Текст книги "Пояс Ориона"

Автор книги: Татьяна Устинова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

За этот год стало ясно, что вдумчивый, многочасовой поход по магазинам ну вообще не для неё – она моментально устаёт, раздражается и хочет «на воздух». Зато она поняла, что именно для неё – удовольствие и красота!..

Красота, когда удобно и прикольно, – широкие брюки, яркий свитер, длинный шарф. Удовольствие, когда муж смотрит на неё, уверенный, что она не замечает, а она-то всё замечает!.. Красота, когда продавщица в магазине приносит именно то, что нужно – жилетку, джинсы, парку, подбитую рыжим мехом. Удовольствие, когда она заходит на очередное «совещание сценаристов с продюсерами» и молодые мужики, эти самые продюсеры, улыбаются ей одобрительно и немного игриво. Даже в молодости ей так не улыбались!..

И она полюбила… одеваться. Так, чтоб на неё посматривали и чтоб ей улыбались. Стеганая английская куртка, небольшая сумочка в знаменитую британскую клетку, вельветовые штаны и роскошный свитер – чтобы ехать с мужем в «Сапсане» и чувствовать себя прекрасно. Отличного кроя брюки, ладный жакет, желательно с каким-нибудь «приколом» – рваным краем или искусно перекошенными пуговицами, – плотная футболка, которая так выгодно подчёркивает грудь, – чтобы ходить на совещания или встречи с режиссёрами и артистами.

А тут – о ужас! – брюк-то и нету!..

Тонечка знала на Большой Покровской шикарный магазин. Три этажа набиты невообразимым люксом, зато на четвёртом как раз то, что ей нужно – кашемир, шёлк, шаловливая элегантность.

И Тонечка отправилась за штанами, абсолютно уверенная, что подберёт себе там «что-нибудь ещё». На самом деле ей ничего не нужно, но одна мысль о том, что она может купить вещичку, которая вдруг понравится, поднимала ей настроение.

На улице было серо и сыро.

– Сыр сер, – сказала себе Тонечка, спускаясь с крыльца «Шератона». На самом деле было ещё и скользко. – Обещали же солнышко! Сколько можно, уже полгода живём вообще без солнца!..

Народ гулял по Покровской не торопясь – романтические парочки, бодрые старушки, компании с рюкзаками, по всему видно, туристы. Пробежала девчонка с собакой на поводке, прискакала компания парней, по-лошадиному топая тяжеленными ботинками. Уличный саксофонист старательно выводил рулады, Тонечка подошла и положила в раскрытый чехол бумажку – пятьдесят рублей. Саксофонист кивнул ей и улыбнулся глазами, не отрываясь от своего инструмента.

…Хороший город Нижний Новгород!..

На четвёртом этаже нужного магазина знакомые приказчицы возликовали, и первым делом: не желает ли Тонечка чаю или кофе? А дело-то сразу пошло – ей принесли несколько пар отличных брюк, золотисто-бежевый свитер с высоким горлом и короткими рукавами, короткую кофтёнку-размахайку на одной пуговице. Кофтёнка была особенно хороша – она вроде бы ни на что не претендовала, но фасон, эта единственная пуговица и какое-то потаённое сверкание тёмно-синего, почти чёрного кашемира делали своё дело, Тонечка глаз от себя не могла оторвать в зеркале!..

В конце концов она взяла брюки и свитер, ей понравились эти короткие рукава, долго вздыхала над кофтёнкой – всё вместе выходило дорого, – но, мысленно прикинув свои финансы, решила взять и её тоже.

– Это очень правильно, – приговаривала приказчица, заворачивая покупки. – Не потому, что нам продать нужно, а по-честному – вам так хорошо! И вы носить будете, не пожалеете!

– И нас вспомните, – поддакивала вторая.

Совершенно счастливая Тонечка вышла из магазина, радостно соображая, что сейчас для телевидения она наденет новые брюки и как раз эту самую кофтёнку, и там все упадут замертво!..

Она перешла трамвайные пути и зашагала к отелю, когда из-за кремлёвской башни вдруг выглянуло неожиданно косматое дымное солнце.

Тонечка заулыбалась во весь рот. На улице сразу сделалось весело, словно голоса зазвучали громче, и саксофон запел бодрее, из кондитерской запахло кофе и сдобным тестом – красота!

Тут ей на глаза попалась вывеска «Редкие и старинные книги» и внизу помельче «Во двор и направо», и Тонечка решила заглянуть. По опыту она знала, что нынче к «старинным» и «редким» относятся все книги, изданные до двухтысячного года, а не только «Новой и совершенной расчотистой картёжный игрок», 1791. Ей для работы нужен Эренбург, дома он был, разумеется, но с собой она не взяла, и хорошо было купить, а тут он вполне может быть, среди «старинных и редких»!

Она свернула с оживлённой Покровки в подворотню. Промёрзший кирпичный свод был невысок, можно дотронуться рукой, и почему-то здесь гулял ветер и уличные звуки как отрезало, и показалось, что она попала, может, и не в тысячу семьсот девяносто первый год, но уж в тысячу девятьсот пятнадцатый точно! Тонечка сунула нос в воротник куртки, ускорила шаг и почти вбежала во двор. Здесь были навалены сугробы почти до уровня окон, и жёлтая стена с отвалившейся штукатуркой тоже казалась иззябшей, промёрзшей.

Слева в сугробе копошились какие-то люди, Тонечка в первую секунду не поняла, что они делают.

Они молча и сосредоточенно били ногами единственного, корчившегося на снегу. Тот не звал на помощь, не кричал, он корчился и хрипел. Когда очередной ботинок врезался ему в рёбра, изо рта у него вырывался фонтанчик крови.

– Что такое?! – в бешенстве закричала Тонечка, и голуби вспорхнули с карнизов. – Пошли вон отсюда! Что здесь происходит?!

Они оглянулись, щерясь, как волки.

– Чего надо? – негромко спросил один из них и медленно двинулся на неё. – Не, я не понял, чего надо-то?..

– Не подходи ко мне, – сквозь зубы сказала Тонечка. – Проваливайте отсюда!

– Щас! – шедший на неё усмехнулся. – Как же!

Тонечка лихорадочно соображала, что делать. Защищаться ей было нечем.

…Саша, помоги мне. Саша, я попала в беду!..

Парень подошёл к ней, усмехаясь, и вдруг с силой толкнул в грудь. Тонечка отшатнулась, сделала торопливый шаг, но не упала, удержала равновесие.

Парень засмеялся, предчувствуя забаву.

– Зря ты, тётя, припёрлась, – заявил он, взяв Тонечку за шиворот, – шла бы себе в собес спокойненько!..

Вдруг что-то произошло. Раздался оглушительный рёв, словно сирена завыла, во двор въехала машина, почти перегородив собой подворотню.

– Атас, пацаны! Ходу, ходу!..

Вся стая сорвалась и побежала – мимо машины. Гулко топали тяжелые подошвы.

Тот, что шёл на Тонечку, тоже побежал прочь, загребая ногами – скользко было!..

Ведомая непонятно каким инстинктом московская сценаристка, которую только что почти поколотила местная гопота, бросилась вдогонку!.. Она настигла «своего», быстрое движение, промельк ног, и тот полетел головой вперёд, ударился лбом в бампер машины, завыл, откатился, ринулся бежать и на этот раз угодил в открывающуюся дверь автомобиля. Схватился за живот и рухнул на колени, изрыгая проклятия.

– Что здесь происходит? – спросил человек в форме, выскочивший из машины. Вид у него почему-то был весёлый и странно знакомый.

Тонечка показала на парня в сугробе у стены дома.

– Избиение, – сказала она, тяжело дыша. Только сейчас ей стало страшно. – Все на одного.

– А вы кто? Народная дружинница?

– Тоня?!

Тонечка в изумлении повернулась. Возле пассажирской двери стоял её собственный муж Александр Герман, очень сердитый.

– Тоня, как ты сюда попала?! Что тут такое?! Как тебя сюда занесло?!

Она подбежала, намереваясь обнять его, пакет с вещичками, которые так славно было покупать, грозился стукнуть его по спине.

Она обняла мужа и чуть не заплакала. Но удержалась.

Человек в форме взял за шиворот гопника, который вопил и плевался, и встряхнул хорошенько.

– Хорош надрываться, – сказал он всё так же весело. – В ушах звенит!

– Пусти меня!

– Годика через три! – объявил человек. – Будешь свободен! Где тут у нас…

Он полез в машину, не выпуская гопника, вынырнул и ловко приладил наручники.

Тонечка сунула Герману пакет, перелезла через сугроб и подбежала к тому, которого избивали. Он уже сидел, немного покачиваясь из стороны в сторону. Кровь капала из носа, он шмыгал, время от времени утирался ладонью и с удивлением смотрел на кровь.

– Здорово, Родион, – сказал Герман из-за её плеча. – Как сам?..

Парень искоса глянул на него, сплюнул, взял немного снега и приложил к губе.

– Разрешите отрекомендоваться, а то вы меня так и не признаете, – энергично начал тот, что был в форме. – Подполковник Мишаков Сергей Петрович, начальник здешнего ОВД. Мы с вами ещё с Москвы знакомы!

И только тут Тонечка его узнала!

В прошлом году он, этот самый Мишаков, расследовал убийство артистки, которое случилось почти что на глазах у её дочери Насти[2]2
  Роман «Серьга Артемиды».


[Закрыть]!

Страшное дело.

– Саша, – пробормотала Тонечка. – Саша… а… как же? Я ничего не понимаю, как ты здесь?.. Откуда?..

– Так мы пообедать заехали! По старой дружбе! – объявил жизнерадостный подполковник. – Вон мои окна, угловые, на третьем этаже!

Тонечка зачем-то подняла голову и посмотрена на угловые окна.

– Я был у Серёги на службе, – Герман взял её за плечи, повернул к себе и осмотрел с головы до ног. – Ты как?.. Ничего?

– Мы за Ермолая тёрли, – пояснил Мишаков. – Ну, за Кондрата Ермолаева, в смысле. А потом уж и обед, так я Сашку и говорю: поедем, Сашок, ко мне, я тебе покажу, какие хоромы мне местное МВД снимает!

Тонечка перехватила руку мужа и сунула себе в карман. И там крепко сжала его пальцы.

– Вы же в Москве были, – пробормотала она.

– Сюда на повышение кинули, – подхватил Серёга. – Годика на два, на три. Потом полковника обещали и обратно в управление! А ты-то тут как приземлилась, Антонина… как по батюшке тебя?

– Фёдоровна, – хором сказали супруги Герман.

– Я зашла книжки посмотреть, – объяснила Тонечка тонким голосом. – Вон там вывеска «Старинные и редкие книги». Я хотела Эренбурга купить, а тут… такое!

– И наскочила, стало быть, на хулиганствующий элемент! Куда б нам его деть, пока мы обедать будем?.. А! Я его в подъезде к батарее пристегну, и вся недолга!.. А тебя, Антонина Фёдоровна, чего геройствовать понесло? За каким лешим ты погналась-то за ним?

– Как… за каким лешим? Чтоб не убежал!..

– Она такая, – сказал Герман, и непонятно, с досадой сказал или с восхищением, – она может.

– А терпилу ты знаешь, что ль, Сашок? По имени кличешь!

– Да это племянник Кондрата Ермолаева! По крайней мере, говорит, что племянник.

– Да ну-у-у?.. – вдруг поразился Серёга, присел на корточки перед парнем и сдвинул на затылок фуражку. Фуражка настолько ему не подходила, что казалось, он снял её с чьей-то с чужой головы. – За что метелили? Чего не поделили?..

Парень ладонью крепко отёр нижнюю часть лица.

– Да они… закурить попросили, а я сказал, что некурящий, вот они меня сюда затащили и …

Сергей Мишаков поднялся с корточек и протянул парню руку. Тот уцепился и неловко встал.

– Ну, это ты бабушке своей расскажи про то, как закурить у тебя попросили! Или вон, Фёдоровне! Она поверит!..

– Да чесслово!..

– А документы? – продолжал Мишаков. – Имеются? Или на вокзале украли?

Родион молча глянул на него.

– Ну, и ладненько, – подытожил подполковник. – В отделении разберёмся, пообедаем только. Сашок, вот тебе ключи, третий этаж, налево, а я пока злодея пристегну, чтоб не утёк!..

– Отпустите, – вдруг попросил злодей жалобно. – Я больше не буду!..

– Милай! – душевно сказал ему подполковник. – Знаю, что не будешь, милай!.. И небось не сам удумал, небось заставили тебя дружки-негодяи, а?.. А у тебя отец пьющий и мать больная! И сестра парализованная, как пить дать! Ничего, не дрейфь, годика три, и – на свободу с чистой совестью!..

– Я с вами не пойду, – заявил племянник Родион мрачно. – И заяву писать не стану.

– Ну чё, съел, мент?! – возликовал гопник. – Не будет заявы, понял?! Зато я на тебя жалобу накатаю, без погон останешься!

– Ишь ты, – удивился подполковник Мишаков. – Так может, не было драки никакой? И не бил тебя никто? Просто ребята тренировались, а ты у них навроде боксёрской груши?..

– Подождите, – вмешалась Тонечка. Её опыт общения с правоохранительными органами, а также с преступным элементом ограничивался сценариями – там, в сценариях, они были совсем другими! – Как не было драки? Да они бы его убили!.. Я сама, своими глазами видела!..

– А тебя никто не спрашивает! – заорал гопник. – Ты мимо чалила!..

– Что-то расхотелось мне обедать, – сказал Герман.

– Да ну-у-у, Сашок, – разочарованно протянул Мишаков. – Брось ты, это просто рабочий момент!..

– Вечером приезжай в «Шератон», выпьем. До него отсюда два шага!

– Чего я в «Шератоне» твоём не видел? – пробормотал Мишаков. – И чего это я туда пойду, под камерами светиться?.. Уж лучше вы ко мне приваливайте!..

Он поправил на голове фуражку и спросил Родиона негромко:

– Мамку как звали?

Тот дёрнул шеей:

– Детдомовский я!

– Как звали мать? – повторил Мишаков как-то так, что стало ясно – придётся отвечать.

– Зо… Зося, – выдавил Родион.

Герман и Мишаков посмотрели друг на друга. У Тонечкиного мужа был странный вид, на скулах ходили желваки.

– Я его заберу? – И он кивнул на Родиона.

– Валяй, – разрешил Мишаков. – Только посматривай за ним. И заявление понадобится, привезёшь его, накатаете.

– Будет заявление, – пообещал Герман.

Гопник что-то заверещал, но Мишаков ловко затолкал его в машину, сел сам и захлопнул дверь.

– Без обеда я сегодня из-за вас, черти, – проговорил он, опустив стекло. – Сашок, ты завтра подгребай часикам к шестнадцати, я попробую организовать. До скорых и радостных, Фёдоровна!.. Славная у тебя жена, Сашок. Ты за ней тоже посматривай, чтоб не во все городские драки лезла!..

И внедорожник с синими и красными линиями на бортах стал аккуратно сдавать назад.

– А что будет завтра в шестнадцать? – негромко спросила Тонечка.

– Он обещал мне встречу с Кондратом. Сегодня не получилось.

– У тебя в Нижнем Новгороде полно друзей, оказывается, – заметила жена. – И всё такие интересные люди – повара, подполковники! А ты с Мишаковым с тех пор дружбу водишь, что ли?

– А что? Нельзя?

– Можно, но мог бы мне рассказать тоже! Я его даже сразу не узнала, а вы, оказывается, друзья не разлей вода!

Чтобы отвлечь её, он напустился с упрёками:

– Вот зачем ты полезла?! Ну, ты видишь, дерутся, беги прочь, вызывай наряд! А если б они тебя…

– Саша, ничего не случилось, – остановила его Тонечка. – Где твоя машина? Я думаю, Родиона нужно в больницу.

– Я не поеду, – тут же сказал парень.

Он стоял, держась рукой за вымороженную стену и немного наклонившись вперёд. Стоять ему было трудно.

– До гостиницы сам дойдёшь?

– Я с вами не пойду.

– Ту-ру-ру, – протрубил Герман. – Не хочешь, не ходи. Я сдам тебя Серёге и напишу заявление, что ты у меня банковскую карточку увёл. Подходит?

– Вы права не имеете!

– Только что этот, который тебя чуть до смерти не забил, такую же песню пел о правах. Серёга тебя с ним на одни нары наладит. До суда. Хочешь?..

Парень непроизвольно схватился за разодранную щёку и старательно попробовал языком зубы.

– Пойдём потихоньку, – предложила Тонечка и твёрдо взяла его за руку. – Саша, мой пакет у тебя?

Герман показал ей пакет, подцепил её под локоть и повёл прочь из подворотни. Тонечка волокла за собой Родиона.

Таким порядком – Герман, за ним Тонечка, то и дело подъезжавшая, чтоб не упасть, и парень, которого она не выпускала, – кое-как дотащились до подъезда «Шератона».

– Я не хочу, – забубнил парень, когда они поднимались по ступенькам, – я не хочу, не могу, мне нельзя туда!..

Герман затолкал его в лифт и сказал с неожиданной злостью:

– Ты мне надоел!.. Или ты делаешь то, что я говорю, или я перестану с тобой возиться и правда сдам Серёге, подполковнику Мишакову. Куда ты мою карточку дел?..

– Я не брал!

Они зашли в номер. Парень смотрел в пол, только один раз стрельнул по сторонам глазами. Тонечка незаметно улыбнулась. Стянула куртку, зашла в ванную и открыла воду.

– Иди, – велела она парню. – И мойся как следует, от тебя воняет. Одежду оставишь на полу. Шампунь и мыло с правой стороны.

Парень заглянул в ванную, а потом посмотрел на Тонечку.

– Я не хочу мыться, – острожно начал он, словно пробуя почву.

– Без разговоров! – отрезала Тонечка. Она умела обращаться со строптивыми подростками.

Она захлопнула дверь в ванную и сказала мужу:

– Саш, нужно сходить и купить ему амуницию.

– В смысле?!

– Одежду, в смысле!.. Напротив театра какие-то магазины. И купи сразу всё – штаны, труселя, футболку, толстовку. Куртку тоже! Зайди в аптеку, возьми мирамистин, пластырь, можно бинт. Йод тоже можно. И обезболивающее самое сильное, что у них есть. Скажи – от травм и ушибов.

Герман помолчал, разглядывая жену, а потом неожиданно сказал:

– Ты хороший человек, Тоня.

Поцеловал её в губы и вышел.

Тонечка походила по номеру, прислушиваясь к шуму воды, позвонила на ресепшен и попросила, чтоб открыли смежную комнату – Германы занимали часть огромного номера.

– К Александру Наумовичу неожиданно приехал племянник, он поживёт с нами какое-то время, – объяснила она. – Разумеется, мы доплатим.

Вода всё лилась.

Откинув занавеску, Тонечка немного полюбовалась на театр – так красиво!

…Куда они денут мальчишку вот хотя бы на остаток дня?.. Она собиралась на телевидение, и надо бы сходить, разузнать про Геллу Понтийскую, в миру Лену Пантелееву! У мужа тоже наверняка какие-то свои загадочные дела – повесть «Военная тайна»! Оставить в номере невозможно, он ещё что-нибудь утащит и смоется, взять с собой – тоже вряд ли, он едва на ногах стоит!..

…И вообще – как они во всё это ввязались?!

Тонечка посмотрела на свой закрытый ноутбук. Там внутри, в тексте брошена героиня, в самый опасный и критический момент! Тонечка была уверена, что вскоре вернётся и сможет ей помочь, а вот уже сколько времени прошло, а она всё не возвращается и не помогает. И даже не знает, что там происходит, в её истории! Она точно знала – что-то происходит, так не бывает, чтоб брошенные на полуслове герои замирали, как в игре «Море волнуется», и ничего не делали. Чем-то они заняты, о чём-то думают, чего-то боятся или ждут, а она всё никак не придёт к ним на помощь!..

…Прав Саша, нужно сидеть и писать, а не болтаться по Нижнему Новгороду в поисках приключений!

Но как же не болтаться, если всё так запуталось? Просто насмерть!

Однажды собака Клякса утащила из бабушкиного вязания клубок какого-то редкого и дорогого красного мохера. Должно быть, Кляксе понравилось, что он мохнатенький, как и она сама! Клякса долго и вдумчиво его слюнявила и запутывала, катала по полу, а потом забыла возле дивана. А бабушка почему-то решила, что клубок взяла маленькая Тонечка, и заставила внучку распутывать. Маленькая Тонечка обливалась слезами, уверяла, что ни при чём, но бабушка была неумолима: провинилась – исправляй! Тонечка мучилась с клубком дня два. Её не выпускали на улицу, после завтрака она садилась и принималась за клубок, который от её усилий стал уж вовсе ни на что не похож! Бабушка сидела рядом, посматривала поверх очков и ничем ей не помогала.

Потом из города приехала мама, выбросила ненавистный клубок и купила бабушке новый мохер!

Вот и сейчас всё запуталось примерно как тогда – что произошло в доме Кондрата Ермолаева, куда подевалась его жена, откуда взялся племянник Родион, и самое главное, при чём тут её собственный муж, столичный продюсер и режиссер?!

Стукнула дверь, явился продюсер и режиссёр.

Он сразу постучался в ванную, велел парню заканчивать водные процедуры, повытащил из пакетов барахлишко, поотрывал ценники и сунул ком вещей в приоткрывшуюся щель, из которой сразу повалил пар.

– Я сказала, чтоб ту комнату открыли, – проинформировала Тонечка.

– Зачем?

– А где он будет жить?

– А что, он с нами будет жить?!

Она пожала плечами.

– Саш, пока твой друг Кондрат в отделении, видимо, будет.

Герман подумал немного.

– Я не хочу.

– Можно подумать, что я хочу!.. Это ведь ты меня втравил в… поездочку! Лучше бы в Италию полетели.

Парень выбрался из ванной, зашел в комнату и остановился посередине, свесив длинные худые, как у недокормленной обезьяны, руки.

Германы на него оглянулись.

Он был чистенький, отмытый – и совсем другой. У него оказалась славная, совсем детская мордаха, острые скулы – на левой растекался фиолетовый синяк, – пухлые купидонские губы, зачёсанные назад волосы начали уже подсыхать, кончики завивались. В серой футболке и широченных камуфляжных штанах, страшно модных.

Тонечка быстро взглянула на мужа, хотела было спросить, зачем он купил парню брюки «Стоун Айленд» за бешеные деньги, но не стала.

– Саша, собери его старые вещи в пакет, – распорядилась она, – их нужно отдать в стирку.

– Их нужно выбросить.

– Ну, выброси. Садись, Родион, я тебе заклею здесь и вон на щеке. И рёбра как? Целы?

Он дёрнул тощей шеей.

– Не знаю.

– Больно? Сильно?

– Терпеть можно.

– Тогда терпи.

Тонечка залепила царапины – на щеке и под глазом, – залила антисептиком губу. Парень шипел и мотал головой.

– За что тебя били? – спросила Тонечка, проводя все эти манипуляции.

– Так просто.

– Так просто не бывает.

– А ты откуда знаешь, тётя?

– Я всё знаю. Ещё таблетку, вот эту.

– Да не буду я пилюли глотать!

Тонечка улыбнулась – «пилюли» слово её мужа.

– Придётся.

Она налила воды и, стоя над ним, контролировала, чтоб проглотил, а не держал за щекой.

– Вот молодец. Теперь расскажи мне, как ты попал в дом Кондрата Ермолаева.

Вернулся Герман. Он и вправду ходил к мусорным ящикам во внутренний двор отеля.

– Кондрат сказал, что ты будешь только через три дня, – с порога начал он, услышав Тонечкин вопрос. – Почему ты приехал раньше?..

Парень пожал плечами.

Эти двое не казались ему опасными или подозрительными, но и рассказывать им свою жизнь он не желал.

Нашёлся дядька – повезло, не всем детдомовским так везёт, особенно взрослым! Взрослых никто не хочет, толку от них никакого! Пособие только до восемнадцати платят, а ему уже почти семнадцать, больно кому надо его содержать!.. А свой родной дядька в Нижнем Новгороде не каждому попадается! Когда Маргарита Николаевна, директриса, стала с ним разговоры заводить, мол, кого он помнит из детства, какая мать была, отец какой, кто в гости приходил, он вдруг догадался!.. Не сразу, конечно. Он честно рассказал, что никакого отца вовсе не помнит и не знает, был ли он в их с мамой жизни, а маму он очень любил, вот прямо изо всех сил. Мама весёлая была, кудрявая и всё время пела. Рассказывала, что в роду у них с одной стороны староверы, а с другой поляки, и все пели. Пироги ещё он запомнил. Мама могла соорудить пирог из чего угодно! Маленьким он страшно любил пирог с лимоном – даже фотография осталась, где ему года три и он держит в пухлом кулаке здоровенный кусок лимонного пирога! Удивительное дело, он даже помнил тот пирог, и кто его фотографировал тоже помнил, какой-то дядька с маминой работы. Они пришли с женой, и он всё фотографировал – и стол, и маму, и жену, и вот Родиона!.. А потом Родион ещё очень пироги с мясом полюбил. С вареньем и творогом не особенно, а вот с мясом, это да!..