Текст книги "Беги, ведьма"
Автор книги: Татьяна Корсакова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
– Я?! – Ей даже не пришлось изображать удивление. – Каким образом?
– Я ваш психиатр, Арина. Вы можете мне довериться. – Хелена накрыла ее ладонь своей, и Арина едва удержалась, чтобы не оттолкнуть ее руку. – К тому же я знаю вашу тайну.
– У меня нет никаких тайн.
– Вы ошибаетесь, тайны есть даже у обычных женщин. Что уж говорить о… ведьмах?
Наверное, Арине стоило удивиться или возмутиться, а лучше просто рассмеяться прямо Хелене в лицо, но она не удивилась, не возмутилась и не рассмеялась, потому что понимала – владелица клиники не блефует. Она на самом деле знает правду.
– Молчите? – Хелена подалась вперед, уперлась ладонями в подлокотники кресла. – Почему вы молчите?
– А что вы хотите услышать? Признание в ведьмовстве?
– Для женщины, совсем недавно обретшей себя, у вас просто поразительная выдержка. – В голосе Хелены слышалось удивление, смешанное с одобрением. – Что это, как не еще одно доказательство вашей исключительности?
– Кто вам сказал?
Волков не мог. Волков не стал бы делиться с посторонними чужими тайнами. А если не с посторонними?..
– У меня свои источники и свои возможности.
– Вы знаете, я бы, пожалуй, закурила.
– Я вас понимаю. Прошу! – Хелена протянула ей пачку сигарет и изящную серебряную зажигалку.
На зажигалке был выгравирован старинный герб рода Дубривных.
– Я ценю историю своей семьи. – Хелена улыбнулась. – Ну, что же вы? Закуривайте! А я сделаю вид, что ничего не вижу. Жизнь состоит из противоречий и исключений. Будем считать, что это одно из них.
Мягко щелкнул кремень, высекая искру. На кончике зажигалки заплясало синее пламя. Если смотреть на мир сквозь огонь, мир меняется. Радикально…
…Широкая кровать со сбитыми простынями. Белоснежная рубашка на темном, почти черном полу. Рядом мужские туфли, дорогие, но давно не чищенные, и изящные лодочки на десятисантиметровой шпильке, а красное коктейльное платье забилось под кресло, с подлокотника которого свисают чулки. Пустая бутылка из-под виски на серебряном подносе и на три четверти полная бутылка с мартини, россыпь фруктов, к которым так и не прикоснулись. Комната в вуали табачного дыма. Мужчина у большого, до пола, окна курит, держа сигарету в кулаке, словно прячет хрупкий огонек от ветра. Вытертые джинсы, незастегнутый ремень тускло поблескивает пряжкой. Жилистая спина с густым нездешним загаром, шрам в виде звездочки под правой лопаткой, шрам в виде молнии на левом плече. Пепельные волосы взъерошены, завиваются на концах. Мужчина проводит по ним пятерней, оборачивается… и Арина закрывает глаза, чтобы не видеть, сжимает зубы, чтобы не закричать. Иногда видения причиняют боль. Это как раз такой случай…
– Что с вами?
Огонек зажигалки давно погас, а сигарету она так и не прикурила.
– Задумалась.
– Бывает. – Хелена забрала зажигалку, высекла огонь, помогая прикурить.
Арина благодарно кивнула, глубоко затянулась первой за долгие месяцы сигаретой. У сигареты был горький вкус, дым царапал горло, словно проверял Арину на прочность. Ничего, так даже лучше. А запас прочности у нее еще есть. Пока есть…
– Что вы видели? – Хелена всматривалась в ее лицо. – Вы ведь сейчас точно что-то видели. Я знаю.
– Это были не видения, а воспоминания. – И это даже не ложь.
Хелена кивнула. Поверила или сделала вид, что поверила?
– Не слишком приятные воспоминания, надо полагать.
– Слишком неприятные. Так что вам от меня нужно? Каким образом я могу вам помочь? Поиск потерянных вещей – это не мой конек.
– А что ваш конек?
– Я не знаю. – Она пожала плечами. – Мне сложно контролировать свои… способности. Особенно сейчас, когда я под действием лекарств.
Вот это ложь, но на войне как на войне.
– Увы, лекарства – это неизбежное зло. – Хелена развела руками. – Зная ваш потенциал, я не могу рисковать.
– Откуда вы знаете про мой потенциал?
– Это неважно. Важно, что я знаю и что ваше будущее зависит от моего к вам расположения. Поверьте, Арина, мое расположение дорогого стоит. А о том, как выглядит мое нерасположение, вам лучше не знать. Так вы готовы к диалогу?
– Мы уже разговариваем.
– Этого недостаточно. Мне нужно ваше согласие. Поймите, я ведь могу вас заставить, но опыт подсказывает мне, что добровольное сотрудничество лучше принудительного, а пряник лучше кнута.
– Что я должна сделать?
– Вы должны узнать у нее, куда она спрятала медальон.
– У кого?
– У тени.
– У тени?..
– Ах, Арина, до чего же с вами тяжело! Хотите еще одну историю из местного фольклора?
– Я люблю истории.
– Каждый уважающий себя замок обязан иметь мрачное привидение. Это, конечно, не замок, – Хелена развела руками, – но место достаточно интересное, с собственной историей и собственным призраком. Его многие видели, особенно часто он является пациентам. Мне думается, что до людей с ущербной душой ему гораздо проще достучаться.
– Кому?
– Призраку, обитающему в поместье. Но я думаю, это не совсем призрак, скорее тень, оставшаяся без хозяйки много лет назад. Некоторые рассказы очевидцев это подтверждают. И, что гораздо важнее, за последние полгода чаще всего ее видели во флигеле, в вашей, Арина, комнате. Тени неравнодушны к людям со сверхспособностями, так же, как неравнодушны к душевнобольным.
– Чья это тень?
– Я не знаю. – Хелена пожала плечами. – Есть у меня кое-какие догадки, но я поделюсь ими чуть позже, когда буду уверена. Собственно, это и неважно. Важно другое: тени многое знают и многое видят, они очень любопытные твари. Склонность к соглядатайству – это их суть. Человек никогда не обращает внимания на свою тень, а вот тень следит за каждым шагом хозяина. Скажите, вы уже видели ее? – Хелена крепко, по-мужски, сжала Аринино запястье. – Только не врите мне.
– Видела.
– Это хорошо. – Пальцы Хелены разжались. – Конструктивный диалог – это всегда наилучший вариант. Она попробует с вами связаться.
– Как? Не думаю, что тени умеют разговаривать.
– Разговаривать не умеют, но зато умеют показывать. Вы знаете, в каком состоянии мозг человека наиболее чувствителен к информации из тонкого мира?
– В каком?
– Пограничном. Озарения и видения чаще всего случаются на границе между сном и бодрствованием, когда бег мыслей замедляется. И это пограничное состояние можно обеспечить медикаментозными средствами.
– Будете накачивать меня лекарствами?
– У меня нет другого выбора. К тому же вашей нервной системе нужна поддержка. Кстати, она вам уже что-то показала?
Хотелось ответить, что ничего, но Хелена достаточно проницательна, чтобы почуять такую ложь.
– Я видела это поместье таким, каким оно было лет сто назад: дом, хозпостройки, пруд. Где-то поблизости должен быть пруд.
– Был. Его засыпали пару десятков лет назад. – Хелена удовлетворенно кивнула. – А дубы? Вы видели дубы?
– Нет, раньше здесь был другой парк. Я видела липы.
И снова удовлетворительный кивок.
– А люди?
– Нет, я видела только пейзажи.
– Значит, еще не время.
– Вы уверены, что она мне покажет?
– Да, у теней и ведьм особая связь. Им проще понять друг друга. – Хелена встала, обошла кресло, взялась за ручки, сказала, склонившись к самому Арининому уху: – И не вздумайте меня обмануть.
Без угроз не обошлось. Кто бы сомневался!
– А что взамен? – Арина не стала оборачиваться и смотреть на Хелену снизу вверх. – Что я получу взамен?
– Мое расположение. Поверьте, это немало. Видите Жоржа?
Жорж закончил разговор и теперь лениво поигрывал мобильником.
– Он бывший уголовник, отсидел пять лет за изнасилование. Но, сами понимаете, бывших насильников не бывает, а к вам Жорж питает какой-то особый, я бы даже сказала, нездоровый интерес. Если вдруг он сорвется с поводка…
– Без вашей команды не сорвется.
– Всякое бывает. Подумайте об этом.
– Просить о телефонном звонке, думаю, нет смысла? Ни опекуну, ни подруге.
– Вы же умная девушка, Арина. – Кресло тронулось с места. – Вы все прекрасно понимаете.
Она понимала. Ее снова решили посадить на цепь, сделать карманной ведьмой. Вот только сейчас вместо ошейника с шипами использовались психотропные препараты. Интересно, насколько надежны эти невидимые путы? Надо будет на досуге проверить.
В палату они вернулись к обеду, а после обеда Лидия принесла шприц – залог бесперебойного пограничного состояния. А шприц – это не таблетки, промыванием желудка не отделаешься.
Игла вошла в вену почти без боли, свое дело Лидия знала.
– Хороших снов, – сказала она с улыбкой и до самого подбородка укрыла Арину простыней.
* * *
Лиза научилась плавать! Сначала плавать, а потом и нырять, как рыбка. Набирать полные легкие воздуха, с головой уходить под воду, ложиться на дно, перебирая пальцами мелкие камешки и ракушки, а потом переворачиваться на спину и смотреть на солнце. Мсье Жак смеялся и называл ее Русалочкой, а мама больше не боялась, не прохаживалась в тревоге по берегу, то и дело норовя броситься в воду на Лизино спасение. И с мсье Жаком они больше не пикировались, а разговаривали спокойно, как старые друзья, временами даже забывая про резвящуюся в пруду Лизу, а иногда ненадолго, всего на несколько минут исчезая из поля зрения. Лиза не боялась, она чувствовала себя взрослой и сильной, способной переплыть пруд без посторонней помощи. Ей этого не позволяли, и однажды она ослушалась…
Тень от старой липы была такой густой, а солнечные зайчики от воды такими яркими, что разглядеть сидящих под деревом никак не получалось. Но вот смотрят ли они в ее сторону? Лиза сделала несколько гребков к середине пруда, прислушалась, не окликнет ли ее мама или мсье Жак. Не окликнули.
Нырять ей нравилось даже больше, чем плавать, и она нырнула. Здесь вода была прохладнее, чем у берега: прогретая у поверхности и колодезно холодная у дна. Но мсье Жак говорил, что холод способствует закаливанию и его не нужно бояться. Лиза и не боялась – смело погрузилась в черные недра.
Здесь, на середине пруда, все оказалось по-другому, на дне не было камешков и ракушек, но зато плавали рыбы, серыми тенями скользили мимо Лизы, косились удивленно. Она попробовала поймать одну, но ничего не вышло, рыба устремилась вниз, в лес водорослей, нырнуть следом Лиза не решилась. Если только потом, после глотка воздуха. Ей нравилось отталкиваться ногами от дна и взмывать вверх, к тусклому из-за толстого слоя воды солнцу. Она чувствовала себя птичкой. Но сейчас почему-то не получилось. Что-то держало Лизу на дне, не отпускало к солнцу и воздуху.
Чудище! Страшное черное чудище выползло из леса водорослей и ухватило ее за подол сорочки. Лиза забилась, борясь одновременно и с чудищем, и с невыносимым желанием закричать, вдохнуть хоть что-нибудь, пусть даже воду. Их силы были неравными, маленькой рыбке не устоять против чудища, даже если рыбка сильная и смелая.
Воздух в груди закончился, а вместе с ним закончились силы и смелость. Лиза вдохнула, дивясь тому, что больше совсем не боится. Если лечь на дно, чудище ее не тронет, оно уже успокоилось, не дергает за подол, не пугает осьминожьими щупальцами, знает, что Лизе от него никуда не деться.
Солнечный диск был похож на серебряную монетку. Аверс есть, реверса нету. Такая забавная монетка…
– Не бойся. – Девочка, похожая на Лизу, сидела верхом на чудище, уперев босые пятки в черные замшелые бока. Только никакое это не чудище, а старая коряга, но теперь уже и неважно. – Не бойся, скоро ты умрешь, и мы будем вместе.
Захотелось сказать, что она знает и ничего не боится, но не получилось.
– В мире теней скучно, но вдвоем нам будет весело. Не противься, поскорее умирай.
Она уже почти умерла и почти научилась дышать водой, как самая настоящая Русалочка. Может быть, это и есть смерть?
– Я давно тебя жду. – Девочка, оседлавшая корягу, нахмурилась. – Помнишь, ты обещала, но не пришла. Я обиделась.
Но сейчас все по-другому, Лиза знала, чувствовала это своим умирающим сердцем. Больше девочке не придется ждать. Уже скоро…
Солнце-монетка мигнуло, сорвалось с небосвода, упало в воду серебряной искоркой. Наверное, захотело попрощаться с Лизой. Солнце-монетка красивое: с одной стороны гладкое, а с другой – с картинкой. А следом змеится цепочка, это чтобы солнце смогло вернуться обратно на небо, когда попрощается.
– Так нечестно, – вздохнула девочка, похожая на Лизу. – Это не по правилам.
Солнце-монетка упало на раскрытую Лизину ладонь картинкой кверху. Картинка как на медальоне мсье Жака, но другая. Профиль не мужской, а детский, ее, Лизин, профиль. Так забавно…
– Пойдем. – Девочка, похожая на нее, спрыгнула с коряги, протянула руку.
– Куда?
– Он изменил правила. – На медальон на Лизиной руке она старалась не смотреть. – Пойдем, я покажу тебе дорогу обратно.
– Куда – обратно?
– К жизни. – Девочка вздохнула.
Дорога обратно на самом деле не дорога, а лесенка, убегающая вверх, к солнцу, которое снова вернулось на небо. Девочка взбиралась по ступенькам, не выпуская Лизиной руки.
– Ты ангел? – спросила Лиза. Когда-то мама рассказывала ей про ангелов.
– Я не ангел. – Девочка обернулась. – Я – это ты, твоя темная половина. А теперь пойдем, время на исходе.
…Лесенка закончилась пустотой и тишиной, а еще болью. Кололо в груди и животе, а в горле булькало.
– Ольга, перестань! Не мешай мне. – Голос мсье Жака был злой и сосредоточенный. Лиза никогда раньше не слышала, чтобы он так разговаривал с мамой.
– Это все из-за нас. Это наша вина! Господи, что же я натворила! – Мама не плакала, мама кричала в голос. – Жак, она мертва! Моя девочка мертва… Не трогай ее! Что ты делаешь?! Не смей трогать моего ребенка!
Мсье Жак ничего не ответил, он просто ударил маму по щеке, Лиза услышала звук пощечины и мамин всхлип. А потом ее перевернули и сдавили грудь так сильно, что она закричала от боли. Вместе с криком из горла выплеснулась вода. Много воды. Сейчас она снова захлебнется и умрет теперь уже по-настоящему. Лиза закричала еще громче, зашлась в кашле. Кашляла долго, выдавливая из себя воду, страх и остатки так и не случившейся смерти, а потом, обессилевшая, повисла на руках мсье Жака.
– Вот и все. С возвращением, мадемуазель Элизабет. – Голос мсье Жака дрожал. – Теперь все будет хорошо.
– Я знаю. – Она открыла глаза и зажмурилась от ослепительного ясного солнца.
– Лизонька! – В ту же секунду она оказалась в маминых объятиях.
Мама целовала Лизу в макушку, лоб и щеки, плакала и снова целовала. Лиза вся была мокрая, слипшиеся волосы лезли в лицо, но мама этого не замечала. Мсье Жак молча сидел в сторонке, по-стариковски ссутулив спину, он смотрел в черную воду пруда. На его загорелой груди больше не было медальона. Потому что медальон теперь висел на Лизиной шее.
– Сними это немедленно! – Мама потянула за серебряную цепочку с такой силой, что та больно впилась Лизе в шею. – Сними это с моей девочки! – Она уже не кричала, а визжала, и на ее бледных до синевы щеках отчетливо выделялся красный след от пощечины.
– Ольга! – Мсье Жак перехватил ее запястье, сжал, притянул к себе и продолжил тихим, прежним своим голосом: – Мадам, послушайте меня внимательно, в произошедшем несчастье виноват только я. Я пренебрег своими обязанностями, и ваша девочка едва не утонула из-за меня.
Мама хотела что-то сказать, но мсье Жак ей не позволил, заговорил быстро, повышая голос:
– Я виноват и готов понести наказание. И я должен просить прощения у вас, мадемуазель Элизабет.
Она не понимала, совершенно потерялась в происходящем, но мсье Жак не прав. В том, что случилось, виновата только она одна. И мама не должна на него злиться и смотреть таким диким неправильным взглядом.
– Все хорошо. – Одной рукой Лиза вцепилась в маму, другой в мсье Жака. – Слышите, все хорошо! Я просто немного наглоталась воды. Никто не виноват!
– У вас благородное сердце. – Мсье Жак улыбнулся уголками губ, но в глазах его Лиза видела неизбежное. Он уйдет, и никто – ни Лиза, ни мама – его не удержит. А мама и не станет удерживать, мама хочет, чтобы он ушел и никогда больше не появлялся в их жизни. И желание это причиняет маме боль куда более сильную, чем боль от пощечины.
– Я никому не скажу.
Лиза всего лишь имела в виду, что никто не узнает о том, что она едва не утонула, а они вдруг отшатнулись от нее. Или друг от друга?.. Теперь у мамы побелела не только кожа, но и губы, а лицо мсье Жака превратилось в камень.
– Лиза… – По маминым щекам катились крупные слезы, а она даже не пыталась их стереть. – Боже, как же я виновата!
Мсье Жак хотел было погладить маму по волосам, но отдернул руку, словно обжегся.
– Мы не скажем папе, что я тонула. – Лиза все еще пыталась их ободрить и успокоить. – И тогда мсье Жаку не придется уезжать. Правда, я хорошо придумала?
– Ты хорошо придумала. – Мама прижала дочь к себе, и ее горячие слезы капали теперь на Лизину макушку. – Но мсье Жак все равно уедет. Ему уже пора.
– Ваша матушка права, мадемуазель Элизабет. Мне пора.
Она чувствовала, что это сговор двух взрослых, что мама и мсье Жак уже все решили, не сказав друг другу ни слова. И это было так обидно, что захотелось расплакаться.
– Я научил вас всему, чему собирался. – Мсье Жак посмотрел на нее с грустной улыбкой. – И кое-чему научился у вас. – Улыбка сделалась чуть веселее. – И мне хотелось бы сделать вам подарок. Мой медальон.
Мсье Жак, верно, ошибся, это совсем другой медальон. На том был мужской профиль, на этом – детский.
– Так бывает. – Мсье Жак читал ее мысли. – Очень редко, но бывает. Это ее профиль.
Лиза знала, о ком он говорит: о девочке, похожей на нее.
– Вы ведь видите ее, мадемуазель Элизабет?
Лиза кивнула:
– Она помогла мне выбраться. Она немножко разозлилась, сказала, что это не по правилам, но все равно помогла.
– О чем вы?.. – Мама переводила недоуменный взгляд с мсье Жака на Лизу. – Я не понимаю.
– Мы сейчас говорим об очень важных вещах, мадам Ольга. Прошу вас мне довериться. В последний раз. Я люблю мадемуазель Элизабет как родную дочь и желаю ей только добра. Она еще слишком юна для такого подарка, но без медальона она бы не вернулась.
Лиза кивнула. Без медальона девочка, похожая на нее, не показала бы дорогу. Девочке хотелось, чтобы Лиза ушла с ней, но мсье Жак изменил правила. А теперь медальон у нее. Значит, девочка станет ее слушаться?
– Кто она? – спросила Лиза шепотом.
– Она – это вы. Ваша темная половина, ваша тень.
– Тени не могут разговаривать.
– Тени могут многое, но людей, способных их понять, единицы.
– Вы способны?
– И вы тоже. Вы очень особенная, мадемуазель Элизабет, а это, – палец мсье Жака коснулся медальона, но ментор тут же отдернул руку, словно обжегся, – сделает вас еще и сильной, заставит вашу тень слушаться и помогать вам. Только… – Мсье Жак замолчал, и Лиза испугалась, что он передумает и заберет свой волшебный медальон. Мама тоже чего-то испугалась, смотрела на них с мсье Жаком как на незнакомцев, шептала что-то неразборчивое. Может, молитву? – Только просить тень о помощи можно лишь в самом крайнем случае, когда жизни вашей будет угрожать реальная опасность.
– Такая, как сегодня?
– Да, такая, как сегодня. – Он кивнул.
– А как мне ее попросить? Как позвать?
– Она придет сама. Тень всегда чует беду, и, возможно, наступит и такой момент, когда тень попытается вас обмануть. Не верьте, мадемуазель Элизабет, тени искусные лгуньи.
– Они злые?
Девочка-тень не казалась Лизе злой.
– Они не злые, просто иногда они любят жизнь сильнее, чем их хозяева. Вы должны любить жизнь, мадемуазель Элизабет, и тогда с вами не случится ничего плохого. И последнее: не теряйте медальон. Никогда, ни при каких обстоятельствах он не должен оказаться в руках вашей тени. Вы еще слишком юны, чтобы я смог объяснить, просто… не теряйте и не отдавайте его тени.
– А как же вы? – Лизе вдруг стало жалко, что мсье Жак остался без такой чудесной вещицы.
– Моя тень достаточно часто меня выручала, пришло время дать ей покой.
Рядом тихо всхлипнула мама, зажала руками уши. Маме было неинтересно слушать про тени…
* * *
Арина проснулась со вкусом речной воды во рту, вспотевшая, в прилипшей к телу одежде, сбросила с себя простыню, сделала жадный вдох и только потом, пошатываясь, подошла к окну. Если судить по клочку неба, видимому из окна палаты, проспала она совсем недолго. Хелена так филигранно просчитала дозу? Или ее организм учится приспосабливаться? Лучше бы второе.
Распахнув окно настежь, Арина вернулась в кровать, забросила руки за голову, уставилась в потолок. Ей предстояло обдумать сразу две вещи, обе неприятные, одну даже болезненную. С какой начинать, она не знала, но прятать голову в песок и дальше не имело смысла. Надо принять действительность такой, какая она есть, и начать наконец действовать. Увиденное во сне, несомненно, важно и кое-что проясняет. По крайней мере, понятно, что медальон – не просто побрякушка, а нечто гораздо большее, что он в самом деле принадлежал Хелениной прабабке. Тут она не соврала. А вот в остальном, куда более важном…
Не нужно быть ведьмой, чтобы понять: Хелена не отпустит свою жертву, даже если она найдет медальон. Ведьма на привязи – это очень удобно. Мало ли что еще захочется найти, мало ли с кем захочется поквитаться. Впрочем, на роль боевой ведьмы Арина не годится. Что-то сбилось в ее программе после перехода из теневого мира. Она и раньше-то не блистала особенными способностями в боевых ведьмовских искусствах. Если у нее что-то и получалось, то спонтанно: в порыве ярости или перед лицом неминуемой угрозы, без осознания того, что, а главное как, она творит. Было бы здорово сесть, сосредоточиться и проломить дыру в стене флигеля или, на худой конец, силой мысли разогнуть прутья оконной решетки, но нет, ничего такого… экстрасенсорного она в себе больше не чувствовала. Даже отголосков. Возможно, вчера, когда Жорик нарочно причинил ей боль, что-то шелохнулось в душе, черная кровь очнулась. Вот только что из этого вышло? Да, Жорику мало не показалось. Да, она уверена, что из-за нее. Но что стало с ней самой! Вряд ли Арине было многим легче, чем Жорику. Рикошет – вот что это было! И какой тогда толк в силе, которая лупит тебя сильнее, чем твоего врага? Выход остается прежний, один-единственный – побег. Но для побега необходима хотя бы минимальная мобильность, которой у нее нет. Поторговаться с Хеленой? Вытребовать себе прогулки по парку? Вот только что дадут эти прогулки, если следом цепным псом будет ходить Жорик! Остается одно: притворяться, усыплять бдительность. Вкололи снотворное – спи. Проснулась – делай вид, что еще спишь. Коси под тихушницу. За тихушниками тут не такой суровый надзор. Конечно, Хелену не проведешь, но вот персонал можно. Человек так устроен – когда все спокойно и скучно, он расслабляется, теряет бдительность. Времени мало, но пока еще оно есть. И то, что в палате начинает сбоить любая техника, тоже ей на руку. Меньше надзора, больше свободы для маневров.
Все, больше обдумывать нечего. Проблемы следует решать по мере поступления. Одна уже поступила вчера, легла мертвым безвременником на подоконник. То ли подарок, то ли предупреждение. Она не знает, что стало с Бабаем. Честно говоря, и не хочет знать. Поймали его? Скрылся? А если поймали и отправили на принудительное лечение? Маловероятно, что психопата-убийцу будут держать в частной клинике, но может быть, есть какие-то квоты, социальные программы, обязательные для частных контор? Даже если такое возможно, то никто не позволит маньяку свободно разгуливать по территории и оставлять в подарок цветочки знакомым ведьмам. Бабай должен содержаться в условиях куда более жестких, чем ее собственные, практически в тюремных. Но цветочек… вот он – лежит закладкой в книге, и цветочек фирменный. Бабаевский, считай, почерк. Кто еще мог знать про безвременники? Круг посвященных очень узок: она сама, Анук и… Волков.
Дышать стало тяжело. Что-то горячее, шипастое вскипало в груди, выплескивалось мутной пеной чужих воспоминаний. Арина зажмурилась, чтобы не видеть, не помнить. Не помогло…
Обмануть можно любого, но себя не обманешь. Волков был с Хеленой. Не просто был знаком, а был со всеми вытекающими: измятыми простынями, сброшенной впопыхах одеждой. Волков пристроил Арину в хорошую клинику, отдал под опеку отличного психиатра, а сам… не удержался. И можно сколько угодно убеждать себя, что ничего у них с Волковым не было. Не то что любви, даже дружбы, а то, что было – не взаправду, а во сне. Сны – это несерьезно, даже такие реалистичные сны. И обязательств никаких Волков на себя не возлагал, а те, что возложил, исполнил с лихвой. Спас ей жизнь, едва не умер сам. Чего еще желать? Что может быть значительнее спасенной жизни? И даже когда Арина ушла в теневой мир, а в мире человеческом превратилась в овощ, он ее не бросил.
Отчего же так больно? Не оттого ли, что отличный парень Волков из всех имеющихся на земле женщин выбрал Хелену? А выбрал бы кого другого, было бы легче?..
Арина не знала, наверняка она понимала только одно: Волков ведать не ведает, что творит с ней Хелена. Хозяйка лечебницы сама это косвенно подтвердила. И вот от этого на самом деле чуть легче. Не слишком, но все же. Волков может оказаться кем угодно, только не подлецом. И в психушке он ее не бросил, а навещает. И значит, рано или поздно снова навестит. К этому визиту нужно подготовиться, научиться справляться с лекарствами, которыми ее пичкают, приноровиться к дозам. Она уже приноравливалась. Черная кровь – это не вода, это особенная биохимия. Все получится, надо только не опускать руки и не отключать голову. Хотя бы попытаться.
Щелкнул замок. Арина закрыла глаза. Она спит, лекарство прекрасно работает. Пусть они так думают. По легкой поступи стало ясно, что в палату вошла Лидия, постояла секунду на пороге, а потом громко сказала:
– Подъем!
Арина зевнула, но открывать глаза не стала. Волшебные лекарства так быстро из своих мягких лап никого не отпускают. Она не исключение. Пусть думают, что она не исключение.
– Арина, пора вставать. – Лидия потрясла ее за плечо, сначала осторожно, а потом довольно сильно. – Вы уже проспали обед, скоро полдник. А потом Хелена Генриховна хотела с вами поговорить.
…Хелена пришла сразу после обеда, совмещенного с полдником, уселась на стул, закинула ногу за ногу, спросила:
– Какие новости?
– Мне снилась девочка. Девочке подарили медальон в виде монеты.
– Как она выглядела?
– Русые волосы, светлые глаза, на вид ей около десяти.
– Кто подарил?
– Человек, которого она называла мсье Жаком.
Хелена кивнула, как показалось Арине, удовлетворенно.
– Что-то еще?
– Больше ничего. – Арина потерла виски. – Голова болит, тут очень душно.
– Хотите конфетку за ловко исполненный трюк?
– Прогулка вместо конфеты меня вполне устроит.
– Надеетесь сбежать? – Хелена заглянула ей в глаза. – Пустая затея. От меня так просто не убежать. Если только, – она сделала драматическую паузу, – я сама не решу вас отпустить.
Врет. Врет и понимает, что Арина не верит ни единому слову.
– Мне хочется на свежий воздух. Камера-одиночка и ваше… лечение не особо способствуют раскрытию моих талантов.
– Уже торгуетесь?
Не торгуется, а определяет границы дозволенного, прощупывает почву.
– Использовать один только кнут непродуктивно. К тому же вы сами сказали, что отсюда не сбежать.
– Договорились! – Хелена встала, стул противно скрежетнул ножками по полу. – Но гулять вы будете в сопровождении Жоржа.
– Как вам будет угодно.
– Мне угодно как можно быстрее получить свой медальон.
– Сделаю все возможное.
– Уж вы постарайтесь. Потому что в противном случае… – Хелена недоговорила, но взгляд ее был красноречивее слов.
– Еще одно…
– Что?
– Я не хочу гулять в инвалидном кресле. С моими ногами все в полном порядке.
– Нет. Довольно вам поблажек. – Хелена выглянула из палаты, позвала: – Жорж, ты мне нужен!
Инструктаж слушали оба: и Арина, и Жорж. Арина внимательно, Жорж вполуха.
– И дальше чем на три метра от нее не отходи. Контакт с остальными пациентами запрещен. Ясно тебе, Жорж?
Под недобрым Хелениным взглядом Жорж вытянулся по струнке, закивал.
– Можете отправляться на прогулку. – Хелена любезно улыбнулась Арине и вышла из палаты.
– Ну, коза, поехали? – сказал Жорик свистящим шепотом, сдернул Арину с кровати, пересадил в кресло. – И без фокусов, ясно?
Она ничего не ответила, лишь покрепче вцепилась в подлокотники.
Арину никто не спрашивал, где она хочет гулять. Жорик катил кресло по той же уже знакомой дороге, что-то насвистывал себе под нос.
В парке в послеполуденный час было многолюдно. Тихушников, а было их человек пятнадцать, тоже вывели на прогулку. За тем, чтобы пациенты вели себя хорошо и не разбредались по парку, присматривали два санитара: уже знакомый Арине Степан и тщедушный мужчина неопределенного возраста в мятой робе. Неподалеку от места, где Жорик остановил кресло с Ариной, завхоз Никодимыч гремел инструментами и покрикивал на паренька в рабочем комбинезоне и засаленной кепке.
– Никодимыч, что стряслось? – Жорик приветственно взмахнул рукой.
– Поливочная система, будь она неладна! – буркнул завхоз, не отрываясь от работы, и тут же рыкнул на паренька: – Леха, ключ подай! Да не этот, а вон тот! Вот послал же Господь помощника, ничего делать не умеет!
Никодимыч с кряхтеньем распрямился, поправил ремень с инструментами, потер поясницу и шагнул к Жорику.
– Не работает поливалка! И главное, понять не могу, что случилось.
– Может, забилась? – Жорик достал из кармана сигареты, посмотрел с тоской и сунул обратно.
– Может, и забилась, только Хелене это не объяснишь. Хелена требует, чтобы цветочки и газончики поливались каждый день, а технические детали ее не волнуют. Не уехала еще? – спросил заговорщицким шепотом.
Жорик отрицательно мотнул головой.
– А курить хочется страсть как! – Он похлопал себя по нагрудному карману комбинезона, предложил: – Давай по-быстрому. Вон под дубочком спрячемся.
– Под дубочком, говоришь?
Жорик посмотрел сначала на Никодимыча, потом на Арину, а после сощурился, видимо, прикидывая расстояние до дубочка. Расстояние получалось не слишком большим, метров семь, а соблазн был велик. Он присел перед Ариной на корточки, сказал ласково:
– Ты посиди тут, милая. – Лицо окутал ядреный чесночный дух, а мощная лапища больно сжала Аринино запястье. – Только не чуди. Не надо с дядей Жорой чудить. Лады?
Она, стараясь не дышать носом, кивнула.
– Вот и умница. – Жорик выпрямился и добавил, понизив голос: – Я за тобой присматриваю. Не забывай.
– Это из флигеля девчушка? – полюбопытствовал завхоз. Впрочем, на Арину он смотрел безо всякого интереса, нетерпеливо мял в желтых от никотина пальцах сигарету.
– Она самая.
– Ну и как?
– Это зависит от того, с какой стороны посмотреть. Пойдем уже, Никодимыч, пока Хелена не явилась. – Жорик, воровато оглядываясь, направился к дубу.
