Текст книги "Персональный ангел"
Автор книги: Татьяна Устинова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]
Было и еще кое-что в его биографии, совсем непонятное Саше. Но об этом прежде всего придется посоветоваться с Мишкой, а уж потом с Катериной.
«Надо «хвоста» вычислять, – с тяжелым вздохом решил Саша. – И разбираться, кто это, свои или чужие. А Катьке пока не буду говорить. Переполошится еще. Скажет, провалил ты задание, капитан Андреев!»
Наемный политолог оказался веселым бородатым мужиком с красными рабочими руками, в дорогих джинсах и стильном пиджаке. Демонстрируя лояльность ко всем окружающим и профессионализм, позволивший ему с ходу разглядеть своего главного врага, он тут же пригласил Катерину поужинать и ничуть не расстроился, получив «ответ с отказом», как называл это Приходченко. Политолога звали Слава Панин, и он был вовсе никакой не политолог, а консультант по выборам.
К своему удивлению, Катерина очень быстро нашла с ним общий язык – видно, он и впрямь был профессионал. Кроме того, Приходченко, как и обещал, оставил Катерину главной, сделав наемного консультанта лишь вспомогательной рабочей силой при ее высочестве. Но и консультант мало чем смог помочь. Отношения с окружением Тимофея Кольцова никак не выстраивались.
Прежде всего оказалось, что авторами идеи «выборов с открытым лицом» действительно были Юлия Духова и Миша Терентьев. С кем они советовались – непонятно, и почему именно эта, скажем прямо, совсем не новая идея так увлекла их – тоже неизвестно, но вся работа проводилась, исходя именно из этой, глубоко неправильной идеи. Так считала Катерина, так считал Приходченко, и так, чуть-чуть войдя в курс дела, стал считать консультант Панин. Совещание, на которое созвали и людей Абдрашидзе, и людей Приходченко, прошло в «теплой, дружественной обстановке», ничуть не облегчив задачу выработки каких-то совместных стратегий.
Катерина написала план работы. План осел у Юлии, и на вопросы, видел ли его Абдрашидзе, Юлия отвечала, что все всё увидят, когда придет время. Саша Андреев и Миша Гордеев пропали в Калининграде, а без их данных работать в полную силу было совершенно невозможно.
Катеринины родители улетели в Англию. Бабушка, сидя целый день на даче, изнывала от одиночества и порывалась ехать в Москву, встречаться с «девочками», а Катерина ни за что не хотела отпускать ее одну. У племянницы Саньки резались очередные зубы, и она температурила, а Дарья, сестра, только-только собралась отправить их с нянькой на какое-то теплое море.
Катерина знала, что так бывает в жизни – вдруг все сразу идет наперекосяк. Какие-то унылые мелочи начинают раздражать и представляться совершенно неразрешимой проблемой. С Катериной так бывало редко, но все-таки случалось. Отец в таких случаях мечтал вслух: «Замуж бы тебя отдать», но разговоры о счастье в браке Катерина не поддерживала, и родители – слава богу! – эту тему не развивали.
В довершение всего Тимофей Кольцов вдруг появился в программе «Герой дня» на НТВ и выглядел там так плохо, что расстроенная Катерина едва-едва смогла досмотреть передачу до конца.
Ему противопоказаны долгие студийные беседы. Он выглядит идиотом. Камера искажает его голос, подчеркивает необъятность размеров и неумение говорить. Он слишком долго думает, прежде чем ответить, поэтому кажется, что ему совсем нечего сказать. Он не улыбается, и поэтому кажется, что у него плохие зубы или скверный характер. Он не умеет уходить от ответа, а когда пытается, то делает это с грацией слона. У него прямо-таки на лбу написано: «Я не буду отвечать на этот вопрос».
Все это Катерина записали на листочке и стала звонить Приходченко. Его не было дома, к телефону подошла его жена и долго молчала, прежде чем выдавила из себя, что он повез Кирюху в цирк.
– Вот это цирк, – пробормотала Катерина, набирая следующий номер. Скворцов был на месте. Выслушав Катерину, он пообещал поговорить с Абдрашидзе по поводу согласования и пересмотра пресловутого «плана мероприятий».
– С Абдрашидзе, если уж на то пошло, я сама могу поговорить, – сердито сказала Катерина, ожидавшая от него вовсе не обещания поговорить с Абдрашидзе. – Ты мне лучше скажи, как мы вообще будем с ними работать? Вот ты знал, что у него сегодня выступление на НТВ?
– Нет, – честно признался Саша. – Не знал. Ну и что, собственно? Если бы знал, все равно ничего не изменилось бы. Ты ж понимаешь, все решения принимает Юлия.
– Все решения должен принимать Игорь Абдрашидзе, согласовывая их с Олегом Приходченко. Или никакая PR-служба им ни за каким чертом не нужна. Ну, я завтра с Юлией вашей поговорю по-своему…
– Катька, не смей, – вдруг переполошился Скворцов, – а если и вправду она его подруга жизни, тогда что? Прощай, работа?
– Кстати, так и не выяснили, кто у него подруга жизни? – хладнокровно поинтересовалась Катерина. – Надо выяснить, что так-то, пальцем в небо… Ну, ладно, Саш, а с Юлией я все-таки поговорю.
Разговор этот состоялся не на следующий день, а только в конце недели, когда проводилось очередное «рабочее совещание» и, как всегда, «в пользу бедных». Это отцовское выражение нравилось Катерине все больше и больше.
– Я не понимаю нашей роли во всем этом замечательном деле, – начала Катерина, когда, уже под конец совещания, ей предоставили слово. – Мне кажется, что у нас и роли-то никакой нет. Мы только прессу мониторим, но для этого не нужна PR-служба. Две недели назад мы отправили на согласование наш план. И никакого ответа. Мы даже не знаем, в какой стадии там дела. Может, его заново надо переписывать от начала до конца.
– Я прошу прощения, что перебиваю, – вступила Юлия, ничуть не утратившая дружелюбия и спокойствия, – но скорее всего так и придется сделать. Это наша общая ошибка, мы сразу не договорились… Мероприятия придумываем мы, а вы организовываете их и освещаете в СМИ.
– По-моему, задача наемной PR-службы состоит совсем не в этом, – сказала Катерина, нажимая на слове «наемная». – Естественно, мы можем и организовывать, и освещать, но если мы участвуем в выборах, нам хотелось бы иметь возможность хоть как-то влиять на результат. А мы ее не имеем. И я не понимаю, почему мы не можем предложить какого-то своего решения проблемы.
Все совещавшиеся вдруг разом замолчали: впервые с тех пор, как они начали некое подобие совместной деятельности, одна из сторон решилась открыто высказать неудовольствие другой. Но Катерину было уже не остановить:
– Почему мы не можем изменить основной выборный лозунг? Почему не можем придумать другой, пока есть время? Почему мы не можем посмотреть речи Тимофея Ильича до выступления и дать какие-то рекомендации? Почему прошел «Герой дня», а мы даже ничего не знали о том, что он должен быть?
– Кстати, совершенно провальная программа, – неожиданно подал голос Слава Панин. – И вопросы не ахти какие, а уж ответы и того хуже. Нельзя давать Кольцова в прямой эфир, это не Жириновский с его живостью. То стаканом кинет, то обзовет нецензурно… Всем весело и хорошо. Тимофея Ильича надо солидно подавать, основательно, например, на каком-нибудь благотворительном вечере с женой под ручку. Или на открытии больницы, или на стадионе. На трибуне, рядом с Лужковым… Но уж точно не в прямом эфире.
– Но кандидат должен быть на телевидении, – возмутился Миша Терентьев, уверенный, что чем больше телевидения, тем солиднее выборы. – Он не может только в больницы ходить.
– Вот мы и должны вместе придумать, куда он должен ходить, – подхватила Катерина. – Миша, вспомните прошлые выборы. Сколько раз там, в штабе, повторяли – в следующий раз ничего не будем делить, только работать, а мы с вами уже месяц все делим и делим непонятно что. Все равно по степени близости к боссу вас никто не переплюнет. Мы только предлагаем: прислушайтесь к нам, мы ведь тоже дело знаем…
Очевидно, в хозяйстве Юлии Духовой такие речи не были приняты, но Катерина предпочитала расставить все точки над i. По комнате прошел сдержанный гул голосов, и Саша Скворцов обреченно вздохнул. «Прозаседаем опять до полуночи, – решил он. – Заседаем, заседаем, а все на том же месте».
Михаил Терентьев уже вовсю горячился:
– Мы считаем, что выработанную концепцию менять не имеет смысла. Раз уж она заявлена, то должна оставаться неизменной. Кроме того, с ней согласился Тимофей Ильич, и начинать по новой все согласования просто глупо!
– Согласования тут ни при чем, – холодно прервала его Юлия, – в интересах дела мы готовы еще десять раз все согласовать, но я что-то не очень понимаю, что именно вы предлагаете изменить?
В интересах дела все согласны на все, подумалось Катерине. И все равно сделано ничего не будет. За существующую концепцию выборов, написанную, очевидно, кем-то из великих специалистов, Юлия заплатила немало кольцовских денежек. А теперь признаться, что зря заплатила? Пусть лучше Приходченко вместе с Абдрашидзе из кожи вон вылезают, вытягивают ситуацию или заваливают ее. Она, Юлия, слава богу, ни в чем таком рискованном принимать участия не будет. Разгневается великий Тимофей и вытурит виноватых, а ей и здесь, под его крылом, вернее, лацканом пиджачным, совсем неплохо. Даже если на выборах он проиграет, все равно останется богатым и знатным, а пресс-секретарь такая должность, что круглый год нужна, выборы или нет…
– Во-первых, мы предлагаем купить телевизионную аппаратуру. Свою, – начала Катерина. – Кстати, в плане мы об этом не писали, мы тогда думали, что у вас она уже есть. Мы сможем нанять съемочную группу и делать все самостоятельно, и снимать, и монтировать, а потом готовое видео раздавать на каналы. Аппаратура – это, конечно, недешевое удовольствие, но выйдет в конце концов дешевле, чем постоянно контролировать, что там наснимали телевизионщики. Иначе будет один сплошной «Герой дня».
Ассистентка Юлии, Наташа, непрерывно и озабоченно заглядывала в лицо начальнице, словно проверяя, не падает ли она в обморок от дерзости этих чужих людей, назойливых, как осенние мухи. Катерину эта трогательная преданность начальству раздражала.
– Еще мы предлагаем сейчас придумать, а в конце лета провести какое-нибудь большое мероприятие, в котором Кольцов будет первым лицом.
– Спустить на воду какой-нибудь тысячный корабль? – осторожно подал голос кто-то из кольцовской пресс-службы.
– Корабль – хорошо, – согласилась Катерина и закурила. – Но мы предлагаем начать в прессе шум по поводу токсичных отходов, которые скапливаются в Калининграде. Можно запустить какую-нибудь «утку» о том, что нынешний губернатор принимает отходы из Германии или Польши. Можно слепить пару-тройку репортажей о неизлечимых болезнях, которые угрожают жителям из-за этих отходов. Тема модная и вполне актуальная. А к осени Тимофей Ильич объявит о том, что он на свои деньги, заботясь о здоровье калининградцев, построил где-то на границе области, у черта на рогах супертехнологичное захоронение, куда не то что человек, но ни зверь, ни птица не забредут и не отравятся.
Вся комната одобрительно зашумела и расслабилась. Большинство собравшихся имели самое точное представление о том, как делаются кампании в прессе, поэтому Катеринино предложение всем понравилось.
– Можно еще подумать, не стоит ли начать пугать людей возможным прекращением ввоза еды из Литвы, Латвии и Польши. И тогда следующей осенью мы сыграем на обещании, что Тимофей Ильич Кольцов ввоз не сократит, а приумножит, или что-то в этом духе.
– Ну, это просто глупость, – сказала Юлия, глядя в органайзер. – Можно даже не начинать.
Скворцов выразительно глянул на Катерину и покачал головой. Катерина состроила ему рожу. Слава Панин, подавшись для убедительности вперед, чуть не грудью лег на полированный стол.
– Если мы хотим привлечь на выборы молодежь, значит, это тоже надо делать уже сейчас.
– Я понимаю! – согласилась Юлия. – Именно поэтому мы начали организовывать фонд Тимофея Кольцова в институтах Калининграда и в военных училищах. Из этого фонда ребятам будут платить именные стипендии.
– Отлично! – с энтузиазмом согласился Панин. – Мы еще предлагаем создать в Интернете банк данных Тимофея Кольцова, куда будут вноситься все вакансии на его предприятиях и сообщаться условия приема. Еще мы предлагаем специальную премию, причем желательно не слишком маленькую, для молодых журналистов, пишущих о море. Или о производстве. А может, о политике. Это надо продумать, но тему выбрать так, чтобы Кольцов каким-нибудь боком в нее попадал. Он сам или его предприятия. Будет здорово – они и про него напишут, и про премию. И будут писать, как заведенные.
У Панина сияли глаза удалым безенчуковским блеском, и вдруг Катерина поняла, что он на самом деле первоклассный консультант. О его энтузиазм можно было зажигать спички.
– Все? – спросила Юлия. На нее панинский энтузиазм не произвел никакого впечатления.
– Еще мы хотим организовать пикет у Госдумы, – объявила Катерина.
– Это еще зачем? – подал голос Михаил Терентьев. Все время он что-то длинно строчил в блокноте и напоминал почему-то журналиста времен Первой мировой войны, какими их запечатлевали на фотографиях: в золотом пенсне, белых гетрах и авиационных очках.
– Ну, это не сейчас, а незадолго до парламентских каникул, – радостно пояснил Слава Панин. – Каких-нибудь студентов или рабочих с лозунгами: «Кольцов, мы вас ждем дома, без вас все пропало!»
– Да, – согласилась Юлия. – Это изумительные идеи, все до единой. Я покажу их Тимофею Ильичу. Будем надеяться, что они ему понравятся. В этом случае вы сейчас же займетесь их разработкой. А пока вернемся к более прозаическим проблемам. Катерина, как с освещением встречи Тимофея Ильича с Джорджем Соросом?
– Выйдут три аналитические статьи с финансовым уклоном и фотографиями, – ответила за Катерину Милочка Кулагина, до сих пор хранившая напряженное молчание. У Милочки все время ссорились родители, поэтому она панически боялась конфликтов и совершенно не выносила никаких препирательств на работе. – Мы ждем еще около девяти статей поменьше в изданиях разного направления и четыре телевизионных репортажа. Так или иначе об этом упомянут все ведущие СМИ.
– Мне не нужно так или иначе! – неожиданно резко заявила Юлия. – Мне нужно, чтобы писали о Кольцове!
Бедная Милочка Кулагина, которую на работе только хвалили, даже если она ошибалась, неловким движением сдернула очки и покраснела. Слава Панин решил, что ее нужно спасать, и чем быстрее, тем лучше, а то Милочка заплачет прямо на глазах у изумленной публики:
– Так или иначе, – подчеркнуто мягко сказал Слава рассерженной Юлии, – о Кольцове напишут. Но, Юлия Павловна, мы все отлично понимаем, что в данной конкретной встрече главная фигура вовсе не Тимофей Ильич. Как говорится, мы знали, на что шли, когда затевали эту встречу, правда?
Фактически он говорил ей, что она полная дура, и предлагал это признать. Между прочим, философски подумала Катерина, это весьма часто встречающаяся ошибка, которую делают даже очень грамотные специалисты, подолгу работающие с одним человеком. Они перестают соотносить значимость этого конкретного человека и значимость происходящих в мире событий. Они перестают понимать, что встреча папы римского с Васей Пупкиным может быть интересна общественности именно из-за папы. И часто на этом прокалываются.
– Концерт Аллы Пугачевой состоится вовремя, несмотря на то, что она сама вроде приболела, – сообщил Терентьев, – но она вчера звонила боссу и сказала, что все пройдет по графику. На концерте босс должен вручить ей цветы. Все помнят? – Терентьев оглядел трудовой коллектив. – Кто за это отвечает?
– Мы отвечаем, – поднял руку Дима Панкратов из пресс-службы Кольцова. Терентьев посмотрел на него из-под очков, и Дима неохотно придвинулся поближе.
– Цветы купим, с охраной согласуем. Все как обычно.
– Еще будет жена мэра, про это кто-нибудь помнит? Или будем, как в прошлый раз, друг у друга спрашивать «а это что за баба»?
По комнате пронесся сдержанный смех. Был грех, в прошлом году они не признали первую леди столицы.
– А про Диану помнят все, кто отвечает за мероприятие? Что нужно встретить, проводить, телевизионщикам показать? Или тоже не знаем, что это за баба?
Диану, жену Тимофея Кольцова, до сих пор еще никто из приходченковской службы не видел. Катерина очень хотела посмотреть на них вдвоем, чтобы понять, можно ли в дальнейшем использовать их как семейную пару или нужно придумывать им какие-то отдельные, но как бы общие программы.
Под конец совещания неожиданно появился Игорь Абдрашидзе, как всегда энергичный, бодрый и красивый.
– Как дела? – спросил он с порога. – Движутся?
– Движутся, Игорь Вахтангович, – засуетилась Юлия. – Мы уже все обсудили. Вы хотели послушать?
– Необязательно, – снисходительно ответил Абдрашидзе. – Я хотел попросить вас после совещания зайти ко мне.
– А нас? – со свойственной ей дурацкой бесцеремонностью влезла Катерина. Но он был ей так нужен, этот Абдрашидзе, и так недоступен. Может, хоть сейчас, благодаря ее наглости, он не сможет отвертеться? Но побывавшего и не в таких боях Абдрашидзе было трудно сбить с толку или удивить какой-то убогой наглостью. Он поглядел на Катерину сверху вниз, как умеют смотреть только грузины, да еще не слишком высокого роста, и сказал, чеканя слова:
– Все, что я хотел выяснить, Катерина Дмитриевна, я уже выяснил у Олега Приходченко. Если у вас есть ко мне вопросы, – он подчеркнул голосом «у вас», явно давая ей понять, что у нее никаких вопросов к нему быть не может, – я готов вас принять. Согласуйте время с Юлией Павловной, и мы побеседуем.
– А сейчас нельзя? – продолжала приставать Катерина. Абдрашидзе даже не удостоил ее ответом. Повернувшись к Юлии, он взял ее под руку и повел к выходу из конференц-зала.
– Один – ноль в нашу пользу, – произнес над ухом голос Терентьева. Он собирал в папку какие-то бумаги со стола и улыбался. Но в его улыбке Катерина разглядела искреннее сочувствие. Может, Юлия и на него сильно давит?
– В пользу-то в пользу, только вот дело никак с мертвой точки не сдвинется, – сказал рядом Слава Панин. – Это ведь кажется только, что еще год впереди. Целых 365 дней. А на самом деле только соберемся поработать, и уже некогда будет, придется спасать положение, авралить, суетиться. Вы подумайте над этим, Миша. Вы-то не пресс-секретарь. Вам должность в случае провала не предусмотрена, верно?
– Верно, – легко согласился Терентьев. – Мне не предусмотрена. Только я тоже себе не враг, чтобы поперек Юлии действовать. Она боссу ближе.
– Ваша двусмысленная улыбка говорит о многом, – Слава сухо улыбнулся. – Но мы грамотные. Мы на провокации не поддаемся. Правильно говорю, Катерина Дмитриевна?
– Правильно, Станислав Алексеевич! – согласилась Катерина. – До свидания, Миш. Приходите к нам в гости. А то все мы да мы…
– Приду, – пообещал Терентьев, и все разошлись в разные стороны.
В лифте Скворцов сказал с досадой:
– Охота тебе непрерывно лезть на рожон. Только против себя их настраиваешь.
– Саша, я почти месяц пытаюсь настроить их в свою пользу. И у меня это не получается. Может, если мне удастся разозлить Абдрашидзе, он обратит на наше великое и бессмысленное противостояние хоть какое-то внимание!
– Или вышибет нас вон и найдет более покладистых.
– Ладно, – заявила Катерина немножко свысока. – Не плачь раньше времени. Прорвемся!
Лифт неслышно остановился, двери разъехались, и вся компания неожиданно попала в центр какого-то молчаливого мужского шествия. Всех троих, и Катерину, и Скворцова, и Панина, быстро и ловко оттеснили к противоположной стене. Один из мужчин быстро зашел в лифт и вышел из него, еще двое остались у дверей, и один переместился к турникету. Происходило что-то непонятное и угрожающее.
– Наш босс приехал, – смеясь глазами, негромко сказал Панин. И, судя по тому, как подался вперед тот охранник, что стоял у турникета, не ошибся. Кто-то еще, пятый или шестой, придерживал Кольцову дверь. Он вошел, ни на кого не глядя, и неожиданно быстро направился к ожидавшему его лифту. Девушка за конторкой черного мрамора в волнении поднялась, когда он проходил мимо. Одна секунда – он зашел в лифт, следом за ним загрузилась охрана, двери закрылись, и никого не стало.
Только что вестибюль был полон, даже искры летели от напряжения, а тут вдруг – спокойствие, безмятежность и покой. Босс прошел, все облегченно выдохнули…
– Ничего себе… – протянул Скворцов.
– А ты говоришь – прорвемся! – задумчиво сказал Катерине Панин. – Попробуй тут прорвись.
– Алло!
– Что-то давненько мы не разговаривали. Куда это вы пропали? Ни слуху ни духу…
– Сказать пока нечего, потому и ни слуху ни духу.
– Может, помощь нужна? Не справляетесь? Ведь все-таки полтора месяца прошло…
– Пока не нужна, когда понадобится – предупрежу. Все на самом деле гораздо труднее, чем предполагалось.
– Кто больше всего мешает?
– Женщина.
– Может, с женщиной помочь?
– Я же говорю, пока рано. Если у нас ничего не получится, тогда поможете.
– Ладно. Наши все волнуются. Время идет, а дело не делается.
– Передайте, что в самое ближайшее время я постараюсь решить все вопросы. О результате сообщу.
– Передам. И мой вам совет: особенно не тяните…
Юлия Духова неслась на машине по Ленинградскому шоссе в сторону Шереметьева. Она всегда ездила быстро, а уж в плохом настроении летала на своем «Фольксвагене», как на истребителе.
Тимофей Кольцов отправлялся сегодня в Женеву, и она должна его проводить. По-хорошему, ей бы поехать с ним, но на этот раз такая возможность даже не рассматривалась. Да и сами проводы были полностью ее идеей. Просто в один прекрасный день она приехала в Шереметьево, прошла в ВИП-зал и оставалась рядом с Тимофеем Ильичом, пока не объявили посадку. Поначалу все окружающие удивлялись: Юлию Павловну, вообще говоря, никто никогда в аэропорт не звал, но Кольцов молчал, и со временем все привыкли к ее присутствию рядом с ним. Она ко многому их приучила.
И ко многому еще приучит.
Она приучила их советоваться с ней по любому поводу – в каком настроении Тимофей Ильич, сейчас к нему зайти или подождать до завтра, почему вчера на приеме он был мрачен, а сегодня уехал так рано? Она приучила их к мысли, что «мы говорим Духова, подразумеваем Кольцов». Она приучила их считать, что она всегда где-то рядом и Тимофей Ильич смотрит на мир ее глазами. И из ее постели.
Мягко говоря, это было маленькое преувеличение. Раза три, за границей, она действительно подлавливала его в состоянии расслабленном и благодушном. Он отсылал охрану, они ужинали в каких-то очень дорогих ресторанах, и вечер заканчивался в его или ее номере. Из этого ничего не следовало, кроме легкой утренней неловкости, которую Юлия изо всех сил старалась погасить, опасаясь, что в следующий раз в постель он ее не возьмет. Зачем ему лишние неудобства? А ей совершенно необходимо спать с ним. Он был неинтересный любовник – не слишком искусный и без фантазии. Поначалу она попыталась изображать огненную страсть, но вовремя сообразила, что надуть его таким образом не удастся. Наткнувшись на его насмешливый и холодный взгляд, она как-то моментально поняла, что все ее игры – томные взоры, нервная дрожь и вскрики экстаза – вызывают в нем равнодушное любопытство, и только. Этот мужик все знал про себя и про окружающих. Знал настолько хорошо, что иногда ей в его обществе становилось дурно – с кем она решила тягаться? С Тимофеем Кольцовым? Конечно, приятно утешать себя тем, что все мужики одинаковы, на какой бы ступени социальной лестницы они ни находились, и умная женщина может использовать их по своему усмотрению, но к Тимофею Ильичу это, пожалуй, не имело никакого отношения. Его можно было использовать только до известного предела, который он сам же и определял. Хорошо, что Юлия быстро это поняла и ни на чем таком не прокололась. Теперь она знала, что должна выжидать, ни к чему его не подталкивая. Захочет спать с ней, будет спать. Не захочет… Ни соблазнить, ни обмануть его нельзя.
Иногда, как сейчас, несясь почти по встречной полосе на своей мощной ухоженной машине, она его ненавидела. Ненавидела свою зависимость – он имел все права, а она никаких. Ненавидела свое подчиненное положение – все его замы были по определению выше ее. Ненавидела, что он заставлял ее ждать его высочайшего расположения, как милости. Он определял правила игры, и за это она тоже его ненавидела.
Конечно, он делал ей маленькие молчаливые уступки. Разрешал себя провожать. Брал с собой за границу. У нее был более или менее свободный доступ в его кабинет. Но что значили эти подачки по сравнению с той абсолютной властью, которой она жаждала! О которой она грезила, которой болела, которая была у нее в крови, как тропическая малярия!
Этот отвратительный, толстый, плохо образованный мужлан с руками грузчика и пролетарской физиономией имел все, к чему стремилась Юлия Духова. Имел – и не хотел делиться. А как хороша, как уместна она была бы в роли императрицы, если бы только она могла заставить его это понять! Сколько всего она вынесла, прежде чем добралась до него, истинного кандидата на престол. Пусть сначала не императорский, пусть княжеский, но престол! В скольких постелях ей пришлось перебывать, через сколько отвратительных рук пройти, прежде чем она оказалась там, где ей нужно! Ее нищее детство, полное унижений, болезней и горестей, словно кислотой сожгло все ее надежды и устремления. Осталось только одно – выбраться на самый верх, чего бы это ни стоило. Она окажется там, где нет места девочкам из коммунальных рабочих квартир, а она будет там – единственная победительница. Она преодолеет все, что возможно и что невозможно преодолеть. Она подождет, пока Кольцов не поймет, что его глупая длинноногая жена – совсем ему не пара. Пока он не увязнет в делах настолько, что и не заметит момент, когда Юлия заберет в свои руки всю власть, и тогда ему ничего не останется, кроме как предложить ей разделить с ним корону и трон. А что и корона, и трон не за горами, Юлия не сомневалась. Нужно только набраться терпения и ждать. Ждать и действовать. Действовать и уничтожать соперников по одному.
Абдрашидзе с его интригами ей не страшен. Неудобен, но не страшен. Ва-банк он не пойдет, напрямую выяснять отношения с Кольцовым, предлагая переориентировать работу пресс-службы, не станет. Конечно, жаль, что так много в последнее время было допущено ошибок: программа на НТВ действительно получилась провальной, Джордж Сорос вовсе не приехал, а благотворительный концерт прошел с гораздо меньшим, чем предполагалось, размахом. В Штатах умер какой-то знатный эмигрант, не то поэт, не то музыкант, и все телевизионные каналы показывали только его похороны. Кому она нужна, эта замшелая знаменитость?!
Нужно заставить Терентьева в конце концов выяснить, почему Абдрашидзе так пропихивает этот свой «Юнион», в чем там дело? А то милейший Игорь уже осмеливается ей замечания делать! Конечно, она подыгрывает ему, изображая скромную подчиненную, но как только она получит необходимую информацию, от Абдрашидзе рожки да ножки останутся. И ограничить, ограничить контакты с этими наглецами и недоумками из «Юниона»!
Медленно и осторожно она начала готовить почву для небольшого скандала. На прошлой неделе она фактически сорвала интервью Кольцова, представив дело так, как будто это произошло по недосмотру агентства. Сейчас она везет ему справки об их совместной деятельности, чтобы он почитал их на досуге в самолете. Капля камень точит. Возможно, вернувшись, он потребует каких-нибудь объяснений от своего дорогого Абдрашидзе, а к этому времени будут готовы новые справки, и к весне Юлия Павловна вновь останется полновластной хозяйкой, и никакие наглые соплячки не посмеют даже смотреть в ее сторону, не то что задавать вопросы!
Поворачивая на международное шоссе, Юлия хищно и весело улыбалась. Она сотрет в порошок эту бледную дылду в невыразительных английских тряпках. Подумаешь, дочка Нобелевского лауреата! Небось росла, как царевна в тереме, с мамками и няньками. Разве сравнится с Юлией эта размазня, так наивно и глупо уверенная в себе? С такой же идиотской детской самоуверенностью вылезает на скоростную магистраль толстый щенок, которому кажется, что с ним никогда и ничего не стрясется. И погибает.
Юлия знала, что она в сто, нет, в тысячу раз умнее и сильнее этой девицы, которую ненавидела всей душой. Такое с ней бывало: на разных жизненных этапах она выбирала объект для ненависти и уничтожения и не успокаивалась, пока не стирала его в порошок. И это приносило ей покой и удовлетворение. Сейчас таким объектом для Юлии стала Катерина. Профессорская дочка, глупый щенок, выученный в университетах, защитивший диссертацию и не знающий, что такое вонючие подъезды, дикие и жалкие, налитые кровью глаза, единственная куртка на все случаи жизни и драки с новенькими на помойках.
Юлия научит ее жизни. Заставит уползти к мамочке с папочкой зализывать раны и больше никогда не попадаться на пути сильной и могущественной Юлии Духовой.
Когда позвонил Саша Андреев, Катерина выгуливала племянницу Саньку. Сестра и ее муж укатили в Москву, закупить еды и выпить пива в «Джон Буль Пабе». Санька качалась в гамаке уже минут сорок и на все Катеринины попытки изъять ее из гамака отвечала глубокомысленно:
– Еще хочешь.
Катерина покладисто продолжала ее качать и думала о работе. Мобильный телефон в кармане куртки позвонил как раз тогда, когда она дошла до того, что неплохо было бы попросить Славу Панина найти какого-нибудь знакомого имиджмейкера и поговорить с ним про Тимофея Ильича Кольцова. А потом подсунуть эту мысль Абдрашидзе, как будто это он сам придумал.
– Алло! – сказала Катерина, не переставая качать Саньку.
– Алло!
– Саш, это ты?! – радостно завопила Катерина, и племянница посмотрела на нее с любопытством. Голос у Андреева был странный:
– Кать, мы прилетим в воскресенье. Если хочешь, сразу к тебе подъедем.
– Саша, что случилось, почему ты три дня не звонил?
Андреев замялся:
– Собственно, ничего такого не случилось. Одна маленькая неприятность.
– Какая неприятность? – насторожилась Катерина. – Ты давай не темни, Сашка! И не пугай меня! Что еще за неприятность?!
– Приеду – расскажу.
– Нет, ты сейчас расскажи!
– Сейчас не расскажу, Кать.
– Ничего криминального и ужасного? – осторожно спросила Катерина. – Все живы-здоровы?
– Ну, конечно, – уверил ее Саша, – ты, самое главное, не пугайся.
– Город Калининград цел? – на всякий случай уточнила Катерина.
– Город цел. И мы целы. Все нормально. Просто есть некоторые обстоятельства, которые я хотел бы тебе изложить.
– До работы, я правильно понимаю? – спросила Катерина, догадываясь, что есть что-то, чем он хочет поделиться сначала с ней и только потом с Приходченко и Скворцовым.
