Текст книги "Театр Тьмы"

Автор книги: Татьяна Ван

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Татьяна Ван
Театр тьмы

© Ван Т., 2021

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

Вступительное слово

Перед вами дебютная книга победительницы издательской программы арт-кластера «Таврида» Татьяны Ван. Тане всего 23 года, она родом из Казани. В 2020 году она окончила бакалавриат по специальности «Мировая экономика» Казанского национального исследовательского технического университета им. А.Н. Туполева. Сейчас живет и работает в Санкт-Петербурге, виртуозно совмещая в повседневной жизни экономику и литературу. Пишет она уже более десяти лет. Для Тани литература – это способ понять общество, реальных людей, их цели, желания и слабости. Именно поэтому в книгах для нее главное – мотивация поступков героев.

На форуме молодых деятелей культуры и искусств «Таврида» Таня уже в третий раз. В 2020 году она представила экспертам мастерской фантастики, редактору Михаилу Форрейтеру и писателю Вадиму Панову, свой роман «Театр тьмы», который был ими высоко отмечен, а сама Таня признана одним из наиболее перспективных молодых авторов.

«Театр тьмы» – книга, которая захватывает с первых строк и не отпускает до самого финала. Про такие произведения говорят: «прочитал за одну ночь», а на утро приходят на работу невыспавшимися, с синяками под глазами, но безумно счастливыми. Роман основан на реальных исторических событиях, что только добавляет ему глубины и драматизма. Он пропитан атмосферой туманного Лондона. Героиня книги – удивительная девушка с богатым внутренним миром. За ней действительно интересно наблюдать. Сара располагает к себе с самого начала, и ты внимательно следишь за ее злоключениями, переживая как за самого близкого человека.

«Театр тьмы» – роман, который читается на одном дыхании, а Татьяна Ван – настоящее открытие русской литературы в жанре мистической young-adult-прозы.

Алёна Ракитина, эксперт по направлению «литература» арт-кластера «Таврида»

Запись в дневнике Сары Гринвуд

20 января 2020 года

До двадцати трех лет я жила обычный жизнью, а потом встретила их – актеров со зловещими уродливыми татуировками. У каждого из них на шее были набиты две черные театральные маски, объятые кроваво-красным огнем. Эти люди изменили вокруг меня абсолютно все.

Теперь я другая.

С нашей первой встречи прошел почти год, мне двадцать четыре, на календаре 2020-й, но, закрывая глаза, я все еще вижу черные метки, какими я увидела их в тот день. Я почти слышу смех, визг и крики, которые вырываются из их чернильных ртов.

Метки – живые. В этом нет сомнений.

Театр GRIM, познакомилась бы я с ним снова, знай заранее, что он мне принесет? Если бы могла отмотать время вспять, переступила бы вновь порог этого дьявольского места? Захотела бы познакомиться с Томом Хартом и отдать ему свое сердце?

История о камерном театре GRIM тянется с 8 августа 1963 года, я же узнала о ней только в 2019-м. И теперь готова обо всем рассказать.

Пролог

Он пришел с ветром и вселил в души людей злобу и жажду мести.

Не оборотень, не вампир и не человек.

Телесный дух, пылающий огнем и жаждой мести.

Он возродился, чтобы найти Ее и отомстить.

Лондон, апрель 1964 года

– Джон! Не можешь аккуратнее?! – закричал экспедитор газеты «Таймс» Алан Райли, выскакивая из своего мини-фургона. Он схватил сына за шиворот и стал трясти его, словно тряпичную куклу. – Я тебя взял на работу не для того, чтобы ты разбрасывал газеты! Кто теперь будет платить неустойку?

– Я случайно, пап. Прости, – щурясь от ветра, промямлил худощавый юноша. Он не мог разглядеть выражение лица отца – таким сильным был ветер, дующий с Темзы. Вот-вот обещал начаться ураган.

А в это время газеты, которые выронил Джон, разлетелись повсюду, превратив одну из центральных улиц Лондона в свалку.

– Садись в машину, я сам отнесу газеты в магазин.

Не ослабляя хватки, Алан подвел его к мини-фургону и, открыв дверь кабины, толкнул сына на пассажирское сиденье.

– И не высовывайся, пока я не вернусь. Сейчас начнется ливень, не хватало еще, чтобы ты промок! Тогда мне влетит от твоей матери по самое не балуй!

С силой захлопнув дверь, Алан выругался и подошел к багажнику. Он взял стопку газет и, не обращая внимания на ветер, зашагал в сторону газетной лавки. Но ветер продолжал трепать ему волосы и забираться под футболку, нервируя его.

Прикусив от злости губу, Алан покорно выполнял свою работу. Не сказать, что он не любил развозить газеты. Наоборот – он посвятил работе в «Таймс» полжизни и еще ни разу об этом не пожалел. Алан получал большое удовольствие, доставляя по утрам свежий номер «Таймс», который британцы читали за чашечкой крепкого кофе, а после откладывали в сторону, вздыхая. Алану казалось, что он – часть большой системы, работник средств массовой информации. Это воодушевляло его.

Но в то ветреное утро, когда обещал начаться дождь, все было иначе. Алана выводило из себя абсолютно все: пыль, которая летела ему в лицо, новые кроссовки и натертые из-за них мозоли. Даже сын, всегда отличавшийся болезненной аккуратностью, подвел его – выронив почти двадцать экземпляров свежей газеты. Это было равносильно тому, как если бы Джон разбросал по Лондону отцовские деньги.

Пока Алан работал, Джон сидел в машине, смотрел на улицу через лобовое стекло и с грустью думал об отце, который еще ни разу не повышал на него голос. Нет, Джон не обиделся на него. Только насторожился. Алана Райли отличали мягкий характер и доброе сердце, поэтому Джон был шокирован этой внезапной вспышкой гнева.

«Может, причина в надвигающемся дожде? – с тоской подумал Джон и поднял глаза к небу. – Или… вдруг папа заболел?»

Но не только в отце он заметил перемены. В себе самом – тоже. И пока Алан работал, Джон пытался понять, что не так с ним самим. Он не сомневался – газеты выпали из его рук не случайно. Еще ни разу он не подводил отца. И еще ни разу отец не кричал на него. Что-то будто руководило их действиями. Что-то плохое.

Тучи, нависшие над Лондоном, напоминали черный купол цирка. Они посеяли внутри юноши ядовитые семена беспокойства и ужаса. Всегда веселый и энергичный, Джон Райли не понимал, из-за чего в его сердце словно зашевелились червяки.

Парень устало вздохнул. Он уже хотел закрыть глаза и вздремнуть в ожидании отца, но вдруг увидел на улице перед их машиной молодого мужчину в черном пальто, цилиндре и с тростью. Незнакомец возник в нескольких метрах от мини-фургона непонятно откуда. Джон Райли, не сомневаясь, поставил бы фунт на то, что пару секунд назад там, где стоял незнакомец, никого не было.

Джон немедленно решил, что этот молодой мужчина джентльмен, ведь одет тот был как зажиточный англичанин или популярный киноактер. А и тех, и других Джон, не раздумывая, приравнивал к этому гордому званию.

Мужчина, рассекая поток ветра, направился к мини-фургону с эмблемой «Таймс». Над незнакомцем кружил ворон. Глаза птицы были мутно-белыми. А вот у мужчины – отдавали неестественной желтизной.

Джон вжался в сиденье, но не мог оторвать взгляда от мужчины, который приближался к нему с грацией кошки. Он двигался медленно и расчетливо, будто знал, что произойдет через несколько минут, но это мало его беспокоило. Всезнающий, умудренный и беспринципный взгляд.

Когда любопытство Джона победило страх, он распрямил плечи и окинул взглядом молодого мужчину. Этого джентльмена скорее можно было представить персонажем романа Чарльза Диккенса или Оскара Уайльда, чем жителем современного Лондона. Было в нем нечто запретное и сладостное, как в райском яблоке. Эстетизм, граничащий с помешательством.

Его пальто яростно трепал ветер, но длинные, почти до плеч волосы оставались недвижимы, словно облитые черным воском. Незнакомец смотрел под ноги, держа трость в правой руке. Но он не опирался на нее – лишь временами опускал на асфальт, словно чтобы придать облику еще больше загадочности и элегантности. Он будто привыкал к своему облику, пытался понять, на что способно его тело и как выглядит со стороны. Если бы Джон ходил в театры, то сразу понял – перед ним искусный актер, который почти вошел в свою новую роль, но еще не успел испробовать все ее возможности.

«Мне бы такую уверенную походку, тогда бы девушки вились вокруг меня», – со смесью беспокойства и заинтересованности подумал Джон.

Да, этот джентльмен поразил юношу, но вместе с тем и напугал – глядя на него, Джон чувствовал, как начинало сосать под ложечкой, а внутри все сжималось, как если бы он стоял на крыле летящего самолета и смотрел вниз. Еще и этот ворон с белыми слепыми глазами…

Джон сглотнул. Кроме загадочного человека в черном пальто и птицы, на улице почти никого не было – юноша заметил клерка, который перебегал дорогу, спеша в офис. А чуть позже показалась группа туристов с гидом. Они комично проследовали в кафе, спеша укрыться от надвигающегося дождя. Но никто из них не обратил внимания на странного джентльмена, словно привилегия его лицезреть была только у сына экспедитора «Таймс».

Незнакомец остановился у мини-фургона. Джон смотрел на него в упор, пытаясь понять – кто он такой и почему его образ вызывает в душе склизкое чувство надвигающейся гибели. Возраст мужчины оставался загадкой для Джона. Только черный гипнотический силуэт врезался в его сознание, как нож в мягкие ткани убитого животного.

«Вроде бы взрослый, но лицо – как у меня – молодое», – в ужасе подумал Джон, понимая, что этот человек не имеет возраста.

В этот момент незнакомец наклонился и поднял с асфальта газету, которая раньше составляла часть аккуратной большой стопки, прежде чем Джон Райли выронил ее. Джентльмен начал изучать статью на первой полосе. Джон, следуя его примеру, взял свежий экземпляр газеты с бардачка и сразу понял, что заинтересовало незнакомца: «Убийство: на улице Грэйт-Гилфорд найдено тело журналистки «Дейли мейл» Эмили Томпсон». Вдруг Джону показалось, что его внутренностей коснулась льдинка. Сглотнув подступивший к горлу ком, Райли-младший читал дальше, как и загадочный мужчина.

«В ночь на 20 апреля на улице Грэйт-Гилфорд нашли тело двадцатичетырехлетней журналистки газеты «Дейли мейл» Эмили Томпсон. По данным полиции, тело обнаружили в паре метров от дома, в котором девушка снимала квартиру с осени 1963 года.

У жертвы обугленная нижняя часть лица и полость рта, вокруг глаз – кровавые подтеки.

«Возможно, ей брызнули в лицо слабым раствором кислоты – кожа пострадала незначительно. Мы отправили на экспертизу пораженные участки, и через пару часов получим первые результаты. Также станет известно, от чего именно умерла мисс Томпсон. Внешние поражения не могут быть причиной остановки сердца», – рассказал журналисту «Таймс» инспектор полиции Райан Хаммилтон.

Журналистка Эмили Томпсон подавала большие надежды. Она прославилась благодаря репортажам о мошенниках и грабителях. Последняя серия ее материалов была посвящена ограблению почтового поезда, которое случилось 8 августа 1963 года. Журналистка писала о ходе расследования и лично пыталась напасть на след сбежавших преступников.

Напомним, пятнадцать бандитов остановили поезд на мосту в графстве Букингемшир и украли из почтового вагона 120 мешков с обветшалыми денежными купюрами на сумму более двух миллионов фунтов стерлингов[1]1
  На сегодняшний момент это эквивалентно 46 млн фунтов стерлингов или 56 млн долларов США (4 миллиарда рублей).
  По традиции, ветхие купюры из Шотландии отправлялись для уничтожения в Лондон, где в Английском банке их переписывали и сжигали. Раз в месяц к поезду Глазго – Лондон прицепляли почтовый вагон, в котором находились мешки с банкнотами в один-пять фунтов. Эти купюры уже были выведены из обращения, но еще не переписаны, и их можно было снова пустить в оборот. (Здесь и далее прим. авт.)


[Закрыть].

На сегодняшний день не все грабители задержаны и отбывают срок в тюрьме. Но на предположение «Таймс» о том, что убийца Эмили Томпсон – человек, участвовавший в ограблении поезда, полиция ответила отрицательно.

«Они простые воры, не убийцы. Многие из них неоднократно привлекались к уголовной ответственности за грабежи, но ни разу – за насилие. Мы не думаем, что кто-то из людей Рейнольдса[2]2
  Брюс Рейнольдс (7 сентября 1931 г. – 28 февраля 2013 г.) – английский преступник, организатор Великого ограбления поезда в 1963 году – на тот момент крупнейшего ограбления в истории Великобритании.


[Закрыть] был способен на такую жестокость», – прокомментировал эту версию «Таймс» инспектор Хаммилтон.

Райан Хаммилтон добавил, что лично будет курировать расследование и найдет убийцу Эмили Томпсон в ближайшие дни.

«Эмили была великим журналистом. Ни одно расследование в последние годы не проходило без ее участия. Мы работали как коллеги, хотя официально ими не являлись. И это я говорю как простой человек, а не как инспектор. Журналистика потеряла настоящего профессионала. Такие, как Эмили, рождаются раз в несколько десятилетий. Не сомневаюсь, что человек, убивший ее, получит пожизненное, хотя я бы, не задумываясь, приговорил его к смертной казни», – отметил инспектор.

Расследование убийства Эмили Томпсон продолжается. В вечернем выпуске мы расскажем, от чего именно скончалась журналистка».

Джон дочитал новость и медленно перевел взгляд на незнакомца. Тот ухмыльнулся и отшвырнул газету, как нечто заразное, что могло проникнуть в его кровь через кожу и заразить. Потом он поправил воротник пальто. Хватило секунды, чтобы Джон заметил на его шее черно-красное пятно. Парень прильнул к лобовому стеклу и тяжело вздохнул. На шее незнакомца были набиты две черные омерзительные театральные маски, объятые огнем.

«Полыхают как грешники в аду», – ужаснулся Джон. Но стоило ему подумать об этом, как одна из масок посмотрела на него в упор и злобно ухмыльнулась.

– Ну, вот и все! – объявил Алан Райли, усаживаясь на водительское сиденье. – Если бы не ты, управились бы без потерь.

От неожиданности Джон вскрикнул, но спохватился и зажал рот рукой. Его кожа покрылась мурашками, а зрачки расширились.

– Ты что, совсем обезумел?! Зачем так кричать! – возмутился Алан, с тревогой и злостью глядя на сына.

– Па, там странный человек, – прерывающимся голосом сказал Джон, показывая на незнакомца – тот все еще с презрением смотрел на выброшенную газету. Маски на его шее больше не двигались, и Джон засомневался, а правда ли одна из них ухмылялась?

– Что? Какой еще человек? – не понял Алан и посмотрел в направлении, куда указывал Джон. Но никого на дороге не оказалось. Только пыль кубарем неслась по улице.

– Исчез, – в ужасе вскрикнул парень, не в силах оторвать взгляд от места, где еще секунду назад стоял джентльмен. Тело Джона налилось свинцом, горло стянул страх.

Алан отвесил Джону подзатыльник:

– Хватит издеваться надо мной! Что с тобой сегодня? У нас еще несколько магазинов, а ты отвлекаешь. Еще и погода такая противная… Успеем ли в Кеннингтон до ливня?

Алан Райли завел двигатель, и приятный шум разлился по салону. Под легкое тарахтение машина сдвинулась с места и, отъезжая от газетной лавки, проехалась по газете, которую еще минуту назад держал в руках джентльмен в черном пальто.

Машина оставила на заголовке отпечаток шин. Но буквы все равно читались ясно: «Убийство: на улице Грэйт-Гилфорд найдено тело журналистки «Дейли мейл» Эмили Томпсон».

Порыв ветра подбросил газету, и она продолжила путешествие по улицам Туманного Альбиона.

Часть первая
Точка невозврата

Существует скрытая связь между ужасом и красотой, и где-то они дополняют друг друга, как ликующий смех жизни и затаившаяся близкая смерть.

© Райнер Мария Рильке

1

Лондон, наше время

Еще в средней школе, когда мои познания в области СМИ были микроскопическими, я поставила себе целью стать журналистом. В то время как отец называл журналистов лжецами, стервятниками и подхалимами, я спорила с ним, считая людей, работающих в СМИ, вершителями правосудия. Нет, я не путала СМИ с судом. Скорее ставила их на одну планку.

– Они готовы перегрызть горло кому угодно, лишь бы войти в топ новостных агентств, – как-то раз с брезгливостью сказал мне отец.

Кажется, это был 2007 год. Я недавно отпраздновала одиннадцатилетие, и родители думали, что с началом подросткового периода мечты о журналистике покинут меня и я гордо заявлю, что пойду по стопам отца – по дороге, усеянной деньгами. Стану, как и он, управляющим в банке в родном Бирмингеме, буду носить офисную одежду и каждый вечер при свете ночника подсчитывать расходы за день. Они возлагали на пубертатный возраст, в который я вступала, большие надежды, не подозревая, что их мечтам не дано осуществиться.

С детства я была равнодушна к деньгам и никогда – к правде. В двенадцать, тринадцать и даже пятнадцать лет я не понимала, почему люди с ума сходят из-за своих сбережений, хотя вокруг столько вещей, на которые пора бы уже обратить внимание. Например, на правду и справедливость. Я недоумевала – почему мало кто возносил их ценность к небесам, в отличие от денег. А иной раз и вовсе думала, что они заботят лишь меня, журналистов и судей (и то последних не так сильно).

Точно не вспомню, когда во мне проснулись задатки журналиста-расследователя, но справедливость волновала меня с пеленок. В детском саду я не умела излагать мысли на бумаге, зато была острой на язык и обладала задатками следователя. Раз за разом выводила детсадовских хулиганов на чистую воду, выясняя, кто совершил преступление, проводила опросы местных зевак (ими были те, с кем я сидела за одним столом, выпивая молоко после тихого часа) и всеми силами доказывала невиновность тихих детей, которых вечно подставляли задиры.

– Не Дэвид подложил миссис Остин кнопку на стул. Это дело рук Гарри, – серьезно объявляла я после многочасового расследования.

Моей гордостью стало расследование, когда я нашла маленькую Люси – белокурую куклу с бантиком на розовом платьице. Целый день я опрашивала ребят, пытаясь зацепиться за след «преступника». К вечеру дело было раскрыто, а виновник – известный в нашей группе хулиган Пип – отдал куклу хозяйке.

В садике меня называли маленьким детективом, не понимая, что душа у меня лежит к другому, но схожему делу. Да и мама, дочь русской эмигрантки и домработница со стажем, прежде чем я громко заявила, что буду журналистом, спросила: «Сара, доченька, ты хочешь стать полицейским?» На что я ответила: «Нет, я не хочу умирать!» А потом расплакалась, думая, что никогда не смогу помочь людям, раз не хочу погибать на задании. Мне казалось, что все полицейские неизменно попадают под пули. Тогда я еще не знала, что многие журналисты – тоже.

Так шло время: я перешла в школу, без проблем окончила первые классы и все больше очаровывалась журналистикой. И все же она казалась мне другим миром. До одиннадцати лет я не относилась к ней серьезно и не представляла, кем хочу стать в будущем.

Даже тесты с громкими названиями в духе «Сейчас ты узнаешь, кем станешь через 10 лет», которые мы проходили в школе чуть ли не каждые полгода, не давали мало-мальски адекватных результатов.

«Вы – прирожденный строитель», – выдал один из таких тестов, после чего я совсем отчаялась найти профессию по душе. Тогда-то я и поняла, что мои детские расследования грозят перерасти в дело всей жизни. Недолго думая, я поставила перед собой цель: стать тем, кто избавит мир от лжи и сделает его лучше и честнее. Отцу это пришлось не по душе, и он стал давить на меня, склоняя в сторону банковского дела, ставя журналистов в один ряд с уборщиками туалетов и бог весть чем еще. Я выслушивала его с титаническим спокойствием, не собираясь отступать от намеченного плана. Сдаваться – не моя философия.

После школы я уехала из родного Бирмингема в Лондон, мечтая стать журналистом с большой буквы. Провожала меня только мама. Она обняла на прощание и сказала, чтобы я была осторожна, потому что Лондон – загадочное место.

– Никогда не знаешь, что ожидать от этого города, – сказала она и поцеловала меня в щеку. Это случилось не так давно, хотя иногда я думаю, что с того прощального утра прошло больше двадцати лет – таким далеким оно кажется.

Потом мама назвала меня Шерлоком Холмсом и еще раз пожелала удачи. Она переживала, но всегда знала, что я выйду за рамки, поставленные нашим скромным родовым древом, и многого добьюсь.

Итак, давайте знакомиться. Меня зовут Сара Гринвуд, я бакалавр факультета журналистики, мне двадцать три года. В моем детском списке желаний значилось только три пункта – работать в большом издании, гулять, держась за руки, с красивым мальчиком и жить в удовольствие. Из этого списка я смогла получить только красивого мальчика, который младше меня на два года. Моего парня зовут Джеймс Шакпи. Он студент и будущий разработчик компьютерных игр и приложений для смартфонов. Если говорить о моей жизни, то я уже окончила университет, получив степень бакалавра журналистики, и работаю…

– Два капучино, пожалуйста. Вы ведь делаете кофе на безлактозном молоке?

– Конечно, – ответила я, пробивая заказ. – Нужно добавить какой-нибудь сироп? У нас есть ореховый, карамельный и еще…

– Нет, спасибо. – Миловидная блондинка сморщила носик. – Я не переношу сахар.

– С вас три фунта.

Поступив на первый курс университета, я устроилась работать бариста в маленькую уютную кофейню, где готовили кофе навынос. Несмотря на это, в зале ютились два столика на случай, если кто-то из клиентов захочет посидеть у окна, созерцая быстрое течение жизни на Пикадилли.

К слову, кофейня была тем местом, где я могла работать, не считая себя рабыней. Многие мои однокурсницы подрабатывали официантками и уборщицами в пабах, получая большие чаевые от подвыпивших посетителей, но такая работа была не для меня. Я не переносила алкоголь и все, что было с ним связано, а кофе любила почти так же, как и писать, поэтому без долгих раздумий устроилась в кофейню. Денег, которые я зарабатывала, хватило, чтобы окончить бакалавриат (отец не спонсировал мою учебу), но вот на магистратуру нужно было пахать и пахать. Чем я и занялась после получения диплома: начала готовиться к вступительным в магистратуру и копить деньги – готовя кофе.

С дипломом бакалавра устроиться журналистом не удавалось – раз за разом я получала отказы. В крупных СМИ мне сразу показывали на дверь. Как оказалось, журналистика – популярная профессия в Англии. Почти каждый десятый житель – журналист с рюкзаком нереализованных амбиций и идей. Похоже, я жутко вляпалась, когда возомнила, что мое искреннее желание раскрывать правду и обличать несправедливость пробьет любую стену. На деле я не успевала даже вздохнуть, как редактор по другую сторону стола говорил: «Приходите с дипломом магистра, только тогда мы рассмотрим вашу кандидатуру».

«Как глупо, – думала я. – Англичане никогда не откажутся от традиций. Нужно полное образование, никто никогда не посмотрит на твои навыки, если в руках у тебя не будет злосчастной корочки».

Может показаться, что я чересчур уверенная в себе. Но нет. Скорее наоборот – неуверенность и страх провала родились раньше меня. Они появились на свет, зевнули, подождали, когда я приду в этот мир, и очень обрадовались, увидев мой огромный нос картошкой на младенчески морщинистом лице.

«Вот она – моя добыча!» – захохотал страх и взял меня за руку. Неуверенность пошла следом. С тех пор мы с ними неразлучные друзья. Они следуют по пятам, не обращая внимания ни на мое недовольство, ни на напор, с которым я стремлюсь добиться своего. Но мне повезло: после страха, неуверенности и младенца на свет появилось любопытство. И пока страх держит меня за руку, а неуверенность во всем ему поддакивает, любопытство идет впереди нас троих. Такое вот оно – всегда шествует впереди больших дел.

Да, я многого боюсь: того, что не оправдаю своих ожиданий, что опозорюсь, что люди увидят во мне простушку. Наконец, я боюсь, что никогда не напишу ни одной интересной статьи, останусь никем не замеченной. Тогда отец сурово скажет, когда я вернусь в Бирмингем: «Я же говорил, что у тебя ничего не выйдет!» Возможно, он уже будет стариком к тому времени, а я – неудачницей за сорок. Это будет крах. Крах, сравнимый с падением Великой Китайской стены. Но мое падение не повлияет на жизнь нации. Оно скажется лишь на моей жизни. Я борюсь со страхом и неуверенностью с рождения, но если рухнут мои мечты, я проиграю битву, и тогда от меня ничего не останется. Даже праха. А этого допустить я никак не могу. Человек жив, пока ему есть к чему стремиться. Бороться до последнего – единственный способ остаться живой. Я еще не стала журналистом, но мое стремление – ключ к успеху.

Я работаю бариста в Лондоне на Пикадилли и каждый день дарю людям возможность пить напиток, который пробуждает не только сонный организм, но и любовь и силу духа. Люди становятся добрее после чашечки капучино и сильнее – после американо. Кофе – важная часть жизни. Я верю в это так же, как и в несгибаемую силу Королевы.

– Сара, опять в облаках витаешь! – услышала я грозный голос управляющего кофейни. Бен Дартл – мужчина средних лет, примерный семьянин с лысиной и кошельком. Он направлялся ко мне уверенной походкой, не замечая на пути ничего, даже девушки, которая шла ему навстречу с пластиковым стаканчиком кофе. Мистер Дартл преодолел расстояние от двери до стойки за пять шагов. У меня этот путь занимал как минимум десять.

– Нет, мистер Дартл, – я хотела улыбнуться, но по привычке поджала губы. Я смотрела на высоченного начальника, чувствуя себя мушкой. Он нависал надо мной, как скала над хилой березой.

Бен Дартл перевел взгляд с моего встревоженного лица на кофемашину – но она была в полном порядке и идеально чистой. Потом он развернулся и сканирующим взглядом осмотрел кофейню: белые столики, бежевые стены. Приподнявшись на носочки (с его-то ростом метр восемьдесят пять!), заглянул в чашку, которую держал в руках посетитель, проверить – ровно ли я нарисовала на капучино сердечко. Не найдя к чему придраться, он развернулся ко мне. Мистер Дартл смотрел на меня около пяти секунд, потом глубоко вздохнул и тихо произнес:

– Я слежу за тобой, Сара.

– Хорошо, мистер Дартл, – уверенно сказала я, игнорируя дрожь в коленях. Управляющий проверял меня каждый день. Влетал в кофейню, как ураган, проверял все, а потом уходил к себе в кабинет, ничего не говоря.

– Думаю, тебя хотят уволить, – сказала моя лучшая подруга Джейн Крофт, когда мы разговаривали с ней по телефону, пока не было клиентов.

Джейн всегда раздувала из мухи слона. И пусть в тот вечер ее опасения не казались преувеличенными, внутренний голос подсказывал – такого не может произойти. Нет, только не сейчас и не со мной.

– Будь осторожнее, вдруг этот полоумный еще жучки везде наставил. Узнает, что ты разговариваешь по телефону на рабочем месте, сразу за шиворот выкинет на улицу.

– Это так глупо! – выпалила я. – Я работаю в этой кофейне почти пять лет. До мистера Дартла все было хорошо. Он два месяца назад стал управляющим, и все, теперь я живу как на иголках. Джейн, я никак не могу потерять эту работу. Нужно платить за квартиру, продолжать копить на магистратуру. Как же сложно сейчас без комнаты в общежитии… столько денег уходит на аренду. Почти половина зарплаты!

– Еще много копить на магистратуру? Сможешь поступить в 2020-м?

– Много, – вздохнула я, глядя в окно, в котором отражалось мое печальное лицо. В свете кофейни пухлые губы казались бледными, взгляд потухшим, а каштановые волосы, неизменно собранные в конский хвост, тусклыми. «И что мне такой делать?» – В лучшем случае поступлю в 2021-м, но если потеряю работу, то только в 2022-м.

– Так, а ну быстро взяла себя в руки! – послышался в трубке грозный голос Джейн Крофт.

Перед глазами тут же появился ее образ: черное волнистое каре, карие глаза, метающие молнии, и тонкие кисти рук (по привычке она сжимала их в порыве ярости). Моя подруга еще со времен университета, Джейн всегда раздражалась, когда я начинала ныть. Она сразу превращалась из плюшевого мишки в свирепого гризли и вправляла мозги такому трусливому зайцу, как я.

Джейн работала фотожурналистом в молодой редакции и была на два с половиной года старше меня. Профессия репортажного фотографа – ее призвание, стиль жизни и воздух. Джейн могла пробраться в самый центр событий, используя харизму и силу характера, которую унаследовала от отца – главного инспектора полиции Уэльса. Я сильно отличалась от подруги – была спокойной и сдержанной. А еще слишком чувствительной. Нежность досталась мне от матери по наследству, что сильно мешало в жизни.

И вспоминая, как в начале первого курса меня поселили в комнату к Джейн, я не переставала благодарить судьбу за этот подарок. Подруга обладала силой, которой подпитывала всех вокруг. Я же платила ей другой монетой – спокойствием и рассудительностью. В должниках никто из нас не оставался.

Джейн даже пыталась устроить меня на работу к себе в редакцию, но из этой затеи ничего не вышло – основатель интернет-издания сказал, что сейчас у них нет денег, чтобы нанять нового сотрудника. Что ж, я его понимала. Он только пришел в медиабизнес и старался не нанимать людей просто ради количества. Работа и так шла без перебоев.

– Сара, иногда я поражаюсь тебе. Ты – одна из лучших журналистов-корреспондентов, которых я знаю: была главным редактором новостного портала университета, вела расследования! С этой работой в кофейне ты себя погубила…

– Расследования, – прыснула я, закатывая глаза. – Я всего лишь написала, как наш преподаватель английской литературы берет взятки, а главная спортивная звезда не слезает с иглы.

– Преподавателя не могли поймать на коррупции три года, Сара! Три! И никто из студентов не рассказывал, что платит ему за оценку на экзамене. Только тебе удалось расколоть третьекурсников. До сих пор помню лицо Кэтти Белл, твоей вечной соперницы. Она давно пыталась разобраться с этим преподом, но не она, а ты написала репортаж. А про спортсмена Китса я вообще молчу. И как ты только узнала о его странных пристрастиях? Никто ведь не догадывался, даже его тренер.

– Я все это помню. Китс – всего лишь удачное стечение обстоятельств. Поэтому одно дело – студенческая писанина. И совсем другое – профессиональная.

– Разницы никакой нет, – вздохнула Джейн. – И там, и там от тебя пытаются скрыть информацию, делают из дырявой тряпки королевский ковер, лишь бы народ увидел, как все распрекрасно. Иногда так и хочется сказать: «Это бутафория! Показуха!» Просто найди тему, которая волнует тебя, и напиши сенсацию. Если что, помогу с фото.

Мы замолчали. Я смотрела на кофемашину, перебирая в картотеке воспоминаний студенческие дни. Они обняли меня, как противный, промозглый туман, высасывая из души всю радость. Джейн хотела подбодрить, но получилось, что показала, как погоня за деньгами изменила меня. Получив диплом бакалавра, я во всем искала выгоду, чтобы успеть накопить на магистратуру. У отца я ничего не просила. Не хотела унижаться. Поэтому стала жадной. Стала тем, кого не понимала в детстве – троллем, чахнущим над золотом. А все потому, что не могла лишиться работы, не имея в запасе другую.

– Есть предложение, – вновь заговорила Джейн серьезным голосом. – Интернет-издание «Таймс» набирает стажеров. Я видела рекламу на их сайте.

– Но…

– Знаю, сколько редакций ты обошла, но все равно считаю – сдаваться не нужно. Схитри. В этот раз не говори, что у тебя нет диплома магистра. Пройди все испытания, покажи, на что ты способна, и все! Тебя возьмут на работу мечты. В рекламе написано, что первое задание – написать что-то новое, свежее, не замыленное глазом читателей. Подумай, это хороший шанс. «Таймс» дает месяц на написание материала, ты точно успеешь.