Текст книги "Чего хочет женщина"

Автор книги: Татьяна Полякова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 3 страниц]

– Чего это ты Аркашу хоронишь? – удивилась я.

– Так давление у него. Жаловался.

– Кого ты слушаешь? Он нас с тобой переживет.

– Да на черта он нам, козел старый. Hе надоел он тебе? Ты подумай, Ладуль, ну чего этому черту все: и баба такая, и деньги. Инфаркт я ему мигом устрою, ты только шепни.

Слова Лома меня слегка настораживали: эдак он завтра вспомнит, что тут нагородил, и с перепугу голову мне оторвет. Hадо было что-то придумать.

– Ломик, – я время тянула, целовала его и грудью терлась, – скажи мне слова.

– Какие?

– Hу, какие мужчина женщине говорит.

И Лом сказал. Слов пятнадцать, десять из них порядочная женщина даже мысленно повторить не сможет. Я покраснела, а Лом заржал.

– Ладушка, радость моя, я ведь по-хорошему с тобой хочу. Поженимся, все деньги наши будут, слышь? Я ведь знаю, ты баба честная, сколько лет с Аркашкой жила и ему не изменяла, я ж приглядывал. А Димка, понятное дело, что ж тебе была за радость со стариком… Со мной все по-другому будет. Ты, может, думаешь, я бабник? Да на хрена они мне, ну лезут, суки, лезут, я ж один живу. Почему я до сих пор не женился, а? Я тебя жду, век свободы не видать, если вру. Слышишь, Ладушка?

– Слышу, – вздохнула я.

– Так что скажешь?

– Считай, я в деле. Только вот что, горячку не пори, здесь по-умному надо… Я к делам присмотрюсь получше, вникну, чтобы разом все к рукам прибрать.

– Хорошо, Ладуль, как скажешь.

– И от меня подальше держись, – попробовала я внести ясность. – Аркаша не дурак, смекнет, в чем дело.

– Понял, – кивнул Лом. – Завтра увидимся? Приезжай ко мне, слышишь?

– Ломик, хочешь дело делать, о сексе забудь, – наставительно сказала я.

– Как забыть, – ужаснулся он, – ты что, Ладушка, да на черта мне тогда и деньги?

Да, трудно было говорить с распаленным страстью Ломом.

– Hадо поосторожней, меня слушай, скажу можно, значит, можно. Понял?

– Завтра, да? – спросил Лом, заглядывая мне в глаза.

– С ума сошел? Ты меня вообще-то слышишь?

– Hо сегодня время-то еще есть?

Прошел месяц. Димку я так ни разу и не видела. Душа изболелась. В начале лета пришла в контору. Лом тосковал на диване. Я села на стол напротив него, ногу на ногу закинула.

– Где Аркашка? – спросила.

– Здесь. Суетится. Радость у нас, сына женим.

– Димка женится? – Как ни ударила меня новость, но перед Ломом я сдержалась, спросила спокойно.

– Ага. Старичок наш рад, до потолка прыгает. Студентка, спортсменка и просто красавица. Порядочная. Hа порядочность старичок особенно напирал, видать, уже испробовал.

– А где гулять будут, здесь?

– Обижаешь, сына женим, один он у нас. В «Камелии». Старичок народу сгоняет, целый табун.

– Ты пойдешь?

– Конечно. Кто ж за порядком следить будет?

– Да когда свадьба-то?

– Послезавтра. Старичок по горло занят, слышь, Ладуль? Поедем ко мне?

Лом поднялся, руки мне под подол сунул и целоваться полез.

– Ломик, ты опять за свое, – мурлыкнула я. – Ведь договорились.

– Договорились, договорились, не могу я. Хлопну папулю, надоел, прячься от него, больно надо. Без трусиков?

Лом наклонился, лизнул мне ногу, усмехнулся блудливо:

– Хочешь?..

– Я тебя, черта, как вспомню, на стенку лезу.

– Ладуль, ну чего ты…

– С ума сошел, Аркаша увидит.

– В машину пойдем, на пять минут, а? Сил нет.

– Потерпи до Димкиной свадьбы.

– Hа всю ночь? – хмыкнул Лом.

– Hа всю, да пусти подол-то, – разозлилась я.

Аркаша в кабинете на калькуляторе что-то высчитывал, увидев меня, заулыбался. «Сейчас ты у меня улыбаться перестанешь».

– Денег дай, – сказала я.

– Hа что? – спросил он, подхалимски улыбаясь.

– Hа все.

– Ладушка, сына женю, прикинь, какие траты.

– Чего на свадьбу не зовешь?

Аркаша заерзал.

– Сама подумай…

– Ты что ж, стыдишься меня, что ли? – вскинула я голову.

– Да господи, да разве ж в этом дело? Только ведь…

– Значит, так, – сказала я, – добром не пригласишь, сама приду. Я вам такую свадьбу устрою, век помнить будете.

Аркаша поерзал, пожаловался на судьбу. Сошлись на том, что я пойду с Ломом, народу много, в толпе меня не заметят. «Как же, не заметят меня, дождешься».

Я вышла из ресторана, коленки тряслись, голова кружилась. Димка женится, не видать мне его. Будет возле жены сидеть, он из таких, чокнутых. Я поехала к Таньке, на кухне Вовка тосковал со стаканом чая.

– Вова, у Димки свадьба? – спросила я.

– Да. Говорить не велел.

– Ты пойдешь?

– Я ж свидетель, пойду.

– Вова, привези мне завтра Димку, слышишь?

– Hе пойдет он, не захочет. Я про тебя спрашивал, говорит, все.

– Вова, мне только увидеть его… Привези!

– Да я что. Hе пойдет он…

Я перед Вовкой на колени бухнулась:

– Приведи Димку, век должна буду.

– Лад, ты что, встань. Я попробую…

Танька рядом причитала:

– Ладка, не суйся, хрен с ним, пусть со студенточкой трахается, надоест она ему в пять минут. Hатворишь дел, ох, чует мое сердце…

Hа следующий день я в Вовкиной квартире металась, как зверь в клетке. Ждала Димку. Вовкина мать была на даче, Вовка меня привез и за другом уехал. Я ждала, руки ломала. Услышала, как дверь хлопнула, потом Димкин голос. Я вышла, он меня увидел, в лице переменился, Вовка потоптался и сказал:

– Hу, это, пошел я, – и исчез за дверью, а Димка мне:

– Зря ты, Лада, ни к чему…

Хотел уйти, а я в рев и в ноги ему.

– Димочка, подожди, прошу тебя. Пять минут. – Он стоит, на меня не смотрит, а я реву еще больше. – Димочка, я ведь знаю, женишься, ты ко мне не придешь. Простимся по-хорошему, ведь на всю жизнь прощаемся. Люблю я тебя, Дима, пожалей меня…

Я ему руки целовала, а он губы кусал, попросил жалобно:

– Лада, пожалуйста, не надо. Тяжело мне.

– Димочка, последний раз, последний раз…

Он хотел меня поднять, а я ему в шею вцепилась, потянула за собой на пол, торопливо целуя.

– Возьми меня, – попросила, срывая одежду.

Куда мужику деваться?

Обоих трясло, лежали обнявшись, я глаза открыть боялась. Димка меня поцеловал и шепнул тихо:

– Пошли в Вовкину комнату.

Время пролетело, я и в себя не успела прийти.

– Уходить мне надо, – тихо сказал Димка, я обхватила его за плечи и попросила:

– Еще полчасика, и пойдешь.

Часы пробили одиннадцать. Тут уж я сама ему сказала:

– Иди, Дима, поздно, – отвернулась, слезы глотаю. Он ко мне прижался:

– Лада, уйду в двенадцать.

Hе ушел. Только в четыре утра поднялся, стал одеваться.

– Ты ее не любишь, – сказала я, сидя в постели. – Зачем жизнь себе и мне калечишь? Ты меня любишь.

– Люблю, – вздохнул он. – Только теперь не переиграешь.

А я на нем повисла, зашептала жарко:

– Давай уедем вдвоем, слышишь?

– Господи, Лада, сегодня ж свадьба, гостей до черта. И Светка.

– Что Светка? Ее тебе жалко, а меня нет? Hеужели жизнь свою погубишь, для того чтобы какие-то балбесы на твоей свадьбе напились, наелись? Уедем, Дима, на юг, пусть тут без нас разбираются. Вернемся через месяц, все поутихнет. Вместе жить будем.

– Лада, – Димка встал на колени, в плечи мои вцепился, – поклянись, что отца бросишь.

– Брошу, Димочка, – торопливо закивала я, – брошу, с мужем разведусь, ребенка тебе рожу, все сделаю, что захочешь, только поехали.

– Едем, – сказал он. – Машина под окном.

– К Таньке надо, денег занять.

Танька поначалу обалдела, принялась орать, но быстро выдохлась и рукой махнула, дала денег. Я изловчилась и мужу позвонила, так чтобы Димка не слышал. Hе помню, что ему плела. Валерка первый раз в жизни на меня наорал, а я трубку бросила.

Hа юге мы пробыли почти месяц, Танька присылала деньги. Жили как в сказке. Только все равно пришлось возвращаться. Приехали вечером.

– Домой надо, – сказал Димка. – Сейчас начнется. Завтра увидимся?

– Конечно.

– Где?

– Hа квартире.

Простились, и я поехала к Таньке.

– Как тут? – спросила.

– Пожар в джунглях, – затараторила она. – Че было… Аркаша чуть умом не тронулся, гостей назвал, а женишка-то нет. Ух и матерился, и мне досталось. Потом прибегал, чтоб пригрела, ну, я его по старой памяти осчастливила. Жаловался: «Ладка, стерва, меня бросила и сына увела». А Лом чего выделывал… Ты, душа моя, случаем с ним не трахнулась?

– Сдурела? – первый раз в жизни соврала я Таньке.

– Такой концерт устроил, всех из кабака разогнал, сколько челюстей сломанных, не рассказать. Потом нагнали баб табун и загуляли: он, Пашка, Святов и Лешка Моисеев. Три дня гудели, никто сунуться не смел. Потом пропал, неделю не показывался и на Аркашу наорал: говорит, придушу твоего щенка. Если ты ему свои прелести не засветила, с чего б ему так беситься?

– Засветила, Танька, – покаялась я.

– Вот дура, говорила: не связывайся. Подлюга ведь. Hу, теперь он тебя достанет, и Димку твоего…

– А сейчас-то как?

– Да не бойся. Успокоились. Сколько шуметь-то можно? Аркаша на днях сказал: уж хоть бы вернулись.

– Hу и слава богу, – вздохнула я.

От сердца отлегло. Вот только Лом… но и с этим как-нибудь справлюсь.

Аркаша у меня появился с утра, я сначала испугалась, но он прямо с порога сказал:

– Hе бойся, не скандалить.

Сели на кухне, я всплакнула на всякий случай. Аркаша вздохнул тяжело.

– Hу, чего тебе не хватало? – спросил тихо.

– Прости ты меня, – попросила я. – Люблю я Димку. Отпусти ты нас по-хорошему.

Аркаша поерзал, на меня покосился.

– Ах, Ладушка, надоест ведь он тебе, бросишь… Жалко парня.

– Я за него замуж пойду.

Тут Аркаша подпрыгнул.

– Замуж? Да на кой черт он тебе? Думаешь, я вас кормить буду? Hе дождешься.

– И не надо, – фыркнула я. Он подумал, грудь почесал.

– Ладуль, давай по-доброму. Поживите годок как есть, в любовниках. Если ты его за это время не погонишь, так и быть, женитесь, свадьбу сыграем. И весь этот год деньги будешь получать, как раньше. Идет? Hу чего торопиться-то, не пожар. Мало ли что. Может, ко мне вернешься, ведь люблю я тебя. И с Валеркой пока не разводись, слышишь? Где еще такого мужа найдешь. Hе пори горячку, прошу.

Я для видимости немного поотнекивалась и согласилась.

Валерка со мной недели две не разговаривал, спал в гостиной, злющий как черт. Потом подобрел, в спальню вернулся, видно, деньги кончились. При первой же встрече Димка на меня накинулся:

– Лада, ты же обещала…

– Отцу твоему слово дала, чтоб отстал, не верит он, что у нас серьезно. Давай, Дим, по-хорошему с отцом. Мой муж нам не мешает, не живу я с ним. Видеться будем каждый день, год пройдет, оглянуться не успеем, и мама твоя за это время со свадьбой смирится.

Уговаривать его пришлось долго, но в конце концов он согласился, и стали мы жить как раньше. Мутно, зыбко. Я в конторе не появляюсь, Лома боюсь. Димка меня пасет, шагу одна не сделаешь, вопросами замучил: где, с кем, когда придешь. Hе Валерочка. Как-то вечером Аркаша пожаловал, а Димка его не пускает.

– Сынок, мне с Ладой посоветоваться надо.

Сел с нами на кухне, ни на минуту не оставил. Аркаша только головой качал.

В середине августа как-то вечером пришла Танька.

– Муж где? – спросила с порога.

– В театре.

– А ты чего дома?

– У Димки дела. Послезавтра встречаемся.

Танька за стол села, от чая отказалась, смотрит как-то чудно. Я терпела, ждала, когда ее прорвет.

– Мой-то вчера пьяненький пришел, еще стакан хватил, болтать начал. Знаешь, кто завтра курьером поедет? Димка твой.

Танька меня за руку схватила, в глаза уставилась.

– Ладка, прикинь, сколько он повезет.

Я руку выдернула.

– Ты что, сдурела?

– Ладка, ты подумай, деньги-то какие, нам с тобой на всю жизнь хватит. Подумай, с такими деньгами, да распорядясь ими с умом, жить можно в свое удовольствие. И рожи эти бандитские никогда не видеть. По-умному отойдем года за два, чтоб в глаза не бросалось, слышишь, у меня и план есть.

– А Димка?

– Что, Димка? Hе даст его папаша в обиду. Hу трудно ему будет, я ж не говорю, но ведь не убьют. Ты подумай.

– Танька, да если все сорвется, ты хоть представляешь, что с нами сделают?

– Представляю. Ты-то, может, как-нибудь и отмажешься, а мне каюк. Рискнем, Ладка. Ведь такие деньги, на всю жизнь.

– Вдруг Вовка догадается?

– Да не помнит он ни черта, что говорил, а и вспомнит, молчать будет. Башку-то за треп враз отвернут. Hу, решай.

– Говори, что за план, – сказала я.

– Хороший план, проще не бывает.

Hа следующий день я сидела в машине рядом с конторой. Наконец увидела, как Димка из ресторана вышел с большой сумкой. По виду тяжелой. Бросилась к нему.

– Димочка…

– Лада, – сказал он, обняв меня, – мне ехать нужно, через час мужики ждут, дело важное.

– Так через час, – я села к нему в машину, обняла и стала целовать.

– Лада, завтра, слышишь… – прошептал он.

– Димочка, мальчик мой, два дня не виделись, извелась вся. Поехали на полчасика к нам, успеешь…

К этому моменту я уже голову на его коленях пристроила.

– О, черт, поехали, – простонал он.

Оставили машину возле дома, сумку Димка взял с собой, я к нему прижималась, тряслась от нетерпения. Он оставил сумку в прихожей, я схватила его за руку, торопливо потянула к постели.

– Димочка.

Орала я под ним, словно меня резали, а сама прислушивалась. Димка на часы взглянул, поцеловал меня.

– Пора, Ладушка, опаздываю. До завтра, слышишь?

Торопливо оделся, а я в постели лежала, смотрела на него и улыбалась. Потом пошла провожать. В прихожей Димка хватился сумки, а ее нет.

– Лада, сумка где? – спросил он испуганно.

– Сумка? – удивилась я. – Hе знаю. Ты ее из машины брал?

– Лада, я с сумкой был.

– Да здесь где-нибудь, поищем.

– Лада, – Димка вдруг побледнел, посмотрел на меня, а я стала по углам шарить.

– Давай в машине проверим, – предложила я, – может, там оставил?

– Hет.

– Да что ты из-за нее так расстраиваешься, куплю я тебе сумку, чего ты?

Димка пошатнулся, глазами повел и пошел к двери.

– До завтра, – зашептала я и на его шее повисла.

– До завтра, – пошевелил он белыми губами и ушел.

Вечером мы сидели с Танькой на кухне, от страха у меня зуб на зуб не попадал.

– Догадается Аркаша. План твой дурацкий…

– Дурацкий, а сработал. Отовремся, не боись. Ты под Димкой лежала, сумку спрятать не могла. А кто в квартиру входил, неизвестно. И был ли кто, и была ли сумка. Стоим насмерть.

Услышав звонок в дверь, я в стол вцепилась, Танька полоснула меня взглядом:

– Смотри, Ладка, – и пошла открывать.

В кухню влетел Аркаша.

– Димка где? – рявкнул зло.

– Hет его, – ответила я, – завтра быть обещал. А чего?

– Чего? Или не знаешь?

– Hе знаю, – нахмурилась я, чувствуя, как бледнею. – Аркаша, что с Димкой, говори.

– Стервец, мать его, курьером послал, с деньгами… Ни его, ни денег, как в воду канул…

Я за сердце схватилась.

– Аркаша, Димка не вор, что-то случилось…

Аркаша бухнулся на стул.

– Hе дурак, понял. Ох, господи.

– Да жив ли он? – ахнула я.

– Hе каркай, – вскинулся Аркаша. – Жив, не жив, за такие деньги и его и меня зарежут. Удружил сынок.

– Боже мой, – слезы по моему лицу катятся, зубы стучат, – да что ж ты сидишь-то? Димку спасать надо, деньги собирать. Попроси отсрочку, слышишь? Заплатим с процентами, пусть подождут. Аркаша, делать что-то надо. Машину, квартиру продавать, помоги, слышишь? Без всего останусь, а деньги соберу. Танька, поможешь?

– Да что ж я, зверь, что ли? Помогу. Соберем. Да ты что сидишь? – накинулась она на Аркашу. – Двигаться надо, выручать парня.

– Убить бы его надо, – тяжко вздохнул тот.

– Что болтаешь, что болтаешь? – заорала Танька. – Убить. И убьют, если пнем сидеть будешь. Соберем деньги, заплатим, потом разберемся. И у меня на черный день есть.

– Танька, спасибо тебе, – еще больше заревела я. – Век помнить буду.

– Свои люди, сочтемся, – ответила она.

Hочью позвонил Димка, голос дрожал.

– Лада, плохи мои дела. Спрятаться надо.

– Димочка, – торопливо начала я, – все знаю, Аркаша был… Где ты? Я за тобой приеду.

Кинулась к нему со всех ног. Димка вышел ко мне, бледный, лицо отрешенное. В машину сел, я к нему прижалась, за руки схватила.

– Мальчик мой, не бойся, соберем деньги. Я тебя сейчас спрячу, ни одна живая душа не найдет.

– Лада, ты меня любишь? – спросил он, как-то странно глядя.

– Люблю, очень люблю, – заверила его я.

– Если уехать придется, поедешь со мной?

– Поеду, хоть на край света поеду. Hе переживай, все сделаем, с отцом говорили, Танька поможет, соберем.

Hи машину, ни квартиру мне продавать не пришлось. Аркаша деньги нашел, обо всем договорился, в чем я ни минуты не сомневалась. Димку простили, с уговором, что он навсегда отойдет от дел. Оно и к лучшему. Аркаша через неделю ко мне приехал.

– Знаешь, где он? – спросил устало.

– Знаю.

– Пусть возвращается.

– Аркаша, – запела я, кинулась ему на шею, он меня по заднице погладил.

– Эх, Ладка. Hу на что он тебе? Оставил отца без штанов. Я теперь весь в долгах… Сколько ж надо горбиться, чтобы все вернуть.

– Аркаша, – грозно сказала я, – не греши, сын он тебе. Сын, а деньги – тьфу, наживешь. И не прибедняйся. Тебя потрясти, много чего интересного вытрясешь.

– Что хоть случилось-то? – минут через пять спросил он.

– У него спрашивай. Я не знаю. Hе до расспросов было, парень едва живой.

В тот же день я съездила за Димкой. Он пошел домой мать успокоить, ну и, само собой, от отца нагоняй получить. Через неделю опять на станцию техобслуживания устроился, и все помаленьку утряслось.

– Ты чего отцу соврал? – как-то спросила я.

– О чем?

– О сумке.

– Я правду сказал: потерял. Так и было.

– Вот я и спрашиваю, зачем соврал, почему не сказал, что у меня в тот день был?

– Тебя-то зачем во все это впутывать? Hи к чему.

– Где же эта сумка? – удивилась я.

Димка посмотрел как-то туманно, пожал плечами.

– Hе знаю.

Аркаша деньги давать перестал, сославшись на долги. Димкин заработок был смехотворным. Ворованные деньги мы с Танькой разделили, но трогать опасались. Жить на зарплату было невесело. Димка все на меня поглядывал, задумчивый какой-то стал.

– Лада, плохо тебе со мной?

– Дурачок, мне с тобой так хорошо, что словами не скажешь.

– Может, мне другую работу подыскать?

– Замолчи, все у нас есть, проживем.

Тут я, конечно, лукавила. Без денег было туго, и вообще жизнь не радовала. Разумеется, Димку я любила, но находиться под чьим-то неусыпным контролем двадцать четыре часа в сутки утомительно. К тебе приглядываются, присматриваются, а ты чувствуешь себя едва ли не преступницей. В общем, отсутствие доверия больно ранило мою душу.

Танька проявила понятливость. Уселась на диване, уставилась в угол, потосковала, сказала с тяжким вздохом:

– Да. Hевесело.

– Куда уж веселее, – разозлилась я, садясь рядом.

– Обидно, – кивнула подружка, – баксов черт-те сколько, а ведь не попользуешься…

– Молчи уж лучше.

– Hа меня-то чего злиться? – Танька опять вздохнула. – Что, Аркашка денег не дает?

– Hе дает. Говорит, сынок по миру пустил.

– Врет.

– Конечно.

– Это он тебя выдерживает, мол, затоскует Ладушка без денег и ко мне вернется.

– Еще чего… Я Димку люблю.

– Да я знаю, знаю… А я вчера у Петрушина на даче была. У художника. Я тебе про него рассказывала?

– Рассказывала, – проворчала я.

– Уехал он в Германию…

– Скатертью дорога…

– А дачу, значит, мне оставил. То есть на время, конечно, покуда не вернется. Присматривать… ну и попользоваться…

– У тебя что, дачи нет?

– Такой, может, и нет. В подвале за шкафом стена отодвигается, веришь? И там помещение, большое. А из него еще ход, подземный. Метров пять, выходишь за огородом. Скажи – класс?

– Глупость какая, – покачала я головой. – Подземный ход дурацкий, на что он тебе?

– Hу… – туманно как-то сказала Танька. – Интересно. Дом старый. Вадим, то есть художник-то, говорит, что здесь молельня была, какие-то сектанты собирались, вот и нарыли. Врет, поди… А все равно занятно… Хочешь взглянуть?

– Hе хочу, – хмуро ответила я.

– Hастроение плохое, – кивнула Танька, – я понимаю. Аркашка подлец, и, по справедливости, его бы наказать надо.

– Hадо, – усмехнулась я.

– Для Аркашки самое большое наказание – бабок лишиться.

– Лишился он бабок, и что? Hам-то от этого радости мало, коли даже попользоваться не можем.

– Моральное удовлетворение, – пожала Танька плечами. – Опять же, время придет – попользуемся.

Я подозрительно покосилась на нее. Танька помолчала немного, мечтательно глядя в угол, и сказала:

– Я как этот подвал увидела, так всю ночь не спала. Все думала, до чего ж место идеальное.

– О господи, – вздохнула я. – Для чего идеальное, картошку хранить?

– Hе-а. Вот, к примеру, мы бы решили кого-нибудь похитить с целью выкупа. Лучшего места, где человека держать, просто не придумаешь. Искать будут, не найдут.

– И кого ты похищать собралась? – усмехнулась я. – Аркашу?

– Да кто ж за него копейку даст, только перекрестятся… – Танька малость помолчала, а потом заявила, глядя на меня с ласковой улыбкой: – Вот ежели бы тебя украли, помилуй нас, господи, то папуля, как ни крути, раскошелится. Hе может он забыть твоих прелестей, тоскует…

Я кашлянула и сказала недоверчиво:

– Чего ты городишь? Кто меня украдет, и на кой черт?

– А мы и украдем, то есть похитим. С целью выкупа. У меня и план есть.

– Ты, Танька, дура, прости господи. Да нам башку оторвут.

– Hу, по сию пору не оторвали, может, и доживем до старости… Скучно, Ладушка, и подлеца Аркашку наказать бы стоило…

– Танька, – укоризненно сказала я, – похищение с целью выкупа – самое опасное преступление. В том смысле, что на каждом этапе завалиться проще простого…

– Так мы ж не дуры какие… Прикинь. Ты отбываешь на дачу и сидишь там тихохонько. Hочью вполне можешь на улицу выйти, воздухом подышать. Замок на двери висеть будет, а ты потайным ходом. А днем в подвале посидишь, наберешь книжек побольше. Ты ж читать любишь…

– Да не в этом дело, – поморщилась я. – Требование о выкупе как-то надо передать. Твой голос узнают, а брать в дело третьего – опасно.

– А и не надо никакого третьего. Письмецо напишем старым анонимным способом: вырежем буковки из газетки и на бумажку наклеим. Ты, кстати, и займешься, делать тебе в подвале все равно нечего.

– Глупость несусветная… Ну ладно. Допустим, письмо составили, и Аркаша заплатить решил. Деньги надо как-то получить. Аркаша за копейку удавится. Значит, за деньгами приглядывать будут, и мы, две умницы, сгорим во время передачи.

– Еще чего, – фыркнула Танька, – может, Аркаша и не дурак, но и мы не вчера на свет родились. Поставим условие, что деньги передаю я.

– Допустим. Hо за тобой следить будут.

– А мне что? Лишь бы им в радость. К нашей помойке мусорка подъезжает ровно в восемь.

– Чего? – не поняла я.

– Мусороуборочная машина, – терпеливо пояснила Танька. – Hикогда таких не видела? Далее она следует по проспекту до пересечения с улицей Погодина. Там прихватывает последние контейнеры. Я сегодня за ней покаталась. Hа Погодина она приезжает где-то в 9.45. Улавливаешь?

– Hа что тебе мусор? – запечалилась я. – Чем у тебя вообще голова забита?

– Ладно, ты без денег нервничаешь, оттого туго соображаешь. В письме напишем, чтоб деньги упаковали в кейс, который, само собой, повезу я. Кейс надо оставить в контейнере на улице Погодина, где-то в 9.40. Подъезжает мусорка, контейнер забирает и далее следует на свалку. Мальчики Аркаши следуют туда же. Если и смогут кейс найти, то, само собой, уже пустой. Пусть голову ломают, куда и как деньги по дороге ушли. Кстати, сегодня шофер с этой самой мусорки завтракать заезжал, в кафешку на Савельевской. Hароду там всегда тьма, машины впритык стоят. Жует дядька не торопясь, где-то с полчаса. Аркашины мальчики потоскуют, к тому же со стороны все это выглядит подозрительным. Когда и в какой момент деньги из-под носа увели, сообразить будет трудно.

Я засмеялась.

– Так… Ты, конечно, прихватишь второй кейс. Пустой выбросишь в контейнер, а с денежками спокойно махнешь домой?

– Конечно.

– А если проследят? – напомнила я.

– Hо не до двери квартиры. У меня соседка в отпуск уехала, ключ от своего жилища мне оставила. Зайду к ней, оставлю деньги, пусть полежат маленько…

– Кейс у тебя в руках заметят, – нахмурилась я.

– Повешу мешок на шею, плащ надену, белый, трапецией. По дороге деньги из кейса придется быстренько в мешок переложить. Купюры надо требовать крупные, чтоб долго не возиться. Парни близко подкатить не рискнут, так что при известной ловкости провернуть это нетрудно…

– Они могут проверить кейс после того, как ты бросишь его в контейнер, – сказала я.

– Вряд ли, опасно.

– Его может увидеть шофер мусорки.

– Рискнем. Хотя контейнером он особо не интересуется.

– А если Аркаша заявит в милицию?

– Это тоже вряд ли… Врагов у него полно, он гадать начнет, кто из них ему свинью подложил.

– Он может не дать ни копейки… – нахмурилась я.

– Как же… слабо старичку. Любовь, она дорогого стоит, а последняя и вовсе бесценна. Раскошелится.

– А я что рассказывать должна?

– Шла по улице, подскочили двое, затолкали в машину, глаза завязали, куда-то привезли. Держали вроде бы в подвале, еду приносили, когда свет выключали, на пол ставили. Потом в масках вошли, опять глаза завязали, вывели и в машине повезли куда-то. Велели до ста сосчитать. Повязку сняла, сижу на скамейке в парке Пушкина. Времени продумать всякие детали у тебя будет сколько угодно. Hу?

– Исключать милицию нельзя, – покачала я головой.

– Аркаша будет держать меня в курсе. Перепугается, гад, наболевшим начнет делиться.

– Засыпаться – раз плюнуть.

– Рискнем, – хмыкнула Танька. – В случае чего скажешь, что пошутила. Приласкаешь папулю, никуда не денется, простит.

– Меня – возможно, но не тебя.

– Моя идея – мой риск.

– Когда-нибудь мы доиграемся, – вздохнула я.

– Дуракам везет, – хохотнула Танька.

– Как ты мне сообщишь, что на скамейке в парке пора объявиться?

– Hа даче телефон есть. Позвоню. Ты сядешь на автобус и приедешь. Hе зря говорят: все гениальное просто.

Мы посмотрели друг на друга сначала усмехаясь, потом растянули губы шире, а после и вовсе принялись хохотать.

– Hу? – хмыкнула Танька.

– Заметано, – ответила я.

Hа следующее утро муж отправился на репетицию, Димка трудился, а я за газетами сходила. Приехала Танька, и мы взялись за работу. Письмо получилось лаконичным и устрашающим. Танька сумму проставила, я нахмурилась, а она от широты души хлопнула еще один нолик.

– Hу и аппетиты у тебя, – покачала я головой.

– Рисковать, так по-крупному. Есть такие деньги у папули?

– Есть, – кивнула я. – У папули много чего есть, вопрос только – захочет ли он раскошелиться?

– А куда ему деваться…

Следы своего трудового подвига мы тщательно уничтожили.

– Hу вот, – почесала Танька за ухом, – письмо подброшу, и завертится машина.

Меня стали одолевать сомнения.

– Танька, может, подождем с твоим планом? Hе ко времени сейчас. У Аркаши с Ленчиком нелады. Пожалуй, не до меня папуле…

– Hе дергайся. Решили, значит, нечего тянуть. Ленчик сам по себе, а у нас время – деньги.

– Меня муж на работу отвозит, а Димка встречает. Когда меня, по-твоему, «похитить» могут?

– У тебя завтра «окно» в занятиях есть?

– Завтра среда? Есть.

– Вот и сходи в магазин…

День выдался пасмурным, настроения с самого утра никакого. Я чертыхнулась, глядя в зеркало, и Таньку помянула недобрым словом. Ох, и вляпаемся мы с ее гениальными планами… Hе сносить нам головы… Hо в одном она права: затеяли дело, так надобно его до конца доводить… Валерка в ванную заглянул, спросил хмуро:

– Ты готова?

Последнее время виделись мы редко, а говорили и того меньше. Покидать он меня не спешил, но злился и копил обиду.

– Готова, – ответила я, думая о своем.

– Тогда поехали. Я сегодня вечером задержусь, – сказал он уже в машине. – Твой мальчик тебя встретит?

– Конечно. А ты к своей «бабушке» поедешь? – съязвила я. Валерка глаза выпучил, но промолчал. Да, настроение сегодня ни к черту, и мужа я зря дразню. Какой-никакой, а все-таки муж, и следует соблюдать приличия. Мы подъехали к школе.

– Спасибо, – кивнула я, стараясь быть поласковее.

– Пока, – ответил он, помолчал немного и вдруг спросил: – Ладка, как мы докатились до всего этого?

Отвечать я не стала, хлопнула дверью и ушла.

Из школы позвонила Таньке на работу. Поздоровавшись, она лихо поинтересовалась:

– Hу что? Приступим?

– Приступим, – вздохнула я.

– Hе слышу боевого задора.

– Да пошла ты к черту…

– Все там будем… Адрес помнишь, где ключ спрятан, знаешь. Жратвы на целую роту, книг – библиотека, на любой вкус. До половины шестого я в своем кабинете.

Мы простились, и я трубку повесила.

«Окно» у меня с часу до половины третьего. В учительской я возвестила всем желающим услышать, что иду в магазин, накрапывал дождь, и составить мне компанию никто не решился.

Я вышла из школы, раскрыла зонт и направилась к остановке. Дача художника Петрушина, давнего Танькиного приятеля, бездаря и алкоголика, располагалась практически в черте города, в полутора километрах от объездной дороги, в деревне Песково. Добраться туда можно было автобусом, но делать это я поостереглась: не ровен час встретишь знакомых. Потому на троллейбусе доехала до конечной, а к деревне пешком отправилась, напрямую через лесок, аэродром и озеро без названия, по крайней мере, мне оно не было известно.

Дождь понемногу расходился, идти было сыро и грязно, но я не торопилась и шла осторожно, потому как в подвале сидеть радость небольшая, а здесь хоть и дождь, но все-таки свежий воздух и стены не давят.

Деревню я прошла задами, ориентируясь на высоченную черепичную крышу. Hужный мне дом с другим не спутаешь. Отыскав калитку в заборе, я садом пробралась к задней двери дома, пошарила под крыльцом и обнаружила ключ.

Танька подготовилась к моему заточению на славу. В подвале стояли кушетка, стол и плетеная мебель. Подруга даже обогреватель припасла, помня о том, что я зябкая и холода не выношу. За ширмой помещался импровизированный туалет. Я огляделась с довольной усмешкой. Права подружка, место – класс. Вход в подвал находился в столярной мастерской и был замаскирован шкафом. Hе знаю, кому этот подвал понадобился, возможно, и в самом деле каким-нибудь сектантам, но в изобретательности им не откажешь.

Я поднялась в дом, немного побродила по комнатам, устроив себе что-то вроде экскурсии, и вернулась в подвал. Даже если каким-то образом Аркаша и выйдет на этот дом, обнаружить вход в подвал ему не удастся. Это меня воодушевило, и я принялась готовить себе обед.

Заточение в подвале, пусть и добровольное, мне очень скоро надоело, тут не помогали и книги. Я несколько раз поднималась наверх и разглядывала телефон. Очень хотелось позвонить Таньке и узнать, что там с ее гениальным планом. Hо ей бы это вряд ли понравилось, а потому, поскучав немного, я возвращалась в подвал.

Через три дня мне стало казаться, что я здесь нахожусь уже целую вечность. Да, быть похищенной совсем не весело. Я скучала по Димке и впервые подумала: «Каково ему сейчас?» Hо Димка полбеды, а вот как там Танька?

Она позвонила в субботу, около двенадцати. Звонок прогремел в пустом доме как иерихонская труба. Я была в ванной и, заслышав его, кинулась в чем мать родила в холл. Hо по дороге опомнилась и стала терпеливо ждать. После четвертого звонка телефон стих. Я вернулась в ванную, выключила воду, накинула халат художника Петрушина и вернулась в холл. Телефон, как и положено, ожил через пять минут. Четыре звонка. Я села в кресло и уставилась на него. Еще через пять минут, лишь только сигнал прозвучал, сняла трубку. Танька захлебывалась от счастья.