тут есть представительство их компании, он все равно в деньгах потерял с этим переездом – сам сетовал. По сути, пожертвовал, поступился. Значит, отношения в их семье вполне человеческие, как в моральном, так и в сексуальном плане…

Нет, все же отдает какой-то сексуальной неудовлетворенностью. Какой-то занозой. Деметриос прошелся по приемной. Ираида Викторовна неспешно собиралась, красила губы. Зачем-то включила телевизор. А, восьмичасовые «Вести» по «российскому». Хочет быть в курсе. Зачем ей? Жаждут все знать, любопытные, чтобы потом сплетничать.

Нет, все же определенно отдает какой-то сексуальной занозой! Деметриос вперился в экран. ИЛИ Я НИЧЕГО НЕ СМЫСЛЮ В ТОМ, ЧЕМ ЗАНИМАЮСЬ. Инцидент с Ермаковым случился на выставке. А выставка та была, как электричеством, пронизана скрытой эротикой. И все, кто толпился в зале у этих древних бесстыдно обнаженных статуй, это чувствовали. Эрос в воздухе витал. Причем это был совершенно особый, темный эрос. Когда-то запретный, гонимый, предаваемый остракизму, ославленный молвой постыдным. Да и сейчас… даже в таком вольном городе, как Лондон… Что уж говорить про нас, про нашу бедную-несчастную, отсталую…

– Представляете, Чубайса назначили, – ахнула Ираида Викторовна.

– Куда назначили? – не понял Деметриос. Он смотрел «Вести», но был глух, размышляя о своем.

– Какой-то госкорпорацией нанотехнологий руководить. Вот, слушайте, – Ираида Викторовна пудреницей, зажатой в пухлой ладошке, ткнула в телевизор.

– Чего у него нельзя отнять, так это таланта организатора и решительности, – машинально ответил Деметриос. – Везения вот только не было и нет, а для политика везение девяносто процентов успеха. А у нас энергичных, жестких организаторов вообще катастрофически не хватает. И всегда не хватало. А это ведь главная деталь любого механизма – в бизнесе ли, в государстве. Этакий стальной шарикоподшипник – ткнули его в нужное место, и все завертелось. Вытащили, удалили – и все застопорилось. Роль личности, сильной личности, ключевой фигуры… Сильных, способных – их же по пальцем пересчитать. И всегда так было. Удали ключевую фигуру, и все зависнет на неопределенное время. Или вообще прахом пойдет.

– Вы всегда так рассуждаете, Игорь Юрьевич, логично, а я вот считаю…

Деметриос отключился. Он это умел – это очень помогало в его работе. Ираида Викоровна горячо рассуждала, телевизор работал, а он…

Итак, вернемся к эпизоду на лондонской выставке. Скрытый запретный эрос. И эта выходка Ермакова. Всплеск немотивированной агрессии. Так это называется. Вроде случай, похожий на инцидент с Жуковским. Похожий, да не совсем… Точнее, совсем не похожий.

Этими самыми «немотивированными всплесками» страдает и ТРЕТИЙ – Олег Купцов, которого все, кто его знает, называют Гай. Деметриос вздохнул. О, Гай…

О! ГАЙ!

Нет, нет, только не в таком тоне о нем. Он прежде всего его пациент, а он, Деметриос, его доктор… Профессия прежде всего, а уж потом… Но именно ему из всей троицы очень, очень, очень хотелось бы помочь. Излечить, освободить, чтобы был благодарен, и из этой благодарности возникло что-то… может, дружба, а может, и больше… Если Гай, конечно, на это способен.

У него тоже, кстати, есть жена. И к ней тоже приходится апеллировать время от времени. Кстати, она – эта жена Елена, как там ее по батюшке… она очень решительная и наглая особа. «А вы чего не женитесь?» – спросила она его, причем так запросто и так властно, словно он обязан ей отчитываться.

Но нет, это все потом, это к черту пока. Вернемся к Ермакову и его выходке на выставке, посвященной императору Адриану и его гею, на которой было столько голубых…

А что произошло сегодня здесь, в приемной? Ермаков проявил интерес к этой Екатерине Петровской, девушке из милиции. Причем настойчивый интерес. Как это понимать? Флирт? Девушка симпатичная, живая, спору нет. Но как-то уж все вдруг, слишком спонтанно. И при этом он почти молодожен, полтора года брака всего за плечами…

Значит, все же есть какая-то червоточина?

Ничего не желает пока объяснять. Не раскрывается. Надо склонить его к совместному сеансу. Жуковский, Гай и он. Бог любит троицу. Правда, такую ли троицу он любит?

Жуковский в девять будет здесь. Он болезненно точен, если, конечно, не пробки.

Ираида Викторовна выключила телевизор. Грузно поднялась из-за стола. Что-то она не особо домой торопится каждый раз. Если бы муж имелся, дети, ее бы как ветром сдувало. Но она женщина одинокая, незамужняя. У него сначала была другая секретарша, такая грубиянка, пациентам хамила, пришлось с ней расстаться. А Ираида совсем из другого теста. Спокойная женщина. Старательная, ответственная, рассеянная только немного. Каждый вечер она спрашивает: я свободна? Словно ждет, что он ответит: нет, сегодня вы не свободны. Вы заняты, оккупированы мной. Вы – моя.

Ждет. По глазам видно. Или я ничего не понимаю в своей профессии мозговеда.

Вообще все секретарши одинаковы. Или почти все. У Гая вон тоже, по словам его дражайшей жены, есть преданная секретарша. А в прошлый раз, когда он приезжал на беседу – не на мотоцикле, а на машине, его там, в машине, дожидалась какая-то смазливая блондинка. Он, Деметриос, это засек из окна.

О, Гай!

– Ираида Викторовна, что-то не так? – спросил Деметриос (ладно, надо отвлечься ОТ ЭТОГО, это может помешать как работе, так и дальнейшему общению).

– Нет, все в порядке.

– Но я же вижу, вы чем-то расстроены с самого утра.

– Вы заметили? У меня… так, ничего особенного. Просто я беспокоюсь о своей подруге.

– О подруге?

– О Веронике, она сюда ко мне приходила, помните? Неужели не помните? Она…

– Почему же, помню.

– Я не могу с ней связаться. Дома ее нет, телефон не отвечает. И сотовый ее не отвечает.

– Зайдите к ней в гости.

– Она далеко живет. Я у нее никогда не бывала. Правда далеко. Ничего такого, наверное, она просто уехала куда-то отдыхать. Но могла бы и позвонить перед отъездом.

– Может, у нее роман? – усмехнулся Деметриос. – Не принимайте так близко к сердцу. Завтра приходите к одиннадцати. Я раньше часа все равно не появлюсь. И посмотрите мои записи в компьютере, скопируйте на диск. Как там у нас с картотекой?

– Я все привела в порядок. Я давно это сделала, еще до вашего отпуска. Вероника мне помогла, кстати. Ей было нечего делать, она зашла за мной – мы хотели в театр… Ну, она и помогла, чтобы побыстрее. Так я пойду?

Деметриос остался в приемной один. В воздухе еще плыл аромат духов Ираиды: «Ангелы и демоны» – обалдеть! А еще Ираида ходила на аршинных каблуках, впечатывая их всем своим немалым весом в пол приемной.

Она хотела ему нравиться.

Она не нравилась ему. Увы.

Деметриос неожиданно без всякой связи вспомнил Лондон. В привокзальном пабе, набитом местными, куда его занесло уже после инцидента в Британском музее, – в тот дождливый вечер ему тоже понравился один тип. И они даже перекинулись парой-тройкой фраз, хотя Деметриос не был свободен в своем институтском английском. Но слов хватило. Они поняли друг о друге самое главное. И где-то внутри зажглось, но…

Мужик, разливавший за стойкой пиво, проорал «Time, gentleman!», а это значило, что уже поздний час, бар закрывается и всем дается минут десять, чтобы дойти до кондиции. Англичанин начал вливать и вливать в себя, как в бездонную бочку. За пять минут он надрался до такой степени, что мог только мычать. Деметриос смотрел, как он вышел, шатаясь. Объект его особой симпатии, его лондонское приключение нажралось.

Дождик лил, точно издеваясь…

Где-то в недрах Британского музея маячило мраморное привидение – голый император с отполированным веками каменным членом. И была такая тоска ночная и такое заграничное, забугорное одиночество, что ему, Деметриосу, стало…

В этой тоске был кто-то повинен. Повинен по-крупному. И кто-то должен был поплатиться. Та девица из милиции что-то там лепетала ему на одном из сеансов о своем желании убить какого-то хмыря, какого-то безбашенного маньяка… А он бодро заверил ее, что желание «кого-то убить» испытывает хоть раз в жизни почти каждый третий. Сейчас он мог подтвердить эти свои выводы собственным примером. Там, ночью, под дождем, он тоже испытал это чувство. Оно было настолько сильным, что он двинулся следом за английским пьянчугой.

А потом он испугался.

Испытал ни с чем не сравнимый, не изведанный доселе страх. Почти священный мистический ужас.

И дальше все было – КАК В ТЕМНОТЕ.

Глава 10 Барабанщик

ТАМ, В ТЕМНОТЕ, как в быстрой реке, они и встретились. Отыскали друг друга.

– «Мать моя утонула, купаясь на реке Волге, когда мне было восемь лет. От большого горя мы переехали в Москву. И здесь отец женился…»

– А на самом деле что было с вашими родителями?

Они сидели лицом к лицу. Владимир Жуковский был точен, явившись ровно в девять вечера, не заставив ждать Игоря Деметриоса лишней минуты. Сеанс начался. Никакой пресловутой кушетки «откровений» в кабинете не было. Они сидели, беседовали за чашкой зеленого чая. Только вот чай этот пока никто из них не пригубил.

– На самом деле они просто жили – мать и отец. Мы ниоткуда не приезжали в Москву, и мать и отец – оба москвичи, – голос Владимира Жуковского был тих и безучастен.

– Почему же вам нравится отвечать на вопрос о родителях ВОТ ТАК? – спросил Деметриос.

– Мне не нравится. Вы сказали: говорите первое, что приходит в голову. Я и сказал.

– Вы процитировали Аркадия Гайдара.

– Мой отец тоже работал в торговле, был директором райторга, все мог достать.

– Значит, он работал в торговле? Как и отец того мальчика – героя книги? Его тоже посадили за растрату?

– Нет. Мой отец никогда не судился, не привлекался. Разве мой брат Алексей смог бы… смог бы стать тем, кем он стал, если бы наш отец был судимый? У него просто была вторая семья. И мы об этом знали. И мать тоже знала. От нас он не уходил, ему бы влетело по партийной линии. Просто жил на два дома.

– Ваша мать с этим мирилась? Вы осуждали ее за это?

– Нет, никогда.

– Почему же вам хотелось, чтобы «она утонула в Волге»?

Владимир Жуковский не ответил.

Игорь Деметриос был к этому готов. Пауза в разговоре… По мере продвижения вдаль, вглубь этих пауз становилось все больше, больше, больше. Это была их уже четвертая по счету встреча. И каждый раз в их разговорах словно призрак всплывал этот самый БАРАБАНЩИК, который постепенно становился для Игоря Деметриоса все более интригующим и одновременно знаковым символом. Прежние встречи с Жуковским происходили до поездки в Лондон, до отпуска. На первый взгляд все было в рамках, в том числе и поведение его пациента – на вид вполне обычного, усталого, сорокадвухлетнего хорошо оплачиваемого офисного служащего. Таких тысячи в Москве и в Петербурге. И визит к психоаналитику для них – нечто вроде похода в фитнес-центр или дорогой спортклуб: модно, престижно, потом в разговоре с коллегами в офисе можно небрежно козырнуть: мол, вчера был… так там одна консультация стоит…

И все же с самой первой встречи что-то во Владимире Жуковском Игоря Деметриоса как профессионала сильно настораживало. А затем случился инцидент с облицовочным камнем – вандализм, за который Жуковский едва не поплатился увольнением из компании. Если бы не заступничество его старшего брата Алексея Жуковского.

– В прошлый раз вы рассказывали о вашей жене.

– Об Оксане? Я уже не помню, – Жуковский отвечал равнодушно.

– О том, как вы познакомились студентами.

– А, это… Была вечеринка у кого-то из сокурсников. Я вышел в коридор, дверь в ванную была открыта. Она, Оксана, поправляла там колготки, подтягивала. Увидела меня и заметалась как белка, щеки стали пунцовые. Мне тоже стало неудобно. И я начал извиняться, как болван. А до этого мы даже и не глядели друг на друга, не замечали – курс был большой.

– Это какой был год?

– Кажется, восемьдесят пятый.

– А в школе вы учились с семьдесят третьего. А в каком возрасте прочли эту повесть Гайдара?

– В десять лет. Мы жили на даче. На лето задали много читать по внеклассному чтению. И я просто не знал, что делать. Мой брат сказал: брось, вот классная книжка про шпионов. И дал мне книгу.

Игорю Деметриосу тоже пришлось взять эту книгу. В тридцать четыре года читать впервые «Судьбу барабанщика» Аркадия Гайдара… Странно, но Деметриос был поражен. И не только неким совпадением фактов и деталей. Например, эпизод с «подтягиванием, поправлением» там, в этой повести, был. Герой повести мальчик Сергей, именовавший себя «барабанщиком», увидел в парке на маскараде, как девочка, которая ему нравилась, поправляла чулки с резинкой. Для подростка это, видимо, было яркое переживание.

Владимир Жуковский тоже, видимо, испытал нечто подобное на той студенческой вечеринке. Раз та девица стала впоследствии его женой…

Однако слушать все это сейчас от зрелого сорокадвухлетнего мужчины было необычно. Во все их предыдущие встречи разговор практически сразу начинал вращаться вокруг барабанщика и его книжной судьбы. Как только Деметриос просил: говорите не задумываясь первое, что приходит в голову, свою ассоциацию, так почти сразу Жуковский безучастным тоном, каким повторяют однажды в детстве заученные стихи, выдавал что-то вроде «моя мать утонула в реке Волге» или «и отец женился» – то есть практически прямые цитаты из книги, которую он читал много, много лет назад еще мальчишкой.

– Вы в школе были социально активны? – спросил Деметриос.

– Как это понять?

– Ну были пионером, участвовали в каких-нибудь слетах, советах дружины?

– А… это, да… Мой брат был мне в этом примером. Он стал комсоргом курса, хотя был моложе всех. Он поступил в университет на физический факультет после восьмого класса. Его приняли, он был вундеркинд.

– Ваш брат известный ученый и государственный деятель.

Жуковский глянул на Деметриоса. И снова умолк.

Деметриос не торопился с новым вопросом. Итак, этот сорокалетний яппи в дорогих ботинках, в костюме от Хьюго Босс в детстве был примерным пионером. Что ж, это как раз норма, полная норма. Эти школьники семидесятых, к поколению которых он принадлежит, сейчас выходят на авансцену жизни. Теперь начинается их время, их эпоха в бизнесе, в политике, в искусстве. Они определяют все вектора. Но что они собой представляют, эти нынешние сорокалетние, эти бывшие школьники семидесятых?

Поколение «шестидесятников» можно уже не брать в расчет, это старики. Для них эпохальным событием, неким Рубиконом всегда был ввод советских войск в Прагу. По этой шкале, как по градуснику, все и всех мерили, решая, кто свой, кто чужой.

Поколение тридцатилетних, к которому Деметриос принадлежал сам и которое, как он считал, не представляло для него особой загадки, к этому самому «вводу» относилось с полным пофигизмом. В Праге, куда можно летать каждый уик-энд, отличные пивные. Чего же больше?

К поколению пятидесятилетних принадлежал Путин. Здесь доминировало сильное мужское начало. И с этим все тоже было ясно Игорю Деметриосу.

Но сорокалетние, на кого он сам всегда смотрел как на «старших», его собственных «старших»…

Школьники семидесятых – те, кто в детстве жил на дачах, кто ездил в пионерские лагеря, в эти самые «артеки» и «орленки», где самозабвенно играли в «Зарницу» и во всякие там «слеты дружин» и «советы отрядов». Брежнев в «Артек» приезжал в летнем белом костюме – благодушный, добрый, бровастый, косноязычный… Деметриос видел это в каком-то документальном фильме про ушедшую эпоху. В школе они носили красные галстуки, а дома выжимали, вышибали из предков модные джинсы. И коллекционировали в начальных классах фантики от заграничной жвачки. Фантики хранились, как великая ценность, в альбомах для марок. И на переменах велся интенсивный обмен: за розового «Дональда Дакка» с вкладышем давались пять, а то и шесть белых и желтых «ригли спермин». Ручки шариковые американские тоже считались великим богатством, потом их заменили китайские с золотым пером. На Олимпиаду это поколение впервые попробовало финские йогурты. В седьмом классе закурило – и непременно «Союз» – «Аполлон». Примерно с девятого класса мужская часть внезапно «взялась за ум» и начала интенсивно учиться, стремясь поступить в престижные вузы и обязательно с военной кафедрой. Потому что впереди уже грозно маячил Афганистан, и попасть туда в действующую армию считалось полной катастрофой…

Они прилежно, въедливо учились – эти школьники семидесятых, а потом и студенты восьмидесятых на разных там юридических, экономических, международных, финансовых. Зубрили, долбили как проклятые, сдавали экзамены, чтобы не вылететь из вуза с военной кафедрой, только чтобы не загреметь в Афган. Они были трусами? Это поколение, как в игольное ушко просочившееся между двумя войнами – афганской и чеченской?

Да вроде нет. Трусами они не были. Вот Владимир Жуковский – типичный представитель этого поколения – разве он похож на труса?

В девяностых они грызлись с жизнью, как бойцовые псы на ринге. Выживали, зарабатывали деньги. Некоторые спивались, но процент спившихся все же был ниже, чем в поколениях старших.

И вот они сами стали «старшими». И заработали денег. И поехали за границу. И перед ними открылся мир со всеми его векторами, радостями, просторами, соблазнами, что можно себе позволить и за большие, и за средние деньги.

Новый «Фольксваген» или даже «БМВ» – непременно черного цвета…

Кредит в «Сити банке»…

Воскресные обеды семьей в хорошем ресторане…

Корпоративный пейнтбол…

Рубашки от Пол Смит и дорогие часы…

Тесная трехкомнатная квартира (две комнаты смежные) в спальном районе, где и дети, и теща, и тесть, и сам со своей половиной, и кот, и собака.

Две недели отдыха в Египте, либо две недели отдыха на Кипре…

Отель непременно пять звезд, и чтобы фен и «кондишн» работали.

А дома заплеванный подъезд, старая канализация… Ржавые батареи-радиаторы, которые нет времени покрасить…

До какого-то момента Игорь Деметриос знал, как ему представлялось, самое главное и об этом поколении. Но как же закрался, как проник во все это герой Барабанщик из старой повести Гайдара? А может быть, он жил, скрываясь в подполье подсознания, в этом поколении всегда? Школьники семидесятых открывали книгу нехотя. Но сюжет захватывал – как же, ведь про шпионов и написано классно. И как будто совсем не для детей, хотя в книжке написано «для среднего и старшего школьного возраста».

В своих фирменных джинсах с кассетными магнитофонами, в модных футболках с «принтами» «АББА» они, эти мальчики семидесятых, пионеры из фанеры, никогда бы не признались, что читали эту книгу взахлеб. Не признались бы, что им по вкусу Барабанщик. А может, он им вовсе и не был по вкусу. Может, это было что-то другое, гораздо более сильное чувство, почти ненависть, почти страсть…

Они скорее умерли бы, чем признались сверстникам, что Барабанщик играет в их жизни какую-то роль. Что это вообще их «колышет». А потом ВСЕ ЭТО осело как песок, как некая мутная взвесь куда-то вниз, вниз… Чтобы на рубеже лет, на переломе снова всплыть, подняться со дна. По крайней мере, у одного «типичного представителя» поколения так и случилось.

Так представлялось все это Игорю Деметриосу – дипломированному психологу-психотерапевту. Прежде чем работать с пациентом, он должен был понять, разобраться во всем сам. Или, по крайней мере, впасть в иллюзию, что действительно ВСЕ понимает.

– Владимир, давайте поговорим о том, что произошло в холле, когда вы приехали в фирму.

– Я не знаю, что сказать. Я принес коллегам свои извинения. На меня что-то нашло. Это было как помрачение ума. Но я не сумасшедший.

Этот тон – нервный, агрессивный: кто говорил вот так же? Деметриос вспомнил: «Я не псих», заверял его Ермаков. ОНИ ВСЕ ЭТО ТВЕРДЯТ, ПСИХИ…

– Ремонтные работы в холле проводились под вашим руководством?

– Да.

– И смету вы утверждали?

– Утверждал шеф, я просто готовил документы и договаривался.

– Но цвет плитки, этого облицовочного камня… вы же были в курсе, что холл будет облицован серым.

– Да.

– Так что же вас так испугало, так взвинтило, когда вы вошли? Вы схватили молоток, начали отбивать камень. Вы кричали…

– Дело не в цвете.

– А в чем?

– Простите, Игорь Юрьевич, я очень устал. Может, мы закончим? День был у меня тяжелый.

– Хорошо, – Деметриос кивнул. – У меня к вам одно предложение. Помните, я говорил о совместном сеансе? Это непременное условие моих консультаций. Я бы хотел, чтобы в следующий раз наш сеанс был таким. Будут еще двое моих пациентов.

– Я должен говорить при свидетелях?

– Они не свидетели. Они такие же, как вы. И вы расскажете ровно столько, сколько захотите.

– Я не знаю. Ладно, мне все равно, – Жуковский пожал плечами. – Я вообще не вижу во всем этом, простите, никакого смысла. Но моя жена настаивает. Она почему-то верит, что вы мне поможете.

– А вам нужна помощь?

– Возможно. Брат вот мне помог в этот раз, – Жуковский осклабился. – Если бы не его вмешательство, не его доброта, меня бы выкинули пинком под зад… Знаете, а я ведь и это место получил по его звонку. Кто реально мне помогает, так это он – мой добрый братец.

– Я его видел по телевизору на совещании у президента. Он производит впечатление очень умного человека. У него огромное будущее. Вы часто общаетесь?

– Он занят. А потом он… ну, он сейчас все время с охраной, все время в каких-то разъездах по стране.

– А в детстве вы были с ним дружны?

– Он старше меня. К тому же он был вундеркинд. А я… я учился так себе и вообще был такой, совсем обычный. А его все учителя чуть ли не гением считали. Он всегда держал меня за младшего, за мелкого. Когда мы жили на даче, он заступался за меня, даже дрался с местными. Там был такой сад заросший, ничейный, вот там они друг друга и тягали.

– И кто победил?

– Конечно, он. Кто же еще? – Жуковский усмехнулся. – Мой брат вообще по жизни победитель.