Текст книги "Детектив-пикник"

Автор книги: Татьяна Устинова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Детектив-пикник
Сборник рассказов

© ООО «Издательство «Эксмо», 2020

Татьяна Устинова
Свиданье с Богом у огня

Дети маленькие, и, главное, по-разному маленькие. Одному нужен велосипед, кроссовки и игровая приставка, а второму – памперсы, набор погремушек и прогулочная коляска вместо люльки. На работу два часа в одну сторону, машина старая совсем и в пробке перегревается, из нее начинает валить пар, и приходится вылезать и толкать ее к обочине, чтобы все остальные страдальцы вроде нас все же могли как-то ехать на работу.

И время от времени нам начинало казаться, что все наши друзья и приятели, уже сделавшие какие-никакие карьеры и гораздо раньше родившие детей, которые уже подросли и не слишком обременяли собой родителей, живут как-то проще, веселее, интереснее, свободней!..

На самом деле довольно трудно семь раз подряд объяснить семи приятельницам, что зимние каникулы я провела, катая по участку в Кратове коляску с младенцем, а не катаясь в Австрии на горных лыжах с инструктором.

Ну и так далее.

А очень хотелось, чтоб было… красиво и свободно, хотя бы иногда, хотя бы разочек, но чтобы было!..

Очень вредно не ездить на бал, особенно когда ты этого заслуживаешь!..

И вот однажды на бал нас пригласили.

Ребята, это было такое событие!.. Как раз кто-то из тех приятелей, что уже давно и прочно сделали карьеры, устраивал «летний праздник». Я понятия не имела, что это такое, и мне объяснили.

Это когда снимают какой-нибудь дом отдыха или клуб на Клязьме или Истре и там предаются разным приятным развлечениям: катанию на лодочках, играм на свежем воздухе, милой болтовне и поеданию шашлыка или чего там?..

И мне очень туда хотелось!.. Я так и представляла себе полосатые шезлонги, теплые доски пирса, на которых можно сидеть, свесив ноги в воду, запах шашлыка, красоту летнего вечера, умные разговоры, красивых людей, играющих за высокой сеткой в теннис или бадминтон. У меня воображение-то будь здоров, вот я и навоображала.

Сейчас я не вспомню, почему Женя, мой муж, не смог поехать. Или не захотел. Но не поехал.

Если тебе так уж невмоготу, сказал мой муж, давай я попрошу кого-нибудь, и тебя захватят. В речной клуб на Истре или Клязьме, где красиво предаются летним увеселениям, просто так, на электричке, не доедешь, а машину я никогда не водила.

В общем, он попросил, и меня «захватили».

Да, перед праздником я, как гимназистка перед балом с юнкерами, несколько дней придумывала, во что бы такое мне нарядиться. И выбор был невелик, и я понятия не имела, что следует надевать «на летний праздник за городом». Широкополую шляпу из итальянской соломки и льняной сарафанчик?.. Тонкие джинсы, белую рубаху и бейсболку козырьком назад?.. Платье в горошек и беленькие босоножки (см. кинофильм «Красотка», эпизод с игрой в поло)! У меня ничего этого не было, зато был безразмерный спортивный костюм и кроссовки, когда-то довольно белые и довольно кокетливые.

Н-да.

В общем, меня «захватили» на праздник, где я почти никого не знала, а меня-то уж не знал совсем никто, и я там полдня слонялась между полосатыми шезлонгами, шашлычницами, нарядными дамами в платьях в горошек и шляпах из итальянской соломки.

Все дамы как раз были между собой знакомы, рады друг друга видеть и мило щебетали про свою прекрасную и недоступную моему пониманию жизнь. Как покатались в Австрии и куда нынче планируют выехать «на солнышко». Что именно купили в Милане и как теперь придется лететь в Нью-Йорк за тем, что недокупили.

Со мной никто не разговаривал, и я ни с кем не разговаривала – не о чем.

Зато я посидела на теплых досках пирса – часа четыре сидела! – тоскливо думая, как там все без меня дома. Должно быть, уже сестра приехала, и самовар ставят, утром мама собралась пирог печь, красота.

Короче говоря, когда пришло время уезжать, выяснилось, что меня… забыли. Тот самый приятель, которого Женька попросил меня «захватить», давно уехал, просить каких-то других приятелей подвезти хотя бы до Москвы я постеснялась – меня пугали их машины, жены, шляпы и разговоры про лето в Ницце.

Когда стало ясно, что на территории загородного клуба из гостей я осталась одна и еще сторож, запиравший ворота за последней машиной, мне сделалось не по себе.

Я всерьез не знала, что дальше-то! Идти на шоссе и ждать автобуса? Какого? И где он останавливается? И сколько его ждать?.. И вечереет уже… вовсю.

Официанты убирали пластмассовые стулья, сворачивали шатры, гремели какой-то посудой, таскали мешки в маленькие запыленные грузовички с откинутыми бортами, торопились, всем хотелось домой.

Сторож тоже не пришел в особенный восторг, обнаружив меня на вверенной ему территории. Он только собрался всех выпроводить, выпустить собак, хорошенько поужинать и завалиться спать, а тут я!..

В общем, не придумав ничего лучшего, я позвонила Женьке и сказала: спасай.

«Ну, конечно, – ответил он. – Выезжаю. Ты там как-нибудь потерпи, пересиди где-нибудь. Я скоро буду. Часа через два…»

Все же «загородный клуб», где я жила красивой жизнью, от нас совсем неблизко.

Я пристроилась на каких-то досках, сложенных возле лодочного сарая, и стала смотреть на воду. Вскоре официанты со своим хозяйством убрались с территории, и сторож выпустил большую лохматую собаку, издалека крикнув: «Она смирная!» Собака подбежала, понюхала мои кроссовки, попила из реки, потом несколько раз для порядка брехнула на буксир, тянувший по стремнине баржу, и унеслась по своим делам.

А я все сидела и начала подмерзать, и есть мне очень хотелось.

Потом пришел сторож, уселся рядом со мной и спросил, чего это я вместе со всеми не уехала. Я что-то ему соврала, не признаваться же, что меня забыли, но, по-моему, он догадался.

Некоторое время мы просто сидели, я косилась на него, потому что побаивалась, мало ли что! И все придвигала к себе рюкзачок и ощупывала, все ли там, в рюкзачке, в порядке! А потом сторож включил приемничек, который принес с собой.

Из приемничка негромко запел Максим Леонидов, и я как-то сразу приободрилась.

Песни Максима Леонидова – это что-то очень близкое, почти родное, сразу объединившее нас со сторожем. Ну не может быть совсем пропащим, или никчемным, или опасным человек, который любит слушать Леонидова!..

«Ему говорят, что окончен бой, – пел нам со сторожем приемник, и мы слушали, и река слушала, и лохматая собака прибежала, улеглась и тоже стала слушать, – и пора вести учет несбывшимся снам. Ему говорят, что пора домой, дома, по слухам, уже весна!»

Так мы сидели и слушали, и песен было много, нам хватило до самого приезда Женьки, который прибыл и стал колотить в ворота!

– Хотите? – спросил сторож, когда я полезла в нашу «Ниву», и, щелкнув крышкой, вынул кассету из приемничка. – Я себе еще запишу!..

Она до сих пор с нами, эта кассета, только уже теперь, конечно, не кассета, а диск. Мы давно перегнали все песни на диск и дописали новые, а некоторые, особенно любимые песни, записали еще и в телефоны – вот как технологии продвинулись!

С тех пор прошло не так чтоб уж очень много времени – лет восемь, наверное.

Без них обоих – нет, нет, без них троих! – Максима, Женьки и безымянного сторожа, я бы тогда совсем пропала.

И тут не так давно у Леонидова случился день рождения. Вообще говоря, день рождения у всех людей на свете случается каждый год, но есть особенные, именуемые юбилеями, хотя я не знаю ни одного человека, который любил бы свои юбилеи. Тем не менее их почему-то принято отмечать широко и с размахом.

Накануне юбилея я ему позвонила, Леонидову. Жизнь изменилась так, что я теперь могу взять и позвонить ему.

– Макс, – завопила я в телефон. – Как я счастлива, что ты родился! Я учу речь, чтоб как следует тебя поздравить!

– Устинова, – сказал он устало. – Знаю я твои поздравления. Тебя ведь не остановить, если ты речи начнешь произносить. Ты лучше просто приходи на концерт! Слушай и получай удовольствие, поняла?! И шут с ними, с проникновенными речами, особенно с твоими!

На тот концерт я не попала. Папа заболел, я металась, и никак мне было не вырваться, и я не слышала его и речей никаких не произносила.

…Талант – такая редкая штука. Редкая и удивительная. И необъяснимая.

Талантливые мальчики, которых хочется слушать, открыв рот, если они поют, читать запоем, если они пишут, кланяться им в ноги, если они делают сложные хирургические операции, – это подарок судьбы.

Это и есть «мое свиданье с Богом у огня», как придумал тот же Макс Леонидов.

Честно, я не знаю, что имел в виду Достоевский, который утверждал почему-то, что «красота спасет мир». Не понимаю. Мне кажется, что мир спасет талант. И гармония, которую он вносит в окружающий мир, делая его чуть лучше, спокойней и понятней.

Ничего плохого не может случиться, покуда есть река, а над рекой туман, теплые доски возле лодочного сарая, большая кудлатая собака, торчком поставившая ухо, и диск с песнями Максима Леонидова!

Я знаю, он не любит речей, а над моими вообще всегда потешается, но тем не менее скажу такую речь: Макс, я люблю тебя.

Ну, просто чтоб ты знал.

Марина Крамер
Старьевщица

Нет, не об этом я мечтала, когда ехала в пятницу вечером на дачу. Не об этом… Да, безусловно, одинокой девушке за тридцать приятно неожиданно встретить мужчину своей мечты. Но не в виде тела между клубничных грядок. А этот именно там и лежал – темноволосый, в голубых джинсах, белых кроссовках и красной футболке-поло. Рядом валялась лопата – моя лопата, хранившаяся в сарае на улице, и что-то подсказывало мне, что неспроста она тут лежит, а именно с ее помощью несчастному мужику пробили череп. Я окинула место преступления пристальным взглядом, прикинула, что, кроме меня, тут пока никого не было, и вынула из сумки телефон. Нет, страшная находка не показалась мне чем-то из ряда вон, удивило только местоположение – ну, а кому понравится найти труп на собственной даче? В остальном же я не испытала ни страха, ни отвращения. Я патологоанатом, чего мне бояться…

Интересно, что ему нужно было на моем участке? Домик у меня крошечный, ничего ценного там нет. И – кто его так, за что? И вдруг тело между грядками зашевелилось и застонало, от чего я выронила мобильный и шарахнулась назад, ударившись спиной о парник. Вот тебе и патологоанатом… А тело пыталось перевернуться и стонало все громче, явно нуждаясь в медицинской и любой другой помощи. Здраво рассудив, что после такого удара по голове человек вряд ли сможет причинить мне вред, я приблизилась, села на корточки и спросила:

– Вы кто?

– А? – простонал мужчина, пытаясь опереться на руки.

– Погодите, я помогу. Не двигайтесь так активно, у вас голова пробита, – я помогла ему перевернуться на спину, и он бессильно вытянулся, закрыв глаза.

Лицо мужчины было испачкано землей и кровью и выглядело довольно ужасно. Что же мне теперь делать с этой находкой? В «скорую» все равно звонить нужно, тут квалифицированная помощь необходима, ему бы в стационар поскорее. Но едва я подобрала мобильный, как мужчина с трудом разлепил веки и пробормотал:

– Не надо…

– Что – не надо?

– Звонить не надо… я прошу… не звоните… никуда…

Эта просьба совсем лишила его сил, и он снова замолчал, закрыв глаза. Что же мне делать? А если он умрет тут, на моих грядках? Я окажусь виновата – оставила человека в такой ситуации без помощи. Но он почему-то не хочет, чтобы я звонила.

Я поднялась, растерянно оглядела участок, бросила взгляд на соседский, отделенный от моего забором из сетки-рабицы, – там никого не было. Удивительно, мои соседи – пенсионеры, безвылазно живут на даче с мая, а сегодня, ты смотри, куда-то уехали. А мне нужно как-то перетащить свою странную находку в дом, не оставлять же его среди грядок.

Не придумав ничего лучше, я выкатила из сарая тачку, на которой обычно перевозила урожай до машины. Встал другой вопрос – а как я мужика на тачку-то погружу? Даже по самым скромным прикидкам весил он килограммов восемьдесят, а в неподвижном теле, как известно, тяжести прибавляется. Придется, похоже, вспомнить молодость и дни работы в реанимации, где приходилось в одиночку поворачивать еще не таких больных.

В спине что-то хрустнуло, когда я, собрав все силы, с трудом перевалила мужика с земли на тачку. Голова его свесилась, и он застонал, снова придя в себя:

– Куда… зачем…

– А можно молча лежать? – зло спросила я, обеими руками держась за болевшую спину. – В дом отвезу, не будешь же ты мне тут в клубнике скворцов распугивать!

– Вам же… тяжело… – вежливо посочувствовал он.

– Ой, замолчи!

Кое-как я дотолкала тачку до крыльца, и тут меня ждал еще один сюрприз – на двери не было навесного замка. Не знаю почему, но отсутствие замка и почти бездыханное мужское тело на тачке не связались у меня в одну цепочку.

– Могла ведь в прошлый раз сама забыть… – пробормотала я, осматривая совершенно целые петли.

Дверь запиралась на внутренний замок, но я по укоренившейся с самого детства традиции вешала еще и внешний. Так всегда делала мама.

Вынув связку ключей из сумки, я отперла дверь и немного успокоилась – никто не пытался влезть в мою избушку, никому в ней ничего не нужно. Дело даже не в том, что я хранила на даче бриллианты или золотые слитки, дело в памяти. Здесь все было так, как устроил это еще мой дедушка, собственноручно сколотивший этот небольшой домик из старых бревен и кусочков списанной с вагоноремонтного завода вагонной обшивки – с тиснеными узорами, напоминавшими мне причудливую вязь листьев. Гвоздей, тоже списанных и ржавых, в этой избушке было столько, что она, кажется, даже сгореть не могла бы. Я очень дорожила своим наследством и не хотела, чтобы кто-то вторгался в мой уютный, пусть и очень старый и ветхий, мирок. Я приезжала сюда каждую пятницу и оставалась до воскресенья, чтобы сменить обстановку, вдохнуть свежего воздуха и хоть ненадолго отвлечься от своей специфической работы.

– А у вас… уютно… – пробормотал незнакомец, когда я с трудом заволокла его в комнату и уложила на старую кровать с панцирной сеткой.

– Ты б хоть представился, – я открыла окно, впуская в комнату струю свежего воздуха и лучи садившегося солнца.

– Да… неловко вышло… Меня Аркадием зовут. А вас?

– А я Люба.

– Любовь, значит… красиво… – Он снова закрыл глаза, а я подумала, что нужно найти аптечку и промыть рану на голове.

Когда я нашла все необходимое и подошла к кровати, Аркадий, взглянув мне в лицо, скривился:

– Это обязательно?

– У тебя на голове открытая рана, нужно хотя бы перекисью промыть, раз уж от квалифицированной помощи наотрез отказываешься. И повязку наложить. Повернуться можешь?

Аркадий со стоном перевернулся на бок. Рана выглядела хуже, чем я ожидала, и была довольно глубокой, проникающей. Нет, тут не обойдешься простым промыванием.

– Слушай, тебе все-таки в больницу надо, – осторожно прикладывая смоченный перекисью тампон к ране, проговорила я. – Заражение начнется.

– Мне нельзя в больницу.

– Это почему еще?

– Потому…

– Исчерпывающе. Но, увы, не аргумент – рану нужно как следует обрабатывать, швы наложить и прививки сделать. Так что, друг Аркадий, хочешь не хочешь, а поедем. У меня машина, поселок недалеко, к ночи уже вернемся.

Дав таким образом понять странному постояльцу, что спорить со мной смысла не имеет, я полезла в комод и нашла там футболку, оставленную моим бывшим. Коснувшись ее, сморщилась и прикусила губу. Расставание до сих пор вспоминалось как нечто болезненное, да, собственно, и расставания-то как такового не было. Даниил просто исчез в один из декабрьских дней, пропал, как будто его не было. Телефон не отвечал, с работы он уволился за месяц до этого, а адреса я не знала и найти дом по памяти в соседнем городке не смогла. До сих пор, натыкаясь в квартире на его вещи, я вздрагиваю, как от прикосновения к раскаленной плите.

Отогнав эти мысли, я протянула футболку Аркадию:

– Вот это нужно надеть, твоя совершенно испорчена.

– Вам придется мне помочь, не справлюсь, сил нет совсем… – Мне вдруг стало неловко за то, что я довольно бесцеремонно «тыкаю» ему, хотя Аркадий обращается ко мне на «вы».

– Ну, еще бы – такая кровопотеря. Конечно, я вам помогу. Но ваше поло придется разрезать, чтобы меньше повязку тревожить.

– Да и черт с ней… режьте, Любовь, не стесняйтесь.

– Сделаем так, – справившись с переодеванием, сказала я. – Я скажу, что вы мой брат, а документов при себе нет, потому что на даче отдыхаете, не прихватили. Меня в больнице знают, я им как-то труп помогала вскрыть.

На лице Аркадия отразилось что-то, похожее на страх:

– Труп?

– А что особенного? Я патологоанатом.

– Ужас какой… такая милая девушка…

– То есть если бы я была хирургом, это вас бы не удивило? А ведь принцип тот же.

– Но там-то живые люди, спасение жизни…

– А здесь возможность понять, что пошло не так и почему жизнь не была спасена. Для нас не существует богатых и бедных, для нас все равны. И вообще… почему я должна оправдываться за выбор профессии? Меня все устраивает.

– Я не хотел вас обидеть, – извиняющимся тоном произнес Аркадий.

– Я не обиделась. Давайте попробуем встать.

С трудом преодолев расстояние от домика до машины и буквально завалив Аркадия на заднее сиденье, я подумала, что хорошо бы ему горячего чаю с сахаром, это хоть немного поддержит силы. Термос я всегда возила с собой – тоже привычка, привитая в детстве дедом. Он никогда не отправлялся в дорогу, не прихватив старенький термос с наполовину стершимся рисунком желтых подсолнухов. Самое странное, что и пользовалась им же, рука не поднималась сменить на новый.

Выпив чаю, Аркадий немного оживился, хотя по-прежнему прерывисто дышал и был очень бледен. Я вела машину по трассе, боясь просмотреть поворот к поселку – предстояло проехать километров пять по лесной дороге и только потом снова оказаться на асфальте.

– Вы бы подремали, – бросив взгляд в зеркало заднего вида, предложила я.

Аркадий меня не услышал – голова его свесилась набок, и это меня испугало.

Надо поднажать, не хватало еще труп привезти…

Мне почему-то ни разу за все время, что я общалась с Аркадием, не пришло в голову спросить, как он вообще оказался на моем дачном участке. Он не мог просто проходить мимо – участки в нашем дачном товариществе огорожены. Он оказался там зачем-то и не один – кто-то ведь ударил его по голове лопатой. Моей, между прочим, лопатой… А как она могла попасть в руки к напавшему на Аркадия? Правильно, в том случае, если он взял ее из сарая. Я не удосужилась проверить замок там, но он явно сломан. Лопату взяли зачем-то, собирались что-то копать. Но что? Урожай собирать еще рано…

У двери приемного покоя больницы курил знакомый мне хирург Тимкин.

– О, Любовь Андреевна, какими судьбами к нам? – бросив окурок в урну, спросил он, когда я вышла из машины.

– Да вот… брат у меня… головой ударился сильно… – произнеся это, я вдруг поняла, что совершенно не продумала обстоятельств, при которых мой так называемый брат получил травму. Удар головой – версия бредовая и не выдерживающая никакой критики, и Тимкин сразу поймет это, едва снимет повязку. Вот это я вляпалась…

– У меня, понимаете, на чердаке… там стропила обиты жестью… – понесла я, на ходу придумывая хоть мало-мальски правдоподобную историю. – И в одном месте, видно, лист отогнулся, вот он и…

– Ладно, посмотрим. Санитары! – крикнул Тимкин в приоткрытую дверь. – Каталку сюда.

Пребывавшего в полубессознательном состоянии Аркадия перегрузили на каталку и повезли в приемный покой, а я, заперев машину, пошла следом. Тимкин в пропускнике мыл руки, пока медсестра пыталась узнать у Аркадия хоть какие-то данные. Но об этом мы, к счастью, успели договориться, и я, подойдя к столу, сказала:

– Давайте я все продиктую, а то он совсем что-то… – Я назвала свою фамилию и отчество, оставив Аркадию только его собственное имя и на ходу придумав дату рождения.

– Ты смотри-ка… – присвистнул Тимкин, осматривая кое-как обработанную мной рану на голове Аркадия. – Как же он так глубоко рубанул?

– Наверное, попытался в полный рост встать, не рассчитал…

– И рана грязная такая… – продолжал бубнить Тимкин, совершенно не обращая внимания на мое присутствие. – Земля, что ли? Наташа, сыворотку противостолбнячную приготовь, – обратился он к медсестре, а я вдруг испытала желание оказаться как можно дальше от этого места. Я сама казалась себе отвратительной лгуньей, а главное, совершенно не понимала, зачем это делаю. Кто он мне, этот Аркадий, обнаружившийся между клубничных грядок?

– Ну что, Любовь Андреевна, госпитализирую я брата вашего, – вплыл в мое сознание голос Тимкина. – Рану сейчас обработаем и зашьем, но кровопотеря большая, неплохо бы немного восполнить. Недельку-полторы полежит, там видно будет, – я согласно кивнула. – А вы поезжайте к себе, смысла тут находиться я не вижу. Если что – номер телефона знаете, позвоните.

– Спасибо.

Я, даже не взглянув на Аркадия, вышла из пропускника и быстро направилась к выходу, словно боялась, что Тимкин остановит меня и задаст еще какие-то вопросы, на которые у меня не приготовлено ответов.

Ощущение осталось крайне неприятное. Мне никогда прежде не приходилось так глобально врать, а особенно – человеку, который мне доверял. Хотелось в душ, горячего чаю и оказаться в теплой постели. Белье на которой теперь, кстати, придется еще менять – оно все в крови и земле. Устроила ты себе, Любаня, выходные…

Добравшись до дачи, я загнала машину в гараж, заперла ворота, несколько раз проверив, насколько хорошо сделала это – у меня вдруг возникла какая-то паранойя. В домике я, напротив, распахнула все окна, не опасаясь даже комаров, которые, конечно, не упустят случая набиться в помещение и отравить мне ночь и утро, но очень уж хотелось проветрить все внутри. Я содрала с кровати постельное белье и бросила на пол, туда, где валялась разрезанная футболка-поло Аркадия. Вот ее я точно должна в печку сунуть. Когда я подняла футболку, из нагрудного кармашка вдруг что-то выпало. Я присела – это оказался сложенный в мелкую гармошку листок. Развернув его, я увидела план своего участка и план домика, вычерченный с поразительной точностью, как будто делал его профессионал. Это совершенно сбило меня с толку – кому сдался мой участок и развалюшка на нем? Выходило, что этот «невинно» огретый лопатой Аркадий что-то искал, да мало того – имел четкий план. И наверняка знал, что ищет. А возможно, нашел и не поделил с кем-то, за что и получил благодарность в виде удара по голове. Вопросы «что искал», «что нашел» и «с кем не поделил» остались без ответов.

Записку я убрала зачем-то в кошелек, футболку сунула в печку, постельное белье, поколебавшись, унесла на веранду и там затолкала в пакет, чтобы увезти домой и выстирать, хотя очень хотелось его тоже сжечь вместе с футболкой.

Спать я легла поздно. Никогда прежде не боялась ночевать здесь, а сегодня вдруг стало так страшно, что хоть садись в машину и уезжай. Но ехать по темной пустой дороге было еще страшнее, так что я убедила себя остаться. Уеду завтра, черт с ними, с этими выходными, все равно уже испорчены.

Около пяти часов утра я вдруг проснулась, села на кровати и на всякий случай схватила топор, который с вечера положила рядом. Мне показалось, что по участку кто-то ходит. Меня сковал такой ужас, что я не могла пошевелиться, так и сидела, прижав к груди двумя руками топор. Что делать? Выйти и посмотреть? Страшно. Вызвать полицию? Нужно встать и взять телефон, который лежит на зарядке в противоположном углу комнаты, а ноги как ватные… А на участке совершенно точно кто-то был, мне казалось, я даже вижу сквозь задернутые плотные шторы, как по земле мечется луч фонарика. Как я всегда говорила людям, интересовавшимся, не боюсь ли я проводить свои дни среди трупов, «надо бояться живых». И вот сбылось – сижу и боюсь живых, обшаривающих мой участок. На крыльце послышались шаги, и я совсем одурела от ужаса – сейчас в дом кто-то войдет, и… Что «и», я додумать не успела, потому что в дверь постучали, и раздался голос Даниила:

– Люба! Любаша, я знаю, что ты здесь, видел машину в гараже. Открой, пожалуйста.

В этот момент я даже не поняла, какое чувство во мне сейчас сильнее – страх от пережитого или радость от того, что Даниил вернулся. Уронив на пол топор, я с трудом встала с кровати и, накинув шаль, пошла открывать.

В руках у вошедшего в дом Даниила действительно был фонарик, которым он осветил веранду и потом – кухню и комнату, словно искал что-то.

– Ты одна?

Он спросил это таким тоном, словно не пропадал на несколько месяцев, а просто вышел в магазин.

– На какой ответ ты рассчитываешь? – испытав укол враждебности, спросила я.

– Мне бы не хотелось услышать, что в доме кто-то есть, – просто ответил он, выключив фонарь и притягивая меня к себе. – Прости меня, Любочка… я виноват, знаю… но так обстоятельства сложились…

– Обстоятельства? – Я вывернулась из его рук и отошла к стене, плотнее завернувшись в шаль. – Какие обстоятельства могли помешать тебе хотя бы позвонить?

– Я не хотел сделать тебе больно.

– Да?! А, по-твоему, мне не было больно, когда я неделями пыталась найти тебя? Я даже матери твоей позвонила!

– Да? – удивился Даниил, снимая ветровку и вешая ее на крючок. – Она ничего мне не сказала.

– Зато много сказала мне. Оказывается, я на тебя недостаточно давила. Нужно было брать тебя за хобот – не смейся, это она так сказала, – и тащить в ЗАГС. А знаешь, что в этом самое унизительное? То, что выглядит это все так, что у меня вообще нет шансов, если только я сама инициативу не проявлю! – Я выкрикнула это почти в полный голос и едва не заплакала, вспомнив то унижение, что испытала во время разговора с его матерью. Нет, она никак меня не оскорбила, напротив, сказала, что не одобряет поступок сына, но дала понять, что и моя вина в этом тоже есть.

– Люба… – Даниил снова шагнул ко мне и крепко обнял. – Ну, так вышло. Не сердись на маму, она ведь как лучше хотела…

– Она меня даже не знает! Она меня не видела никогда!

– Это мой косяк. Надо было вас познакомить.

– Теперь уже незачем.

– Но я ведь вернулся…

– И что? Я должна растаять и все простить? Забыть эти месяцы? Сделать вид, что ничего не было?

– Любочка, я обещаю, что все будет иначе…

Я очень хотела ему верить, потому что мое сердце снова рванулось к нему, забыв обиду, но что-то внутри все-таки предостерегало – не расслабляйся, Люба, здесь много непонятного. Посмотри, послушай… не доверяй сразу, пожалеешь. Моя интуиция, правда, не раз меня подводила, но почему бы для разнообразия ей не оказаться теперь на коне?

– А почему ты решил, что я на даче? Зачем приехал?

– Ну, а где тебе быть в выходные? Ты всегда сюда рвешься после рабочей недели, – улыбнулся Даниил и сдул с моего лба прядку волос.

– А почему ночью?

– Да какая ночь, ты что? Утро такое прекрасное…

Утро действительно было прекрасным – уже показались первые лучи солнца и стояла такая тишина, которая бывает за городом, когда воздух, кажется, зазвенит, если сделать движение. Я любила в это время суток сидеть на крыльце с чашкой кофе и смотреть, как просыпается наш дачный поселок. Даниил тоже об этом знал, потому пошел в кухню и включил чайник.

– А как ты добрался сюда? Электрички еще не ходят.

– Да ты что сегодня? – удивился Даниил, насыпая в заварной чайник белые иголки китайского чая. – Допрос устроила…

– Ты не на это рассчитывал, конечно, – усмехнулась я, забираясь на табуретку с ногами.

– Точно. Думал – ты обрадуешься.

– Я обрадовалась.

– Как-то не заметно, – добродушно усмехнулся Даниил и открыл дверки посудного шкафчика.

– Не понимаю, чего ты ожидал после того, что устроил. Цветов и красной ковровой дорожки? Я вообще удивляюсь себе – почему разговариваю с тобой, позволяю в доме моем хозяйничать.

– Потому что ты меня любишь, – просто сказал Даниил и сел напротив меня. – Любочка, я все понимаю – ты обижена, даже зла… я очень себя виню за все. Но в тот момент мне показалось, что так будет лучше. Я понял, что ничего не смогу тебе предложить, ты ведь знаешь – с работы уволился, новой так и не нашел… ну, не сидеть же мне у тебя на шее, правда?

– Мог бы спросить, что я об этом думаю.

– Это унизительно, Люба. А потом я начну просить у тебя деньги на пачку сигарет? Я мужчина, в конце концов. – Даниил слегка повысил голос, и я поморщилась:

– Не кричи. Ненавижу, когда по утрам кто-то голос повышает, весь день потом насмарку.

– Да, прости… Давай чаю попьем.

– Ты так и не сказал, с чего вдруг решил вернуться.

– Понял, что не могу без тебя.

– А честно?

– Люба… хватит уже. Ты недостаточно потешила самолюбие, задавая мне вопросы, как в полиции?

– А у меня больше нет оснований тебе верить, Даня.

– Имеешь право, – кивнул он, глядя в кружку. – Но я постараюсь сделать все, чтобы вернуть твое доверие. Вот увидишь.

Я уже не была твердо уверена, что хочу увидеть это. Да, в первый момент в моей душе что-то дрогнуло, но потом всколыхнулась старая обида, и я не знала, как теперь поступить. И что-то внутри так и не давало покоя.

Весь день Даниил не отходил от меня. Мы вместе пропололи грядки, обрезали отцветшие пионы, чтобы не смотрелись такими неаккуратными кочками, перетаскали всю траву в специальный ящик.

– А что это у тебя лопата в клубнике валяется? – спросил Даниил во время перекура.

Ох, черт, я и забыла про лопату… не до нее вчера было. Не знаю почему, но мне совершенно не хотелось рассказывать Даниилу о своем вчерашнем приключении и об оставленном в больнице Аркадии.

– Ну вот… а я думаю – куда подевала… хотела там осот подковырнуть, огромный такой…

– Так давай я выкопаю, – с готовностью предложил Даниил и шагнул в клубнику, подхватив лопату. – Где?

– Да я ж выкопала… а лопату, видно, забыла.

Мне показалось или он действительно внимательно осмотрел острие лопаты и вытер его рукой? Нет, показалось… совсем нервы расшатались.

Я очень боялась, что мне вдруг зачем-либо позвонит Тимкин, и тогда придется как-то выкручиваться, но он, к счастью, не позвонил. Мы поужинали, посидели на крыльце, пока совсем не стемнело, и пошли спать.

Ночью я проснулась от странных, звуков, доносившихся с чердака, протянула руку и обнаружила, что Даниила в постели нет. Не знаю почему, но мне это не понравилось. Я встала, нашарила в темноте шаль на спинке кровати и босиком пошла на веранду. Скорее всего, Данька вышел покурить, он всегда курил, сидя за столиком на веранде и немного отдернув занавеску. Но сегодня его там не было, а дверь оказалась не заперта, хотя я точно помнила, как поворачивала ключ в замке. Но для того чтобы попасть на чердак, не требовалось выходить на улицу, лестница наверх была здесь, на веранде – я хранила под крышей разный хлам, а осенью туда же затаскивала урожай лука и яблок.