Текст книги "Психоз"

Автор книги: Татьяна Соломатина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Пятая глава

Ирка. Ирина Владимировна Смирнова. Один из самых высококлассных (и, соответственно высокооплачиваемых) специалистов в деле разрешения семейных, личностных и каких угодно проблем, возникающих в ментальном и духовном поле клиента. Советы её зачастую были просты, как хлеб-соль. А если не помогали простые, то Ирка принималась за излюбленную свою методу – шоковую психотерапию.

– Если поясной поклон не работает, то кулачный бой – самое оно! – поучала она Сашку. – Приходит ко мне пару месяцев назад вся такая из себя фря. «Ой, спасите-помогите, он ко мне охладел! Я уже и в сексуальном белье по квартире расхаживала, и ужины при свечах накрывала, и эпиляция у меня во всех местах, и волосы на голове по последней французской методе окрашены – с бликами, и ресницы норковые нарощены такой длины, что света белого не вижу. А он…» Слёзы, слюни, сопли, всхлипы.

– А ты?

– Как обычно. Пару минут сижу, лицо умное делаю, щёки надуваю. Она поплакала-поплакала – никто не успокаивает. Отвратительная вещь, доложу тебе, эти норковые ресницы. С них тушь не течёт – можно плакать бесконечно. Но эта не из тех, что в истерику впадёт, – жду. Замолчала. Спрашиваю: «А он?..» Дальше – стандартная ситуация. «Этот гад нашёл себе бабу!» Постарше, потолще, естественно-волосатую и с обычными слоящимися ногтями в заусенцах. Наша «норковая» выследила. Супруге законной он говорит, что на совещание, а сам – нет бы в кабак, с юными безликими красотками, чьё имя наутро и не вспомнит, это бы фифа поняла и простила – к этой бабе, Евгении Петровне, с волосами, цитирую, «цвета поседевшей пизды». То есть, видимо, как у меня, – резюмировала Ирка, – пора пойти покраситься, к слову.

Сашка заходится в хохоте. Ирка подливает в бокалы вина.

– Ну и что, – спрашиваю, – вы от меня хотите, уважаемая? Ответ гениален: «Вы же психолог? Даже психотерапевт. Вот и помогите мне наладить мою семейную жизнь!» Чуть ногой на меня не топает.

– Ага. Они все этого хотят. И все топают. Хотят за кровные три сольдо получить готовое к употреблению – пережёванное и переваренное. Только самые сообразительные понимают, что жевать, переваривать и всё остальное – придётся самим. Но они почему-то к психотерапевтам не ходят.

– Да. Только чтобы им «меню» в виде списка подали. Надо сделать то-то и то-то – раз, два, три, – и ваш муж бросит толстую Евгению Петровну и прилетит к вам на крыльях возрождённой любви. В общем, слёзки вытерла и спрашивает: «Что я делаю не так?!»

– Василий!!! Я буду печь пироги, Василий! Я их сама люблю! – завывала Сашка голосом Гурченко из «Любви и голубей».

– Только бы тебе паясничать, – хихикала Ирка, – мне самой всё время хочется таким вот цитировать про «каку-таку любовь».

На подруг нападает припадочная смешливость. В каждой профессии есть клапан, предохраняющий от синдрома выгорания.

– Не знаю, – говорю ей, – что вы делаете не так.

– В этом месте они начинают клыпать глазами и смотреть на тебя, как баран на новые ворота. «Не знаете?!! Как так?! Должны знать! Обязаны!»

– Как по мне, – продолжаю я заполнять её недоумение, – вы всё делаете так. Будь я вашим мужем, я бы точно была в восторге. Прям балдела бы! Каждую секунду вожделела бы ваше эротическое бельё, ужин и, конечно же, свечи – очень люблю свечи, грешна. Блики бы мне нравились. А эпиляция у вас какая? Если в виде скорпиона – я бы от любви к этой интимной стрижке удавилась бы немедленно. Потому что я – эстет-фетишист. А ваш муж, видимо, нет. Наверное, ваш муж женился на обыкновенной простой девочке безо всяких свечей, бликов, скорпионов и чернильных розочек, выколотых на самых неожиданных местах. А через десяток лет брака оказалось, что он живёт с фокстерьером-медалистом. Или изящным буфетом ручной работы. И от ужаса он прижался к первой встреченной живой женщине. Живой, понимаете?

– И она проникновенно трусит головой в ответ.

– Эта – да. Говорю же, стандартная такая тётка. Хорошая, но стандартная, как девяносто девять процентов тёток.

– И ты, естественно…

– И я, естественно, дав ей всласть натруситься головой и наполнить глаза светом понимания, а душу и тело – желанием порасти шерстью, вырвать норковые ресницы и отрастить на пятках слой ороговевшего эпителия, чтобы вернуть себе, так сказать, живость, ей и говорю человеческим голосом: «Или, наоборот, нет тут никакой вашей вины. Напротив – ваш муж мудак из мудаков, идиот, коварный изменщик, извращенец и геронтофил, в конце концов. Ногтя вашего гелевого не стоит!» Соглашается. Поддакивает. Эта версия её больше устраивает, разумеется. «Вот и прекрасно! Уходите от мудака-извращенца. Сегодня же. Как от меня выйдете, так сразу домой, паспорт в сумочку – и долой-долой, на волю, в пампасы!»

– И тут повисает пауза, – радуется Сашка.

– А как же. И я её держу.

– Зная тебя, я в этом не сомневаюсь. Тётка мнётся на диване.

– Через некоторое время я ей говорю: «По вопросам раздела имущества – не ко мне. К юристам. Могу дать координаты весьма дельного адвоката, специализирующегося именно на бракоразводных процессах».

– И тут она тебе…

– И тут она мне, наконец, говорит правду. Давай ты.

– Она тебе говорит сперва, что она хотела бы сохранить брак. Потому что любит мужа и всё такое. Ты смотришь на неё, как на говно, и презрительно молчишь. Она ещё некоторое время вертится, как червяк на крючке, и сообщает тебе, что всё имущество – его. Она не то чтобы не работает, она – флорист, или дизайнер, или портит мыльную основу красителями и апельсиновыми корками. Или ещё что-то в таком же духе. Но на норковые ресницы и собольи накидки ей, независимой, не хватит. И так далее и тому подобное. И ей сказали, что только ты можешь помочь.

– Да. Плюс-минус. Такие экземпляры прозрачны, как радужка альбиноса. Спрашиваю её: «Ну, если уж вам от него надо то, что вам надо – деньги и комфорт, – то чем вам мешает безобидная «седая пизда» Евгении Петровны? Ну, ходит он к ней три раза в неделю. Ну, на выходные сгонял в Краснодар. На Мальдивы-то – с вами!» И тут выясняется, что не такая уж она и седая, эта Евгения Петровна, а совсем даже беременная. А «мудак-извращенец» собирается покинуть свою супругу, не сподобившуюся родить ему наследника, и воссоединиться с той, через чьё небритое лоно он вдруг наполнился смыслом.

– Ирка, ты просто Цицерон!

– Есть такое дело… И отступного он своей супружнице давать не собирается. И вообще, ей сказали, что психология у меня – только легальная вывеска, что на самом деле я – колдунья и легко могу «извести плод» и «вернуть блудного мужа» к положенному ему по закону лону. Да ещё и приковать на веки вечные.

– И?

– Что и? Как обычно – назвала сумму. Разъяснила последствия. Ресницы на всё согласились, не моргнув. Ресницы – они не страшатся родиться баобабом в соответствии с учением индусов, не боятся быть вечной нефункциональной массой вселенского ничто – в соответствии с упрощённым для чайников буддизмом, а также: христианского ада, мусульманских заморочек и ничего такого египетского или индейского. Оне-с – агностики. Или деисты. Или даже атеисты. И ещё свято верят в то, что родиться однажды ничуть не меньшее счастье, чем родиться дважды.

– Последнее, кажется, слегка перевранный Вольтер?

– Ресницы не так начитаны, как вы, госпожа Ларионова. В общем, раскрыла девица лопатник, отвалила тёте Ире внешний долг бывшей союзной республики, и стала тётя Ира карты раскидывать, пассы руками делать и на прощанье отсыпала фифе в пузырёк приворотного зелья – сушённой морковной стружки – мужу в суп, значит.

– А в муляж седой этой самой иглами тыкать?

– Непременно!

– Ну, и как, плод извела?

– Наилучшим, поверьте, Сан Санна, образом. Ни следа не осталось.

– И что? Будет жить муж с ресницами?

– Долго. И счастливо. И, очень даже может быть, они умрут в один день. От какой-нибудь тропической лихорадки. Или доской для серфинга по головам получат. Поезда, опять же, с рельсов сходят. Самолёты падают, – Ирка закурила. – Прискакала наша фифа через месяц с отчётом: Евгения Петровна скинула, муж воспылал к ресницам невиданной страстью, каждый вечер и чуть не до смерти. И у неё задержка! Кстати, я не говорила тебе, что посоветовала этой дуре снять спираль и забеременеть? Дала ей для закрепления эффекта баночку сушёной петрушки и посоветовала носить на правой руке красную шерстяную нить? Чисто для таинственности, ну и от ревматизма помогает. Жаль, что не от идиотизма, – Ирка вздохнула. – А через недельку клиентки новенькие подвалили по её наводке. Двух я сразу послала, потому что настоящими гадостями не занимаюсь, плоды «извожу», только выдуманные Евгениями Петровнами. У третьей обычная проблемка – самооценка ниже пола, чувство вины размером со звезду по имени Солнце. «Шура Балаганов, ответственный за всё». И за всех. Мама из-за неё ночей не спала. Муж ушёл, потому что она борщ не умеет готовить. С этим мы быстро справились безо всякой прикладной магии. Развили в ней чувство без вины. И я даже домой её к себе пригласила на мастер-класс по борщам и дрожжевому тесту. И дополнительное закрепление пройденного материала – уж очень светлая девочка. Маленький весёлый пони, вечно старающийся угодить высокомерным тяжеловозам. Вместо того чтобы найти комфортный табун таких же жизнерадостных крох. А последнюю подружку ресниц по этапу переправила к психиатру – у неё реальная такая толстая навязчивая идея. Я не спорю с тем, что если у вас паранойя, то это ещё не значит, что вас не преследуют. Но когда незамужняя страшненькая дама появляется у меня на пороге с жалобами на то, что её изнасиловали по пятнадцать раз все – начиная от дедушки, заканчивая третьеклассником Сидоровым Колей, то я даже в эфир не включаюсь. Ни к чему. Меня при столкновении с единожды подвергшейся реальному сексуальному насилию помимо воли уносит в чёрную дыру. Это такая для женщины боль, что выдумывать такое – грех. Или психическая болезнь. Всё остальное – как всегда. Беременные, родившие, брошенные, алкаши и пропавшие вещи. Пропащих душ по мере возможности стараюсь избегать. Не так юна, энергия этого тела, увы, конечна, и мне хочется тратить её только на себя, любимую, и на любимых. В общем, на хлеб с маслом и так хватает. А на особняки таким, как я, бог не выдаёт, чтобы не забывали и не забывались. Где ты видела ангела, живущего в особняке? Вот так вот, дорогая подруга. Всё как обычно. У тебя как?

– У меня тоже всё как обычно. Денег не очень, потому что я, увы, всего лишь обычный психолог. К тому же – не самый лучший. Если бы не твои мастер-классы… Ничего такого особенного я не умею, ведическими дарами не обладаю. А ходят ко мне, как и прежде, в основном мужики. Мало того, что я как женщина не уважаю мужчину, который попрётся решать проблему к психологу, а не с топором в чащу лес валить, так я ещё им и ничем помочь не могу.

– Не «так я ещё им», а именно потому что к психологу, а не в чащу с топором. Духовное тело мужчины грубое, тяжеловесное, в отличие от женского – тонкого, текучего, как вода. Реку нельзя повернуть вспять, она всё равно рано или поздно впадает в море, в океан, но в реку можно опустить ладонь. Попробуй, опусти ладонь в дерево или камень. Это не каждому под силу. И ласковым, не нарушающим структуру проникновением это не будет – это, так или иначе, деструкция. Другое дело – вода…

– Да. Только им этого не объяснишь. Не стоит и пытаться. А то и моей небольшой клиентуры лишусь. Мне уже кажется, что весь мир состоит из каких-то некондиционных мужиков-девочек, мужиков-истеричек.

– Это профессиональная деформация, Сашка. В мире огромное количество нормальных мужчин. Их куда больше, чем нормальных женщин. Женщина по сути своей текучей ненормальна и способна принимать любые формы, заполнять собой всё. А мужчина – норма уже только по единожды определённой твёрдой форме… Ладно. Не буду тебя грузить. Представь себе, что ты врач-травматолог. Ну не будет же тебе казаться, что в мире все как один – с поломанными руками и ногами?

– Не будет. Наверное…

– Или патологоанатом. И в мире не осталось никого живого. Выходишь на улицу, а там – трупы, трупы, трупы…

– Очень даже может быть, – Сашка усмехнулась. – Помнишь старый анекдот? Выходят гинеколог с паталогоанатомом на улицу после суточного дежурства. Идут, жизни радуются, солнышко светит. Паталогоанатом говорит гинекологу: «Хорошо-то как! Вокруг – люди, люди! Живые люди!», а гинеколог ему: «И лица, лица, лица!»

– Ну вот, типа того. Так что терпи ты этих пиздострадальцев ради денег, а близко к сердцу не принимай. Не все мужчины такие. Ещё что новенького?

– Ничего. Мамашки с проблемными детьми. В лучшем случае – с гиперактивными и этих отправляю к невропатологу, в худшем – с разбалованными ублюдками, мамы которых считают их гиперактивными. Сейчас же поголовная интернет-грамотность.

– Я тебе буду семейные парочки отправлять. Их у меня развелось, как грязи. Я попросту не успеваю. Там вообще проблем никаких. Сиди, в блокноте цветочки рисуй, пока они «на зрителя» выговариваются. В конце – пару умных предложений со словами «дискурс», «герменевтика», «идеологема», «мультикультурализм». Но чтобы непонятно. Начнёшь психологическими терминами изъясняться – всё пропало. Они умные. Из сети психологический словарь скачали, распечатали и на холодильник примагнитили. В конце дай пару простеньких советов про доверие и отношения. В общем, кого я учу. Ещё вина?

– Давай… Ирка, погадай мне, а?

– Никогда. Говорила же уже. Отстань. У меня на тебя блок стоит. Я тебя не вижу. Ты же знаешь, что карты – ерунда. Шляпа с кроликом. Фокус-покус. Я или вижу или нет. Тебя я не вижу. Смысл в гадании?

– Ну, хотя бы в шутку. Для прикола.

– А в шутку молотком по голове тебе не дать? Или вот ножом в глаз для прикола? Не буду. Давай лучше куда-нибудь сходим. Б-о-оря! – И тотчас из недр её немаленькой квартиры материализовывался кряжистый мускулистый Боря, готовый идти за своей женой (при своей жене, впереди своей жены – по команде и по требованию) на край и за край света.

Сашка познакомилась с Иркой в коридоре психфака. Случайно.

Всё, что впервые, всегда кажется случайностью, не так ли? Или всё же предопределением? Но это всего лишь другая сторона случайности.

Парень случайно сталкивается с девушкой в метро – и лет через тридцать их внук идёт первый раз в первый класс. Уже вовсе не случайно. Ожидаемо. И ранец заранее куплен, и красивые тетрадки заблаговременно наряжены в новёхонькие обложки. Не говоря уже о школьной форме. Кто-то случайно спотыкается на обледенелом тротуаре, ломает ногу и, чёрт побери, не попадает на долгожданный концерт. И не лежит потом с простреленной головой на полу концертного зала, здание которого захвачено террористами. Женщина идёт по переулку под самыми окнами старого дома, и её случайно убивает огромной сосулькой. Куда шла эта женщина? Быть может, к своей матери, измучившей её своими болезнями, скверным характером и нежеланием продать эту жилплощадь в историческом центре, чтобы её дочь и внучка могли хотя бы нормально питаться? Невероятными путями женщина раздобыла синильной кислоты. И уже даже опробовала её на жалком подъездном котёнке с гноящимися глазами. Он только понюхал… Всё лучше, чем так жить. Мать в последний раз вкусно поест, в последний раз щедро осыплет дочь незаслуженными оскорблениями, и та даже всё покорно выслушает, и со всем согласится. Она принесла матери целый блок любимых старухой сигарет – пошла на траты, достала из отложенного дочери на новую куртку. Сама она не курит, так что гарпия ничего не заподозрит и всем будет довольна. А потом вкусный кофе. Нет… Нельзя лишать мать последнего удовольствия. Пусть первую чашку выпьет с сигаретой, старая дрянь. Налить четверть чашки. Пусть ещё поскандалит. «Что ты вечно наливаешь, как украла?! Знаешь же, что я люблю много кофе. Много. МНОГО КОФЕ, дура несчастная! Так трудно запомнить, что и как любит собственная мать?» И вот уже в полную чашку… Сосулька-убийца. Промысел Божий? Случайно погибла, не нарушив заповеди «не убий»? А чистота помыслов наших? Но старуха ещё десять лет изводит несчастную осиротевшую внучку. И вот в двадцать три года молодая красавица остаётся полновластной владелицей трёхкомнатных апартаментов в центре. Мерзкая, морщинистая, постоянно смолящая тварь за десять лет научает её французскому языку, хорошим, как это ни забавно, манерам, а также: вышивать гладью и крестиком, плести кружева, писать маслом и музицировать на фортепиано. Красивая, образованная и небедная. У старухи в заначке обнаруживаются совершенно удивительные драгоценности. Откуда? После смерти этого исчадия ада внучка находит в одном из ящиков комода – с двойным дном – письма от давно почивших великих мира сего. И случайно узнаёт, кто её дед, отец её случайно погибшей от замёрзшей воды матери. Дед намного старше недавно умершей бабки. Намного. И у него, конечно же, своя семья. Документальных свидетельств никаких. Бабкин дневник. Пара весьма туманных писем… Почему бабка так относилась к матери? Никто не ответит. Зато внучка теперь свободна. Она едет к морю и там случайно знакомится с молодым человеком. Пляжный волейбол. К её полотенцу подкатился мяч. Сейчас одна полностью счастливая семья живёт в Феодосии. Скромный домик, пышный сад. Двое здоровых и красивых детей. Девочки. Муж, боготворящий жену. Жена, отвечающая ему взаимностью, несмотря на то, что он не знает никаких языков, кроме русского, а музыкальное его образование ограничивается тремя аккордами на расстроенной шестиструнной гитаре. Украинская «дэржавна мова», играючи освоенная супругой, коренному уроженцу этих мест никак не даётся в полном объёме. И ещё он чавкает и кладёт локти на стол во время еды. Летними вечерами они гуляют по набережной. На близнецах – красивые платьица с кружевными воротничками. Мать сплела. Ещё она отлично плетёт макраме – весь дом увешан цветочными горшками в кашпо собственноручной работы. Иногда, в сезон, она приторговывает кружевом, кашпо и ещё видами Феодосии, написанными ею маслом «под Айвазовского». Для удовольствия. Потому что в деньгах они не нуждаются. А личный самолёт и статуя «из гробницы фараона» им ни к чему.

[– Ирка, хорош брехать!

– Ты правда не веришь, что я всё это вижу? Когда была помоложе, я проверяла свои версии – издержки классического технического образования… Я почти никогда не ошибаюсь. «Почти» – фигура речи.

– Но как?!

– Я вижу. Стоит мне сосредоточиться на человеке – всё. Я вижу.

– Да ты ведьма!

– Ага!

– Ну, всё-таки, скажи, как? Тебе кто-то текст наговаривает? Картинку показывает?

– Я абсолютно здоровый человек. Если ты намекаешь на голоса и видения. Это просто внутри. Весь мир. Это есть в каждом. Просто некоторые могут лопнуть. Вот им шлюзы и не открывают.

– У меня внутри ничего нет.

– Есть. Но тебе не открывают. И слава богу. Мудрость и мужество – сиамские близнецы. Подменить умершую надежду борцовским приёмом здорового фатализма – не каждому дано.

– ?..

– Я уже тебе рассказывала, за что берусь с большой неохотой.

– За розыск пропавших?

– Да. Они, как правило, мертвы. Исключения составляют только подростки, возжелавшие вольницы. Я их сразу вижу. Тупо. До адреса. Только родителям не говорю. Изображаю таинственность. Типа – веду. Во-первых, чтобы дело не пришили. Тётка знает адрес! Рано или поздно у какого-нибудь умника возникнет мысль, что это бизнес у меня такой. Во-вторых, мне приятно зайти первой и дать раздолбаю пару поджопников!

– А как ты видишь этих… ну, тех, которые мёртвые?

– А ты не знаешь?

– Нет.

– Знаешь. Все знают. Все в потоке. Но большинство, как ты – зажмурившись от ужаса…]

…Сашка познакомилась с Иркой в коридоре психфака. Случайно.

Сашка училась на дневном. Поступила сразу после школы. Специальность становилась модной. И её можно было считать непыльной. Честно говоря, у Сашки не было никаких особенных желаний и мечтаний. Когда она была совсем ребёнком, ей было достаточно просто быть. Чуть позже, когда все дети научаются отвечать на вопрос: «Кем?..» – она говорила, что актрисой. Или певицей. Или балериной. Именно так должны отвечать на этот вопрос все маленькие девочки. Сашка всегда на отлично заучивала правила. Ни актрисой, ни певицей, ни балериной маленькая Сашка быть не хотела. Ей всегда были смешны толстые тётеньки в опере и жилистые – в балете. Правда, папа – по её просьбе – несколько раз водил её на «Лебединое озеро». И родители подумали, что Сашенька хочет быть балериной. Они даже отвели её в балетную школу. Сашку, к её огромной радости, не приняли. Она была негибкая, толстенькая и немузыкальная.

– Почему же тебе так нравится «Лебединое озеро»? – наконец-то поинтересовался папа.

– Потому что там, где-то посередине, на сцену выходит тётенька и целую кучу раз вращается вокруг себя, вскидывая ногу. Мне интересно, упадёт она когда-нибудь или нет.

Папа расхохотался. Мама насупилась.

Сашкины мама и папа были обычными хорошими людьми. Со всеми обычными достоинствами и недостатками всех обычных хороших людей. Они любили друг друга – причём в полном соответствии с психологией семейных отношений: влюблённость и страсть со временем преформировались во взаимное уважение и взаимопонимание. Сашкина мама, как и любая другая обычная хорошая женщина, не всегда хотела уважать и понимать Сашкиного папу. Сашкин папа, как и любой другой обычный хороший мужчина в подобных случаях, пытался проявлять терпение и такт. Хотя у него, как и у любого другого обычного и хорошего, не всегда хватало терпения и такта. Поэтому мама и папа иногда ругались. Не больше и не меньше, чем все обычные хорошие родители. Такт. Милосердие. Жертва.

 
Вот малость,
Людьми ожидаемая.
Счастье заветное.
Похоть и ненависть,
Гордость и жалость
Дарим без меры…
И не безответно.
 

Сашкины родители любили друг друга, как могли и как умели. А потом умерли в один день. И даже в один час. В одно мгновение. Разбились на машине.

Бабушке было всё равно, кем Сашка станет. Бабушке было важно, чтобы Сашке было сыто и тепло.

Дедушке тоже было всё равно. Он был уже старенький.

Потом умерли дедушка и бабушка. По очереди.

Другой пары стариков у Сашки никогда не было. Нет, где-то и когда-то они, конечно же, были, но папа никогда и ничего про них не рассказывал. Папа появился лет в четырнадцать из ниоткуда. Зато сразу – в провинциальном станкостроительном техникуме. Потом – в столичном вузе. Там он познакомился с мамой. Сашка очень мало знала об истории своей семьи. И знать особенно никогда не хотела. Не почему-то там, а просто не возникало такого естественного желания.

Оставшись в семнадцать лет круглой сиротой, она сильно похудела, ужасно этому радуясь, – бабушка так и не научила её готовить. Впрочем, тогда Сашке было особенно не из чего. Она неплохо закончила школу и решила поступить на психологический факультет университета. Потому что туда собиралась поступать её одноклассница. Не то чтобы подруга – до Ирки у Сашки вовсе не было подруг, но единственная девочка, с которой у Сашки были более-менее вменяемые приятельские отношения. Одноклассница провалилась. Сашку приняли. Всё-таки она была сирота. Сомнительная привилегия? Кто знает… В Сашкином случае – весьма сомнительная. Она совершенно не умела жить без никого. Это странно для человека, потерявшего родителей в самом начале пути. Но Сашка – не умела. И не могла научиться. Она была не такая, отлично выучившая такие правила.

В конце второго курса она познакомилась с будущим мужем. Привлекательным молодым человеком, казавшимся ей взрослым – на десять лет старше Сашки. Он влюбился в неё. Она – влюбилась в него. К тому же у Сашки было очень туго с деньгами, как у любой юной особы, умудрившейся осиротеть в эпоху очередных перемен. Плюс её абсолютный бытовой кретинизм – сберегательные книжки на предъявителя, обнаруженные женихом в бабушкином секретере, оказались полны, но два года назад они бы были куда полнее. Ворох неоплаченных коммунальных счетов, просто-напросто складываемых Сашкой в коробку из-под обуви (когда она вспоминала, что у неё есть почтовый ящик). Деньги – мизерная стипендия куда-то девалась в день получения, – на кое-какие тряпки и скудную еду она зарабатывала, то выгуливая соседских собак, то приглядывая за соседскими детьми, а однажды даже устроилась официанткой в кафе. Но через неделю работы оказалась должна заведению. Хорошо, что хозяин кооператива был нормальный мужик – он уволил Сашку, снабдив её неплохим выходным пособием и советом никогда не устраиваться на работу ни официанткой, ни продавцом – никуда, где требуется мало-мальская способность к калькуляции. Предложил даже стать любовницей. Не часто, но за приличные деньги. Сашка отказалась. Он не обиделся. В её представлении девственницы подобные отношения были возможны только в браке и только на семейном ложе. Он крайне удивился. Не Сашкиным представлениям. Сашкиной девственности. Она пожала плечами. Он добродушно рассмеялся. Расстались друзьями. Пару раз он привлекал её побыть «нянькой» для его уже вполне самостоятельных головорезов, когда улетал с женой на отдых. И щедро оплачивал услуги. «Головорезы» относились к Сашке по-приятельски – от её тогда восемнадцати их отделяло года три-четыре. Но они боялись отца, и его слово было для них законом. «Тётя Саша» поливала цветы и следила, не устроили ли «головорезы» «из хаты бордель». Что по этому поводу думала жена кооперативщика – неизвестно. Вполне возможно, что ничего не думала. Меньше думаешь – лучше загар пристаёт.

А тут – без малого тридцатилетний принц на белых «Жигулях». Деньги с книжки снял, счета оплатил, замуж позвал, квартиру Сашкину продал, потому что надо было перестраивать полученный от бабушки дом. Его дом. Одел-обул-накормил юную безалаберную девицу. Он не был брачным аферистом, разводящим «богатых» наследниц. Он и правда влюбился в Сашку и собирался прожить с нею всю жизнь. Квартиру её он продал, потому что так рациональнее. Дом был на его имя, потому что наследство. Ни к чему не подкопается даже самый подозрительный образчик человеческой натуры.

Детей сперва не завели, потому что Сашка училась. И потому что у мужа где-то уже был какой-то ребёнок. Пару раз он приводил его в гости, и Сашка навсегда получила отвращение к детям. Просто потому, что у неё не было своих. Смотреть за соседскими – это работа. Контролировать забавных, умных, дружески настроенных «головорезов» – это было весело. Они рассказывали Сашке анекдоты и даже подарили свой «старенький» магнитофон, потому что папа из каких-то странствий привёз им новый. Почему Сашка должна была полюбить незнакомого ей тоненького лопоухого мальчика с огромными – из-за очков – глазами, она так и не поняла. Со временем муж перестал приводить этого одувана, и тема детей как-то сама собой сошла на нет. Ну, нет и нет. Сашка принимала оральные контрацептивы, и её вполне устраивало их действие на её организм – кровопотеря и ежемесячные боли стали гораздо меньше. Муж увлёкся бизнесом – в России открыла филиал какая-то фирма. «Блин-бим-бом»? «Порки&Бэбми»? Соки и кетчупы? Салфетки и подгузники? Не важно. Бизнес и бизнес.

Сашка как раз только-только закончила университет, когда они с Иркой случайно столкнулись в коридоре психфака.

Причём буквально. Рослая, большая, красивая женщина уронила книги. Сашка, проходящая мимо, тут же кинулась помогать. Потому что у той в руках ещё были какие-то сумки. Женщина присела, Сашка кинулась. И они стукнулись лбами. Не сильно и не больно. Но та вдруг замерла и уставилась на Сашку. Зрачки у незнакомки разъехались. Один совершенно залил зелёную радужку чёрным, а другой съёжился в игольную точку и почти утонул в изумрудном озере.

«Анизокория. Признак органического поражения головного мозга. Или, как минимум, отёка…»

– Это у меня с детства. Никаких опухолей в голове у меня нет.

«Просто привыкла, что спрашивают. Вот и отвечает, не дожидаясь вопросов».

– Ну, тоже неплохая версия, – незнакомка рассмеялась. – Ирина Владимировна. Можно просто Ирка.

– Сашка, – они обе так и сидели на корточках. Вокруг них валялись книги. Ирина Владимировна зачем-то взяла Сашку за руку. Девушке стало неловко. И даже немного боязно. Вдруг эта Ирина Владимировна сумасшедшая. Или там… Ну, поясницу заклинило. Что делать? Вырывать руку неловко. Книги так и валяются. Учебники какие-то, методички для пятого курса. Преподаватель? Нет таких. Сашка всех знает.

– Ничего не вижу, – пробормотала Ирина и спустя пару секунд отпустила Сашкину руку, – я заочница. Поэтому не смотрите, что не студенческого возраста. И я очень здоровая женщина. И психически, и особенно физически. Прямо как лошадь. А случись что – со спиной любой сложности у меня муж разберётся. Большой специалист в этой области. Мануальщик.

– Вы что, мои мысли читаете, Ирина Владимировна? – Сашка улыбнулась.

– Да. А что?.. Грамотный психолог легко читает чужие мысли, разве не так? Тем более тут всё так элементарно, Ватсон! Возраст не студенческий, а уронила «детские» книжки. Зрачки странные. Присела и не встаёт. Какие мысли возникнут у нормального человека? Правильно. Точно такие, как у вас сейчас, Саша. Что за тётка?..

– В общем-то, да. Не слишком сложная дедукция. Так что плохой, видимо, из меня психолог. Я, собственно, пришла диплом об окончании университета забрать. На вручении меня не было, мы с мужем улетали отдыхать – я под его график подстраиваюсь. Так что вот… Сейчас – вольная птица с дипломом и без распределения. Чем заняться, совершенно не знаю. Муж предлагает открыть кабинет, но для этого нужно сперва получить сертификаты. И лицензию. А для того чтобы их получить… – Сашка болтала, собирая книжки. Тётка уже встала и смотрела на неё сверху вниз, как на неведомую зверушку. Или как профессор-психиатр на сложный, нигде не описанный случай. Или – вернее всего – как старый кладбищенский сторож на слишком необычное привидение. Хорошо, что Сашка не видела, как именно её новая знакомая Ирина Владимировна на неё смотрела.

– Саша, а пойдёмте в кафе.

И Сашка неожиданно для самой себя согласилась. Хотя была жутким социофобом – не самое лучшее качество для психолога – и даже за годы учёбы в институте ни подруг, ни друзей не завела. Одноклассница пропала с Сашкиных горизонтов сразу после того, как провалилась в университет. От обиды. Сашка ни разу не встретила её потом ни в списках, ни в аудиториях, ни на кафедрах. Видимо, больше и не поступала. Узнавать, что и как с одноклассницей, Сашке совсем не хотелось. На факультете же была слишком большая концентрация девиц, и Сашка так и не смогла выделить хотя бы одну из общей массы. Не потому, что не было стоящей – наверняка в такой толпе была хоть одна девица, подходящая Сашке по психотипу. Но Сашка была малообщительна в те годы. Она предпочитала книги, фильмы, одиночество своей квартиры. Позже – мужа и мужские компании. Никак не женские. Одногруппницы и однокурсницы все передружились и так и эдак, за годы учёбы создав ни одну «коалицию против коалиции». Особенно преуспевали в этом жительницы общежитий и роковые красотки. Сашка ни к тем, ни к другим не относилась. В общаги ходила неохотно. В отличие от роковых красоток, многие из которых долго не могли выйти замуж, быстро заполучила печать. С мужем познакомилась случайно: как-то вечером долго ждала автобуса и так замёрзла, что решила шикануть – поймать такси. Водитель молча отвёз по указанному адресу, денег не взял, проводил до подъезда и попросил номер телефона. Вот, собственно, и всё. Никакой особенной романтики и душераздирающих страстей. За пару лет как-то друг к другу попривыкли. С ним уютно и надёжно, хотя ничего такого, о чём пишут в книгах и о чём снимают фильмы, Сашка к нему не испытывает. Зато спать с ним вдвоём не так страшно, как было в первые месяцы после смерти… Ну, в общем, когда все умерли. Если бы тот владелец кафе, где Сашка так недолго и так неудачно работала, мог бы просто спать с ней, она бы согласилась быть его любовницей. Но он бы не спал с ней. Во всяком случае, не каждую ночь. У него жена, которую он любит… Ну, во всяком случае, он к ней сильно привязан. У него «головорезы». А у Сашки был плюшевый медведь. Вернее – не совсем плюшевый. Он такой лохматый, у него руки и ноги… То есть – лапы, как настоящие. С суставами. Или что там у игрушек? С шарнирами. И ещё у него в пузе пищалка. Точнее – ворчалка. Это у кукол пищалка. А у Сашкиного медведя басовитая такая, густая ворчалка. Если его переворачивать – он с тобой разговаривает. Если страшно, можно включить свет и всю ночь переворачивать медведя. Он не сердится. Если его спросить, не кружится ли у него голова, он только лапой махнёт, мол, что за глупости. И ещё очень важно, чтобы был свет. Потому что если пропадает свет – это очень страшно. За те почти два года, что Сашка прожила сама, свет почти никогда не пропадал. А если всё же случалось, то Сашка тихо-тихо лежала под одеялом, обняв медведя. Надо было просто накрыться с головой и не ворчать. Потому что если ворчать, то по звуку кто-то из темноты сможет узнать, где ты прячешься.