Текст книги "Детектив дальних странствий"

Автор книги: Татьяна Устинова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Садовникова, как раз ее черед был, умирая от любопытства, прошла к массажисту. Глядит, а тот – украинец Илья из Львовской области – в буквальном смысле ни жив ни мертв. Одновременно весь красный и потерянный, не знает куда глаза девать.

– Что случилось? – задала естественный вопрос Садовникова.

А тот бормочет:

– Ничего, ничего, все хорошо…

Уж как только девушка к нему ни подъезжала, стараясь выяснить, что произошло, никак Илья не раскололся – ни рассказом, ни намеком. А там ведь все, что угодно, могло быть: банальный рэкет, или нарушение правил паспортного режима (со стороны Ильи, конечно), или амурные какие дела – в том смысле, что, может, массажист к сисястой подруге бандоса недостойное влечение проявил, а бандос теперь за нее заступился.

Потом в один прекрасный день шалавы, прибывшие навестить Николая со спутником, исчезли. Татьяна даже наблюдала печальный момент расставания.

К «Мерседесу» с чешскими номерами подошли трое: две девицы и молчаливый лысеющий спутник Николая. Девки печально тянули два чемодана на колесиках. Мужик помог загрузить их в багажник, сел за руль. Дамочки погрузились на заднее сиденье. Вид обе имели потерянный и до последнего печально оглядывались – особенно та, что с грудью, с которой возился Николай. Но сам Николай так и не появился, не попрощался. То ли впрямь занят был, то ли ниже своего достоинства посчитал тетеньку не то что в аэропорт, а хотя бы до машины проводить.

И в тот же самый день Татьяна увидела совсем иную картину – но, возможно, с первой связанную.

Дело было после обеда – самое время для прогулок по городу, пробежки по магазинам, пития пива.

Да! Как же в Чехии, пусть даже на лечении ЖКТ, обойтись без пива!

В «Колизеуме» пивасик подавали так себе – только бутылочный и всего одного сорта. Поэтому постояльцы обычно оттягивались в городе – кто где. Наблюдательная Садовникова выбрала для себя кафе на главной пешеходной улице под названием Почтовая. Заметила, что там в основном не туристы сидят, а местные. И даже среди бела дня посетителей полно. Зашла, попробовала – и пенный напиток действительно оправдал самые сладкие ожидания. Говорили, его туда в танках прямиком из Пльзеня завозят, потому и вкусным таким хмельное пойло оказалось.

И вот именно там Татьяна опять столкнулась с Николаем. В сущности, в случайных встречах в самых разных местах ничего странного в Кенигсбаде не было. Городок-то маленький. Садовникова то и дело нечаянно сталкивалась с пациентами санатория, которые в столовой и на процедурах примелькались. То со столичными девчонками – те две: худая-злая плюс полная-рыхлая – парой фраз перебросится. То мадам, что похожа на жабу (супруге «секретного конструктора»), поможет по-английски в обувной лавке изъясниться. Но почему-то особое внимание она обращала на бандосов и их спутниц – это пригодилось потом, задним числом, когда главного из них убили – Татьяна верила, что убили.

Так вот, время потихоньку шло к ужину. За окнами темнело. Таня заказала кружку пльзеньского резаного, то есть смешанного темного и светлого, и на закуску «пивные тычинки» – по вкусу что-то вроде отечественных сушек с солью; только в Чехии мучные изделия были не в виде мини-бубликов, а тонкие и длинные, как хлебные палочки. Сидела, прихлебывала пивко, хрустела. Думала, что жизнь удалась и никто ей, кроме себя самой, не нужен. Сейчас, в данный момент. А когда кто-то понадобится, она его возьмет.

Когда допила и рассчиталась, вдруг увидела, как в ресторанчик входит Николай – вот прям без него никуда! Татьяну не замечает. Подходит, не снимая пальто, к одной из дам, сидящих за барной стойкой. Та встает, а он немедленно подает ей плащ «Берберри». Женщина того же возраста, что и он – пятьдесят плюс. Вся ухоженная, аж до скрипа. Кожа на лице натянутая-подтянутая. В ушах и на пальцах бриллианты. Кофточка «Шанель», кашне, как и плащ, тоже «Берберри». И как-то Николай вокруг дамы – очень нехарактерно для его типажа и даже странно – крутится, лебезит, что ли.

«Все ясно, – усмехнулась про себя Таня, – вдруг нагрянула жена».

Парочка вышла из кафе, а спустя минуту – Садовникова тоже.

Особого выбора, куда пойти в Королевских Варах, нет. Маршрут большинства известен, особенно перед ужином: вдоль речки Теплой, к колоннаде, где бьют из-под земли двенадцать источников разной ядрености и температуры, а курортники сосредоточенно к ним припадают.

Почти стемнело. Прохожих на улице было мало. Шедшие впереди Николай с пожилой особой общались явно на повышенных тонах. До Татьяны, следовавшей сзади, доносились отдельные слова и базарные (со стороны дамочки) интонации.

– Ты опять за свое взялся?! – долетел ее визгливый вопрос.

Мужчина проговорил что-то успокаивающее, однако дама взорвалась. До Садовниковой донесся ее громкий площадной мат.

– А ну заткни свое хлебало! – гаркнул Николай.

Дама не унималась. Редкие прохожие – в основном русскоязычные туристы – прекрасно понимали все оттенки «великого-могучего» в исполнении дамочки и боязливо сторонились, проскакивая зачумленное место. Кавалер, болезненно ощерившись, гаркнул матом в ответ – однако женщина не унималась. Тогда он схватил ее за плечи и мощно тряхнул. Она вырвалась и со всей силой и злостью залепила ему пощечину. Но мужчина терпеть не стал. Рыцарский закон – не поднимать руку на слабый пол – он явно не усвоил. Его ответ оказался не пощечиной и даже не оплеухой, а настоящим боксерским ударом – точно под глаз фифы. Она отлетела, да так, что чуть не упала.

– Будь ты проклята, сука! – прорычал мужчина, развернулся и зашагал прочь, не глядя на униженную и пострадавшую. А та как-то сразу притихла и зарыдала, схватившись обеими руками за лицо.

– Извините, может быть, вам помочь? – бросилась к ней Татьяна, но та злобно гаркнула:

– Иди ты к черту!

От подобного приема Таня отшатнулась. «Да ну ее к богу в рай, а то еще придумает чего и меня к своему драгоценному приревнует!»

…Зато несколько дней спустя, когда Николая убили – а Садовникова была уверена, что произошел не несчастный случай, как полагали все вокруг, а именно убийство, – этот эпизод, эта ревность со стороны законной половины легли в Татьянину копилку в виде еще одной возможной версии, кто и почему мог с мужчиной расправиться…

Итак, дела бизнеса – и тот серый молодой человек, что выходил из комнаты Николая.

Или «секретный конструктор», с которым они сговаривались в ночном клубе.

Или массажист Илья, который за что-то мстил.

Или обезумевшая от ревности супруга.

Или, может, кто-то еще?

* * *

Но покуда убийство не совершилось – да Таня, как и прочие постояльцы «Колизеума», даже подумать о нем не могла, – она продолжала наслаждаться процедурами, минеральной водой, прекрасной пищей, прогулками, сном. Все болезненные ощущения в области живота, которые начали беспокоить ее в Москве, куда-то благополучно исчезли. Спалось хорошо, настроение было прелестным, на подъеме.

Единственное, что начало слегка досаждать, – недостаток общения. Русские тетеньки на излечении в основном вели разговоры о своих болячках, а также методах пластической и лазерной хирургии. Девчонки, худая-злая и полненькая – как оказалось, маркетологи из крупной московской фирмы, – съехали. Обслуживающий персонал знал русский язык строго в соответствии со своими функциями, ни больше ни меньше. Если доктора объяснялись свободно и сносно, то сестрам хватало уровня: «Поднимите руку» или «Ложитесь».

С девчоночкой на ингаляциях, поклонницей Кинга, Таня болтала по-английски. Обсудили все того же писателя, мастера саспенса, но на этом знание литературы, что современной, что американской, что вообще, у девчонки кончилось. Она даже «Над пропастью во ржи» не то что не читала – не слышала. Пришлось переключиться на обсуждение сериалов – и то медсестра предпочитала ужастики типа «Такие странные дела».

Русская женщина, которая подавала простыни на жемчужных ваннах, языком родимых берез владела в совершенстве. И было в ней что-то притягивающее – хоть и гораздо старше Татьяны, далеко за сорок, и социальный статус явно ниже, и следы чрезмерного увлечения алкоголем на лице, но Садовникова постепенно разговорила ее (помогли и щедрые чаевые). Звали ее Наташа, и оказалось, что живет она здесь, в Кенигсбаде, больше пятнадцати лет. Есть даже своя собственная, не съемная квартира, и она давным-давно гражданка Евросоюза. Про то, есть ли муж, Татьяна даже не спрашивала больше – и так видно, что ее новая товарка одинока. Осведомилась о детях – та односложно ответствовала: «Сын. Взрослый».

– Давайте, может, с вами повидаемся в городе? Посидим где-нибудь в кабачке, пива выпьем?

Наталья даже испугалась:

– Что вы, что вы! Нам не положено встречаться с клиентами.

– А мы никому не скажем, никто и не узнает.

Но вместо ответа медсестра вышла из комнаты, оставив девушку в ванне. И когда процедура закончилась и она вернулась подать простыню, тема не возобновилась. Татьяна, впрочем, была уверена, что разговор продолжится и в следующий раз они сговорятся куда-нибудь сходить.

Но потом мерная санаторная скука вдруг взорвалась. Когда ничто, что называется, не предвещало.

* * *

Принятие минеральных ванн – или «жемчужных», как их для красивости называли – организовано было следующим образом. (Описание здесь последует потому, что это имеет отношение к случившейся смерти – или, как считала Татьяна, убийству.) Все процедуры в отеле производили на цокольном, или подвальном, этаже – в советские времена это место наверняка выспренно называли фабрикой здоровья. Там были бассейн и сауна, помещения для ингаляций, грязей (или парафанго), массажа и лимфодренажа. Принятие ванн, как и все прочее, также было поставлено на промышленную основу. В строго назначенное время клиент-пациент подходил к ряду дверей без ручек и замочных скважин. Ровно по расписанию, секунда в секунду, дверь отпиралась изнутри, и радушная дама в белом халате приглашала: «Пожалуйста!» Обычно в случае ванн это была русская Наташа, но именно в тот раз оказалась какая-то новенькая.

В маленькой комнатке – практически каморке площадью три квадратных метра, с зеркалом, феном, вешалкой и топчаном – полагалось раздеться. Таня обычно спускалась на процедуры в халате на голое тело, поэтому через минуту служительница приглашала ее – через узенький коридорчик – к следующему ряду комнат. Между комнатами этими имелись перегородки, однако не до самого потолка, а вход в каждую отделяла пластиковая шторка вроде тех, что используют в домашних ванных. В комнатке имелась ванна наподобие джакузи, уже наполненная. Медсестра обычно следила, как пациент залезает внутрь, не поскользнется ли, не брякнется. Спрашивала: «Холодно? Горячо? Хорошо?» Если температура устраивала, желала-пропевала: «Приятной процедурки!» – и исчезала принимать других клиентов, готовить-мыть-наливать для них новые ванны.

В этот раз заведенный порядок нарушился тем, что Таня спросила служительницу: «А где Наташа?» – и та буркнула в ответ: «Не работает» – и исчезла, так что Садовникова даже не успела уточнить, что это значит – выходная? заболела? уволилась? – и решила разузнать, когда ванна закончится. Все-таки в той Наташе – немолодой, некрасивой, видимо, втихомолку пьющей и скорее несчастной, чем благополучной, – имелась какая-то тайна, которую девушке хотелось разгадать. И даже, может, пожалеть ее, приласкать.

Откинув голову на резиновую подушечку, Татьяна погрузилась в минеральную воду. Ей предстояло двадцать минут релакса, кайфа, расслабления. Пузырьки минеральной воды приятно щекотали кожу. В отличие от лимфодренажа или грязей, девушка тут не засыпала, а впадала в ласковое полузабытье, нирвану.

Однако в этот раз расслабиться не получилось. Обычно из соседних кабинок и коридорчика доносилось бурление заливаемой в ванну воды, или звуки уборки, или короткие угодливые переговоры персонала с клиентами. А теперь до Тани долетел грубый, напористый, почти захлебывающийся, чей-то обвиняющий монолог. Ни одного слова слышно не было, только интонация – полная гнева, обиды, печали. О чем говорят, также было не разобрать и не определить, на каком языке, но Татьяне отчего-то казалось, что по-русски. И не очень ясно было, чей голос обвиняет – мужской ли, женский. Может, тонкий мужской? Или грубоватый женский? А невидимый человек все бросал кому-то в лицо гневные инвективы, так что Садовниковой даже почудилось на минуту, что идет радиотрансляция из серии «Театр у микрофона», или телевизор вдруг включили, какое-нибудь ток-шоу из тех, где супруги обвиняют друг друга в измене и вот-вот подерутся (и порой дерутся). «Что за ерунда? – подумалось ей. – Никогда ничего подобного в отеле, в высшей степени буржуазном, не происходило! Все обычно мерно, расслабленно. Не хотите ли того-то? А пожалуйте сюда-то. А тут!.. Безобразие, можно сказать! Но интересно».

И в этот момент голос-монолог, взяв верхнюю «фа», вдруг оборвался – и его сменил совершенно дикий всплеск воды, словно в ванну вроде той, в которой лежала Таня, с размаху бросили кита. А потом раздался дикий, режущий слух сигнал тревоги – и тут же топот ног, изо всех сил убегающих по коридору.

Это было уже серьезно. Сигнал бедствия не прекращался. Таня рывком поднялась в ванне. Выбралась из нее. Схватила лежащую на табуретке сложенную белейшую простыню – обычно ее подавала по окончании процедуры служительница. Но сейчас Садовникова, не вытираясь, кое-как прикрыла наготу и выскочила в коридорчик. Звук тревоги доносился из соседней комнатки, и туда уже вбегала совершенно белая, под цвет своего халата, служительница, десять минут назад встречавшая Садовникову. Татьяна бросилась вслед за ней – и вот тут и увидела картину, которая, в полном соответствии с философией экзистенциализма, вызвала в ее памяти и воображении огромное количество связанных с ней эпизодов.

Итак, в минеральной воде, колышущейся в ванне, лежал, совершенно голый, странно выгнувшись и сжимая в одном кулаке шнур с тревожной кнопкой, Николай – ее несостоявшийся ухажер. Лысеющий, бандитствующий, накачанный, с татуировками по всему телу, он был очевидно и неотвратимо мертв.

* * *

У Татьяны с детства имелся своего рода рефлекс.

Когда случалось нечто неприятное, таинственное или просто важное, она первым делом, если это было возможно, звонила отчиму.

И совсем не только потому, что любила его, пожалуй, больше других родственников. Мать, Юлию Николаевну, она, разумеется, тоже очень любила. Но от нее какой может быть в пиковой ситуации толк? Одни охи, вздохи, нотации и увещевания из серии: «Ведь я же тебе говорила». Другое дело – Валерий Петрович. Он, кагэбэшник, полковник в отставке, нелегал, полжизни проработавший за границей, всегда готов был любимой Танюшке если не деятельно помочь, то дать полезный совет.

Но вот только находился отчим в Москве, а Садовниковой не хотелось, чтобы их разговор хоть кто-то в отеле услышал. Поэтому – никакого вотсаппа и прочего фейстайма (для которых, как известно, нужен вай-фай). Придется потратиться на обычную сотовую связь.

Таня оделась в номере и ушла из отеля. В гостинице не происходило никакого хайпа или кипежа, не наблюдалось никаких признаков чрезвычайной ситуации. Так же все благородно, безмятежно, размеренно, буржуазно, как всегда. Никто не бегает, не суетится. В просторном лобби постояльцы сидят за книгами и планшетами. Те, кто предпочитает ранний обед, на галерее пьют воду из первого источника.

Девушка вышла из дверей и специально обошла отель кругом. И тут – ничего экстраординарного. Разве что у заднего крыльца стоит «Скорая помощь», в ней сидит шофер, читает чешскую газету – однако в машине не видно ни медперсонала, ни больных. И никакой тебе полиции, сирен, дознавателей, репортеров. Странно это.

Садовникова вышла с территории отеля и по тихим, пустынным дневным улочкам преодолела пару кварталов в гору. Тут начинался лес, а среди него – ухоженные, обустроенные пешеходные тропы.

За время отпуска по ним было немало исхожено. Сейчас, в первой половине дня, когда во всех отелях городка шли «процедурки», гуляющих явно должно быть мало.

И впрямь, на аллеях и просеках никого не оказалось. Несмотря на январь, лес выглядел по-весеннему: таким Подмосковье предстает в начале апреля – снег лежал лишь пятнами, в самых холодных местах.

Средневековой громадой сквозь полуоблетевшую листву над соседствующими виллами проступало здание «Колизеума». При мысли о том, что она только что в нем видела, Татьяну пробирала дрожь.

Таня уселась на лавочку и набрала номер Валерия Петровича. В Москве около десяти, но Ходасевич – ранняя пташка, наверняка встал.

– Танюшка! – обрадовался старичок. – А почему ты не по вотсаппу? Не хочешь с утра мою толстую старую физиомордию лицезреть? И это правильно. Я сам себя часто по утрянке не хочу в зеркале видеть.

С возрастом Валерий Петрович, который всю жизнь, в силу своей профессии, тщательно фильтровал базар, становился говорлив.

– Просто не хочу, чтоб меня слышали посторонние. Тут случилось кое-что.

– Слушаю тебя внимательно. – Голос полковника в отставке стал озабоченным.

Садовникова старалась построить рассказ, как всегда учил тот же отчим: сначала главное, потом менее важное и в самом конце – детали, которые могут пригодиться.

«Когда ты даешь себе труд собственную историю организовать в виде доклада или рапорта, – назидательно говаривал Ходасевич (и падчерица к нему прислушивалась), – ты прежде всего сам лучше начинаешь понимать происшедшее. Что на самом деле случилось. И возможно, потихоньку осознаешь, почему оно произошло и что или кто за этим стоит».

Сейчас самой девушке в результате организованного рассказа отнюдь не стали понятней причины и подоплека произошедшего, но вот на вопрос, что приключилось, она готова была ответить безоговорочно, хоть про себя, хоть вслух. Поэтому в разговоре с экс-полковником выпалила:

– Валерочка, это было убийство!

– Да? С чего ты решила?

– Суди сам: только что был живой и здоровый – я этого Николая на завтраке видела. Потом кто-то в помещении ванной бросает ему в лицо обвинения. А потом – через минуту! – он мертв.

Полковник в отставке проворчал:

– Плохо стало человеку. Сколько ему годков на вид было?

– Лет пятьдесят пять.

– Самый рискованный возраст для сердечного приступа. Тем более, как ты говоришь, он вел нездоровый образ жизни.

Татьяна поняла: бывший нелегал испытывает ее, специально поддразнивает – возможно, с тем, чтобы она в запале побольше информации выдала. Как будто недостаточно ему рассказала! Однако было ясно, что отставной разведчик заинтересовался – ох как заинтересовался! Валерочка ведь и сам был такой, как она: прожженный авантюрист, беспокойник до мозга костей, который сразу воспламеняется, когда происходит нечто необычное или загадочное, а пуще того – случается преступление.

– И все равно, согласись, Валера, очень странно! Только что живой и даже инвективы, лежа в ванне, выслушивает. А через минуту уже кони двинул.

– Ты же понимаешь, Танюшка, для убийства мало исполнителя, нужен еще мотив. И орудие. Вот как, скажи, его могли убить?

– Вот и я думаю. Может, удавка?

– Ты сама говоришь: убитый – человек физически крепкий. Если его душили, значит, была борьба. А ты звуки борьбы слышала?

– Как-то нет.

– Потом, если задушили, наверняка на шее странгуляционная борозда должна быть видна. Ты видела?

– Может, не заметила?

– О нет, это штука приметная.

Тане захотелось пошутить: при каких это, интересно, обстоятельствах полковник разведки ту самую борозду видывал, но она поняла, что не время подкалывать, и осеклась.

– Может, яд? – с надеждой спросила Садовникова. – Нервно-паралитический? В воду бросили – и ку-ку?

– Ни один яд так быстро не действует.

– Тебе виднее.

– Таня! – предостерегающе проговорил отчим, как всегда бывало, когда она в присутствии посторонних (или по телефону) принималась намекать на причастность Ходасевича к спецслужбам. Хотя – подумаешь, секрет Полишинеля! И без того западные коллеги наверняка все про него знают.

– Валерочка, а если радиация? Какой-нибудь плутоний?

– Тем более невозможно получить столь быстрый эффект.

– Но, может, Николая специально отравили раньше? И подгадали так, чтобы смерть его в ванне застигла? Чтобы сначала была возможность объяснить ему, за что его карают?

– Фантазируешь, Таня, – произнес Ходасевич таким тоном, что становилось ясно: настаивать на своем, спорить с ним по этому поводу совершенно не нужно и бесполезно.

– Валерочка, а если это электрический ток?

– Хм. А ты заметила на теле покойного какие-то отметки типа язвочек? Своего рода след, где тот самый ток вошел в его тело? Поразил?

– Нет, Валерочка, не заметила, – с сожалением проговорила Таня.

– Вот именно. Да и как можно было тот самый смертельный электрический ток к нему в ванную доставить?

– Я ведь не раз в газетах читала: девушка погибла от того, что уронила в ванну мобильник. (Кстати, почему-то именно девушки роняют, ни разу парни.)

– Не так все просто, Танюшка. Когда обычный мобильник в ванну, где ты лежишь, уронишь – ничего не будет. Перетоки слишком маленькие. Попробуй сама.

– Нет уж, спасибо.

Отчим посмеялся, немного деревянно и высокомерно: «ха-ха-ха!» – а потом принялся разъяснять:

– Человек может погибнуть от мобильника, если уронит его в полную ванну в тот момент, когда тот на зарядке стоит, то есть к сети подключен. Ты, кстати, видела там, в комнате, где ванна, какие-то провода, розетки?

– Нет, ничего электрического там нет, совершенно точно. Я ведь подумала в тот момент о токе! Специально посмотрела!

– Молодец. А раз нет – значит, нет.

– Валерочка, и ничего нельзя сделать, чтобы человека быстро погубить? А если фен в воду бросить?

– Ты же сама говоришь: никаких розеток и проводов. И потом, в современных фенах теперь специальное блокирующее устройство ставят, которое отключает их при соприкосновении с водой.

– Все-то ты, Валерочка, знаешь, – подольстилась падчерица. – А если что-то еще в ванну кинуть? Фонарь какой-нибудь карманный? Электробритву переносную? Щетку зубную?

– Нет, там ток разряда слишком маленького для летального исхода… Впрочем… Возможно, есть кой-какие способы… – глухо добавил экс-полковник.

– Ну, ну! – в нетерпении воскликнула девушка.

– Аккумулятор автомобильный знаешь как работает?

– В общих чертах. Сто лет за рулем.

– Да, генератор в процессе движения его заряжает – а потом силы тока достаточно, чтоб, когда ты мотор пускаешь, шкив провернуть. Такого тока десять раз хватит, чтоб человека убить. Тем более когда тот находится в воде – она ведь гораздо лучший проводник, чем воздух.

– Трудно представить себе убийцу, разгуливающего по отелю с автомобильным аккумулятором.

– Вот именно! Его в комнату для процедур не притащишь, слишком тяжелый и приметный… Но знаешь ли ты…

– Что?

– Имеются в открытой продаже так называемые суперконденсаторы – там принцип действия совсем иной, чем в аккумуляторе, но смысл тот же: когда его заряжают от розетки, мощность в нем накапливается. А потом он может при необходимости в долю секунды разрядиться. С помощью суперконденсаторов, кстати, те же автомобили заводят, когда аккумулятор сел. Ток он выдает будь здоров какой, несколько сотен ампер.

– А сколько надо, чтобы человека убить?

– На суше ста ампер хватит. А в воде? Не знаю, возможно, десяти.

– Вот, Валерочка! – с азартом вскричала Таня на весь весенний лес. – Значит, это как раз то, что нам – то есть преступнику – надо. Суперконденсатор! А что он собой представляет? Как выглядит?

– Коробочка. Небольшая и нетяжелая, грамм семьсот. В карман, правда, не влезет, но в сумку – запросто. Принес эту штуку в ванную комнату, два конца в воду сунул – и готово дело. А потом вытащил провода и пошел своей дорогой, оставив в ванне хладный труп.

– Вот! Вот оно!!! – заорала Таня.

* * *

Никто в гостинице никаких объявлений насчет происшедшей трагедии не делал – да и слухов, что удивительно, никаких не поползло. И Татьяну никто не приглашал ни на какие дознания или допросы. Да и ни одного человека в полицейской форме она в «Колизеуме» не видела.

Зато на ужин пожаловали два новых персонажа. Одного из них Садовникова раньше видела – случайно. Это была та самая женщина (жена?), с которой покойный выяснял отношения в кабачке «Пльзень», а потом и дрался на пешеходной улице. На ее скуле красовался плохо запудренный синяк.

Вместе с ней пожаловал лысый брутальный тип с торчащими ушами и неприятными маленькими глазками, высверливающими все вокруг.

Они сидели за столиком втроем, с тем самым другом Николая, с которым тот вместе отдыхал и резвился с гостевыми девками.

Расположились все трое таким образом, что свободно могли рассматривать Таню. По ходу ужина они беспрестанно буравили девушку взглядами, время от времени полушепотом обмениваясь замечаниями – явно в ее адрес. Что за бесцеремонность, право слово! Кончилось тем, что, когда Садовникова пошла за десертом и пересела за другой свободный столик, с которого наглую группку не было видно из-за колонны.

Однако они, все трое, поджидали ее на выходе из ресторана.

Первым выступил новый. Он был маленький, но мощный, накачанный, брутальный.

– Татьяна? Мне надо с вами поговорить.

– Зачем и о чем?

– Это касается смерти моего друга. Кузнецова Николая.

– А какие у вас полномочия? И почему я должна беседовать с вами?

Оттенок удивления отразился на лике лысымана. Видать, ему давно никто ни в чем не перечил.

И тут вступила безутешная вдова:

– Татьяна! Пожалуйста! Я прошу вас! Вы ведь были там! Я должна знать, что произошло!

Лицом к лицу дама производила в целом благоприятное впечатление: умная, хваткая, закаленная. Прошедшая огонь и воду, хитрая, тертая, она в то же время по-своему переживала гибель спутника жизни – наверное, он, да, был ее спутником.

– Я мало что видела и совершенно ничего не знаю.

– Вы здесь отдыхаете одиннадцать дней, – подал голос маленький лысый. – Важна каждая деталь.

– Понимаете, – добавила дамочка, умоляюще сложив руки, – у нас совершенно нет никакой уверенности, что чешская полиция расследует это дело. Им наверняка хотелось бы замотать его, замести под ковер.

– Мы обязаны, – подключился новичок, – провести в рамках закона альтернативное расследование.

– Уговорили, – кивнула Таня. – Но с одним условием. – Вся группа насторожилась. – Вы расскажете мне… – троица насторожилась еще больше, – …все о Николае. Кто он, что он, чем и как жил.

– Хорошо, – без колебаний кивнула дама.

– В рамках имеющихся у меня полномочий, – подтвердил лысый.

Третий, изначальный друг, собутыльник и партнер погибшего по съему девушек, за все время разговора не проронил ни слова.

Интересно, а его, этого товарища, вновь прибывший чистильщик допросил? И что выяснил?

* * *

С этого вопроса Садовникова и начала разговор с обладателем глаз-буравчиков на лысой голове. Тот даже поперхнулся.

Они сидели в баре при гостинице. Высоченные потолки, красивейшие вазы с тщательно подобранными букетами, спокойная мебель. Дама (жена?) в сопровождении друга покойного (друга ли?) отправилась наверх, в номера. Таня осталась с новым гостем тет-а-тет. Кроме них в баре никого не наблюдалось, и только в соседнем зале наигрывала на арфе пожилая дама, ее слушали трое, и в дальнейшем, если кто-то подходил, то, привлеченный райскими звуками, направлялся туда. Зальчик, где сидели Таня и допрашиватель, оставался пустым.

Дознаватель заказал воду без газа. Татьяна выбрала капучино.

Мужик подал ей визитку. Концерн «Атлант», начальник службы безопасности Рожков Михаил Андреевич. Адрес: Москва, Берсеневская набережная, пара телефонов.

– Друга Николая зовут Евгений Полуйко. Они с ним хороводятся с четырнадцати лет. В школу вместе ходили, в секции борьбы начинали заниматься. А потом так и дальше по жизни пошли. Евгений вице-чемпионом Союза был. А в концерне нашем он начальник производственного отдела.

– А Николай – президент?

– Почему вы решили, что он президент?

– Производит впечатление главного.

– Это правда, – вздохнул допросчик. – Да, впечатление он такое производил. И не только впечатление. Реально всегда главным был. И – да, он президент. И еще – трехкратный чемпион СССР по вольной борьбе. Мастер спорта международного класса. Участвовал в Олимпиаде в Сеуле.

– А что ваш концерн производит? Борцовские трико?

– Очень широкий спектр товаров и услуг. У нас отделения в Мюнхене, Париже, Праге.

– Эта дама, что с вами появилась, она жена Николая?

– Да. Елизавета Львовна – его супруга.

– Первая и единственная?

Рожков Михаил Андреевич даже слегка смутился.

– Николай Александрович, насколько я знаю, трижды женат. Первый брак случился еще в совершеннейшей молодости, они давно развелись и больше, насколько я знаю, не виделись. Вторая жена Николая Александровича погибла – несчастный случай, пятнадцать лет назад. С Елизаветой Львовной он вместе больше четырнадцати лет. Они были счастливы.

– Ага, и именно поэтому отдыхают раздельно, – съязвила Татьяна. И в том же усмешливом тоне добавила: – И Николай ваш Александрович, и Евгений, друг его, гуляли с прошмандовками, а с Елизаветой этой Николай матом орал и дрался. – Таня с легкостью сдала и женщин легкого поведения, и ссору с супругой и даже определенное удовольствие при этом почувствовала.

– Вот! Расскажите мне обо всем об этом.

– Да уж, расскажу. Только еще один вопрос: у Кузнецова вашего дети есть?

– А вы въедливая, – оценил садовниковский стиль дознаватель.

– Вот именно. Ведь если убийство, надо искать, кому выгодно, не так ли?

– От второго и третьего брака детей нет. А от первого, кажется, был сын, но с ним Николай Александрович никаких отношений никогда не поддерживал.

– А есть ли завещание от имени господина Кузнецова? И в чью оно пользу?

Допрашиватель смутился.

– Я ничего об этом пока не знаю. Но выясню обязательно. А теперь, наверное, настал-таки мой черед спрашивать?

– Валяйте. Откровенность за откровенность.

И Татьяна рассказала – а начальник службы безопасности концерна «Атлант» тщательно записал в свой блокнотик, – о чем она думала и что теперь, когда совершилось убийство, вызывало ее подозрения. И про седого мужика, «директора-конструктора-лауреата», с жабой-женой, с которым Кузнецов о чем-то в баре сговаривался-снюхивался; и про массажиста Илью, с коим у погибшего произошел резкий спор; и про серого молодого человека, что украдкой выходил из комнаты Николая.

Однако еще об одном подозрительном моменте – очень подозрительном! – она в разговоре с начальником охраны умолчала.

* * *

Таня всегда расстраивалась и даже злилась, когда убийства в детективах раскрывались благодаря случайным встречам/совпадениям/неожиданным подсматриваниям или подслушиваниям. Подобным недостатком особенно грешили отечественные производители массовой продукции. Когда это происходило в огромном городе типа Москвы, это да, реально выглядело смешно. Однако если речь шла о маленьком городке… Где постоянное население – пятьдесят тысяч душ… И все крутятся в основном на одном пятачке: променад, колоннада, пешеходная улица Почтовая, пара-тройка достойных кафе, включая «Пльзень»… Да ведь и самое главное, согласитесь, заключается не в том, что ты случайно увидел-услышал, а в том, какие выводы сделал…