Текст книги "Природа осмысленности слова"

Автор книги: Татьяна Ушакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Татьяна Ушакова
Природа осмысленности слова

Драгоценной памяти моих родных – папы Николая Ивановича Ушакова, мамы Зинаиды Петровны Бонифатьевой, брата Вадима Николаевича Ушакова – с любовью и благодарностью посвящаю эту книгу

Российская академия наук

Институт психологии

Рецензент:

главный научный сотрудник ИП РАН, доктор филологических наук А.А. Григорьев

This study looks at the relationship between two distinct substances of the human psyche – the mental (subjective) and the material (verbal) – in the context of comprehending the nature of word awareness. This book presents results from a long-term empirical study of the vocal and motor actions of infants in their first year of life. It analyzes the main forms of the nervous system’s responses, that lead to awareness of actions and then words, with an emphasis on innate abilities: sensitivity, activity and learning ability. It is shown that further child development process can be characterized as the continuous formation, storage and usage of semantic contents: the verbal network, polysemic types, text structures and others. This is a new aspect of language representation relative to currently existing ones.

© ФГБУН «Институт психологии РАН», 2019

Новый взгляд на проблему осмысленности слова

Предметом особого интереса Т. Н. Ушаковой уже много лет является проблема соотношения психологической и физиологической сторон слова, а в общем контексте – психофизиологическая проблема и ее решение применительно к конкретному речевому объекту. К данной теме она постоянно обращалась в разных своих книгах. При этом ее обсуждение наиболее ясно формулировалось Татьяной Николаевной с помощью представления о своего рода ментальном навыке, присущем слову и превращающем произносимые звуки в знаки, или символы. Тем самым каждому речевому акту каким-то образом придается композитный характер, включающий психологический и физиологический компоненты. Хотя такое формулирование и обладает определенным изяществом, исследовательница не удовлетворилась им. В своей новой книге она заменяет его значительно более глубоким выяснением соотношения психического и физиологического компонентов слова.

Для этого в течение последних 5–6 лет Т. Н. Ушакова с сотрудниками Института психологии РАН провела по гранту Российского научного фонда большую эмпирическую работу с подробным исследованием развития младенцев первого года жизни. Данный период был выбран потому, что именно в эти сроки у малыша возникает и начинает развиваться осмысленность действий, а затем и слов.

Коллективом была разработана специальная методика, с помощью которой аудио– и видеозаписи поведенческих проявлений младенцев по строгим правилам кодировались. Результаты исследования были представлены наглядно в таблицах и графическом выражении и стали надежной базой для проведенного затем теоретического анализа. Этот анализ осуществлялся с опорой как на психологическое и психофизиологическое наследие в изучаемой области (см. первую часть книги), так и на современные труды, прежде всего по психогенетике. Хотя эта наука еще не располагает данными, непосредственно относящимися к исследуемой теме, с опорой на нее Т. Н. Ушаковой были выделены три основные прирожденные способности младенца, необходимые для его полноценного ментального развития: чувствительность, активность и способность к научению. В анализе эмпирических материалов и темы в целом использовались разработки всемирно известных авторов: П. Куль, Э. Бейтс, Д. Слобина, Дж. Брунера и в особенности – Б. Ф. Скиннера и Ж. Пиаже.

В итоге Т. Н. Ушакова приходит к формулированию той поведенческой схемы, по которой у здорового младенца в возрасте 5–6 месяцев формируется осмысленность поведения, а в возрасте 9—14 месяцев появляется осмысленное слово. Центральным моментом при этом становится формирование у ребенка нового знания, отражающего характер его действий при успешном достижении цели (оперантное научение). Это знание придает осмысленность его действиям в условиях вещной среды. Таким путем происходит формирование адаптивной схемы действий, обеспечивающей адекватность поведения малыша.

Автором установлено, что схема осмысленности реагирования на слова окружающих во многом повторяет адаптивную схему действий, но имеет и свои отличия. В проведенном эмпирическом исследовании обнаружено, что уже начиная со второго – третьего месяцев жизни младенческие вокализации естественно развиваются в направлении сближения со звучанием речи окружающих. Здесь также происходит формирование нового знания, отражающего связь слова и соответствующего ему объекта или явления; слово ребенка получает осмысленность именно на основе социального подкрепления.

Т. Н. Ушакова предлагает различать явления осмысленности и осознанности слова. Осмысленность возникает на основе вышеописанных адаптивных процессов, осознанность же соотносится с сознанием человека, на основе которого он способен отдавать себе отчет в своих действиях и управлять ими. Основная особенность осознанности слова состоит в его соотнесении с контекстом происходящего общения.

Далее, на основании своих и литературных данных Татьяна Николаевна просматривает дальнейшее развитие ментально-поведенческих проявлений ребенка. Используются разработки Ж. Пиаже в отношении стадий интеллектуального развития детей, в исследовании развития моральных суждений ребенка – разработки Л. Колберга.

Существенно важной представляется заключительная часть книги. Она относится к исследованию языка взрослого человека, тех его возможностей, с помощью которых осуществляются выработка, функционирование и хранение семантических содержаний. Рассматриваются психофизиологические особенности выработки и функционирования структур вербальной сети, полисемическая форма хранения семантических отношений, детское словотворчество как способ усвоения новых семантических содержаний, оперирование семантическими содержаниями при создании текста. Это – новый аспект представлений о языке в сравнении с тем, какой существует сейчас в лингвистике. В целом, в анализе получаемого результата исследования мы видим и новые мировоззренческие данные, что делает книгу интересной в философском плане.

В относительно коротком предисловии, конечно, нельзя достаточно адекватно передать фундаментальное содержание книги. Новизна ее должна вызвать широкий интерес у специалистов разных наук, и прежде всего – психологии, лингвистики, психолингвистики, психофизиологии и философии.

А. Л. Журавлев

Введение
Парадоксальность отношений мысли и слова в речи

Парадоксальным можно назвать явление, происходящее в действительности, но при этом не поддающееся логическому объяснению. В жизни мы нередко сталкиваемся с подобными явлениями: с неожиданной истерической реакцией обычно спокойного человека, с успешным решением трудной задачи неспособным учеником и др.

Речь человека, если задуматься, парадоксальна по своей природе: она содержит одновременно объективные и субъективные компоненты. Звуки голоса, двигательный артикуляторный жест, морфемы, слова, предложения, совокупности предложений, тексты, мимические и пантомимические жесты, графемы, условные ручные и иные знаки объективны. Они могут быть записаны приборами, сохранены, воспроизведены. Компоненты речи субъективного характера несут смысловое содержание и включены в звуки, слова, предложения, интонации, жесты и др., однако их проявление вовне имеет скрытый характер. При говорении люди так или иначе обнаруживают свое скрытое от внешнего взгляда субъективное состояние, а при слушании воспринимают психологическое состояние человека, выступающего в роли говорящего.

Как соотносятся между собой объективные и субъективные компоненты речи? Ответ на этот вопрос искали и ищут многие специалисты, он так и не нашел вплоть до нашего времени убедительного научного объяснения.

Обратим внимание на то, что способность слушающего понимать речь говорящего, а также включать субъективный компонент в произносимое речевое сообщение является особенностью исключительно Homo sapiens. Человеческое слово как носитель смыслового психического содержания – уникальное явление природы и социума. Ни один другой вид существ, живущих на Земле, не способен открывать содержание своего внутреннего мира так и в такой мере, как это делает говорящий человек. Данная способность постоянно функционирует в человеческой коммуникации, из чего порой совершенно неоправданно возникает представление о повседневности и заурядности слов и словесных композиций.

Спаянность объективной и субъективной сторон речи требует исследования ее характера и природы, что предполагает научно обоснованное объяснение путей перехода от одной стороны к другой. Многие любопытнейшие вопросы, относящиеся к этой сфере, возникают у нас в течение жизни. Кроме психологов, ученые разных специальностей посвящали и посвящают ей свои исследования. Между тем вопреки тому факту, что речь и язык изучаются различными науками уже достаточно долго, удовлетворительного объяснения путей перехода от объективной стороны слова к субъективной и обратно так и не было дано.

Отметим при этом, что современная наука сильно продвинулась в исследовании речевых звучаний – их фиксации, воспроизведения, последующего анализа, выделения составляющих элементов, их математического описания, транспортировки, хранения. Хорошо известными стали особенности организации лексики и грамматики практически всех существующих языков; описаны типы используемых слов, структур предложений и мн. др. Ведутся также поиски путей объективного описания того, каким образом психологическое содержание представлено в речевой продукции (анализ текстов, вербальные тесты). Что же касается понимания, как именно осуществляется взаимосвязь внешней формы слова и его субъективного содержания, то этот момент оказался сложным для научного исследования. По сути, в нем заключен вопрос, представляющий собой один из вариантов так называемой психофизиологической (психофизической) проблемы, т. е. проблемы перехода от материального к идеальному содержанию – так же, как от идеального к материальному. Вопреки обращению к этой проблеме ученых многих поколений в разных странах, ее научное общепринятое решение до сих пор не найдено.

Речевую функцию мы оцениваем как конечный продукт многих взаимодействующих факторов. К их числу мы относим врожденные способности ребенка, когнитивные механизмы, включающие макроструктуры мозга и специализированные ансамбли нейронов; средовые воздействия, состоящие не только из предъявления языковых образцов от окружающих, но и собственно из речевого воспитания, дающего систему обратной связи развивающемуся ребенку.

Изложение нашего видения названных проблем будет представлено в настоящей книге. Ее первую часть следует рассматривать как развернутое справочное введение, поясняющее понятия, используемые в дальнейшем. Здесь описаны традиционные формы психологических и психофизиологических исследований слова. Мы проанализируем принятую в данных областях науки терминологию, отношения психологии и лингвистики, психологии и психофизиологии, проясним содержание понятия вербальной семантики. Большое место в первой части книги будет отведено материалам по развитию детской речи, с помощью которых мы поясним наши позиции в отношении рассматриваемых вопросов.

Во второй и третьей частях книги описываются исследования, непосредственно направленные на объяснение природы осмысленности слова. В одном из них мы стремились понять зарождение осмысленности у ребенка младенческого возраста. Другие направлены на то, чтобы выявить средства языка, развивающие возможности функционирования и хранения семантических отношений, возникающих в онтогенезе. Приведенные материалы частично опубликованы в психологических журналах. В книге они излагаются в целостной форме, что позволяет увидеть их внутреннее единство, полнее и глубже осветить избранную для изучения проблему.

Часть 1
Справочные данные о психологических и психофизиологических исследованиях слова

Глава 1
О терминологии: слово, язык, речь, внутренняя речь, вербальная семантика

Термины язык, речь, слово, внутренняя речь неравнозначны по характеру, но относятся к одному смысловому полю, обобщающим обозначением которого можно считать термин вербальная сфера человека. Последний достаточно распространен в современной литературе, так как полезен для выражения содержания, имеющего характер широкого обобщения.

Рассмотрение термина слово (старинная форма – глагол) разными областями науки и литературой высвечивает в нем разные стороны. В психологии этот термин употребляется в широком, обобщающем смысле, поскольку слово соотносится с другими явлениями вербального характера: как языковыми, так и речевыми. В языкознании слово – это основная единица языка. О его значении не могли не задумываться русские поэты и писатели. А. С. Пушкин видит высокое назначение пророка (поэта) в том, чтобы «глаголом жечь сердца людей» (Пушкин, 1985, с. 385). Ф. И. Тютчев размышляет: «Нам не дано предугадать, / Как слово наше отзовется» (Тютчев, 1987, с. 136). Н. С. Гумилев пишет о божественной природе слова: «Солнце останавливали словом,/ Словом разрушали города…/ Но забыли мы, что осиянно / Только слово средь земных тревог, / И в Евангелии от Иоанна / Сказано, что Слово это – Бог» (Гумилев, 1989, с. 260–261). Как видим, понятие слова обсуждается в поэзии: отмечается его действенная сила (А. С. Пушкин, Н. С. Гумилев), говорится об ответственности человека за его употребление (Ф. И. Тютчев), подчеркнуты значимость и божественные возможности слова (Н. С. Гумилев).

На наш взгляд, приведенные оценки, облеченные авторами в поэтическую форму, представляют собой интересные психологические характеристики понятия слова. Специалистам-психологам полезно использовать их в своих исследованиях.

Обратимся далее к рассмотрению других названных выше терминов. Поначалу попробуем проследить соотношение понятий язык и речь. Рассмотрим их употребление в повседневных речевых проявлениях человека.

Данные термины пришли в психологию из бытового языка. В этом их происхождении нет исключительности. Так возникли многие психологические термины. При их использовании важно не смешивать их бытовое и научное содержание (Аллахвердов, 2006).

Однако смешение понятий язык и речь постоянно происходит как в жизни, так и в научном употреблении. Говорят о человеке, что «у него прекрасный язык» или «у него правильная речь», имея в виду, что тот владеет грамотной речью, точно соблюдает языковые правила. Смешение наблюдается при описании вербального онтогенеза, где как равнозначные применяются термины язык ребенка и детская речь (см., напр.: Гвоздев, 1968; Рыбников, 1926). Сплетение обсуждаемых терминов наблюдается, как ни странно, даже в словарях. Так, В. И. Даль дает следующие определения: «Речь (ж.) – слово, изреченье, выраженье. Речь – что-либо выраженное словами, устно или на письме; предложенье, связные слова, в коих есть известный смысл» (Даль, 2000, с. 563); и «язык – словесная речь человека, по народностям; словарь и природная грамматика; совокупность всех слов народа и верное их сочетание, для передачи мыслей своих; способность или возможность говорить» (там же, с. 733).

В лингвистике строгое различение речи и языка было проведено в начале ХХ в. известным швейцарским автором Ф. де Соссюром. Язык, по его определению, – это устойчивая система знаков, строящаяся по определенным принципам, и подлежащая изучению лингвистикой. Речь же как явление, по мнению Соссюра, случайное, изменчивое, зависящее от внешних обстоятельств, является предметом психологической науки (Соссюр, 1977). Позднее Соссюр все же интересовался речью и, возможно, не был неколебимо уверен в правильности своих утверждений, однако в психологии его идея нашла многих последователей.

Начиная с 1960-х годов в нашей стране несколько десятилетий подряд в психологических работах доминировала точка зрения Соссюра: язык – предмет лингвистики, речь – психологии. Стали заниматься изучением речи без языка, т. е. той частью речевых проявлений, которая слышима и выражается вовне. Анализировали восприятие речи, речевых звуков, распознавание слов, что, правда, оказалось полезным при исследовании речевого онтогенеза. Изучали также способ произнесения слов и речевых звуков, артикулирование. Были созданы модели автоматического распознавания звуков речи. Все же со временем возросла неудовлетворенность такой позицией и окрепло понимание, что введенное Соссюром разграничение отсекло от психологического исследования жизненную связь речи с действительностью, языком, мыслью, личностными проявлениями говорящего человека. Речь, понимаемая только как произнесенное слово, оказалась тем самым неполноценной, а за пределы психологического исследования были выведены процессы смысловой обработки вербального материала.

Крайности позиции Соссюра в большой мере потеряли свою силу в связи с развитием когнитивной науки, разработавшей модели механизма психологических процессов. В моделях используется понятие блоков, где представлены элементы текущего исследуемого процесса. В области психологии речи разработаны модели вербального процесса (Кинч, Ван Дейк, 1977; Левелт, 1979; Ушакова, 1985). Они дают основания для различения понятий язык и речь. Такое различение оказывается, однако, относительным. Оно зависит от большего или меньшего включения блоков, обеспечивающих процесс производства речи или процесс восприятия речи.

Когда человек слушает и понимает слова, у него работают блоки, воспринимающие звуковые сигналы. В этих блоках производятся специфические кодовые операции. В звене восприятия перерабатываются поступившие из внешнего мира акустические сигналы, переводятся во внутренний мозговой код, специфичный для мозга. Акустические сигналы преобразуются в нервные паттерны, решается задача распознавания паттернов и их дифференцирования. Здесь используется внутренний мозговой код, который может быть любой природы, поскольку происходит внутренняя переработка информации. Как мы видим, эти элементы относятся к протеканию речевого процесса.

Другим вариантом организации речевого процесса является произнесение. В звене произнесения внутренние кодовые команды переводятся в сигналы-команды артикуляторным органам. Параметры этих выходных сигналов строго регламентированы, поскольку они соответствуют фонетическим нормам используемого языка, а также определяются языковым опытом индивида и закономерностями функционирования его артикуляторного аппарата, производящего языковое звучание.

Речевой процесс протекает путем использования длительно сохраняющихся морфологических и фонетических структур, грамматических и текстовых стереотипов, паттернов артикуляции и слуховых паттернов. В динамику его организации включаются также блоки, сохраняющие семантически значимые лингвистические элементы. По существующим данным, семантически содержательные процессы тесно связаны с накопленными и долговременно хранимыми семантическими обозначениями, т. е. с языковым опытом в целом.

Обратимся теперь к языковой функции. Наиболее характерной ее операцией является составление содержания будущего высказывания. Это значит, что в ее основе лежат мысль и интенция к предстоящему сообщению. Мысль реализуется посредством семантически значимых лингвистических элементов. Тем самым первый шаг в реализации языкового процесса состоит в подборе семантически адекватного слова.

Подбор нужного слова происходит на основе имеющегося у человека лексикона. Он образует так называемый языковой тезаурус («сокровищницу языка»). Начиная с ранних лет и в течение всей жизни человека, его языковой тезаурус пополняется лексикой и языковыми оборотами, обслуживающими разные виды интенций.

Механизм подбора нужного слова в общей форме описывается в теоретическом плане. Он осуществляется как сканирование материала сетевой структуры «вербальной сети», объединяющей слова языка. Языковая функция реализуется на материале зафиксированных ранее в нервной системе человека стабильных связей между словами вербальной системы («вербальная сеть») с сохранением грамматических и текстовых стереотипов.

Процесс подбора нужного слова, по теоретическому описанию, инициируется интенцией человека включиться в происходящее общение. Соответствующие слова и выражения приходят на помощь говорящему, когда он хочет выразить содержание своей мысли, а также радость, надежду, отчаяние и множество других своих состояний и переживаний, как позитивных, так и негативных.

Поясним сказанное об отношениях языка и речи с помощью сравнения. Так, при создании живописного произведения профессиональные навыки художника, его предпочтения и вкусы (существующие до начала творческого процесса) аналогичны языковому материалу. Процесс же работы художника над картиной, использование им красок, холста, кистей аналогичны речевому процессу при говорении. Этот процесс динамичен, используемые средства могут примеряться, отменяться, заменяться новыми. Содержание картины, переданные в ней мысли и впечатления художника, его взгляд на мир – это аналог семантики вербального продукта. В результате написания картины зрители получают выражение творческой мысли художника, проявленное средствами художественного языка. Психологический анализ процесса построения высказывания будет рассмотрен нами позже на страницах этой книги.

Обратимся теперь к термину внутренняя речь, который нечасто встречается сейчас в литературе. Однако в 1960—1970-е годы он имел важное значение, поскольку вопрос об особенностях и существовании внутренней речи определял сам предмет психологических исследований. Однако исследователи проблемы внутренней речи вкладывали в это понятие различный смысл. Некоторые понимали ее как речь «про себя», другие же настаивали на том, что это особое явление, качественно отличное от внешней речи и при этом составляющее ее необходимую основу.

По А. Н. Соколову, «внутренняя речь есть психологическая трансформация внешней, ее „внутренняя проекция»» (Соколов, 1968, с. 3). Экспериментальной моделью внутренней речи в его работе явились мыслительные задачи, решаемые испытуемыми молча, «про себя». Б. Ф. Баев применил методику «объективации внутренней речи», которая попросту состояла в том, что испытуемые вслух решали задачи (Баев, 1967). Можно видеть, что воспроизводился такой вид внутренней речи, который равен внешней за вычетом звукового выражения. Однако проницательный П. Я. Гальперин отметил, что этот вид речи не заслуживает названия внутренней: «Внутренней речью в собственном смысле слова может и должен называться тот скрытый речевой процесс, который ни самонаблюдением, ни регистрацией речедвигательных органов уже не открывается. Эта собственно внутренняя речь характеризуется не фрагментарностью и внешней непонятностью, а новым внутренним строением» (Гальперин, 1957, с. 59).

Большинство авторов, занимавшихся внутренней речью, обсуждали вопрос о характере ее элементов. Для Л. С. Выготского внутренняя речь – это внутреннее говорение (Выготский, 1956). Основную особенность внутренней речи он видит в предикативности, поскольку она «состоит с психологической точки зрения из одних сказуемых» (там же, с. 364). Для ее семантики характерны расширение смысла слов, «слипание» слов для выражения сложных понятий, а также «нагруженность» слов смыслом (там же, с. 371–374).

Б. Г. Ананьев развил представление о внутренней речи, опираясь на данные о патологических расстройствах речи у больных афазией людей (Ананьев, 2001б, с. 233–248). Он считал, что логико-синтаксический строй внутренней речи может быть как предикативным, так и субстантивным. Больные сенсорной афазией обнаруживают предикативность речи, страдающие моторной афазией – субстантивность. В случае сенсорной афазии расстраивается понимание речи, что, по мнению Б. Г. Ананьева, обусловлено распадом «подлежащных форм». Предикативные формы соотносимы с деятельностью говорения и потому нарушаются у больного моторной афазией (там же, с. 363–364). По Ананьеву, элементы внутренней речи могут быть трех видов: предикаты, субъекты и указательные определения места (типа «здесь», «там»).

Различение двух видов внутренней речи проводилось А. А. Леонтьевым. Внутреннюю речь, представляющую речевой этап, он называет «внутренним программированием», характеризуя его как «неосознаваемое построение некоторой схемы, на основе которой в дальнейшем порождается речевое высказывание» (Леонтьев, 1969, с. 265). Согласно его представлениям, внутреннеречевая программа будущего высказывания «складывается из смысловых „вех“, т. е. включает в себя корреляты отдельных, особенно важных для высказывания его компонентов – таких, как субъект, предикат или объект, причем в той мере, в какой их взаимоотношения существенны для будущего высказывания» (там же, с. 159).

Большой резонанс среди специалистов вызвали в свое время разработки Н. И. Жинкина (Жинкин, 1964, 1982). В названиях своих публикаций автор использовал термин внутренняя речь. Фактически же он занимался исследованием другой темы. Это была тема взаимосвязи между языком, интеллектом и чувственными впечатлениями от действительности. Названный же термин, по-видимому, был ему нужен для обозначения «места», где происходит встреча названных сущностей.

Идея Жинкина состояла в том, что для сокращения разрыва между языком и мыслью требуется введение промежуточного звена. Таким звеном стало для него понятие универсального предметного кода (УПК). Движение от мысли к слову и в обратном направлении должно происходить через посредство его включения. Во время подготовки сообщений не обязательно использовать словесные элементы. Слова могут заменяться другими сигналами – образами, наглядными схемами, простыми символами. Это и есть УПК. Замена полного слова простыми сигналами не нормализована, поэтому код внутренней речи субъективен. Формирование такого кода происходит вместе с общим развитием речи ребенка.

Функционирование УПК, по мнению Н. И. Жинкина, наследуется генетически.

Как мы видим, интересующий нас вопрос о семантическом компоненте языка был центральным при обращении практически всех авторов к теме внутренней речи. Быть может, к ответу на него ближе других подошел именно Н. И. Жинкин. Он связал мысль с казавшейся ему близкой субстанцией – сигналами образов, наглядными схемами, простыми символами, т. е. УПК. Связь УПК со словом объяснялась Жинкиным формированием этих предметных кодов в ходе общего развития речи ребенка. Однако близость мыслительного акта и предметного кода не была достаточно им обоснована. Стремление выявить и характеризовать семантический компонент в вербальном процессе оказалось перед задачей более трудной, чем ожидалось поначалу.

Итак, рассмотрение значения терминов язык, речь, внутренняя речь, слово обнаруживает, что между ними существуют различия, за которыми в ряде случаев стоят различия действительности, и, как показывает история, они оказываются подчас критически значимыми. Мы привели примеры ситуаций, когда неясность в различении понятий мешала процессу исследований. Так, позиция Ф. де Соссюра в вопросе различения языка и речи оказала отрицательное влияние на выбор предмета проводившихся в психологии исследований, что привело к задержке получения полноценных психологических данных. Аналогичная, хотя и меньших масштабов, ситуация имела место, когда путаница произошла из-за термина внутренняя речь: он был отнесен не к самой деятельности, производимой испытуемым при проведении эксперимента, а всего лишь к используемому методическому приему – проговариванию испытуемым своих действий во время решения задач. Эти примеры напоминают о необходимости достигать возможной точности в определении используемых понятий.

Обратимся теперь к термину вербальная семантика. Понятие семантики изначально не принадлежало психологии. В истории науки отмечается, что исходно семантические проблемы ставились в древней философии. Обсуждались вопросы происхождения значений слов, их отношения к бытию и к мышлению. В средние века возникло учение о суппозициях, т. е. об изменениях значения слова в зависимости от контекста и конкретной ситуации. Это и стало ранним вариантом изучения семантической темы в связи с лингвистикой.

В полном объеме лингвистика занялась изучением семантики в XIX в.: во многом благодаря инициативе известного французского лингвиста М. Бреаля в ней был выделен особый семантический раздел. Он же предложил и термин «семантика», образованный от древнегреческого σημαντικός – «обозначающий».

Лингвистическая семантика, занимавшаяся поначалу только отдельными словами, постепенно расширила сферу своих интересов. Содержание семантического раздела пополнилось изучением значения больших единиц языка, а также в равной степени элементов слова, т. е. морфем. Если М. Бреаль занимался преимущественно происхождением значений слов, то теория семантического анализа была направлена на решение задач, связанных с функционированием языка, построением фразы. Необходимость использования теории семантического анализа появилась в связи с одной из прикладных задач в исследовании семантики: организации удобного поиска информации в Интернете по запросу пользователя (Кобозева, 2000). Так или иначе, в настоящее время понятие семантики имеет множественное содержание: специалисты насчитывают более 20 различных вариантов его значений (Сааринен, 1986, с. 18).

Можно было бы предположить, что источником интересующих нас сведений станет область лингвистической семантики, разрабатываемая Ю. Д. Апресяном, А. Вежбицкой, Е. В. Падучевой, Ю. С. Степановым. Но здесь мы не нашли обращения к субъективному содержанию речи. Для лингвистических работ характерна замкнутость на лингвистическом материале: семантическое содержание словесных единиц объясняется посредством их сопоставления с другими словесными единицами. Неудивительно поэтому, что результаты такого подхода оказываются не вполне удовлетворительными даже для их авторов. Выразительная характеристика этого положения дается Е. В. Падучевой: «…механизм изначального порождения смысла – всегда вместе с формой – пока во мраке, и ссылки на врожденность языковой способности не обогащают наши представления о том, в чем эта способность состоит» (Падучева, 2004, с. 13). В то же время, как справедливо отмечает Н. А. Алмаев, для построения психологической теории, рассматривающей проблему значения слов, необходимо выявлять особенности «психических актов» (Алмаев, 2006, с. 29).