Текст книги "Осенние детективные истории"

Автор книги: Татьяна Устинова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Осенние детективные истории: сборник рассказов

В оформлении обложки использованы иллюстрации:

© ivelly / Shutterstock.com Используется по лицензии от Shutterstock.com

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020

Татьяна Шахматова
Лучшее время года для продажи квартиры

– Отвлечься?.. Какое ценное и, главное, своевременное предложение!

Выражение лица собеседника хорошо знакомо Светлане. Они не виделись больше полугода, но modus operandi у Глеба прежний. «Очень смешно», – сказал бы он, если бы вообще посчитал нужным высказываться. Глеб стоит на коленях лицом к входной двери, скрючившись, как мальчик Микеланджело, и, наверное, считает лишним препираться в такой неоднозначной позе.

– Ладно. Я тебя отвлеку сейчас, – говорит она сквозь кривую усмешку. – Вот, к примеру, хочешь знать, какие вещи я поняла после тридцати?

Он полуборачивается и неопределенно крякает, что интерпретируется как приглашение к диалогу.

– Значит, так. Первое: спиртное не усиливает коммуникабельность. Второе: количество мужского внимания не зависит от высоты каблука. Третье: в жизни, как и в машине, самое удобное и безопасное место – водительское. Отвлекает?

Он перебрасывает вес тела на пятки, отталкивается, выпрямляется, демонстрируя высокий рост и неплохие пропорции, которые портит уже безоговорочно наметившийся живот. «Забросил сквош, опять подсел на фастфуд», – не без злорадства отмечает про себя Светлана.

Проходя мимо, Глеб усмехается ей в лицо:

– Беда в том, что, когда ты это поняла, у тебя уже был гастрит, плоскостопие и две разбитые тачки. Спасибо за эти ценные сведения, но я предлагал тебе отвлечься от разговора со мной. – Он что-то ищет в карманах куртки, но возвращается с пустыми руками.

– То есть попросту заткнуться? – интересуется Светлана с приторной вежливостью.

– Ты слишком стара, – в тон отвечает он.

– Что???

– Слишком стара, чтобы приходить к настолько глобальным выводам о жизни. Это удел семнадцатилеток.

Подача жесткая, удар с накатом, на грани хамства, но это ведь Глеб. Когда смотришь на таких, как он, надо снимать розовые очки, собирать в кулачок розовые сопли и не забывать о чувстве юмора. Он из тех самых детей-индиго восьмидесятых, умы которых воспитаны крепкой советской школой, а умение быть гибкими и даже местами эластичными приобреталось в бурные девяностые, которые не переломали, но и не озолотили, потому что у последних детей из поколения Х и первых из поколения Y в эти годы не было даже паспортов. Зато был доступ к спутниковому TВ, зарубежной музыке и передачам Севы Новогородцева. Так что добавьте к списку полный скептицизма взгляд на вещи, особенно по отношению к настоящему, которое свойски-наивно смешивает патриотические цели, идеи личного обогащения, интеллект, секс и торговлю, – и получите Глеба Порфирьева собственной персоной. Обижаться на порфирьевский острый язык – ошибка смысла.

– А ты у нас типа старик Лао Бзды, который знает, как устроен этот мир! – парирует Светлана и моментально раскаивается, слыша нотки обиды в собственном голосе и понимая, что надо было промолчать.

Довольная улыбка Глеба подтверждает, что хорошая мысля в этот раз действительно плелась опосля. Тренер по сквошу называет такие удары по воздуху вслед уже пролетевшему мячу догоняшками. «Опоздашка-догоняшка» – их бывший тренер из другого поколения: эмпатичное и эмоциональное дитя конца девяностых, эдакий вечный пупсик, всегда на позитиве. Светлана с Глебом месяца два звали его между собой «голубой устрицей», до того дня, как тот позвонил и отменил занятие, потому что у него разом слегли с гриппом и жена, и ребенок. Впрочем, тайная кличка тренера уже приросла намертво.

Светлана машет Глебу рукой, мол, все равно, и скрывается в кухне.

– Не нервничай так, я его вижу, сейчас вытащу! – кричит ей вслед Глеб, возвращается к двери и снова вступает в интимный диалог с замочной скважиной, пытаясь подсвечивать сам себе телефоном.

– Света!.. Свеееет…

Она выходит на зов, останавливается в дверях и смотрит ему в спину со смесью жалости и раздражения.

– Дай мне луч света в этом темном царстве, Светлана!

Молодая женщина закатывает глаза и преувеличенно тяжело вздыхает, но забирает телефон с его раскрытой ладони.

– Давай-давай, принцесса, не пыхти! Такое иногда случается – ключи застревают в замках. Это жизнь.

– Тридцать четыре года живу на свете, и со мной такое впервые, – парирует она, протискивается между сидящим на корточках мужчиной и встроенным шкафом-купе, освещает светлый, начинающий лысеть затылок и направляет луч в скважину. Пролезая, она жалеет, что не сняла туфли: и здесь без каблуков было бы удобнее.

– Да, ччччерт!

– Что?

– Ерунда, можешь еще по нему потоптаться.

– По кому?

– По моему мизинцу, он все равно уже ничего не чувствует.

– Ох! Извини!.. Я даже не поняла…

– Женские каблуки – вещь коварная. У кого-то мизинец вдребезги, а она даже не заметит.

– Глеб, блин! Ты шутишь, что ли? Как всегда, в амплуа гада и гаера?!

Непонятно, то ли Светлана действительно теряет равновесие, то ли просто размахивается и дает подзатыльник незадачливому шутнику.

– Эй, полегче, я рассчитываю как минимум на роль королевского шута, – как ни в чем не бывало продолжает веселиться Глеб, но вдруг резко меняет тон на серьезный. – Так что там четвертое?

Он поворачивает голову, отклоняется и одновременно старается растереть мизинец. Кто разберет в этой темноте, притворяется он или нет. Время Светланиных каблучков а-ля комариный носик, кажется, навсегда ушло в прошлое. Их сменили удобные платформы, классические квадраты, импозантные пирамидки или лихие казачки, но не выше шести-семи сантиметров. Устойчивость и дороговизна – вот новое кредо успешной бизнес-леди из Чикаго. А сентябрь – самое время для туфель, когда хочется наступить изящным каблучком на хвост убегающему лету. Вдруг удастся задержать хоть ненадолго? Правда, пока, кажется, наступила только на мизинец бывшего мужа, но ничего страшного, сам виноват, нечего раскладывать свои лапы на весь коридор. В неровном освещении телефонного фонарика лицо Глеба похоже на маску древнегреческого театра. Сатир с огромным носом, смеющимися глазами и черным провалом улыбающегося рта. Рука женщины непроизвольно дергается, и вот уже неверный тонкий луч света показывает совсем иную картину: уголки глаз опускаются вниз, рот скорбно кривится. Комедийная маска медленно превращается в свой трагедийный антипод.

– Так что четвертое? – повторяет «сатир» тише, уходя в шепот, который вдруг кажется ей зловещим.

Светлана молча наблюдает за игрой теней, не понимая, чего он хочет от нее, о чем «четвертом» идет речь? Четвертая стража? Второе пришествие? Что четвертое?

– Ну эти… твои великие афоризмы о законах бытия. Ты уже озвучила три, но я подозреваю, что их гораздо больше.

«Засранец!» – На сей раз Светлана произносит это про себя и снова устанавливает телефон так, чтобы свет направлялся ровно в замочную скважину, а не на его лицо. Она тоже понижает голос до шепота.

– Я скажу тебе кое-что. Есть четвертое, ты прав.

Несколько секунд в темноте коридора, которая в контрасте с освещенной частью двери совершенно непроглядна, стоит густая напряженная тишина, не нарушаемая даже дыханием.

– Для человека, который тупейшим образом сломал ключ в замке, ты слишком много веселишься, – почти кричит Светлана.

Глеб ворчит, мол, ему все же хотелось унести ноги живым с этой встречи:

– Не надо так орать. Сначала мизинец, теперь ухо.

Теперь он принимается за работу с утроенным старанием, но совместить два обломка ключа – тот, что застрял в замке, и тот, который остался у Глеба, – задача не из легких. Иногда, впрочем, Глебу и Светлане даже кажется, как будто механизм поддается: еще немного усилий, и они на свободе, но это ощущение всякий раз ложное. Обломки помнят о своей общей истории, края разлома все еще подходят идеально, но части не хотят больше двигаться как единое целое. В конце концов рука Светланы начинает дрожать от напряжения неудобной позы.

– Мне трудно так стоять.

– Обопрись.

– Обо что?

– Об кого – об меня.

– Я лучше выберусь. Мало воздуха.

Он снова перекатывается на пятки, пропуская ее. Движения даются ему уже без прежней легкости. Пользуясь темнотой и тем фактом, что свет у нее в руках, Светлана скользит лучом по его раздобревшей спине, обтянутой светлой офисной рубашкой.

– Можешь идти, так мы все равно ничего не добьемся, обломок внутри деформировался. – Глеб поднимается и идет следом. – А пилки для ногтей с острым концом у тебя с собой, случайно, нет?

Светлана неожиданно бьет себя по лбу:

– Вот незадача, как раз сегодня выложила свою походную отмычку!

– А как же анекдоты про женскую сумочку, в которой умещаются пять галактик?

Шутка дурацкая, она даже не оборачивается.

– Ладно. Пойдем другим путем, – не теряет он бодрости духа. – Не бесись. Зато у тебя красивые туфли. И платье красивое. Сразу видно – все заграничное.

– Дизайнерское, – небрежно поправляет она.

Глеб возвращается в прежнюю позу, а Светлана возвращает телефон и уходит в комнату, оставив его замечание без ответа. Да и на что тут отвечать? В коридоре темно, как в квадрате Малевича до изобретения электричества: на месте лампочки висит только пустой патрон. Кто же предполагал, что единственный совместный визит, который они с Глебом нанесут их новой квартире, да и то только для того, чтобы продать, превратится в квест «выйди из запертой комнаты». Если бы знала, конечно, прикупила бы лампочку по дороге и пилку бы взяла, и топор. Так что комплимент про платье – как всегда, ирония.

Когда она приехала, Глеб уже был на месте. Происшествие легко описать в нескольких строчках протокола: она вошла, он повернул ключ в замке, тот не поддался сразу, он надавил, половина ключа осталась у него в руке. Ни тебе политеса встречи, ни уж тем более разглядывания, кто во что одет. Вердикт окончательный и обжалованию не подлежит: идиот и виновен.

– А если обломок протолкнуть наружу и потом открыть моим ключом? У нас же два ключа! – кричит Светлана из комнаты.

– Не поможет. Название «цилиндровый механизм сквозного типа» на самом деле не соответствует действительности. Отверстие в замке не насквозь, чтобы невозможно было снаружи вытолкнуть ключ, вставленный изнутри. Насквозь даже спица не пролезет. Иначе было бы слишком много желающих.

Светлана даже приблизительно не представляет, где ее бывший муж мог почерпнуть столь специфические сведения о способах взлома дверных замков, но не переспрашивает. Это давно не ее дело.

– Надо было сразу менять дверь, а не надеяться на это китайское недоразумение. Но ты ведь не прислушивался, – бормочет она, оглядывая комнату и не особо надеясь, что он расслышит, но напрасно. Глеб реагирует моментально:

– Уже полгода как полностью свободен в выборе, к кому прислушиваться!

– Придурок, – беззлобно бросает она, улыбаясь мысли о том, что развод с Глебом был, пожалуй, самым правильным решением в ее жизни за последние несколько лет.

Сладко пахнущую обойным клеем необжитость комнаты нарушает только белоснежный пружинный матрас дорогой немецкой фирмы, который стоит вертикально, прислоненный к стене. Матрасом воспользовались лишь однажды. Сестра Глеба приезжала из Питера, когда у Глеба и его новой молодой жены Кати родился сын. Несколько дней девушке надо было где-то жить. С бывшей золовкой у Светланы хорошие отношения, поэтому она безропотно дала разрешение пустить девушку в совместно купленную еще до развода квартиру. Оля – студентка, учится на экономиста. У Глеба в семье сплошные юристы, экономисты, нефтяники или специалисты по кадастрам. Хитрая семейка. А Глеб, без сомнения, самая хитрая и хищная пиранья в этом пруду. Не зря мудрые люди советуют смотреть сначала на родственников, а уже только потом на избранника.

Но золовка Светлане всегда нравилась, нормальная девчонка. Ольга позвонила ей сама. Прямо с этого самого матраса. В одной руке – откупоренная бутылка вина, в другой руке – телефон. «У этой Катьки только и есть сиськи, попка да глазки – масляные сказки… Да и то были… сейчас куда что делось!» – простодушно восклицала Ольга, только что вернувшаяся с крестин. «Катька – это просто инстинкт», – оправдывала братца золовка, но Светлана лишь улыбалась ее немного взвинченной винной болтовне. Сама Светлана тоже не в модном нынче формате худобы и длинноногости, но разве в этом дело. Как дело не в глазках и не в инстинктах.

Новая жена Глеба только в их с золовкой разговорах «Катька попка-глазки». В жизни же у Катерины профильное образование академии туризма, девушка предприимчивая, активная и позитивная, – писала она сама о себе в резюме. Моложе Светланы на целых восемь лет, тоненькая, гибкая, исполнительная. В агентстве Катю звали не иначе как «вишенка на торт» или просто «вишенка». Так коллеги обыграли Катину фамилию Огородникова. «Вишенка» точно с тем же суффиксом, что и Катька, но какой разный смысл этой уменьшительности.

– Я, может, и придурок, – доносится из коридора приглушенный голос Глеба, из чего Светлана делает вывод, что он продолжает возиться с замком, пытаясь светить себе самостоятельно. – Зато в отличие от кое-кого не делаю на людях вид, что мы незнакомы.

– Ха-ха! Очень смешно!!! – отвечает она мгновенно и пишет в мессенджере риелтору:

«Дамир, вы в пути?»

«У нас тут небольшие проблемы. Заело замок».

«Идите сразу под балкон, я скину второй комплект ключей, возможно, удастся открыть снаружи».

Риелтор Дамир не отвечает. Даже не читает сообщения. Да что ж такое! Она начинает злиться, меряет комнату шагами из конца в конец – какой хороший все-таки метраж. И планировка удачная. Даже жаль продавать.

На самом деле заело не замок. Замок – это только один из элементов картины. Даже не так. Замок – это символ. Метафора их дурацкого с Глебом брака, в котором с самого начала заедало и застревало все, начиная с бесконечных ссор, выяснений, кто главный, кто первый, кто лучше, кто умнее, – не брак, а олимпиада, – и заканчивая деторождением. Когда помощница Глеба забеременела, стало даже как-то легче. У Светланы, в свою очередь, почти сразу появился поклонник. Не назло. Просто так сложилось. Познакомились в Тиндере. Американец, потомственный русский, приехавший в Россию на каникулы, с детства влюбленный в русскую культуру, русский язык, а теперь еще и в русскую женщину. После двух недель знакомства предложил ехать с ним в Чикаго.

– Про игнор как раз не смешно, – прерывает ее мысли Глеб. – Я все знаю, милашка! Ты была в Лондоне!

«Милашка» – как морская свинка, обгадившая вольер. Он говорит так назло. Раздаются шаги. Мужчина появляется в дверном проеме между коридором и комнатой, на его лице другое хорошо известное ей выражение, говорящее: «Да, да, я тебя вычислил!» Она выдерживает его взгляд и разводит руки. «Ну и что теперь?!» – вопрошает ее ответная пантомима.

Это было на форуме по туристическому бизнесу в Лондоне три месяца назад. Светлана прилетела представлять чикагский филиал их совместного с Глебом туристического агентства. Филиал организовала сразу по приезде в Америку не без помощи своего нового американского мужа. В Лондоне Светлана ожидала каких угодно встреч и пересечений, но только не с Глебом и Катей. И вдруг эти двое выплыли из дверей зала, где проходил брифинг по российскому туризму, как два вражеских военных корабля, внезапно появившихся в нейтральных водах. У Кати уже был огромный низкий живот, лицо в густой пигментации, которую не скрывал даже толстый слой тонального крема, отекшие ноги. Если бы Светлана встретила Катерину без Глеба, то ни за что не узнала бы прежнюю звонкую-тонкую секретаршу. Судя по стремительности метаморфозы вишенки в тыковку, беременность проходила нелегко, но девушка стойко последовала в Лондон за своим начальником. В свете последних событий Светлана понимала Катю, а уж сама Катя точно знала, от чего страхуется. И как же хорошо, что к моменту этой лондонской встречи Светлане все это было уже до фонаря. Особенно радовало, что ее собственный доклад был уже прочитан, визитки нужным людям раздарены, фуршетный бутербродик съеден, селфи запощены, теги проставлены, и она действительно намеревалась технично срулить в закат, чтобы погулять по Трафальгар-сквеа и разным прочим знакомым еще по учебнику с Леной Стоговой сквеа и стритам. Сказано – сделано, чего лишний раз попадаться на глаза, тем более что с Глебом они время от времени все равно обсуждали дела агентства в скайпе и мессенджерах.

Она даже не была уверена, что Глеб заметил ее, а вот поди ж ты, значит, сверился с программой и навел справки. Светлану немного замутило от осознания того, что он следил за ней.

Расставание с Глебом прошло удивительно мирно. Узнав о Майкле из Чикаго, Глеб перестал отрицать свою причастность к беременности Кати. И напряжение нескольких последних месяцев брака рухнуло, как железный занавес. Моментально стали ненужными тысячи дурацких дел, которыми они оба занимались, как будто кто-то сверху вменил им это в обязанность: подозревать, выведывать, отнекиваться, требовать отчетных звонков, увиливать, врать. Фу! Купаясь в волнах сладостного облегчения, которое смешалось с неожиданной благодарностью граду, миру и друг другу, бывшие супруги решили остаться друзьями. Все-таки за семь совместных лет успели серьезно вкинуться в общий бизнес. Квартиры-машины-деньги поделить можно, но как поделишь успешно функционирующее туристическое агентство, задумки, технические и креативные решения, фишки, изюминки, все то, что сделало репутацию и в конечном счете обороты их бизнесу? Решили не делить, а сделать ставку на цивилизованные отношения и дружеское партнерство, скрепленное контрактами и трудовыми договорами.

«С самого начала и надо было дружить», – радостно призналась Светлана своим остолбеневшим родителям уже после того, как сообщила о конце эпохи и переезде в Чикаго. Они с Глебом действительно начинали с дружбы: учились на факультете международных отношений. Только у нее был еще упор на психологию, а у него – на иностранные языки. Глеб в то время встречался с девчонкой, которая крутила-вертела им только в путь, а Светлана не замечала никого вокруг, потому что была безответно влюблена в женатого доцента с кафедры философии, который специализировался на французских философах двадцатого века. Отличная была у них с Глебом студенческая дружба: пиво, сплавы, веселье, увлечение языками, модными тренингами по бизнесу и коучингу. Вот на этом и нужно было остановиться.

Когда все вернулось на круги своя, бывшие супруги словно освободились от тяжкой ноши. Мать старорежимно советовала Светлане не спешить, не рубить сплеча, вспоминала историю прабабки Олимпиады, которую звала Липочкой – имя-то какое спортивно-эстафетное и переслащенное одновременно, – нашла мама на кого равняться. Липочка – это своеобразная семейная легенда об укрощении строптивой, ибо прабабка обладала поистине легендарным в плане скорости на расправу характером. Прабабка Олимпиада умудрилась выйти замуж за какого-то левого чувака только из-за того, что прадед пошутил, мол, не будет после свадьбы выполнять ее прихоти, жена должна за мужем бегать, а не наоборот. Она и сбегала. За соседа. Победила на короткой дистанции.

– А сердцу-то не прикажешь, – хмурилась мать Светланы. – Прожили молодожены полгода, да прадед прабабку-то и выкрал. Сговорились, подъехал ночью на санях. Она в чем была из дома свекра выбежала, через забор сиганула и была такова. А свекор за ней с топором до самой околицы бежал, муж собак по следу пустил, но только куда там, накрыл прадед свою строптивую любовь медвежьей полстью, пустил коней, только их и видели. Жизнь – дистанция длинная. Смотри, не прабабкина ли кровь-то кипит? – увещевала мать, провожая Светлану в аэропорт.

Но куда там современной молодежи до тех старорежимных патриархальных страстей. Цивилизация, эмансипация, и Светлана с увлечением осваивала американскую жизнь с новым мужем. Делами агентства занималась удаленно, но добросовестно. Выглядела благополучной и счастливой. В итоге мать только развела руками: чужая душа – потемки, судьбы у всех разные.

Глеб тоже не растерялся: отправил Катю в декрет, перевез в свою квартиру, где раньше жил со Светланой, а себе взял другую помощницу, еще более глазастую. Оставалась сущая ерунда: продать и поделить совместно нажитое имущество. Для решения такого важного денежного дела Майкл не без печального вздоха отпустил свою русскую супругу на родину.

– Не понимаю, где Дамир, – сетовала Светлана, отправляя очередное «ау» риелтору.

– Позвони, что ты, ей-богу, как какой-нибудь миллениал, – бросает Глеб, направляясь в ванную. – У тебя, кстати, нет жвачки?

Капельки пота блестят на его лбу, и Светлана машинально лезет в сумочку за влажной салфеткой, но передумывает и достает только жвачку.

– Жвачка есть.

– Доставай и жуй.

– Что? – Она невольно прикладывает руку ко рту. Эксцентричность Глеба для нее не новость, но на сей раз слишком даже для него.

– Неправильный вопрос. Не что, а сколько. Возьми сразу три подушечки, мне нужен большой резиновый комок.

– А мне кажется, тебе нужен большой резиновый кляп.

– Это технология! – восклицает Глеб, мгновенно забывает, куда шел, в два шага сокращает расстояние между ними и, хитро улыбаясь, отводит ее руку от губ, не забыв успокоить: – С дыханием у тебя все нормально.

Глеб отправляет в рот сразу половину пачки и энергично жует, всем видом демонстрируя энтузиазм и радость от проделываемой работы.

Однако и трюк со жвачкой не приближает их к желанной свободе. Обломок засел в замке слишком плотно, жвачка бесполезна.

– Есть еще варианты вытащить этот несчастный ключ? Кроме дурацких? – интересуется Светлана, возвращаясь в комнату.

– Нет, последняя надежда умерла, давай мы просто ляжем здесь и тоже умрем от холода и голода, – серьезно сообщает Глеб, резким движением отделяет матрас от стены и кидает его на пол. – Прошу!

Светлана молча разворачивается и скрывается в кухне. Он идет следом.

– Если ты испугалась матраса, то напрасно. Это только у Ильфа с Петровым матрас обладает магической силой и требует жертвоприношений. Нашему матрасу не нужны ни стол на глупых тумбах, ни занавеси, ни портьеры, ни кухонная посуда. Это матрас-пофигист. Матрас-буддист. Мещанское счастье его не интересует. А грех для него – это всего лишь ошибка кармы, к конкретному человеку не имеющая никакого отношения. Ведь кто станет всерьез сердиться на карму? Наш матрас-буддист совершенно безопасен.

– Оставь свои штучки эффективного переговорщика, – закатывает глаза Светлана.

– Физики утверждают, что сама вселенная имеет форму матраса, – с довольной улыбкой продолжает Глеб. – Ты же любишь размышлять о глобальном. Так вот: огромное плоское замороженное нечто.

– Скорее ничто.

– Ничто? Прекрасно! Ничто. Тлен, тщета. Суета сует…

– Такой же тлен, как твои попытки завязать беседу, – прерывает она.

Мужчина притворно вздыхает и демонстративно делает два шага назад:

– Ну раз на философские разговоры ты больше не настроена, тогда дай мне свой телефон.

Светлана молчит и показывает взглядом, что его собственный телефон у него в руке, но Глеб лишь небрежно улыбается: «кончились деньги».

– У тебя нет автопополнения?!

– Руки не доходят подключить.

– Почему я не удивлена?! – Светлана со вздохом возвращается в комнату, достает из сумочки мобильный.

Глеб тут же принимается звонить. Полиция отсылает в МЧС, те – к коммунальщикам, коммунальщики, в свою очередь, жалуются, что на сегодня все выезды закрыты. В итоге после долгих поисков номера и перезвона с далекими и близкими офисами удается выяснить, что помочь готова частная фирма «Планета надежных дверей».

– Перезвоните?! А, чудесно, жду!

Глеб триумфально подмигивает, мол, все улажено, и скрывается наконец в ванной с ее телефоном, чтобы через несколько минут снова возникнуть в дверном проеме с вопросом, есть ли в сумочке Светланы еще и зарядник. Ей вспоминается, как на лекциях по международному праву им рассказывали про одну дипломатическую уловку, когда уже не помогают ни увещевания, ни переговоры: «чтобы не потерять лицо в международном сообществе, мы сами напросимся на пощечину, чтобы иметь полное право ответить сопернику ударом на удар. Только на их пощечину мы ответим поездом». Кажется, сейчас самый подходящий момент для паровозного гудка возмездия. Дорого бы она отдала, чтобы посмотреть, как встретится эта наглая, только что умытая физиономия ее бывшего мужа и тупая морда несущегося на всех парах транспортного средства повышенной опасности.

– Там было пятьдесят процентов зарядки! – цедит она.

Глеб делает растерянное лицо. Светлана возвращается в кухню, набирает в чайник воды.

– Откуда здесь чайник? – Глеб тоже перемещается на кухню.

– Твоя сестра купила. Надо же ей было утром завтракать. Так никто и не увез. – Светлана старается сдерживаться.

– Прекрасно, а то пить хочется.

– Попьешь-попьешь. Даже кружка есть. – Она смотрит на него в упор, достает из ящика кружку и вдруг швыряет, попадая ему в район солнечного сплетения. Мужчина едва успевает поймать.

– Бросил сквош? – намекает она на его плохую реакцию.

– Партнера нет.

– Дисциплины нет.

– Да и некогда.

– Давай рассказывай, как ты занят!

Глеб возвращает кружку в шкаф, делает глубокий вдох.

– Света, у меня сейчас помимо дел на фирме сложный трудовой спор. Немного запутанный. Завтра с утра судебное заседание, а я ни разу не готов. Я расстроен не меньше твоего, не надо так.

Она отворачивается, ищет кнопку включения у плиты, вспоминает, какие ручки отвечают за конфорки.

– Какой еще трудовой спор? Ты кого-то увольняешь?

– Нет. Конфликт с подрядчиками.

– А почему ты на процессах, а не юрист?

– Ну так вышло.

Она хмуро молчит, явно собирается что-то сказать, но он опережает ее.

– Света, не надо предположений. Я бы хотел потешить твое самолюбие, сказать, что все плохо, что без тебя фирма загибается, пришлось даже уволить юриста, но это не так. Просто Геннадий Петрович в отпуске. Он всегда брал отпуск в сентябре, чтобы провести бархатный сезон на Черноморском побережье. Ты уже забыла? Я знал о судах, но решил, что справлюсь сам.

Она согласно кивает. Нет, она не забыла, но американская жизнь и заботы о новом филиале совсем вытеснили из ее головы вещи, которые казались вечными неписаными правилами. Геннадий Петрович – отпуск в бархатный сезон. Бухгалтер – обязательно поедет к родителям в деревню Антоновку, то есть две недели возьмет весной во время посевной, а другие две недели прибережет на зиму, чтобы оторваться на полную катушку в Таиланде вместе с другими зимовщиками, присовокупив остатки отпуска к длинным выходным. Менеджеры Валера, Максим, Юлия и Полина… У всех свои привычки и цели.

– Что может быть сложного в трудовых процессах? – интересуется она, стараясь переключить разговор на другую тему.

Наконец ей удается зажечь ближайшую конфорку и поставить чайник. Про себя она вдруг задается вопросом, помнит ли риелтор номер их квартиры. Берет телефон, чтобы скинуть СМС, вспоминает, что телефон разряжен. Кладет телефон. Прохаживается туда-сюда к двери и обратно к плите. Глеб не замечает ее нервного состояния. Как обычно, бывший муж занят только собой.

– Что сложного?! – Глеб пружинит, как будто готовится отбивать удар. – Действительно! Что сложного? А сколько у нас законов об охране труда, скажешь мне? М-м-м?

– Один закон. Трудовой кодекс называется… – рассеянно замечает Светлана.

Теперь Глеб прохаживается по кухне, заложив за спину руки, словно Сократ по Агоре в сопровождении учеников.

– Если бы один трудовой кодекс! Вместе со всякими подзаконными актами и методическими указаниями этих законов… внимание! Девяносто тысяч штук! Я специально подсчитал, если изучать каждый хотя бы по полчаса, – это пять лет жизни. Без перерыва на еду и сон. Пять лет жизни!

– Бедолага, – притворно жалостливо тянет Светлана.

Глеб вдруг резко останавливается и смотрит сквозь хитрый прищур:

– Не такой уж бедолага. Я кое-что обнаружил. Если по чесноку, то все социальные гарантии в России исключительно на совести работодателя. Вот реально. Едва только появляется чуть-чуть нестандартная ситуация, и финита ля комедия – прав работодатель! Есть, конечно, надзорные органы и прокуратура. Но это все далеко и долго.

Бывшая жена поворачивается, по-совиному склоняет голову набок и молча смотрит. Все-таки лучше, чтобы в конкретных трудовых процессах принимал участие Геннадий Петрович, а не специалист по международному праву со своими глобальными обобщениями. Впрочем, у нее нет желания углубляться, Глеб как-нибудь сам разберется с подрядчиками, ну или они с ним. Вместо этого ей приходит в голову идея получше.

Она оборачивается к нему и медленно произносит:

– Ох уж эта пресловутая российская вер-ти-каль! – как бы соглашаясь с его выводами.

– Она самая, – кивает он, не чувствуя подвоха.

– И все хотят подняться по этой вертикали хоть на этажик, хоть на пролетик. А лифт работает с перебоями. – Светлана делает короткую паузу, раз-два-три, и заканчивает самым невинным и веселым тоном: – Зато у хорошеньких женщин с сексуальной попкой шансов больше, особенно если ходить на работу в короткой кожаной юбчонке.

Они несколько секунд смотрят друг другу в глаза, после чего Светлана начинает тихо посмеиваться.

– Расслабься! Видел бы ты свое лицо!.. Не грузись, ты сам подставился, – все еще улыбается она.

Это достойная месть за «ты слишком стара». Глеб ерошит волосы на голове.

– Брр, я, конечно, не ожидал, что мои наблюдения за разрастанием трудового законодательства можно трактовать в таком ключе, но окей, лещ засчитан, – улыбается он в ответ на ее улыбку.

– Это не лещ. – Светлана щелкает пальцами. – Можешь считать, что это было четвертое.

Вот теперь она отбила! Это точно не «опоздашка-догоняшка». Настала его очередь гонять воздух условной ракеткой вслед улетевшему условному мячу.

Светлана ликует, проходит к окну. Накрапывает дождь, пасмурно, но тепло и безветренно. Если смотреть только на тополиную аллею, как бы не замечая берез и американских кленов, растущих вокруг коробки детской площадки, то можно подумать, что еще лето. Так она делала, когда была школьницей: в первые сентябрьские недели нарочно не видела желтеющих деревьев, покорно сдавшихся календарю одними из первых. Вычеркивала этих дрогнувших предателей из картины мира, проходила мимо, отворачивалась. Не смотреть на березы и американские клены! Смотреть только на высоченные тополя, на этих стойких солдатиков, верных стражников свергнутого короля Августа, удерживающих листву в полной зеленой готовности до самой середины, а иногда и до конца сентября. Но в итоге сдавались и самые верные, вступал в права воспетый Пушкиным багрец. И все вроде бы было правильно, а то, что делала Светлана, напротив – ужасно глупо, но почему-то ей нравилось тайно ото всех носить в себе болезненную сладость иллюзии еще одного продленного лета.