Текст книги "Новогодний детектив (сборник рассказов)"

Автор книги: Татьяна Устинова

Соавторы: Дарья Донцова,Наталья Александрова,Марина Серова,Валерия Вербинина,Галина Романова,Марина Крамер,Анна и Сергей Литвиновы,Елена Логунова,Наталья Борохова,Ольга Тарасевич
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Чувствуя в голове легкий сумбур, Франсуа пролепетал, что готов на все, лишь бы столь красивая дама была довольна. Сирена выпустила его, и «синьор Франческо» наконец-то сумел перевести дух.

– Я спишусь с нашим поставщиком по поводу сирени, – объявил он. Сама казенность произнесенной фразы придала ему уверенности. – Однако, сударыня, мне необходимо знать ваше имя и адрес, чтобы сообщить, когда цветы появятся. Опять же, вдруг вы передумаете…

Надо сказать, что если Франсуа и можно было смутить, то ненадолго. Работая с баронессой Корф, он превыше всего ставил дело – так же, кстати, как и сама Амалия.

– Будь по-вашему, – кивнула хозяйка зеленой лошади, – записывайте.

* * *

– Ее зовут Элен Ланская, – с торжеством сообщил Франсуа.

Амалия рассеянно кивнула.

– И она живет на улице Святой Анны, – закончила баронесса.

Хотя Франсуа хорошо знал Амалию, тут он все же изумился:

– Как, сударыня? Вы уже нашли ее?

Баронесса Корф вздохнула, а затем пояснила:

– Князь встретился с ней в Булонском лесу. То есть, конечно, наоборот – она с ним встретилась. У нее лошадь, крытая зеленой попоной, и…

– Но у нее нет белой сирени, – поспешно сказал Франсуа. – Анжело говорит, белая сирень теперь будет только после Нового года.

Настал черед Амалии изумляться.

– Постой, так что, она заказала сирень у тебя? Ах, ну да! Дама была приглашена на бал, который состоялся почти неделю назад, и та сирень, которая у нее имелась, успела увянуть. Пока мадам Ланская сумела подыскать новую возможность для знакомства с князем…

– По-вашему, она все это подстроила? – спросил Франсуа.

– Конечно, – безмятежно ответила Амалия. – Элен Ланская родом из хорошей семьи, но ее поведение всегда оставляло желать лучшего. Любовник дамы, принц У., оставил ее, чтобы жениться на итальянской принцессе. А поскольку мадемуазель Ланская вовсе не так молода, как кажется, она и решила одним махом устроить свою судьбу. Полагаю, она сговорилась с мадам Этуаль и посулила ей большие деньги в случае, если свадьба состоится. Мужем, вероятно, был назначен любой холостой и богатый аристократ, который заглянет к ясновидящей узнать свою судьбу. Кстати, Элен живет как раз напротив дома мадам Этуаль.

– Это ужасно, – сказал Франсуа больным голосом. – И что же вы намерены предпринять?

– Для начала проедусь в Монте-Карло, – весьма загадочно ответила Амалия. – Мне не дает покоя один странный выигрыш в казино. Все остальные предсказания очень легко объяснимы. Ясновидящая посулила скорое наследство человеку, у которого множество богатых родственников, и тут все просто: говори то, что от тебя хотят услышать. Во втором случае некто Выготский столкнулся с дамой своего сердца в поезде, как ему и было предсказано. Причем Выготский не знал, что незадолго до этого даму бросил тот, кто ее содержал, и она была в отчаянии. Уверена, мадам и попросила ясновидящую свести ее с… с новым кавалером. Так что дорожную встречу тоже легко объяснить. Но казино…

Что именно баронессе Корф удалось узнать в Монте-Карло, недолго оставалось тайной. Через несколько дней чета Ласточкиных устраивала вечер, на котором присутствовали также князь Мещерский и Элен Ланская, которая вовсю кокетничала с ним. Амалия опоздала к началу вечера, и взгляд, которым она одарила Элен, никак нельзя было назвать дружелюбным.

– Дорогая! – К баронессе спешила хозяйка дома. – Я счастлива вас видеть! Вы уже знакомы с месье Флеранже? А с госпожой Ланской? Не правда ли, они с князем очаровательная пара?

– Так говорит госпожа Ланская? – довольно холодно осведомилась Амалия.

Ласточкина пристально посмотрела на нее. Однако хозяйка тут же решила, что знает, чем вызвана неприязнь баронессы, поэтому позволила себе улыбнуться.

– Не знаю, чем бедная Элен сумела вас прогневить… Идемте, я представлю вас мадам Этуаль. Она так предсказывает будущее, что просто удивительно!

– Иногда прошлое куда интереснее будущего, – загадочно ответила Амалия, и взор ее блеснул золотом.

– В самом деле? – пробормотала Ласточкина.

– Да. Интересно, что сказал бы ваш муж, если бы узнал, что его поразительный выигрыш был подстроен?

Ласточкина побледнела.

– Послушайте, Амалия Константиновна…

– Нет, это вы послушайте, – уже сердито сказала Амалия. – Князь Мещерский – мой друг, и я не позволю какой-то алчной особе прибрать его к рукам. Вам понятно? Вообще-то мне все равно, что вы задумали и как провернули хитрую аферу. Ласточкин был беден и не мог жениться на вас, богатой наследнице, и тогда вы вдвоем с мадам Этуаль придумали комбинацию со сказочным выигрышем. Но для претворения этого замысла вы подкупили не одного человека, и если вы верите, что такие вещи можно сохранить в тайне, то очень и очень заблуждаетесь.

Пока баронесса говорила, хозяйка дома то бледнела, то краснела.

– Амалия Константиновна… госпожа баронесса… Умоляю вас, не надо говорить ничего Андрею! Он уверен, что сам выиграл те деньги… Я так хотела ему помочь!

– Я ничего не скажу вашему мужу, – ответила Амалия. – Потому что хоть вы и пошли на обман, но он преследовал не самые худшие цели. Однако я не желаю, чтобы моих друзей вводили в заблуждение. Поэтому буду вам весьма признательна, если вы откажете госпоже Ланской от дома и больше не будете принимать ее у себя.

Хозяйка дома находилась в таком смятении, что была готова пообещать даже бросить Элен Ланскую в ров возле своего замка. А Амалия направилась к князю Мещерскому, который воспользовался ее появлением, чтобы ускользнуть от мадам Ланской. Конечно, князь не имел ничего против миловидной новой знакомой, но ее напор не на шутку его пугал. Кроме того, у нее была лошадь под зеленой попоной, хотя князь не придавал этому большого значения. Дело в том, что последнее время ему в Париже постоянно попадались на глаза лошади под зелеными попонами (князь Мещерский так никогда и не узнал, что их изобилие преследовало его исключительно благодаря изобретательности старой знакомой – баронессы Корф).

* * *

– Я помню вас, – сказала мадам Этуаль. – Мы встречались на вечере у госпожи Ласточкиной. Так что вас беспокоит, сударыня?

Амалия вздохнула.

– Меня беспокоит то, что завтра Новый год, – сказала она. – И то, что кое-кто из моих друзей ждет чуда, которое не произойдет.

Старая ясновидящая с любопытством взглянула ей в лицо.

– Мы все ждем чуда, – проговорила мадам Этуаль. – Даже самые отчаянные скептики среди нас и те в глубине души верят, что когда-нибудь оно произойдет.

– Возможно, – проговорила Амалия, зорко наблюдая за ней. – Но я, знаете ли, против подстроенных чудес.

В комнате дома на улице Святой Анны воцарилось молчание.

– Должна признаться, – глухо проговорила мадам Этуаль, – что не понимаю вас.

– Мне все известно, – пояснила Амалия. – И о Ласточкине, и о Выготском, и о Бородине, и об остальных. Труднее всего вам пришлось с Ласточкиным, потому что подстроенный выигрыш в казино потребовал от вас много усилий и еще больше – денег. Хотя, поскольку платила будущая госпожа Ласточкина…

Губы мадам Этуаль задрожали.

– Да, теперь ясно, – тяжело промолвила она. – Ну что ж… Я знала, что когда-нибудь подобное произойдет. Кто-нибудь все равно должен был меня разоблачить.

– Зачем вы это делали? – спросила Амалия.

Хотя, конечно, баронесса понимала: ответ прост – деньги, что бы там ни говорила мадам Этуаль.

– Вы хотите знать, зачем… – устало произнесла ясновидящая. И вдруг начала рассказывать: – Однажды, когда я гуляла возле озера, внезапно началась гроза, и меня поразило молнией. Придя в себя, я обрела дар видеть будущее. Поразительные ощущения… – женщина вздохнула. – Вы не можете представить себе, что я чувствовала.… Такие образы, картины… видения.… Но прошло время, совсем немного времени, и все стало меркнуть. Мой дар был кратковременной вспышкой, он оставил меня. Это было ужасно.… И я ничего не могла сделать, чтобы вернуть его…

Мадам Этуаль запнулась. По ее щекам текли слезы.

– Вы никому не сказали, что уже не можете видеть будущее, – тихо проговорила Амалия.

– Нет. Но моя слава, основанная на предсказаниях, которые я успела сделать, осталась со мной. И я… У меня не хватило сил отказаться. В конце концов, я могла продолжать делать предсказания, используя свою интуицию, логику, в конце концов… Я всегда старалась разузнать побольше о людях, которые ко мне приходили. Специально заставляла их приходить по нескольку раз, а пока мы с моей служанкой успевали собрать нужные сведения.

– И так вы предсказали Бородину скорое наследство?

– Да. Но потом я увидела новую возможность.… Ведь люди верят в судьбу. Почему бы не помочь им обрести ее? Случай с Ласточкиным был одним из первых. Одна очень хорошая и достойная молодая девушка хотела выйти за него, но она знала, что он горд, но беден, а потому не попросит ее руки. Тогда мы с ней придумали, как сделать его богатым. Позже были другие случаи… вы, наверное, уже знаете о них. Но я никому не делала зла… Клянусь вам! Я только помогала…

– И Элен Ланской вы тоже помогли? – спросила Амалия.

– Да. Она хочет выйти замуж, перестать зависеть от случайных милостей. Ее муж должен был узнать ее по белой сирени и лошади, крытой зеленой попоной.

– Почему именно белая сирень? – спросила Амалия.

Мадам Этуаль удивленно взглянула на нее.

– В декабре ее в Париже ни у кого не бывает, а Элен обещала достать эти цветы. Кроме того, белая сирень ее любимый цветок. И лошадь с зеленой попоной у нее уже несколько лет. – Мадам Этуаль помолчала. – Странно, что все пошло наперекосяк… Сначала на тот бал, где она хотела поразить князя, половина дам пришли с белой сиренью. А потом в Париже появилось множество лошадей под зелеными попонами…

– Значит, зря вы пытались обмануть судьбу, – назидательно заметила Амалия. – И моего друга тоже.

– О, за вашего друга можете не беспокоиться, – усмехнулась мадам Этуаль. – Элен совсем голову потеряла, влюбилась в какого-то итальянца. Его зовут… Филиппо, что ли… Нет, Франческо. Вчера она приходила ко мне, отдала остаток денег, хотя у меня ничего не вышло, и сказала, что больше ей никто не нужен. – Мадам Этуаль пожала плечами. – Впрочем, он, кажется, богат… Так что люди и сами порой не знают, чего хотят.

Амалия поднялась с места со словами:

– Я очень рада, что мадам Ланская нашла себе кого-то по душе. Искренне надеюсь, что она больше не будет докучать моему другу.

И баронесса шагнула к выходу.

– А как же я, сударыня? – Мадам Этуаль замялась. – Я хочу сказать…

У двери Амалия обернулась.

– Поскольку все закончилось хорошо и никто не пострадал… – Она пожала плечами. – Впрочем, надеюсь, вы будете и впредь соблюдать меру. Иначе я могу рассказать префекту о том, каким образом вы делаете свои удивительные предсказания.

И, не слушая слов благодарности, которые лепетала лжеясновидящая, баронесса вышла за дверь, где ее ждал князь Мещерский.

– Вы все слышали? – спросила его Амалия.

Ее друг уныло кивнул.

– Получается, вы были правы, и я едва не… Боже мой! Как мне повезло, что на том балу оказалось множество дам с белой сиренью! Да и зеленая лошадь тоже не смогла сбить меня с толку…

Амалия кивнула, а про себя подумала, что иногда везению приходится очень серьезно помогать. Однако князю она ничего не сказала.

* * *

Князь Мещерский отвез Амалию к ней домой и велел кучеру доставить себя на Монмартр. Не так давно художник Покровский дал ему знать, что картина окончательно отреставрирована и ее можно забрать, а князю не терпелось увидеть обновленный портрет.

Он смотрел в окно кареты, за которым падал снег, и размышлял. Мысли его были по большей части грустны. Нет, он не возмущался, что мадам Этуаль, которой он доверял, и миниатюрная женщина с блестящими глазами задумали обвести его вокруг пальца. Но ему отчего-то было жаль и ясновидящую, которую покинул ее дар, и красивую Элен Ланскую, которая никому не была нужна, кроме безвестного Франческо. Даже имя у того господина какое-то подозрительное, не внушающее ни малейшего доверия.

Князь остановил карету за две улицы до дома, в котором жил художник. Ближе подъехать все равно было нельзя – улочка слишком узкая и к тому же сильно забирала в гору. Дальше приходилось идти пешком.

Покровский обитал в мансарде под самой крышей, где зимой было слишком холодно, а летом – слишком душно. Вместе с художником проживали Аньес, дама неопределенных лет и еще более неопределенных занятий, которую тот гордо представлял всем как подругу жизни, а также его дочь Наталья, тоже художница, как и отец.

Дверь, как всегда в квартирах художников, оказалась незапертой, и, толкнув ее, князь оказался в самом центре праздника. Отмечали, как выяснилось, день рождения Аньес, и в мансарду набились художники со всего дома. Среди последних были не только французы, но также итальянец, несколько поляков, чех и даже один японец. Появление князя приветствовали нестройным гулом.

– О, ваша светлость! – воскликнул Покровский. – Однако вы вовремя! Аньес, рюмку его светлости!

Чувствуя мучительную неловкость, князь принялся отнекиваться, но японец уже вручил ему рюмку, а чех налил в нее какую-то зеленую жидкость, пахнущую полынью.

– Я за портретом… – попробовал было внести ясность князь, но художники не желали ничего слушать. Пришлось выпить абсент и сделать вид, что эта гадость ему нравится. Впрочем, князь таки ухитрился большую часть напитка выплеснуть на пол.

– За Аньес! – кричал хозяин, сверкая глазами. На его бороде тускло поблескивали несколько пятнышек краски.

Яков Покровский принадлежал к той породе людей искусства, которые в двадцать лет подают большие надежды, в тридцать рассуждают о шедеврах, которые они напишут, в сорок – о шедеврах, которые они могли бы написать, если бы не происки мироздания, а в пятьдесят уже ни о чем не рассуждают, а кое-как перебиваются случайными заработками. Человек он был небесталанный, но, как часто бывает с личностями данного типа, все портило отсутствие характера. Он легко увлекался и не умел ни на чем остановиться, то и дело начинал грандиозные полотна и бросал их на стадии еще наброска. Кроме того, он пил, причем пил много и тяжело. Во хмелю делался слезлив, плакался на жизнь и становился совершенно невыносим.

Во Францию он переехал давно, после того как умерла его жена, и хоть и прожил здесь много лет, до сих пор с трудом объяснялся по-французски. Князь Мещерский находил это в высшей степени поразительным. Дочь художника Наталья, похоже, придерживалась того же мнения. Сама она свободно говорила по-французски, много работала, бралась за любой заказ и никогда не унывала. Живи она одна, ее заработков хватало бы девушке с лихвой, но вид денег производил на Покровского странное впечатление: ему непременно надо было их потратить, причем не важно на что. Он покупал Аньес платья и брошки, покупал какие-то экзотические ширмы, которые некуда было ставить, наконец, покупал выпивку. Наталья сердилась и ругалась, но ничего не могла поделать. В один из своих предыдущих визитов князь спросил у нее:

– Почему вы не живете отдельно, не уйдете от отца?

– Так ведь он сопьется и помрет, – просто ответила Наталья.

Сама она совсем не пила, и сейчас ее не было среди гостей, наводнивших мансарду художника.

Покровский ожесточенно ругался с японцем, крича, что Леонардо да Винчи – фикция, в то время как Эль Греко – о-го-го. Чувствуя, что градус веселья кренится в какую-то уж совсем чуждую ему сторону, князь бочком выбрался из квартиры и сбежал по лестнице. От абсента его слегка мутило.

Мещерский двинулся туда, где должна была стоять его карета, но не нашел ее. Озадачившись, князь двинулся в противоположную сторону и оказался на какой-то совсем неизвестной ему улице. Снег уже перестал идти. В ближайшем кабачке заливался аккордеон и визгливо смеялась какая-то женщина. Князь Мещерский не был снобом, но в то мгновение почувствовал, что совершенно чужд пролетарским представлениям о веселье.

Вздохнув, он наугад двинулся по улице, которая сначала взбиралась в гору, а потом вдруг круто покатила вниз, и на маленькой площади увидел конный памятник какому-то забытому полководцу. Бронза позеленела от времени, придавая всаднику вид измазанного зеленкой больного страдальца. Конь злобно косился на прохожих, закусив удила и оскалив зубы.

Под копытами зеленого коня с мольбертом примостилась Наталья Покровская и, щурясь, рисовала кусты напротив и лавку, на которой дремал черный кот.

Князь в остолбенении поглядел на коня, на полководца, на черного кота и подошел к Наталье. Не отрываясь от работы, девушка кивнула ему.

– Наталья Яковлевна, – несмело начал он, – я тут за портретом заходил…

Художница вскинула на него глаза.

– Да, – сказала она, – я с ним закончила. Завтра, если вам не трудно, заходите, я его отдам. А сейчас, – Наталья поморщилась, – когда там все веселятся, не получится.

– Вы закончили? – пробормотал князь.

Девушка поняла, что проговорилась, и передернула плечом.

– Так что ж… Отец все равно целыми днями ничего не делает. Вы не беспокойтесь, ваш портрет в целости и сохранности. Вам понравится.

– Я и не сомневаюсь, – сказал князь и стал смотреть на картину. – Это сирень?

– Что, простите? – поразилась художница.

– Кусты, которые вы рисуете… Это ведь белая сирень, верно?

– А, так вы уже тут бывали? Да, это белая сирень.

Князь вздохнул и потер переносицу.

В конечном итоге все оказалось совсем не так, как думала его знакомая, баронесса Корф. Князь постарался вспомнить, сколько он знает Наталью – три года, четыре, больше? Она никогда не рисовалась, была резка в своих суждениях, но справедлива и работала день и ночь. Конечно, девушка заслуживала лучшей доли, чем жизнь в нищете с вечно пьяным отцом. И конечно, всякому было понятно, что та самая лучшая доля для нее никогда не наступит.

Князь вдруг заметил, что у Натальи красивые глаза. Почти такие же, как у его покойной матери.

Он мог сейчас развернуться и уйти, и ни один человек на свете не осудил бы его. Но все медлил и не уходил. А потом снова пошел снег.

Наталья заметила, что князь не уходит, и вопросительно оглянулась на него. В это мгновение он решился, спросил с надеждой:

– Вы выйдете за меня замуж?

Дарья Донцова
Денежный торт

Если вам в муже все кажется прекрасным, то это наверняка чужой муж.

Я покосилась на без умолку трещавшую Риту и мысленно пожалела, что согласилась зайти к соседке попить чаю. Не успела я перешагнуть порог квартиры Митрофановых, как Ритуся начала вываливать мне на голову накопившиеся к супругу претензии. Перечень прегрешений Павла оказался, с одной стороны, велик, с другой – стандартен, девять из десяти женщин могут сказать о своем спутнике жизни, что он: невнимателен, не помогает по хозяйству, придя со службы, мигом ложится на диван у телевизора, зарабатывает недостаточно денег, настаивает на жесткой экономии… Дальше продолжайте сами, у любой супружеской пары, прожившей вместе более года, возникают взаимные претензии. Если вы хотите сохранить семью, помните: в браке тяжело лишь первые тридцать лет, потом становится намного легче. Нет ни малейшего смысла оформлять сразу после медового месяца развод и подыскивать нового спутника жизни – пройдет двенадцать месяцев, и вам станет понятно: второй муж невнимателен, не помогает по хозяйству, придя со службы, мигом ложится на диван…

Не подозревавшая о моих мыслях Митрофанова внезапно примолкла, затем спросила:

– Тань, скажи, нам надо разводиться?

Я пожала плечами:

– Завтра Новый год, елка, подарки, салат оливье, не порти праздник.

– Пашка не заслужил праздника, – яростно ринулась в бой Рита, – он мне даже пустячка не купил.

– Откуда ты знаешь? – удивилась я. – Скорей всего, Павел спрятал презент, чтобы ты не наткнулась на него раньше времени.

– Это заботливый Гри так поступает, – заныла Рита, – я видела вчера, как твой муж вез в лифте пакет из магазина шикарного женского белья. А мой тридцать первого декабря сгоняет в булочную и принесет коробку конфет. Представляешь? Я худею, сижу на диете, пытаюсь сбросить вес и… получу шоколад. Что мне делать? Я спрашиваю тебя не как соседку, а как психолога!

Я постаралась придать лицу строгое выражение ученой дамы. Если вам предложат определить профессию женщины слегка за тридцать, не очень модно подстриженной, достаточно скромно одетой, в туфлях на удобном пятисантиметровом каблуке и с вполне приличной, но недорогой сумкой, то какие предположения у вас появятся? Учительница, бухгалтер, врач из районной поликлиники, сотрудница НИИ, администратор в гостинице, библиотекарь. Сильно сомневаюсь, что вы уверенно ответите:

«Она член группы по расследованию особо тяжких преступлений».

И слава богу, что я не привлекаю к себе внимания, по роду службы мне частенько приходится прикидываться самой обычной теткой, в голове у которой только мысли о детях-безобразниках и о меню семейного ужина. Но, увы, малышей у нас с Гри нет, готовлю я скверно, а думаю чаще всего о том, о чем обывателям лучше не знать. Ну, например, можно ли убить человека, сильно его испугав, – было у нас осенью такое дело. Никто из соседей и не подозревает, чем мы с мужем занимаемся, окружающие твердо уверены, что Гри актер средней руки, зарабатывающий на жизнь рекламой, ведением свадеб, юбилеев и корпоративных вечеринок, а я преподаю психологию в институте заочникам, поэтому частенько выезжаю в регионы, чтобы принимать у студентов зачеты и экзамены.

– Ну же, дай мне совет, – потребовала Рита, – я на перепутье. Может, мне уехать временно жить к маме?

– Глупая идея, – вздохнула я, – уходя уходи. Думаешь, если ты соберешь чемодан и укатишь к родительнице, то Паша испугается и помчится за тобой?

– Не захочет же он встречать Новый год в одиночестве, – сказала Митрофанова.

– А если наоборот? – прищурилась я. – Обрадуется побегу супруги, закатит вечеринку, созовет приятелей, начнет веселиться?

Рита сжала кулаки:

– Я тогда его убью!

– Ты осядешь у мамы, гулянка будет происходить без тебя, – резонно возразила я, – в общем, не порти никому праздник, попробуй забыть свои обиды, в Новый год случаются чудеса, может, вы с Пашей начнете новую главу в отношениях.

– Это сказки для детсадовцев, – отмахнулась Рита.

– Откуда ты знаешь, что муж завтра ничего тебе не подарит? – заехала я с другой стороны.

Рита с жалостью на меня посмотрела:

– Тань, разве в наших квартирах можно что-нибудь спрятать? Три обычные комнаты плюс ванная, кухня и тубзик. Ну еще прихожая! Да я все Пашкины захоронки наизусть выучила! Заначка у него в инструментах лежит, или он ее за унитаз прячет, в нише, где стояк проходит, на большее у мужика фантазии не хватает. Я туда уже заглядывала. Ничего нет.

– Еще не вечер, – оптимистично воскликнула я.

– Да ладно тебе! – шмыгнула носом Рита. – Может, сбегать в супермаркет, купить торт и съесть его с горя в одно горло?

– Ты почти год держишь диету, – напомнила я, – поражаюсь твоей силе воли, ты ухитрилась сбросить двадцать килограммов.

– Осталось еще десять, – самокритично уточнила соседка.

– Я не способна на подобный подвиг, – призналась я, – пытаюсь не есть вкусное, но срываюсь. Неделю жую яблоки, пью кефир, потом увижу тортик и ням-ням.

– Если ты будешь знать, что он отравлен, все равно его слопаешь? – коварно поинтересовалась Рита.

– Нет, – засмеялась я.

– Вот и думай каждый раз при взгляде на пирожное: там яд, – посоветовала Митрофанова, – сожрешь и прямиком на кладбище. Мне это помогает, с марта месяца я ни крошки сладкого в рот не взяла и не стану, даже если меня на костер поволокут, – решительно заявила Рита, – а насчет чудес под елкой… Я в них перестала верить в восемь лет, когда вместо красивой куклы, о которой Деда Мороза просила, получила жуткие ботинки на шнурках.

Нашу увлекательную беседу прервал звонок в дверь, Рита встала.

– Кто бы это мог прийти? Пашка раньше десяти не припрется, гостей я не звала. Посиди секунду одна.

Я кивнула, Митрофанова выбежала в прихожую. Я ощутила легкий укол зависти. Еще в конце прошлой зимы соседка весила больше меня и была похожа на тучную бегемотиху, а сейчас она превратилась в резвую газель. Не в автомобиль, а в антилопу, хотя я не понимаю, почему данное животное считается образцом грациозности, лично мне совершенно не нравятся ее тонкие, жилистые ноги, украшенные копытами. Представляете, сколько денег уйдет на педикюр, если покрывать лаком не ногти, а эти самые копыта?

Мой взгляд переместился на буфет: надо же, Митрофанова поменяла его содержимое. Рита обожает красивую посуду и еще в прошлую пятницу, когда я забегала одолжить у нее закончившуюся в нашем доме соль, за стеклянными дверцами красовался дорогой сервиз, который соседка купила в середине лета. Есть женщины, обожающие косметику, сумки, обувь, но Митрофанова принадлежит к иной категории. Нет, она не откажется от обновки или духов, но сердце ее навсегда отдано тарелкам, чашкам, салатникам и прочим изделиям из хрусталя и фарфора. При этом она и Павел пьют чай из затрапезных кружек с незатейливым цветочным орнаментом, а обедают на дешевом фаянсе. Рита не разрешает пользоваться своей «коллекцией», ну разве что раз в пару лет, в исключительном случае. Об обеденном сервизе очень дорогой немецкой фирмы соседка мечтала давно, пару раз она говорила:

– Удивительной красоты блюда, но цена! Офигеть можно.

Когда же ее мечта осуществилась, Ритуля «изгнала» из открытой части буфета свой прежний лучший сервиз, заперла его в шкаф, а на видное место выставила новое приобретение и стала под любыми предлогами затаскивать к себе на кухню подруг и соседей. Ведь мало купить вещь, хочется посмотреть, как на нее с вожделением взирают другие, и понять: остальным бабам никогда не приобрести посуду по цене российского автомобиля. Любой муж, если только он не сидит на нефтяной вышке, заорет от негодования, узнав, сколько уплачено за фарфоровую дребедень. Вероятно, Павел не настолько жаден, как думает жена, раз он не убил ее за новые тарелки.

– Таняша! – закричала Рита. – Посмотри, сюрприз!

Я вышла в прихожую и увидела Деда Мороза, одетого в ярко-красный халат с белым воротником из ваты, щедро посыпанным блестками. На голове у сказочного персонажа сидела симпатичная ушанка, а вот на ногах, вместо положенных валенок, были обычные ботинки. Один шнурок развязался, и его конец испачкался в чем-то желто-синем, вероятно, Дедуля наступил в краску.

– Здравствуйте, девочки, – картаво и невнятно зачастил он, – вы себя хорошо вели? Получите подарок, съешьте сразу, не храните, а то он исполнится.

В конце декабря Дед Мороз и Снегурочка самые ходовые персонажи, поэтому фирмы нанимают кого ни попадя, включая даже косноязычных и любящих выпить артистов.

– Исполнится? – переспросила я. – Съесть, а то исполнится?

– Букву «л» я плохо произношу, – признался гость, – получается «л». Вместо «лыба» говорю «лыба». Понятно?

– Ясно, – кивнула я, – презент Рита должна быстро слопать, иначе он испортится.

– От кого подарочек? – поинтересовалась Митрофанова.

Дедушка Мороз затоптался на месте, постоянно наступая на волочащийся шнурок.

– Пару дней назад ты мне помогла, подобрала меня на улице.

– Господи! – подпрыгнула Митрофанова. – Николай! Тебя не узнать!

– Я подрабатываю волшебником, – загундосил мужик, – хорошая сезонная прибавка к зарплате. Получил заказ в твоем доме, подъехал к подъезду и сообразил: ба, здесь же Маргарита проживает. Ну и купил тебе по соседству небольшой подарок. Угощайся. И еще раз огромное спасибо.

– Раздевайся, – радушно предложила Митрофанова, – чайку попьем.

– Не могу, – отказался Николай, – до полуночи мне надо двадцать заказов выполнить, сегодня самый «сенокос», завтра тридцать первое.

Когда Рита захлопнула за Дедушкой дверь, она азартно воскликнула:

– Пошли!

Мы вернулись в кухню, Ритуля водрузила коробку на стол, развязала розовую ленту, сняла крышку и взвизгнула:

– Смотри! Пирожные из «Кофегурмании»!

Я невольно проглотила слюну. Из коробки призывно сверкали глазурью и кремом восхитительные бисквитики. Уж поверьте мне, профессиональному поедателю десертов, нигде в Москве не делают таких вкусных тортиков, как в «Кофегурмании». В особенности я люблю, нет, обожаю, карамельное безумие с глазированной вишней. И вот оно находится прямо передо мной.

– С ума сойти! – прошептала Рита. – Сейчас умру от вожделения! Он купил десять штук, все разные!

– Кто такой Николай? – спросила я, поедая взглядом десерт.

Митрофанова сняла пальцем с края коробки каплю прилипшего крема, облизала его и простонала:

– М-м-м, кофейный!

Кофейный! Даже не могу сообразить, он нравится мне больше карамельного или почти так же?

Рита потрясла головой:

– Теряю рассудок возле этих пирожных. С Николаем я познакомилась случайно, два дня назад. Торопилась домой от метро, вижу, на тротуаре лежит мужик. Народ мимо бежит, никто не останавливается, а мне он напомнил Пашку, вот я и притормозила, стала его тормошить. Выяснилось, что Николай диабетик, у него случилась кома… гипо… гико… лей…

– Гипогликемическая кома, – подсказала я, – весьма опасная штука, резкое снижение сахара в крови может привести к летальному исходу.

– Точно! – кивнула Рита. – Он так и прошептал, попросил положить ему в рот кусок сахара или белого хлеба. А у меня с собой килограмм рафинада был, только что его купила.

– Повезло Николаю, – вздохнула я, – мог элементарно замерзнуть, на улице-то декабрь, правда, особо не холодно, но валяться на тротуаре не следует.

– Я подумала о том же, – подхватила Митрофанова, – благо это почти у нашего подъезда произошло. Привела Николая в квартиру, напоила чаем.

– Следовало вызвать «Скорую», – перебила я Риту.

– Он отказался, сказал, сам виноват, не позавтракал нормально, лекарство принять забыл, – зачастила соседка, – посидел часок и ушел. А сегодня приволок пирожные.

– Очень мило, – одобрила я, – пустячок, а приятно.

– Ты, конечно, хочешь карамельное? – сверкнула глазами Рита.

– Я пытаюсь похудеть, – слабо засопротивлялась я, – вчера пила один кефир.

– Карамельное, – тоном змея-искусителя повторила Митрофанова, – м-м-м, как оно пахнет! На дворе Новый год, потом фигуру отшлифуешь!

Я заколебалась:

– Советуешь наплевать на диету?

– Конечно, – убежденно воскликнула соседка, – вот кладу тебе на тарелочку любимое, а я полакомлюсь яблочным. Ай да Николай! Не пожалел денег, купил десять штук, все разные.

Увы, человек слаб. Я в одну минуту слопала пирожное и горестно вздохнула, оно слишком быстро закончилось. Митрофанова же не спешила, с упоением нюхала бисквит с яблоками и приговаривала:

– Не буду торопиться, наслажусь ароматом и только потом откушу. Таняш, бери еще кофейное.

Я хотела поблагодарить хозяйку, но язык неожиданно начал неметь.

– Здорово, что Николай получил заказ в нашем подъезде! – продолжала радоваться Рита. – Смерть диете!