Текст книги "Механизм такой (СИ)"

Автор книги: Татьяна Тихонова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

  Отцветшие давно васильки и душица, зверобой и белоголовник – в низине. Стеной виднелся лес. Сорока протрещала и перелетела с дерева на дерево, дятел застучал. Звуки, дробные, сухие, раскатились и затихли где-то в чаще. На обочине дороги стоял джип с распахнутой дверью. Парень, сидевший на переднем сидении, хмуро чихнул и застегнул куртку. На коленях у него лежал нотбук, а в воздухе, только протяни руку, висел обычный помощник, облако его. Облако было открыто на странице с запросом «на каких почвах какие сорняки растут». Парень сказал облаку:

  – Хорошо, садись в машину.

  Облако свернуло страницу и уплыло в салон, на заднее сидение. Оттуда голосом Шарика из Простоквашино сказало:

  – Ты просил заставить тебя вернуться к дневнику, говорил, что иначе будут мне бандероли и бочки по почте, хоть я и не понял, что это такое. Ушёл учиться.

  Парень вздохнул и открыл дневник. Перечитал и помрачнел ещё больше. Почти три месяца ничего не писал.

  "Четырнадцатое мая, 2080 год.

  Надо что-то делать. Понял, что постоянно думаю об этом. Брату всё хуже. Есть еду, которая продаётся в магазинах, аптеках, он не может. «Организм отторгает, – так сказал врач, – ищите чистую еду. Живую. Без примесей промышленных. Ну вы знаете... Впрочем, даже если найдёте, то воздух-то не заменишь. А-а!» Врач махнул рукой и ушёл. Знаю. За столько лет уже знаю. Легко сказать! Где её найти?! Или где взять столько денег?! Вчера уже начал подумывать, что из мебели продать можно. В холодильнике есть картошка из аптеки, но брата от неё рвёт, уже боюсь давать. Наверное, тоже не настоящая, или он уже не может совсем принимать пищу? Сегодня возил в больницу, не взяли. Сказали: «Зачем вы опять приехали, чем мы его с таким диагнозом кормить будем, вы подумали? Даже капельницы ему во вред, только кратковременное улучшение. Езжайте домой. Дома стены лечат, так раньше говорили. Или в хоспис везите». Я им: «Вы ведь обещали что-нибудь придумать, консилиум соберите...» А они опять своё: «Да эту проблему уже давно пытаются решить. Но только натуральная пища помогает таким больным, и их всё больше. А пищи такой нет. Мы думаем, что есть, но, получается, что нет. Или за большие деньги...»

  Вернулся домой, сижу с братом. Он лежит, конечно. Глаза ввалились, тощий, кожа да кости. Он младше меня на девять лет. Мама всё просила его не бросать, да как я брошу... Пыталась что-то вырастить на балконе, во дворе. Но то ли семена плохие, то ли земля тоже у нас стала синтетическая... А что... Вот тут я и подумал. Если ничего не делать, ничего не изменится. Надо доехать до настоящей земли. Земля-то вокруг есть, конечно, но она объявлена вредной, нашли то ли грибки, то ли бациллы. То одна эпидемия, то другая, изобретают вакцину за вакциной, антибиотики за антибиотиками, глотаем сами не знаем что, боимся всего подряд, дышать боимся. Везде, куда ни едешь, таблички. Поговаривают, что это корпорации пищевые от конкуренции с живой едой защищаются. Но люди так устроены, что боятся, а вдруг, и правда, там что-то есть.

   Заставил Шарика перерыть весь инет. И он мне выдал банальщину, что нужна земля, семена, вода, воздух, тепло и солнце. И всё только настоящее. Тогда вырастет настоящая еда. Ну проще простого ведь! Могут быть, конечно, засухи, заморозки... Но полить, укрыть можно... Тут я представил себе поле. Н-да, не укроешь. Нужны тёплые места... Стал выбирать такое, которое могло быть не интересно пищевым корпорациям, промышленникам. Попадались сплошь предгорья, болота, неудобица – древнее слово, всплывшее в одной из статей, пришлось искать ему объяснение. Ну да Шарик всё найдёт, ночь будет висеть, жужжать над ухом – устаревшая у меня модель – и найдёт. И к концу дня он выдал мне, что лучше всего двигать на восток, северо-восток, там самые незаселённые места, не очень подходящие для земледелия. Может, попытаться там вырастить живую еду? Но где взять семена?.. На запрос «семена», Шарик выдал серию статей о вреде натуральной растительной пищи, об изменениях, произошедших в растениях планеты за последние сто лет. Ну, это мы слышали, нам что-нибудь запрещённое... а дальше пошла солянка из статей о борьбе с птичьими рынками, с торговлей из-под полы, перекупщиками...

  – Найди мне что-нибудь про настоящие семена, в конце концов! – рявкнул я на Шарика.

  Он моргнул. И завис. Замелькали форумы. И вдруг выплыло сообщение: «В метро, на станции Запрядьево, после восьми вечера, буду с саксофоном и морковью». Сообщение тут же исчезло.

  Дополнено вечером.

  Семена взял. Всё как в лучших шпионских фильмах. Мужик с саксофоном отвёл к бабуле с семенами. Думаю, цену набивали. Отдал последнее за два пакетика морковки, два – капусты, картошку забрал у него всю оставшуюся – пятнадцать кило, лука – килограмм, самое нужное – семена ржи и пшеницы по полкило два мешочка – хотелось бы больше, но не было. Однако были ещё огурцы, двадцать штук. «Пусть будет бонус», – усмехнулся мужик.

  Больше нам с Саней жить здесь не на что, квартиру не оплатить за следующий месяц. Пока мне не заплатят за работу, жить негде. Если только машину продать, но проедим и машину. В общем, осталось только заправиться по полной. Сварил Сане картофелину из семян. Усвоилось. Не обманули, для начала неплохо.

  Утром в дорогу. Поедут ещё Быстровы, Улиткин Костян, Ира Лаутова тоже собралась. Быстровы поехали из-за детей – Петька шести лет и двухлетняя Маринка. В город пока возвращаться не хотят, говорят, живёшь от эпидемии до эпидемии, то в изоляции дохнешь, то антибиотики глотаешь, и не знаешь порой точно – а надо ли. Улиткин – боксёр – за компанию. Смотается быстро, наверное, ну нам силы всё равно нужны. А Иришку на работе сократили, она и решила ехать.

  Дополнено ночью.

  Позвонил Шурыгин. Ещё одна машина поедет. Всем говорю брать инвентарь, посуду, вещи. Смеются, спрашивают, что за инвентарь? Приходится напоминать, что мы сеятели. Опять смеются, но быстро утихают – Саню моего видели.

  Едут с Шурыгиным трое. Сам Олег Шурыгин, программист, работает, как и я, по удалёнке. Это хорошо, нам всем надо где-то работать, без денег не выкарабкаешься. Сеть везде есть, батареи солнечные взял три комплекта, на первое время должно хватить. С Олегом едет его сестра, Ника, врач детский, кажется. Но точно медик. И друг Олега – Семён Наумов, знаю я его, кажется, историк. Нам все пригодятся, и историки, и боксёры. Но не очень-то хотят, больше пальцем у виска крутят. В общем, едут три машины. Одиннадцать человек, из них трое детей, если моего Саню тринадцати лет считать. Но он внешне тянет на девятилетнего. Два программиста, один медик, один историк, музыкант, один боксёр, один экономист, строитель мостов, переквалифицировавшийся в строителя вебсайтов, музыкант. Три топора, четыре лопаты, грабли, мотоблок. Мотоблок, самый крутой, купил Шурыгин, сказал, что сдохнет копать сам...

  Пятнадцатое мая, 2080 год.

  Выехали по плану в пять утра. Трудный день, устали все, как черти.

  Шестнадцатое мая.

  Утром переругался народ в третьей машине. Историк с Шурыгиным. Даже остановились, выскочили. И мы все выскочили. Ну попрыгали, попрыгали, пособачились. Из-за музыки. Олег наушники забыл, музыку на весь салон врубил, Наум рэп не любит, а Шурыгин смеётся – да ты послушай, хорошо ведь! Переклинило обоих. Семён, бедолага, очки чуть не разбил, когда руками махал. Но, оказалось, он тоже водить может. Быстров предложил распределиться по другим машинам, поменяться местами. Пока едем.

  Семнадцатое мая. Год тот же, что радует.

  Потому что едем медленно. Едем бестолково, иногда кружим. Потому что все всё решают. Куда ехать, куда не ехать, куда свернуть. Теряем много времени. Ночуем в хостелах и придорожных отелях. Планировали ставить палатки на ночь. Четыре палатки есть. Но холодно, утром выезжаешь, на лужах лёд стекляшками посверкивает.

  Ехать ещё далеко. Ко мне пересел Шурыгин. Пока веду я, работает он, потом меняемся. Саня мой на заднем сидении лежит. Умирает, иначе не скажешь. Всё, что ни пробую купить по дороге, не идёт ему. Вчера тайком сварил вторую картофелину из мешка. Всем сказал – магазинная картошка, оказывается, тоже бывает неплохая. Народ меня убьёт, когда узнает, а может, поймёт.

  Ищу с Шариком старушку с саксофонистом. Да хоть с гобоистом – в других городах не нахожу. Надо было задержаться и купить ещё партию картошки, но я тогда подумал, что найду, не может быть, что не найду... но нет.

  Дополнено вечером.

  Опять переругались. Одни хотят ехать на юг, другие – за Урал. Решили голосовать, потому что терять времени нельзя. Надо сеять. Сеятели... Проголосовали с единичным перевесом за Урал. И хорошо. На юге, думаю, места не найдём, там все земли куплены или табличками помечены. Мне не верят, кричат, что не может такого быть. Но Шарик места свободного не нашёл, я-то знаю.

  Двадцать первое мая. 2080.

  Перевалили Урал! Могли бы быстрее, но заболела Маринка у Быстровых. Ника пересела к ним, но всё равно пришлось надолго останавливаться в городе. Простыла мелкая, жалко. Сопли, кашляет. Рановато в палатке на ночёвку встали, пока надо по термометру решать, как ночуем.

  За Уралом, ближе к вечеру, попалась деревня. Десять домов, вокруг лес. Один житель – бабуля, скрюченная пополам, космы седые из-под платка, а глаза добрые, лучистые какие-то.

  Переночевали. Бабуля смотрит на моего Саню, улыбается. Семян дала, ведро картошки, и куст смородины выкопала. Сказала: «Поливай в пакете прямо, доедет, спасибо мне потом скажешь, парень». «Как же, – говорю, – вы тут живёте? Почему больше никто не остался?» Пожимает плечами, смеётся. Рассказала вот что: «Тут один городской всё на вертолёте прилетает. Какой-то чудной, приедет, картошки отварной возьмёт, воон у того дома сядет на завалинке с тарелкой и сидит, то головой крутит-смотрит, то поест, то тут же спит, проснётся, опять сидит... наверное, никому не говорит, что место у него тут такое. Может, родные кто здесь жили. Так и живу, у него за пазухой и у бога...» Стало не по себе.

  Мы хотели тут и остаться, домов брошенных много, земля есть, что ещё надо. Но бабуля сказала: «Езжайте дальше, не дадут вам житья. Все, кто здесь пытались остаться, скоро уезжали. То поворуют у них всё, то пожгут, то повыдирают посаженное. Не знаю, будто хулиганьё, а машины сплошь дорогие. А то и на вертолётах прилетали, там, на старом выпасе машины оставляли. А ворованное потом в овраге находили. Да только это всё хулиганьё, так – попугать, а потом комиссии всякие понаедут, от этих уже не отвяжешься. Главное, адрес на земле успеть получить, поэтому езжайте как можно дальше, может, упустят вас из виду, не сразу спохватятся...» Что она имела в виду, тогда не очень понятно было.

  Саня поел. Картошка хорошая!"

  На этом записи кончались.

  Лёгкий ветер ерошил сухую траву. Туман клочьями рвался и рассеивался в лучах солнца. Парень перечитал, уставился на лес. Опять чихнул. Руки быстро забегали по клавиатуре.

  Двадцать пятое августа, 2080 год.

  Давно не писал. Некогда было.

  Через два дня после последней записи, двадцать третьего мая, решили встать окончательно. Здесь и стоим. Хорошо этот день помню, долго определиться не могли.

  Опять голосовали. Я сказал – как хотите, а мне брата кормить нечем, мне надо картошку закопать во что бы то ни стало. Шарик говорит, что сроки проходят, особенно для этого региона. Всё равно голосовали. А что ещё надо – река рядом, до города далеко, место ровное, хоть немного и под уклон, ну да здесь всё под уклон, горы близко.

  Принялись набрасывать карту, чтобы выбрать место, где встать, где пахать. Там, где остановились с дороги, земля сыро чвякала под ногами, и Вера сказала:

  – Надо повыше, река близко, ещё затопит.

  Все глубокомысленно помолчали, потому что никто не знал, о чем надо думать, когда выбираешь место под дом и поле. И тут мысли пошли как-то в другом направлении.

  Мы принялись колесить по лесу, по просёлочным дорогам. Застряли в овраге, в ямине с грязью. Моя машина хорошо нырнула, но выплыла, а Быстровы увязли. Мы, как лесорубы, бросились бурелом рубить и под колёса толкать. Машинка маленькая, лужа глубокая. Кое-как вытащили.

  Вскоре по убитой лесной дороге выехали на берег реки. Берег высокий, обрывистый, зато противоположный был ровным и плоским, даже казался топким – порос высокой густой травой. «Есть куда речушке растекаться, значит, нас не зальёт», – сделал нехитрый вывод Константин.

  Когда же на краю поляны, у леса, Петька Быстров нашёл родник, вопрос был решён окончательно. Здесь же решили пахать под картошку. Открытое место, солнечное. Земля, вода, солнце, воздух, семена – всё сходится. Даже семена проросли, пока ехали в душном багажнике. Сначала я испугался, когда эту радостную белую поросль обнаружил. Плесень такая?! А потом Шарик сказал, что так и надо.

  Измерили местность шагами. Выходило по нашему – пятнадцать гектаров ровной площадки, по пересчёту Шарика – десять. Нам под наши полтора ведра картошки надо сотку, ну полторы, если порезать, как бабуля подсказала. Да это же просто – думали мы... Если бы.

   Принялись запускать мотоблок. Промучились с ним не один час. Затарахтел, наконец. Но тут же и встали. Трава по пояс, да ещё и сухая, прошлогодняя, намоталась на винт, мотоблок и заглох. Ладно, хоть не сгорел. Мы-то решили, что трава порубится, машинка эта всё перелопатит, тут тебе и удобрение готовое. Чуда не произошло.

  Схватили ножи, резать траву, потом поняли, что этот сушняк только топорами валить, а ещё через пару часов аврала стало ясно, что очищена узкая полоска. Устали, переругались. И сели со зла обедать. Девчонки суп сварили, лапшу с грибами, размороженными. Настоящих ещё не было, да мы их и не знали. Вкусно, но Сане такое нельзя. Выпоил ему молоко, купленное в аптеке впрок. Через час оно привычно вернулось. Но как объяснял мне врач, что через час – это не так уж и плохо, всё равно что-то усвоилось. Смотреть вот только больно. Мальчишка зелёный совсем становился. Но день был такой солнечный, Саня даже улыбался, сидя в машине с открытой дверью. Машину я поставил рядом с нами – с обеденным столом, вместо которого уложили две запасные шины.

  – Косить надо, – сказал Шурыгин, хмуро съев свой суп.

  – Чем? – спросил я.

  – Поджечь, – вставил Улиткин.

  – Точно! – восхитился мрачно Олег и покрутил головой. – Трава сухая ведь, полыхнёт так, что мало не покажется...

  – А мы обкопаем...

  – Нуу, это ещё дольше, чем резать траву, – возразил Наумов, – к тому же – ветер, надо полосу солидную копать, чтобы пламя не перекинулось на лес.

  – О, энциклопедия заговорила, – протянул язвительно Улиткин.

  – Жечь не будем, – сказал Быстров, – лучше посмотрим, как сделать косу из мотоблока. Может, можно что-нибудь укрепить на винт, чтобы резало траву?

  Шарик развернул страницу с моделями мотоблоков с косилками. Шурыгин аж подпрыгнул на месте с криком «Да это же наша! Значит, у неё коса есть». Это был второй праздник – после того, как определились с местом.

  Ножи и топоры – в сторону, принялись осваивать косилку. К вечеру поле под картошку было скошено, а местами – повалено. Потому что такую траву, какая росла на нашем будущем поле, коса не брала. Впереди отправили Улиткина с топором.

  Пахали уже по сумеркам – Шурыгина никто остановить не смог. Проорал через стрекот мотоблока: «Да я сегодня так устал, что если ещё и завтра пахать, то я сдохну. Завтра будете сеять картошку, без меня».

  Но «посеять» картошку не удалось. У нас объявился агроном. Ника Шурыгина. Она утром за чаем сказала:

  – Можете меня убивать, но надо ещё на раз пахать. Такие глыбы. В них только похоронить картошку можно, а сажать нельзя. И земля какая-то... светлая, плотная, будто склеилась. Спросите Шарика.

  – Она знает, если что, – буркнул Олег, – она, когда была маленькая, вечно цветы сажала на подоконнике.

  – Только они не цвели. В магазине цвели, а дома нет. Вытащишь их из горшка, а там одни стебли, корней нет, как цвели – непонятно, – хмуро ответила Ника и вдруг улыбнулась.

  Улыбка у неё славная, тепло на душе от неё. Улиткин за ней по пятам ходит, как зомби. Задумался, а может, и я как зомби.

  Оказалось, у нас суглинок. Много глины. Притащили от реки десять ведер песка. Нашли не сразу. Спустились вниз по течению, там песчаный пляжик открылся. Удалось проехать по берегу до него, таскать-то легче на машинах, само собой. Кое-где пришлось камни с реки таскать, мостить дорогу. Девчонки обрадовались пляжику этому, сказали, тепло будет, будем здесь купаться.

  Пахали по новой. Закопали картошку после обеда. Двадцать четвёртого, значит.

  Даже по этому случаю дополнили к обеду вино, коньяк, сыр и кофе с банановыми размороженными пирожными.

  Я Сане отложил про запас в рюкзаке пять картофелин, на большее рука не поднялась. Бабуля дала ещё небольшой пакет картохи, как она её называет. Подумал, что буду давать раз в неделю, недель семь-восемь продержимся, а там, глядишь, первая картошка появится. Бабуля сказала: «Подкопаешь, весь куст не выдёргивай, она ещё нарастёт».

  К бабуле ездил опять, а как иначе, нам без неё не выжить. Позавчера воды натаскал и крышу учился чинить, она мне снизу кричала, чтобы не свалился, вертопрах... слово смешное. Шарик не нашёл его даже в инете...

  Примечание. Позавчера – это позавчера и есть, это уже про август, такой вот дневник внутри дневника получается.

  Коротко.

  Скосили, вспахали за следующую неделю участки под пять грядок, рожь с пшеницей и пятачок под мою смородину. Потом и огородили. Наум сказал: «От кабанов». Мы ему: «От каких ещё кабанов?!». Он куда-то в землю пальцем тычет. Пошли к нему. А на вспаханной земле хорошие такие следы от кроссовок сорок последнего размера. Наискосок к лагерю идут и обратно. Оказалось, это Улиткин ночью путь срезал. Такие вот кабаны. Поржали, и принялись туалет планировать.

  Пытаемся рыбу ловить, не очень выходит. Шурыгин кричит, что у нас удочки неправильные, заказал по инету.

  Да, участки скошенные опять пахали на два раза, таскали песок. Посадили половину семян. Так бабуля сказала. Шарик про это ничего не говорил, бояться неурожая он, видимо, не приучен. Посадили лук, морковь, огурцы. Огурцы и лук взошли на третий день. Наумов прибежал с делянки с фотографией огурца с двумя листьями. Шурыгин расхохотался, сказал, что он такой огурец не знает, значит, это не огурец, но сам побежал на делянку.

  А через пару дней ударил заморозок. Ну какой заморозок в июне?! Пятнадцатого! Даже день запомнил. Короче, всходы помёрзли.

  Посадили ещё три семечка, укрыли рубахой, рубаху придавили голышами с реки. Взошли. Красавцы. Тощие только.

  Ночью пошёл дождь, рубаху придавило – лужа! Открывали, боясь увидеть три жалких трупа, но эти хиляки вроде бы выпрямились.

  Особенно старательно сажали рожь и пшеницу. Как волшебные семена. Хлеб же может получиться настоящий.

  Лук зелёный есть! Едим. Сане его даю, усваивается.

  Где-то к концу июня взошла морковь, тощая, редкая. Кое-как её разглядели. Огурцы зацвели. Первый огурец оставили расти на семена. Это бабуля научила. А второй делили на всех, был он величиной с Петькину ладошку. Вкусно, таких не ел никогда.

  Рожь и пшеница хорошо взошли. Участки красивые стояли. Мы все по очереди любоваться ходили. А пшеница полегла неделю назад в дождь. Ливни жуткие какие-то прошли. Поле наше всё и легло. Собрали, сушим, что выйдет, не знаю. Ну купим хлеб, как до этого покупали. Жалко, даже на семена не сгодится то, что выросло. Скорее всего, не вызрела, как надо. Колос зелёный ещё. Мне кажется почему-то, что зёрнышки должны осыпаться в ладонь. То ли слышал где, то ли в кино видел. Но ещё не читал, урожая-то не случилось.

  Шарик за мной ходит, просит почитать то одно, то другое, но времени совсем не хватает. Ещё ведь и работу никто не отменял. Взялась читать Ника.

  Зато в третью неделю июля (отсчитал восемь недель), только солнце встало, поскакал по полю по пояс в росе, подкопал картошку. Как дурак заорал в пять часов утра: «Саня, смотри какая! Сейчас варить будем!» А Ника рассмеялась и сказала: «Печь... Шарик сказал, что печеная вкусная, и полезнее намного». И бабуля говорила, что печёная вкуснее. Но я сварил всё-таки, испугался, что сгорит. Вдруг что неправильно сделаем. Потом, потом, когда побольше накопаем, тогда и печь будем.

  Да, Ника живёт со мной. Как-то так само собой вышло. Засиделись у костра. В какой-то момент понял, что шпарю без останова: и про развалившийся плот на пруду, за городом, и про то, как я боялся лететь первый раз на самолёте, и держался за мамину руку... Когда я столько кому про себя рассказывал?! Заказал на бабулин адрес ещё одну палатку, потому что у нас-то адреса нет.

  О крыше над головой надо думать. Зимы здесь суровые, как сообщает Шарик. Решили поставить три автодома. Удобно: и на место привезти, и сорваться-уехать, если надумаем. Посчитали, что заработаем вскладчину на первый дом, если всё нормально, только к августу. Там поселятся Быстровы. Быстровы смеялись:

  – Двухъярусные кровати сделаем и все поместимся.

  Дом прибыл к середине августа к бабуле. Потом прикатили на место. Устанавливали три дня, место выравнивали. Фотографировались с лопатами, в банданах и трусах.

  Рыба ловится. И на мою неправильную удочку тоже. Щуки, лещи, окуней много. Названия нашли в инете. А вот Сане рыба плохо пошла. Наум предположил, что выше по течению город, поэтому и вода из реки, и рыба подходят только нам, а Сане – нет. У него своя вода, из родника.

  Двадцать седьмое августа, 2080 год.

  Выкопали погреб под картошку. Сушим. Полки и короб купили. Жалко стало деревья пилить, а на дрова бурелома пока хватает, зола на огород идёт.

  Пробовали свою картошку. На нос по половине. Детям Вера сварила суп с картошкой, морковкой и луком. Саня ест, и всё хорошо после этого. Но меня тоска берёт, когда представлю, что картошки, которую мы посадили, мало. На семена отложим, конечно. Что зимой будет? Езжу к бабуле, там помогаю, может, даст немного, когда совсем плохо будет с едой для Сани. Но семена трогать нельзя. Да! Три морквы срывать не будем – свои семена нарастут.

  Двадцать восьмое августа. 2080 год.

  Сегодня с утра поехал к бабуле. Хорошо, что без Сани поехал. Он ночевал у Быстровых, а я отправился пораньше. Километров за пять до деревни надо мной лёгкий вертолёт завис, под ним бревно висит. Огромное. Ну, вертолёт и вертолёт, что мы их не видели? Груз перевозит. Но нет... Чувствую, не уходит. Держится тенью над дорогой. Минут десять так надо мной полз. Потом, вижу, это самое бревно на меня летит. Громадина. Хрястнулась. Совсем чуть не задело, на обочину вывернул, тормознул. А вертолёт улетел, развернувшись. Через пару минут по почте письмо пришло: «Сворачивайте своё поселение, иначе хуже будет». Уже и почту вычислили.

  Приехал, рассказал своим, девчонкам пока не говорили.

  Второе сентября.

  Зло берёт. Избили историка нашего. Ушёл один за грибами. Спрашивается зачем?! Вчера только я рассказал, как мне прилетело предупреждение. Нельзя по одному пока уходить. Но бояться противно, да... вот ведь какая ерунда. Это Наум так сказал. Били трое, в масках горнолыжных. Маска лисы и льва запомнились, третьего, говорит, не разобрал, уже не до того было. По морде пару раз без фанатизма съездили, под дых дали, шлёпнули на лоб липучку с посланием «Убирайтесь» и исчезли.

  Девчонкам рассказали.

  А ночью нам чуть не сожгли туалет, тот, что справа от поля. Хорошо, Шурыгин допоздна работал, увидел вовремя. На лес пламя не перекинулось.

  Выдрали морковь и мою смородину.

  За оврагом уже под утро нашли следы от шин. В овраге обнаружили морковь и смородину. Две машины приезжали.

  Стали в ночное ходить. Пока не появляются. Улиткин говорит, что они видят, что мы стали охранять лагерь, вот и не показываются, но это до поры до времени.

  Народ собирается искать другое место. Я один против, ведь в другом месте всё может повториться. Но и что делать, не очень представляю. Ружья есть, два. Капканы – на зайца. Правда, пользовались только один раз. Младшая у Быстровых, как увидела зайца в капкане, так ревела всю ночь. А Шурыгин у нас охотник заядлый. Но капканы эти, ружья... Пальнуть в небо, попугать, а дальше этого ни один нормальный чел и заглядывать не будет. Так что придётся искать другое место, народ прав. А сам время тяну. Успеть бы адрес получить, но будто в каменную стену упираются все наши запросы. Бабуля дала адрес того мужика, который у неё иногда на закаты приезжает любоваться, написал ему, рассказал про Саню.

  Смородину опять посадил.

  Четвёртое сентября.

  Сегодня мы с Шурыгиным и Улиткиным в лагере остались. Остальные рванули по делам в город. Быстровы – выяснять, почему у них виртуальный первый класс не подключился. Ира с Никой – с ними за компанию, с документами и за кое-какой едой, фрукты по доставке, например, из того магазина, который нам нравится, в наши места не везут. И Наум с ними поехал, за книгой какой-то.

  Но это всё ерунда. До обеда я и Шурыгин работали. Костя крыльцо Быстровым доделывал. Здорово у него получается с деревом возиться, ладно всё подгонит, соберёт. Мы у него спрашивать ходим, что да как лучше сделать. Вот и крыльцо они с Игорем начали строить. Потом Игорь цепляться начал, к мелочам всяким. Надоело ему, похоже. Улиткин психанул и послал Игоряна подальше, буркнул:

  – Да пошёл ты. Портишь ведь. Не видишь, придурок? Сам сделаю.

  Тот чуток обиделся, дёрнулся, а Улиткин ему в нос доску суёт. Что уж тот сделать мог не так, не знаю. Но Быстрый вдруг рассмеялся и говорит:

  – Тих-тих, я понял. С меня удочка, короче, та, которая тебе понравилась.

   Улиткин тогда прямо расцвёл от удовольствия, и возится с крыльцом уже третий день, хоть, думаю, он и так бы возился. Но видно, что человеку приятно. Вот и сейчас он там что-то подтёсывал, козырёк выравнивал. А я его в окно видел.

  Тут я отвлёкся, потом смотрю, он уже за забором, к перелеску идёт с топором, чёрт его дёрнул и ведь не сказал ничего. Да ну кто бы сказал, не девчонки мы, в самом деле, по каждому поводу звать с собой в лес сходить.

  Я поляну глазами окинул. Вижу – со стороны оврага трое идут наперерез Улиткину. Он пока не видел, похоже. Будто караулили.

  – Смотри, – говорю Шурыгину.

  А тот уже с ружьём у меня за плечом.

  Мы рысью к забору. А чужаки ноль внимания на нас. Наконец Костя их услышал, обернулся. Дубину какую-то – не больше, не меньше, а деревце выше меня ростом, сухостоину, – лихо так выломал. И на чужаков. Шихнул перед ними деревом-то – парни остановились. В масках, да. Лев, лиса и гиена, что ли. Не разобрать. Шурыгин ружьём потряс, в воздух пальнул. Чужаки остановились. Перекинулись парой слов. Ну, думаю, сейчас вперёд попрут, ну не поверят ведь они в самом деле, что сеятель этот в бандане в них стрелять будет... Но они в бегство пустились. Так и бежали, не останавливаясь на переговоры и белые флаги, пока не скрылись за черёмуховыми зарослями.

  Вечером, когда вернулись наши из города, все собрались у Быстровых. Вера расстроено молчала, Ира взялась свою флейту зачем-то перекладывать. Заговорила Ника.

  – Были мы в администрации. Нам сказали, что земли здесь являются частным владением корпорации «Северо-Запад».

  И замолчала. Вера кивнула сама себе.

  – Придётся уезжать, – говорит обречённо так. – Лучше до зимы с местом определиться, и Пете учиться надо.

  – Виртуальному классу нет разницы, где Петька, – хмуро сказал Быстров.

  – Да сорваться недолго, – махнул рукой Шурыгин.

  – Жалко, – коротко высказался Наум. – Здесь уже кое-какие позиции завоёваны, – с усмешкой кинул он на нас взгляд поверх очков.

  – Только одного не пойму, – сказал я, – зачем тогда эта возня с выдиранием кустов? Кто-нибудь понимает? Я нет.

  Мы глубокомысленно помолчали. А Ника задумчиво сказала:

  – Там вообще так получилось. Сказать-то нам сказали, но ни карты, ни документов не дали, когда мы попросили посмотреть этот район, куда можно поблизости переехать.

  – Да скупают всё, наверное, понемногу, всё, что осталось, – хмуро сказал Улиткин, – а пацанов рассылают для острастки, чтобы, такие как мы, не успели адрес получить, меньше возни с документами и откупами ведь. Слышал я, под Ивановском так было. Там земли свободной совсем не осталось. Она есть, но пустая стоит.

  – Может, так и есть.

  – Я документы на повторное рассмотрение включила, как договорились, причиной опять указала диагноз Сани, – сказала Ника. – Но вряд ли это поможет. Тут Наум предложил подать заявку на охрану в МЧС.

  – В МЧС? – мы все повернулись к Науму.

  – Если они дадут адрес, – сказал Семён, – а собственности на землю ещё на самом деле нет, то остаётся надежда успеть вперёд «Северо-Запада».

  – Так заявку в МЧС надо подавать, чего тянуть?! – рявкнул Улиткин.

  – Уже подали, – сказала Ника.

  И Улиткин стих, разулыбался, я же говорю – он как зомби на мою Нику смотрит, вот и теперь он на неё также смотрел. А она была как солнышко – волосы русые, пушистые, облаком на солнце светились. Ника рассмеялась. И Улиткин совсем расцвёл. Убил бы этого зомби.

  Восьмое сентября. 2080.

  Саня опять начал рисовать. Хорошо, что взял его рюкзак, отцов ещё, в командировки он с ним ездил. Там запас бумаги, мелков пастельных и карандашей. Любит брат эти мелки свои, рисунки получаются у него прозрачные какие-то, светлые. Больше года уже как забросил это дело, а тут опять попросил. Рисует, пока не показывает.

  Я почему-то каждый вечер стал уходить к реке. Солнце садится, а я на реку. Там есть камень. Плеск воды, шелест травы, высокой прибрежной. Шарик говорит – камыши. Даже название шелестящее какое-то. Жду, когда птица запоёт. Маленькая серенькая, кое-как разглядел её в кустах. Заливается так, что становится не по себе. Что там внутри такое, что так петь можно. И вот ведь механизм какой, попробуй сделать – настоящее не получится. В городе никогда не слышал. Птица в июле ещё пела, сейчас тихо. Осень. Но придёт весна, и может, она опять прилетит...

  Дополнено вечером. Пока возвращался, увидел следы чужих шин, на опушке неподалёку от нас. Вышли, потоптались, походили. До самого забора следы.

  Тринадцатое сентября. 2080.

  Саня мой пошёл. Он и ходил раньше, ещё при маме. Потом, после её смерти, слёг, силёнок совсем не стало. А тут вдруг стоит у забора и в лес смотрит. Я далеко был, возле дома Быстровых, не сразу увидел. Так мне Олегыч махнул на него. Я рванул. Подхожу шагом уже. Стоит босиком, в носках, как в машине лежал, так и пошёл.