Текст книги "Там, где нас нет"

Автор книги: Татьяна Устинова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Бедный Коля.

Волков, которому опять стало невыносимо жарко, стянул пиджак и кинул его на спинку кресла.

Надо звонить Юльке и спрашивать, что ее красная «Хонда» делала вчера вечером на стоянке возле его офиса. Зачем она приезжала? Как оказалась на месте парковки машины Сиротина?

Волков повертел заявление Осипова – вот еще одна загадка! – отложил его в сторону, решительно взялся за телефон, потом так же решительно его отложил и позвонил «по внутреннему», доисторическому желтому тяжеленному аппарату с изображением Исторического музея в середине захватанного пальцами диска.

– Леш, зайди ко мне, – попросил он, когда в трубке весело сказали «алло!», – только прямо сейчас.

Рыбалко явился немедленно. На шее у него болтались наушники, на груди болтался МР-3 плейер, на ремне болтался мобильный телефон в специальной сумочке, на воротнике болтались завязки капюшона с металлическими наконечниками, а во рту жвачка.

– Звали, Павел Николаевич?

– Леш, ты вчера в бильярд играл?

От неожиданности Рыбалко даже жевать перестал.

– Да, а что? Мы втроем играли. Игорек, Виталька, ну и я тоже! А потом, когда Николай Иванович… того… мы перестали. Мы тогда на улицу пошли и потом уже не играли. А пятно на столе не мы прожгли! Мы, когда пришли и стали пирамиду ставить, оно уже было. Вот по чесноку говорю. То есть честно.

Начальник не обратил на пятно никакого внимания. Он вообще сегодня был какой-то странный.

– Курить выходили?

А может, его все-таки пятно интересует? Может, он думает, что они прямо там, в бильярдной, курили?! Стол-то вещь недешевая, особенно по нынешним временам, еще заставит штраф какой-нибудь платить! Ну его в баню!

– Ну, конечно, выходили! Мы в бильярдной никогда не курим. Вот по чесноку говорю. То есть честно. Мы даже когда бухаем, все равно курить выходим. – Тут Леша Рыбалко вдруг сообразил, что говорит что-то совсем не то, и уставился на начальника с ужасом.

Волков информацию о том, что они «бухают», пропустил мимо ушей.

Странный он сегодня какой-то. Опрокинутый как будто маленько. Чего это его так придавило?.. То, что Сиротин из окна упал, что ли? Так он уж старый был совсем, в прошлом году пятьдесят лет справляли! Пожил уж, и так все, можно сказать, удачно сложилось, в один момент карачун его хватил, не мучился человек, не болел, не страдал. Раз, и готово дело, ты уже в нирване! Всем бы так. А то вон у него, Леши, бабка который год лежит, и сама мучается, и мать с ней совсем замучилась!..

– Леш, вы сколько раз курить выходили?

Во как его разбирает, из-за стола все-таки, должно быть! Поди вспомни, сколько раз выходили!

– Ну, пару раз точно, – затянул Леша, глядя на потолок. – Игорек потом совсем ушел, так мы с Виталькой «американку» стали гонять, хотя на русском бильярде «американку»…

– Куда Осипов ушел? Когда?!

Леша пожал плечами.

– Да я не знаю. Он один раз с нами вышел и куда-то к лифтам двинул, но вернулся быстро, мы уж покурили и его ждали, Виталька все говорил, что это не игра, а смех один, то курить все прутся, то вообще уходят!.. Ну, Игорь пришел, мы опять стали играть. А потом Игорек ушел и больше не возвращался.

– И ты его после не видел?

Леша почесал ухо, вокруг которого висели давно не мытые волосы.

– Нет, ну, видел, конечно, на улице, когда Николай Иванович того… вывалился. Там все были, и Игорек тоже был. Точно был.

Волков быстро соображал.

– А во второй раз, когда он ушел и больше не приходил, вы тоже с ним выходили?

– Не-ет, – с некоторой досадой, как будто начальник спрашивает какие-то глупости, протянул Рыбалко, – он один пошел. Все, говорит, мужики, дальше без меня. И ушел. Виталька его крыл всякими словами. – Тут Леша засмеялся от удовольствия. – Витальку же хлебом не корми, дай в бильярд сыграть! А «американку» вдвоем на русском бильярде гонять – это…

– Смех один, – перебил Волков, – я уже понял. А ты сам только курить выходил? Больше никуда и ни за чем?..

Тут Леша вдруг покраснел пятнами, волнами, даже шея у него пошла в разными цветами. В чем дело?!..

– Леша?

– Нет, ну а что тут такого-то? Все смеются! Ну, выходил я, ну и что? Виталька говорит – что ты шепчешь, а я не шепчу!.. Могу я с девушкой поговорить так, как мне хочется! А он говорит – ты телячьи нежности разводишь и не расхлебаешь потом ни фига! А я ему отвечаю…

– Ты выходил с девушкой по телефону поговорить, так, что ли?

– Ну да! А все смеются! Говорят, чего ты ей шепчешь?! А я и не шепчу вовсе! А они смеются, собаки! И Дениска тоже!

– А он когда слышал, как ты по телефону разговариваешь?

Леша махнул рукой.

– Да это еще днем! Я возле лифта на подоконнике сидел, и он из «Детского мира» возвращался! И тоже спрашивает а ты все шепчешь?! А я ему – какое твое собачье дело?! Заведи себе девушку и разговаривай с ней, как хочешь!

– Почему ты решил, что он шел из «Детского мира»?

Тут Леша Рыбалко осекся, замолчал и посмотрел на Волкова с удивлением.

– А… откуда же он шел? Из «Детского мира» он и шел!

– Почему из «Детского мира»?! Может, он из гастронома шел или еще откуда-то?

– А! – Леша вдруг вспомнил. – Так у него пакет был! А на пакете такая рожа нарисована и написано «Детский мир». А рожа клоунская. У меня клоун раньше был. Мне бабушка его купила, и я его любил… А что такое?

– Ты слышал, как сигнализация завывала?

– Какая сигнализация, Павел Николаевич?

– У Сиротина на машине все время срабатывала сигнализация! Ты слышал?

Леша подумал немного:

– Да вроде нет. Не слышал. Так это, наверное, если возле окна сидеть, то слышно, а так-то нет!.. Вот я и не слышал. У нас комната окнами вообще во двор выходит, а не на улицу, вы же знаете!

– Да, – согласился Волков. – Я знаю.

Выпроводив Лешу Рыбалко, он некоторое время думал, ходил по кабинету, грыз ноготь, и все никак ничего не придумывалось. Потом он распахнул окно и выглянул наружу.

Снег летел ему в лицо, и тротуара было почти не видно, а уж что творится за углом дома, вообще не разобрать. Действительно, нужно или лезть на подоконник и сильно свешиваться с него, или бежать вниз.

Сиротин обожал свою иномарку, трясся над ней, как молодая мать над младенцем, конечно, он полез смотреть, что с ней такое! Только почему-то никто не слышал, что «сигнализация орала весь день», хотя повторяют друг за другом одно и то же!..

И окурки. И «американка» на русском бильярде. И пакет из «Детского мира». При чем тут «Детский мир»?! И Юлина «Хонда» на всегдашнем месте сиротинской машины!

Как все это связать и можно ли это сделать в принципе?!

В принципе, в принципе…

Все дело в принципе работы электродвигателя, говорил у них на лекциях профессор Сидорчуков. Если разобраться в принципе работы одного электродвигателя, значит, вы будете разбираться в любом!.. Над профессором Сидорчуковым все смеялись, потому что этот самый электродвигатель проходили еще в школе, и принцип его работы был всем понятен и очевиден, но профессору было лет девяносто, и он искренне ликовал, когда встречался с таким символом прогресса и достижением человеческого гения, как электродвигатель!..

Зачем Осипов написал заявление об уходе? Да еще так срочно? Почему Усков сказал, что покупал апельсины, когда на самом деле ходил в «Детский мир»? Или Рыбалко ошибается?

При чем тут Колина смерть?..

Волков опять посмотрел на свой мобильный, даже взял его в руки и проверил, не звонил ли ему кто-нибудь.

Звонила старшая дочь, наверняка спросить про праздники – Ксюха последний год жила самостоятельно, «с кавалером», и эта взрослая жизнь взрослой дочери давалась Волкову очень нелегко, но сейчас его не интересовали ни дочь, ни праздники.

Он отдал бы все на свете, если бы в его мобильном был пропущенный вызов от жены. Но его не было.

Волков положил было мобильный в карман, но потом вынул – он изведется с этим телефоном в кармане! Он будет вздрагивать от каждого звонка, трусить и нервничать, а ему нужна ясная голова!..

Зачем ему ясная голова, если он так ничего и не понял?! И не продвинулся ни на шаг в своем так называемом расследовании?!

Ругая себя за малодушие, Волков закопал телефон поглубже в бумаги – ну, будто он его забыл на столе, – надел пиджак и пошел к Маше Даниловой.

Он вошел, закрыл за собой дверь, – Маша, оторвавшись от компьютера, смотрела на него с интересом, – уселся на единственный свободный стул, сдвинул брови и спросил:

– Сколько времени Осипов вчера вечером просидел у вас, Маша?

Данилова вдруг быстро вздохнула, и у нее стало такое лицо, что Волков понял – сейчас она будет врать.

Это не опоздание на работу, не капли датского короля и занемогшая тетушка. Сейчас она будет врать виртуозно. С огоньком!

– Павел Николаевич, с чего вы взяли, что Осипов…

– Маша, – перебил Волков, морщась, – вот смотрите. Вы можете придумывать все, что угодно. Но давайте, чтобы вы меня не ставили в неловкое положение, а я соответственно вас, мы все уточним. Я знаю, что Осипов вчера просидел у вас очень долго. Он здесь курил, и вы разговаривали. Он остался специально, чтобы с вами поговорить. И вы остались тоже за этим. Никакого мужа вы не ждали, вы были на машине, я точно это знаю. Ждать его, да еще несколько часов, не было никакого смысла, тем более что в Москве пробки! Осипов несколько раз к вам заглядывал, правда? Но здесь, видимо, были еще люди. Потом все ушли, вы остались в одиночестве, он пришел и сидел долго. Потом началась паника, это уже когда Сиротин погиб, и вы вышли на улицу. Сегодня утром Осипов написал заявление об увольнении по собственному желанию. Вчерашним числом.

Маша пошевелила губами, но ничего не сказала. Волков мельком взглянул на нее и отвернулся.

– Все это мне известно. Поэтому прежде чем рассказывать мне про больную тетушку, подумайте, Маша. У нас с вами хорошие отношения, и мне бы не хотелось их испортить… окончательно. Я, – тут Волков улыбнулся, – не люблю вранья.

– Я знаю, – прошелестела Маша. – Но, Павел Николаевич, правда, это все не имеет никакого отношения…

– Давайте я сам решу, что имеет отношение, а что не имеет!

– Да, но…

– Маша!

– Павел Николаевич…

– Вам придется все рассказать, – сказал Волков безжалостно. – У нас человек погиб, и мне кажется, что погиб он не случайно. Говорите!

Маша встала, обошла стол, вернулась и села опять. Потом взялась руками за щеки.

– Мы с Игорем… – начала она и опять вздохнула. – Мы, понимаете…

Да, подумал Волков, понимаю. Рассказывать непросто.

– Мы… Вы понимаете, у нас так получилось… Уже давно…

– У вас роман?

– Да, – выговорила Маша Данилова, – да, да, да!.. А у меня муж, понимаете?

«Да, – опять подумал Волков, – понимаю. Я тоже муж. И я даже толком не знаю, есть ли у моей жены – роман, а может, любовь до гроба с каким-то посторонним человеком, вовсе не со мной. Та женщина, которая меня любила, была совсем другой, не такой, как нынешняя туманность Андромеды. Может быть, все дело в романе?.. Или нет? И как мне это узнать? И что мне делать, если вдруг это окажется правдой?!»

– У меня муж, а Игорь… Он очень хороший! Он самый лучший, правда, но я… я не готова развестись, понимаете?! Я не хочу, не могу! У меня дома все хорошо, и вот Новый год скоро, и дочка… А он, Игорь, говорит, что так больше продолжаться не может! Что он так с ума сойдет!

«Это возможно, – подумал Волков. – Сойти с ума проще простого».

– Вы вчера выясняли отношения?

Маша горестно кивнула.

– Он сказал, что здесь не останется, если я… если я не буду с ним. А я не могу. У меня муж хороший, Павел Николаевич! Правда, очень хороший!

Вот этого Волков решительно не понимал, не понимал, и все тут! Должно быть, из-за того, что просто был мужчиной.

Если муж хороший – правда, очень хороший! – тогда для чего тебе еще любовник?! Это же так сложно, так утомительно: врать, придумывать, метаться, стирать в телефоне «набранные номера» и «эсэмэски», придумывать причины опозданий с работы и отсутствия в выходные! И главное – зачем?!

Зачем проделывать все это с близким человеком, глядя в его ожидающие глаза?!

Ты знаешь, сегодня был день рождения шефа, и он пригласил всех в ресторан! А в субботу я поеду с Лилей на книжную выставку, хорошо? Ты отвезешь нашу девочку к маме или сам с ней посидишь? Тридцатого у нас тоже мероприятие, я буду поздно, ты меня не жди, ладно, зайка?..

Все это пронеслось у Волкова в голове, и он вдруг как будто со стороны увидел собственную жизнь, отдаленно напоминающую все эти только что промелькнувшие картинки.

Юлька?! Его жена?! Лучшая женщина на свете, так уверенно взявшая за руку рассудительного бедолагу-гнома, который, должно быть, пропал бы, если б не она!..

Стукнула дверь, дернуло сквозняком, и, превозмогая стук лошадиных копыт и звук начищенного гонга в голове, Волков оглянулся.

– Что вы к ней пристали? – мрачно спросил вошедший Осипов. – Какое вам дело до нас?!

Никаких «нас» нет, в этом все дело. Это тебе хочется, чтобы были. А у нее «муж хороший», дочь и Новый год на носу.

Ты так и не понял?

– Послушайте, – сказал Волков, морщась, – мне нет дела до ваших… личных отношений. Мне важно знать, кто и зачем мне врет, и пока получается, что врут все!

– Я вам не врал.

– Тише, – попросил Волков. Лошадиные копыта заглушали все. – Вчера вечером вы вышли из бильярдной, заглянули в эту комнату и вернулись обратно, да?

– Я сказала, чтобы он зашел минут через двадцать, – объяснила честная Маша.

Волков кивнул.

– Вы зашли через двадцать минут, оставив Рыбалко и Камаровского играть на бильярде. Вы долго разговаривали, а потом ушли. Верно?

Осипов кивнул.

– В результате объяснения вы поняли, что ничего не изменится, и вам стало совсем тоскливо.

Осипов смотрел на него молча.

– Вы решили уволиться, чем раньше, тем лучше, и прямо с ходу написали заявление. Поэтому вы там вчерашнее число поставили, а не сегодняшнее, да?

Осипов пожал плечами.

– Вы отсюда вышли вместе?

– Нет, – сказала Маша Данилова. – Игорь… убежал, а я еще какое-то время сидела. Я плакала, понимаете?.. Я не могу так сразу, а он очень… решительный. А потом, когда закричали, что Сиротин упал, я тоже выбежала…

Волков посмотрел на Осипова, который мрачнел с каждой секундой.

– Игорь, вы видели кого-нибудь в коридоре?

У Осипова стало лицо, как у архиепископа Кентерберийского, которого в середине проповеди прихожанин из последнего ряда спросил, который теперь час.

– В коридоре?! – переспросил он с изумлением. – В каком коридоре?!

Он думал о Маше, о своей необыкновенной, единственной в мире любви, о своих необыкновенных, никогда не бывавших ранее отношениях с любимой, у которой есть муж и дочь, о своих несбывшихся надеждах, о несправедливости жизни, а тут вдруг какой-то коридор!..

Такая проза.

– Вы никого не видели? – терпеливо повторил Волков. – Вы выскочили, нервничали, побежали заявление писать, или куда вы побежали? Курить?

– Нет, к себе. Я здесь много курил.

– Это я знаю. В коридоре никого не было?

– Усков был, – сказал Осипов, который вдруг вспомнил. – Точно, был Усков. Он в окно смотрел, а в руке у него кружка была. Он мне еще стал объяснять, что за водой ходил, чтобы кофе сделать…

Ну да. А через несколько секунд погиб Сиротин. Может, через минуту.

– Ваше заявление я подпишу, – сказал Волков Осипову. – Если хотите, подпишу даже вчерашним числом. Так что завтра можете на работу не приходить.

Глаза у Маши Даниловой, примерной жены, отчего-то налились слезами.

Осипов помедлил, а потом сказал:

– Спасибо.

Волков, которого они больше не интересовали, рассеянно кивнул, постоял, подумал и почти бегом бросился в свой кабинет.

Там он откопал на столе телефон, нажал кнопку и стал ждать.

Его опять бросило в жар, и он скинул с плеч пиджак.

– Юлька, – сказал он, как только ответили, – ты зачем вчера приезжала ко мне на работу?..

– Господи, боже мой, – пробормотала в трубке жена, именно его жена, а не туманность Андромеды, – откуда ты знаешь?

– Знаю. Зачем?

Она вздохнула. Волков ждал.

– Давай вечером поговорим?

– Нет! – завопил Волков. – Нет!! Прямо сейчас! Юля!!!

– Что ты орешь?

– Я не ору!!!

– Волков, ты что? Что с тобой случилось?

– Юлька, у тебя есть любовник?

Непонятно, чего он ждал, какого ответа, какого всплеска эмоций! Непонятно, что бы он стал делать, если бы она ответила «да» или превратилась в туманность Андромеды!

Копыта все молотили в голове, и оказалось, что это вовсе не скачки, а атака конницы Семена Михайловича Буденного.

Его жена в трубке вдруг захохотала – так, как хохотала всегда. Так, как будто никакой туманности вообще никогда не было.

– Что ты выдумал? – спросила она и опять захохотала. – С чего ты взял-то, Волков?

– С того, что ты меня разлюбила.

– Нет, – сказала Юля, и Волков понял, что это правда. – Нет, конечно. Мне казалось, что это ты меня разлюбил. Ты совершенно перестал обращать на меня внимание. Ну, не в том смысле, что розы приносить но пятницам, а в том смысле, что…

– Да, – сказал Волков, – я понимаю. Ты перестала говорить, а я перестал слушать. Только почему ты перестала говорить?

– Я от тебя очень устала, – сказала Юля в сердцах. – Ты же невозможный мужик! Раньше хоть дети со мной разговаривали, а теперь вообще никто! Я живу, как в Антарктиде! А я же еще молодая, Павлик!

– Что? – спросил в отдалении бодрый детский голосишко, и Юля сказала мимо трубки:

– Это я не тебе!

– Я буду разговаривать, – поклялся Волков. – А зачем ты вчера приезжала? Поговорить?

Юля помолчала.

– Я хотела пригласить тебя на свидание, – сказала она неохотно. – Ну, как когда-то было! А потом передумала. Так невозможно, когда все время я! Хоть бы один раз ты меня куда-нибудь пригласил! Один раз за двадцать лет!

– Я приглашу, – растерянно пообещал Волков. – Ты только меня не бросай, а?

Она вздохнула.

– Да я и не собиралась, – призналась она грустно. – Я думала, пусть все идет, как идет. Если ему нравится так жить, будем жить так, что ж теперь делать. Но я все время вспоминала, как мы жили раньше, и это ужасно, Павлик, то, что стало теперь.

– Это точно.

– И ты во всем виноват!

– Конечно, – согласился Волков. – Конечно, я! Но ты же меня не бросишь?

– Нет, – сказала Юля. – А ты меня?..

– Я тебя люблю.

– Я знаю.

И они помолчали, как будто ничего не случилось, как будто все не стало на свои места, как будто не вернулось то, что было еще так недавно и так давно.

Жизнь, в которой было так хорошо и в которой их обоих так долго не было.

Всегда хорошо там, где нас нет.

Впрочем, Волков точно знал, что хорошо как раз там, где они есть. Они оба, их дети, елки, праздники, будни, ссоры, радости, печали и вновь прибывший рассудительный гном в красных башмачках!..

– А ты вчера в машине долго сидела?

– Долго, Павлик. Я не знала, что нам делать. Что мне делать!

Волков, совершенно разомлевший и счастливый, вдруг вспомнил про свое «расследование» и про смерть Сиротина.

– Юлька, ты машину просто на свободное место поставила?

– Ну да, а что?

– А как Сиротин подъехал, видела?

– Видела. Но я не стала вылезать. Я думала, что сейчас надо будет разговаривать, улыбаться, с Новым годом поздравлять, а у меня правда совсем сил не было.

– А больше никого из наших не видела?

Она подумала немного.

– Еще парень выходил. Это уже поздно было! Я плохо его знаю, Денис, по-моему. У него пакет был в руках с надписью «Детский мир». Я еще вспомнила, как мы с тобой в «Детском мире» Димке шапку купили. Он только родился, а шапка была примерно на меня. Помнишь?

– Помню, – проскрежетал Волков.

– Но этот парень быстро вернулся, пакет скомкал и в урну бросил, которая при входе стоит. А я сразу уехала. Я малодушная, да, Павлуш?

– Нет.

– Не нет, а да!.. Я же так и не заставила себя пригласить тебя на свидание!

– Если бы заставила, может, все было бы по-другому, – сказал Волков. – Может, мы гнома бы тогда проворонили!

– Кого?

Не отвечая на ее вопрос, Волков продолжил:

– И я бы так и не понял, из-за кого погиб Коля Сиротин.

– А сейчас понял?

– Да, Юль, – сказал Волков.

Он вдруг так устал, что у него задрожали руки. Когда он потянул из пачки сигарету, пальцы у него мелко дрожали, и Волкову это было противно.

Жена встревожилась.

– Павел, ты все-таки там расследование затеял?

– Да уже закончил, – сказал Волков вяло, – ты прости меня, Юлька, но я правда не мог понять, что с тобой случилось, и думал, что ты меня разлюбила!

– Как ты мог?

– Сам не знаю. Димка пришел из института?

– Давно. Он сыгранул с Павликом в морской бой и ушел английский учить. И Ксюха звонила. Мне кажется, она собирается домой. – Тут Юля засмеялась. – Слушай, они еще такие маленькие и бестолковые! Она сказала: мам, я больше не могу по утрам подавать ему яичницу! А я ей говорю: а как же я папе всю жизнь подаю? А она мне: так ты папе подаешь, а я какому-то придурку!

Волков молчал, и Юля замолчала тоже, и так они молчали довольно долго, а потом она спросила дрогнувшим голосом:

– Павлуш, а мы Павлика… как ты думаешь… мы ведь уже… не отдадим его в детдом? Или у нас его все-таки… изымут?

– С ума сошла, – сказал Волков сердито. – Никому мы его не отдадим. Я поговорю с Астаховым, он мне расскажет со своей адвокатской точки зрения, что надо делать, чтобы ребенок остался у нас.

Тут Юля вдруг заплакала, навзрыд, как маленькая, а потом сразу засмеялась, и Волкову так захотелось к ней, и к Димке, и к почти незнакомому Павлику, ну, в общем, домой, что он быстро сказал ей, чтобы она не ревела, еще сказал, что скоро будет и что приглашает ее на утренник, в смысле на елку.

– Хочешь на елку?

– Конечно, хочу, – сказала Юля. – Мне все равно куда.

И они попрощались, как прощались в той, прежней, хорошей жизни – сбивчиво, горячо и изо всех сил мечтая увидеть друг друга как можно быстрее!..

Волков, улыбаясь бессмысленной улыбкой, походил по кабинету, а потом заставил себя… вернуться.

У него осталось неоконченное дело, и бросить его он не мог. У него, Волкова, все впереди – Юля, Новый год, елка, утренник, взрослые дети, маленькие дети и весь мир, огромный и прекрасный, а Коля Сиротин погиб.

Волков покопался на своем столе, нашел бумаги, которые вчера ему принес Сиротин, посмотрел и длинно вздохнул.

Потом позвонил по телефону, долго, путано и бестолково объяснял то, что хотел объяснить, – на том конце провода недоумевали, сердились, но в конце концов дослушали его до конца.

Волков долго сидел за столом, думал, а потом, вздыхая, спустился к сиротинской машине и ходил вокруг нее, разгребая ногами снег, который сыпался ему в ботинки, таял, и ноги в конце концов стали совсем мокрыми.

Он думал, что не найдет, но в конце концов нашел. Вытащил из сугроба черную коробочку с лампочками и пластмассовой антенкой, посмотрел на нее и покачал головой. «Сделано в Китае», – было написано на коробочке, и Волков от души пожалел, что эта штука так и не осталась в Китае!..

Потом он ковырялся в урне, морщась от отвращения не к помойке, а к человеку, который проделывал такие гадости, и извлек пакет с надписью «Детский мир».

Детский мир, где покупали шапку для новорожденного Димки!..

Как будто хоть что-то в мире может быть детским – чистым, ясным, пахнущим зимним утром и горячим хлебом!..

Волков так и сидел в куртке, когда приехал розовощекий и полный милиционер и заглянул к нему в кабинет.

Нужно закончить все это как можно скорее. Сил больше нет.

Денис Усков по-прежнему раскладывал пасьянс и немного изменился в лице, когда они вошли, Волков это заметил.

– Вы только не дергайтесь, – попросил он и закрыл за собой дверь. – Я знаю, что вы убили Колю, и даже знаю, за что, я только одного не могу понять, как вам это в голову пришло?! Вы же нормальный человек?! Или мне так только кажется?

Денис стал подниматься из-за стола, Волков подошел и толкнул его обратно в кресло.

– Он собирался вас уволить и сказал вам об этом. После Нового года, правильно? Вы решили, что должны его убить. Из вашего отдела и так сократили больше всего людей, и вы были уверены, что если Сиротина не станет, вас никто не уволит! В общем, вы правы. Скорее всего вы заняли бы его место, вы же хороший работник, а кто-то должен работать, несмотря на кризис!

Денис таращил глаза, а розовощекий и полный милицейский за спиной у Волкова вдруг сделал какое-то движение. Волков оглянулся. Тот зачем-то расстегнул свою черную папку на «молнии».

– Вы знали, что Сиротин обожает свою машину, это все в конторе знали. Вы знали, что он то и дело выглядывает в окно, чтобы на нее посмотреть. Все знали, что у него какая-то дикая сигнализация, которая орет, как полицейская сирена, он ею очень гордился. Вы пошли в «Детский мир» и купили там набор под названием, – Волков полез в пакет, достал оттуда смятую пластмассовую коробку и повертел ее так и сяк, – под названием «Полицейские и воры». Это рация и приемник. Нажимаешь кнопочку на рации, приемник начинает завывать, как полицейская сирена. Я думаю, что это не первый набор, который вы купили. Должно быть, один у вас уже был, вы же должны были его испытать! Испытывали? Ну?!

Денис кивнул, как завороженный.

– Когда вы вернулись, оказалось, что на месте машины Сиротина стоит «Хонда» моей жены. Вы мне об этом сказали. И решили, что удача на вашей стороне. Сиротин не мог поставить свою машину на обычное место, потому что моя жена его заняла! Когда он приехал и поставил машину за угол, вы еще подождали, а потом спустились вниз. Охранников уже не было, потому что они уходят в шесть, а камера наружного наблюдения у них не работает. Это тоже всем известно. Вы установили на машину Сиротина приемник, а рацию оставили себе. Пакет выбросили в урну. Вас видела моя жена, которая сидела в машине, а вы ее не видели, потому что у нее стекла тонированные! Вы поднялись на наш этаж, открыли окно в коридоре и нажали кнопочку, да? Осипов видел вас и решил, что у вас в руке кружка, а у вас была рация! Сирена завыла, и вы побежали к Сиротину в кабинет. Он уже к тому времени влез на подоконник – еще бы, на улице ночь, у него машина за углом, и сигнализация вовсю работает! Вы столкнули его, выскочили из кабинета и по лестнице побежали вниз. Вы знали, что на лестнице никого нет, потому что Камаровский с Рыбалко играют в бильярд, вы проходили мимо бильярдной, когда включали свою рацию, а Осипов ушел в комнату Даниловой, вы его видели, о чем сами мне и сказали. Вы сбежали вниз и, пока вокруг Сиротина собирался народ, сняли с его машины передатчик, выключили его и выбросили в снег. На всякий случай, чтобы не таскать в кармане, мало ли что!..

Денис тяжело дышал, а милицейский придвинулся и смотрел с интересом.

– Только вы забыли про меня, – твердо сказал Волков. – Меня-то вы не видели! А я вас видел.

– Где?! – спросил Усков ужасным голосом. – Где ты мог меня видеть?!

– В кабинете у Сиротина, – продолжал Волков так же твердо. – Я только не понял этот фокус с рацией, но как ты из кабинета выбегал, я видел. И как ты на лестницу побежал, тоже! Я все видел. Я только не успел тебя остановить, мерзавца! И я все нашел, и пакет, и передатчик, и рация у тебя наверняка где-то здесь!

– Ты все равно ничего не докажешь, – сказал Денис, – ничего и никогда! Может, это ты его столкнул!

– Нет, – возразил Волков. – Не я. И потом, ты же знаешь Сиротина! Он был твой начальник несколько лет! Ты ж понимаешь, что у него в кабинете камера стояла! И не какая-то там лоховская, как у наших охранников, а самая настоящая, пишущая. Так что с доказательствами у меня все в порядке.

– Быть этого не может, – еле выговорил Денис Усков. – Этого просто не может быть!

– Может, – отрезал Волков. – Так оно и есть!..

– Он собирался меня уволить, – Денис встал и опять быстро сел в кресло, – а меня нельзя увольнять! У меня кредит не выплачен и налоги тоже! Я не хочу! Я не могу! Мне зарплату надо получать!

– Там, куда тебя отправят, будешь за баланду работать, – пообещал Волков. – Кредит у него! Малодушный, слюнявый мальчишка!..

– Я не могу-у!!! – завыл Денис и взялся руками за голову. – Не могу-у-у!!!

Розовощекий милицейский долго писал какие-то бумаги и все не уходил, хотя Ускова давно отвели в «газик», и Волков мечтал, чтобы милицейский ушел в этот самый «газик» тоже.

В конце концов опер все же ушел, но вернулся.

– Послушай, – сказал он Волкову душевно, – ну, про то, что ты его видел, я понял, что вранье! А про камеру тоже вранье?

– Вранье, – кивнул Волков, просовывая руки в рукава куртки.

– На чистосердечное налегать, что ли? Эти отпечатки на рации – фигня, ты ж понимаешь!

– Понимаю, – согласился Волков. – Только я на суде скажу, что я его видел. Своими глазами. Это поможет?

– Поглядим, – подумав, сказал милицейский. – Смотря кто судить будет. Должно помочь, конечно. Если ты подтвердишь, а он от своих показаний не откажется, то поможет… А там кто его знает! А ты с этим, с потерпевшим, дружил, что ли?

Волков кивнул.

– Ну, понятно. – Милицейский вздохнул. – Ловко ты его раскрутил. Молодец. Если что, приходи в отдел. Будешь бумажки перебирать, как я!

И тут он засмеялся.

– Ну, с Новым годом тебя, мужик! – Он хлопнул Волкова по плечу и ушел.

* * *

Утром тридцать первого декабря Волков ни с того, ни с сего решил побриться. Завтра с утра бриться он точно не станет, а Юльке не нравится, когда он зарастает по глаза. Напевая под нос, он мылил щеки, когда дверь широко распахнулась и на пороге показался его новый ребенок.

Ребенок сосредоточенно сопел и придерживал рукой необъятные пижамные штаны, бывшие Димкины, которые норовили свалиться с худосочной попы.

Волков, как ни странно, все время забывал про то, что у него теперь дополнительный ребенок, и они оба замерли от неожиданности и уставились друг на друга во все глаза.

– Я просто так… – пробормотал гном и переступил ногами в широченных штанинах, – я думал, тут нет никого…

– Тут есть я, – пояснил Волков.

Пузыри мыльной пены тихонько лопались на щеках, щекотали кожу. Огромный клок, свесившийся с подбородка, оторвался и мягко шлепнулся в раковину.

Мальчишка проводил его расширившимися глазами, вдруг сдавленно ахнул и уставился Волкову в лицо. Глаза у него округлились, как у сороки, стали темными и совсем бездонными.

Волков ничего не понял.

– Ты что? – Мыльная пена мешала ему говорить, лезла в рот. – Ты что, Павлик? Ты, может, пописать хочешь? Так ты заходи и писай себе! А можешь в ту ванную, которая…

Мальчишка тоненько свистнул горлом, как суслик-еврашка, виденный однажды Волковым на Камчатке, кинулся вперед, наступил на свои штаны и упал бы, если бы перепуганный Волков его не подхватил.

– Что?! Что такое?!

Мальчишка все свистел горлом и тыкался горячим маленьким лицом Волкову в шею и щеки, с которых отваливались клочья мыльной пены. Слабые детские воробьиные ребрышки ходили ходуном под волковскими ладонями.

– Ты что, Павлик?! Юля, иди сюда! Юлька!!!

Мальчишка оторвался от Волкова – тот растерянно отер большой ладонью его мордаху – и выдохнул с восторгом: