Текст книги "Вуддробские змеи (СИ)"

Автор книги: Татьяна Талова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Вуддробские змеи

– А змей у нас мно-о-ого, – добродушно улыбнулся старик, глядя на меня сверху вниз. – Вы ж за ними, да? Кверта рассказывала…

Подобрав юбки, я сидела на корточках и через лупу, с более-менее безопасного расстояния разглядывала гадюку, а худой старик с грязно-седыми патлами, одетый в одни только холщовые штаны, поигрывал окровавленным ножом.

Не самое удачное знакомство и не самый лучший собеседник. Матушка бы не одобрила.

Впрочем... молодые ученые, а особенно, аспиранты с кафедры зоологии Дорфтонского университета, сплошь психи, это всем известно. Так что я поднялась и, радостно улыбнувшись, протянула старику руку. Тот усмехнулся, переложил нож и с размаху хлопнул своей ладонью по моей.

– Из столицы, это сразу видно, – хмыкнул он. – За змеями, говорю?

– За ними, – снова улыбнулась я, убирая лупу и доставая монокль. Год назад монокли в нашем университете стали модным украшеньицем, так же, как и часы на цепочке. В то, что мой правый глаз видит значительно хуже левого, до сих пор никто не верил. Вот и старик вновь хмыкнул. – Может, расскажете, где каких гадов видели? Может, даже покажете места?

– А Кверта что, не говорит? – с его лица не сползала улыбка. – Карга старая, вечно так – зазывает к себе ваших, а что где – не кажет...

Для него все городские и молодые были «наши». А меж тем, из университета я здесь – первая.

– Позвольте полюбопытствовать, а почему вы с ножом?

– С этим, что ль? – старик подбросил нож и ловко словил, чиркнув в воздухе лезвием прям перед моим носом. Я невольно отшатнулась, старик засмеялся. – Да я курицу зарезал, вон-а, там, – он махнул рукой в сторону забора. – К Кверте за солью шел, а тут ученая по двору ползает...

Сосед, значит. За солью. Ага, курицу едва-едва зарезал – и сразу соль понадобилась!

– Она дома, – уже прохладнее отозвалась я и повернулась к своей гадюке.

А той уже как ни бывало.

– Ушла, – с сожалением заметил старик. – Надоело, видать, нас слушать.

– Уползла, – поправила я. – Змеи ползают.

– Ну, эт смотря какие, – гоготнул старик и с неожиданной прытью взбежал на крыльцо. – А вы попробуйте, умница, может, догоните.

– До свиданья, – коротко кивнув, я развернулась, решив идти прямиком в лес.

Там хотя бы не будет подобных весельчаков.

...Я приехала в Вуддроб поздней весной. Лесистые холмы, сочная трава и высокое, бледно-голубое небо, эта строгая и спокойная красота очаровала меня, как очаровало когда-то буйство красок и роскошь, неземная яркость тропических лесов Оханны. И, как и в случае с тропиками, я поняла, куда вляпалась, уже к вечеру первого дня. Там водились паразиты, злобные дикие пчелы и гигантские ядовитые насекомые, здесь – мошкара и комары в неподвластном разуму количестве. Там трудно было понять, что хуже – жара или ливень, оставляющий после себя жуткую духоту, здесь... Здесь главной проблемой стали люди.

Девушкам разрешили слушать курсы двенадцать лет назад (даже матушка тогда посетила несколько лекций), а к учебе допустили лишь за три года до моей аспирантуры. Подружки, с кем мы вместе ходили в университет вольными слушательницами, вместе со мной сдавали экзамены экстерном, чтобы не терять еще пять лет, заново отсиживая курсы. Нас было восемь – и только трое продолжили исследовательскую деятельность. Трое на весь Дорфтон! Ах, королева Вирджиния, святая женщина...

Впрочем, я отвлеклась.

Матушка очень огорчилась. Меня перестали выводить в свет, едва я только, с большим трудом, поступила на последний курс, а когда добилась более-менее уважительного отношения со стороны профессоров, матушка уже и вовсе предпочитала не упоминать о средней дочери вслух. В университете существовал свой мир – и там ко мне относились, как к равной. Разве что придерживали дверь и иногда целовали руку, вместо того чтоб пожать, и я совсем не была против таких знаков внимания. В самой столице тоже было довольно спокойно – временами мне даже чудилось сильное уважение и восхищение во взглядах. Дома же... Возвращение в родное поместье каждый раз становилось испытанием. Совершенно другие нравы! Старая мода – корсеты и кринолины по праздникам и звание кокотки за белые ботинки вместо черных, старые слова – «девушке не пристало читать», «стоит есть совсем чуть-чуть», «не смотри в глаза» и «лучше – молчи», старые лица... ох, там даже племянники кухарки и детишки лакеев не могли себе позволить самую маленькую, самую безобидную шутку!

Так вот здесь, в Вуддробе... О, здесь было бы святое для меня место! Три десятка ровных маленьких домиков, ни одной мощеной улицы и ни малейшего понятия о силе пара и опытах с электричеством – глушь. В сравнении с родным Лусколом – никаких запретов, чистая свобода и радость, уйма интереснейших историй и улыбчивые, свободные от всего люди... И вот для этих-то людей я стала кем-то вроде изгоя. В лучшем случае – чудачкой из университета, в худшем – городской фифой, непонятно зачем пытающейся втереться в доверие к вуддробцам.

Манеры и этикет, врезавшиеся в память правила – я и не подозревала, что при всей моей оторванности от семейства, их так много! И – не могла. Ни говорить, ни вести себя так, чтобы, наконец-то, ненадолго, стать своей. Навязываться мне претило, поэтому я вспоминала профессоров, уезжавших в степи и пустыни, – ученые мужи возвращались в татуировках племен, с засушенными головами кондоров и трещотками пустынных змей, с чужими именами... Я вспоминала их и пыталась понять, как им удавалось заслужить такое уважение.

Но уезжать мне не хотелось – из-за змей. О, их и вправду было очень, очень много в Вуддробе! И половину из них я еще нигде не видела! Да и поведение их... не всегда оно вписывалось в то, что говорили учебники. Мне хотелось пробыть здесь до зимы – до того, как гады впадут в спячку.

Так, в унынии и работе, которая стала единственной отдушиной, прошел месяц. За все то время я пообщалась лишь с тем стариком – Якобом, – и Квертой.

Кверта была моей нынешней квартирной хозяйкой – она сама называла себя так, хотя это ей и не шло, – и каргой из тех, которыми меня пугали в детстве. Сгорбленная старуха с пронзительным взглядом, она относилась ко мне холодно, но иногда ее будто прорывало – она вдруг начинала расспрашивать меня о работе и водила с собой, пытаясь познакомить с соседями. Очень скоро я отказалась от таких встреч, и она разозлилась.

– Живешь тут, а то, что и меня заодно с тобой за посмешище держат, так это как, нормально, по-твоему?!

Меня тогда сильно поразило это слово – «посмешище»... Значит, вот как!

– И что, что мне-то делать?

– Наслаждайтесь вниманием! – ответила я быстрее, чем подумала, и бросила на стол пару монет – плату за приют. – В ваши-то годы – не каждой так везет!

Кверта осеклась и долго-долго смотрела на меня, а я старалась собрать в кулак всю свою сдержанность.

– А это мне бо-о-ольше нравится, – пробормотала она, отворачиваясь. – А то ходит тут, важная, видишь, какая... Змей своих таскает, зубы им разглядывает... И тихоня, видишь, да-а, а таких тут ни-ни! Не любят...

Тем вечером она принесла мне таз с водой для умывания – и в воде плавали запаренные травы. Той ночью она стояла над моей кроватью и что-то шептала, а я делала вид, что сплю. Мало ли какие причуды у бабки.

Утром же Кверта поймала меня во дворе.

– Вот по двору босиком ходишь. И в рубахе одной. А за забор выйти – что мешает?

– Я лишь за водой, – пожала я плечами. – Разгуливать полуодетой не в моем обычае.

Я слукавила – в Лусколе матушка убила бы меня и за чулки разного цвета. И прокляла бы – за то, что чулки вообще попали в поле ее зрения.

– Ты ж говорила, – прищурилась старуха, – с дикарями какими-то жила. И что, там вот так же было?

– Да, – хмуро отрезала я. – Так же.

Ей не понять. Оханна... «Зеленое безумие» и «дикари» – и это место все делало безумным и диким. Оно меняло. Оно подчиняло. И дикари казались мне мудрейшими на свете людьми – ровно до тех пор, пока я не вспоминала о любимом, блистательном Дорфтоне. Но, признала, забывала я о нем непозволительно часто.

На следующий вечер и ночь история с шепотом и травами повторилась. И далее.

У меня стала болеть голова. У меня стали подкашиваться ноги. Меня тошнило – если ела, то от еды, если голодала – то рвало желчью.

Один день я не коснулась принесенной воды, а ночью долго не спала – пока не услышала, как старуха запирает дверь в свою комнату.

А затем... Кверта вновь принесла воду. Я сдержанно отодвинула таз, стараясь сжечь старуху взглядом. Но та лишь пожала плечами и... принялась копаться в моих вещах! И словно бы не в первый раз – безошибочно сунула нос в нижний ящик комода, где я хранила разную дребедень, оставшуюся с поездки в Оханну! Я терпела ровно две минуты – до тех пор, пока Кверта не выудила длинное ожерелье – кожаные шнурки и деревянные бусины, косточки и клыки зверей.

– Тварь!

Клянусь, будь в тазе кипяток, это бы меня не остановило! Я сорвалась, выплеснув на каргу всю воду разом и швырнув таз в угол.

– Подлая мразь, – прошипела я, наступая на Кверту и сжимая кулаки. – Признавайся, что за дрянь ты мне таскаешь?

Она как будто даже испугалась, когда я протянула к ней руку. Но я лишь схватила повисший на ее волосах стебель и швырнула ей же в лицо.

– Что за наговоры по ночам? Ну?! Отвечай! Если ты думаешь, что я ни малейшего понятия не имею о проклятьях, то ты ошибаешься! Так ты меня пыталась выгнать? Так вот! – я повысила голос, хотя казалось, была уже на пределе своих возможностей. – Еще раз... еще раз увижу тебя ночью... – я отобрала у нее ожерелье и хлестнула им по воздуху, как плетью или ремнем. – Ты, тварь... Ты изойдешь жаром и гнилью раньше, чем смерть придет за тобой, гиены растащат твои кишки, тигру я отдам твою голову, а глаза – муравьям, я...

– Вот ты и проговорилась, – внезапно рассмеялась Кверта. Нервно, но все-таки – рассмеялась. – Дикарочка ты, детка. И сколь не кройся за словами да за стеклами, дикая кровь, горячая...

Я почти произнесла слова проклятья, которому меня научили в Оханне.

– Твое счастье, что ты меня остановила.

– Что в воде было – а дурман, наши его попивают временами. Что ночью шептала – а ничего, повторяла вот, что на завтрак сготовлю, а что на обед, да дела перечисляла... А ты и поверила, у-у-умничка! – заулыбалась Кверта.

– Пошла вон, – устало сказала я.

– Э! Ну-ка за старое не берись! – старуха погрозила мне пальцем и уселась на кровать. – Прохфессор твой мне отписывал, – сообщила она с внезапной доверительностью. – Да расписывал – едет, вот, к тебе девочка. Прямиком из столицы, после года в Оханне! Животных, вот, изучала. Едет к вам – из-за змей. Тех-то у нас, это еще Якоб говорил, мно-о-ого. А Якобу ты и не понравилась – говорит, та ли это, которая жила в странных землях, в зеленом безумии... не похожа! Вот и я считала – не та... Не видать тебе тут змей. Дураки мы, что ль, городских цац в заповедные места водить? Не-е-е, не дураки...

– То есть? – поразилась я. – То есть, те, что я видела, это не все змеи, что у вас тут водятся?

Я посмотрела на свои тетради, исписанные мелким убористым почерком... Кверта хмыкнула и покачала головой.

– Главных-то забыла, – шепнула она. – Таких, что только у нас... Их так и зовут – вуддробские змеи.

– В первый раз слышу.

– И в последний – если Якобу не понравишься, – пообещала Кверта. – Он тут все лучше всех знает.

Как понравиться Якобу я, кажется, уже знала и сама.

Все мужчины Вуддроба работали на лесопилке – и к лучшему, решила я. Все ж не могла понять, как отнесутся к переменам жители деревни, так что проверим лишь на старичье, детях и женщинах. Я не стала заплетать волосы – только собрала сзади, чтоб не лезли в глаза. Достала свой дорожный костюм – тот, в котором пробиралась через дебри Оханны. Сменить платье на одежду из селенья туземцев все же не решилась. Перешитая в короткое платье нижняя рубашка и штаны до колен – это все же слишком смело для деревени, где знают о цивилизации. Зеркало, привезенное из дома, отразило какое-то странное, слишком расхлябанное существо, которое я наблюдала в Оханне лишь изредка – когда удавалось рассмотреть свое отражение в воде.

Не обувшись, я добрела до соседа, не стучась, открыла калитку...

Якоб сидел на крыльце и приподнял брови, увидев меня.

– Дед, – сказала я, наматывая на кулак ожерелье из ремешков. – Покажи змеиное логово, а? Не видишь, я уже давно готова хоть в пекло идти. Хотя какое тут пекло... Вот в Оханне – там да. До ливня пекло, а после – паровой котел... – я смерила его взглядом и села рядом. – Ну, или расскажи, за что тебя тут великим считают.

Видела бы меня матушка.

Якоб повеселел и с тех пор стал относиться ко мне лучше. Расспросил про Оханну – рассказала. Почти все рассказала. И он – тоже, как я поняла позднее, рассказал почти все.

Он стал водить меня в лес по одному ему известным тропам. Он научил меня говорить со змеями. Он считал их почти людьми. А они его – вероятно, змеем. Гады ползли к нему прямо в руки и даже – мне казалось, – ластились, как кошки или собаки.

Почему мне, ребенку из поместья, аспиранту, молодому ученому, так легко было согласиться со стариковскими бреднями о душах змей?.. Потому что уже была Оханна. Там поклонялись ягуарам. Я, конечно, не таскала им подношений, но наблюдала очень, очень долго... И приняла – как еще один способ во что-то верить. Вдалеке от Дорфтона, торжества науки и неудержимой мощи прогресса, им, вероятно, нужно было во что-то верить. А мне лишь было интересно на это смотреть.

За следующий месяц изменилось все. Теперь меня знал каждый, со мной здоровались, жители, натыкаясь на очередное змеиное логово, тащили меня к нему. Смотрели через плечо на то, как я поспешно, пачкая листы чернилами, делаю записи в очередной тетради. Просили написать о себе и вообще о Вуддробе.

А я давно плюнула на свои опасения и чувствовала себя, словно во второй, северной Оханне. И еще я много рассказывала – о столице и тропиках. Дошло до странного – парочка молодых девушек Вуддроба стали носить короткие штаны и рубашки, не желая слышать о моде и манерах от горожан, время от времени появлявшихся в деревне проездом.

Ох, матушка... Она ведь мечтала, чтобы я стала образцом для подражания.

К деду Якобу приехал племянник из города, Яред. Он удивил меня – отчего-то казалось, что Вуддроб существует лишь одним своим маленьким миром, однако нет: дети Якоба давно переехали в город, как и брат с женой. Приезжал в гости лишь племянник. Крепкий, высокий, слегка сутулый, в безупречно отглаженных брюках и рубашке, с цепочкой часов, свисающей из кармана жилета, он казался чужим для Вуддроба лишь первый день – пока не переоделся. Я слегка завидовала этому оборотническому умению – ведь мне понадобился целый месяц. Еще больше меня поразил тот факт, что Яред – археолог с дипломом Кливвортского университета – второго по значимости после столичного. Как рассказал позже сам Яред, последний год он провел в пустыне Ирм-Белам. Грандиозная экспедиция по поискам пяти Затерянных Городов – сведения о них сохранились лишь в древних свитках и считались сказками, до тех пор пока безумный Майрон Кросстон, ученый из Кливворта, заложив все свое имущество, не отправился на поиски... и не нашел один из городов.

Яред был с господином Кросстоном от и до – как один из самых преданных учеников. Сказать, что это стало для меня новостью, значит не сказать ничего! Яред совершенно не походил на всех ученых, которых я знала. В нем не было искры, не было того рвения и накала, которое толкнуло того же Кросстона в экспедицию. Я не верила... а потом поняла, что Яред просто явился очень, очень мрачным.

Он принес с собой новость о том, что старое поместье неподалеку отсюда недавно выкупила какая-то семья. Это значило, что скоро Вуддроб станет жить лучше – кроме работы на лесопилке, принадлежащей соседней деревне, появится и другая. Господам наверняка нужны будут слуги, разбирающиеся в местной природе. Нужно будет разбить сад и вырыть пруд, да и вообще крепкие руки всегда пригодятся.

Поначалу я подумала, что жители деревни не так уж и рады появлению соседей. Многие из них вдруг стали мрачнее – а остальные не понимали, в чем дело.

Радостными оставались только дети – когда я впервые увидела чету Дархолов, с ними-то я и возилась во дворе Якоба. Верткие, сильные, шумные, – я обожала их и с удовольствием играла, наверстывая то, чего у меня в детстве никогда не было. Тогда они нарвали травы и веток и повтыкали их в волосы, сделав из меня тропическое чудовище, а из себя, с помощью палок и веревок, отважных охотников. Я как раз «пряталась» за «кустом» из одной особенно большой ветки, а охотники обсуждали, где может укрываться чудище, когда услышала голоса.

Очевидно, всех, кто впервые появлялся в Вуддробе, встречал Якоб.

– А какую это аспирантку? У нас тут мно-о-ого всяких бывает... За змеями едут, видали, может?

– Змеи! – взвизгнула женщина. – Нас предупреждали, что...

– И правильно предупреждали!

– Милая, змеи – интереснейшие создания...

– Пусть так. Но сейчас меня интересует аспирантка из Дорфтона... Я посещала лекции, думаю, нам будет интересно побеседовать.

Подобное заявление не могло меня не привлечь.

– Я здесь, – сказала я, выпрямляясь и показываясь из-за забора.

Заметив удивление, я поспешила достать монокль. Помимо всего прочего, он придавал мне солидности.

– Добрый день. Карл и Линда Дархол, я правильно понимаю? – я вынула из волос травинку. – Лидия Лускол, к вашим услугам.

– Лускол? – побледнела Линда. – Я знакома с вашей матерью.

– Гхм... Я тоже очень хорошо ее знаю.

Дети тем временем решили атаковать и с гиканьем набросились на «чудовище».

– Прошу простить, – успела сказать я, прежде чем рухнуть поверженной. – Охотники не дремлют.

Краем глаза я заметила на пороге дома смеющегося Яреда.

...Вместе с Дархолами пришла беда.

Болезнь. Болезнь, свалившая с ног Якоба и Кверту – самых старых жителей Вуддроба. Без видимых причин они вдруг ослабли, а через пару дней и слегли в непонятной лихорадке. Это испугало меня. Вуддробцы казались мне очень, очень здоровыми, крепкими...

Более того, мне не позволяли съездить в город, что уже навевало совсем мрачные мысли. Я хотела привести врача, но жители, даже маленькие дети, только и говорили – «пройдет, не бойся».

Я была в растерянности. Кверта не подпускала меня к себе, когда я хотела помочь. Яред чуть ли не силой тащил в лес, к змеям, которых я уже, казалось, знала наперечет. Яред говорил – дядя попросил его не позволять мне бросать науку из-за простой стариковской болячки. Я верила – и это настораживало еще больше.

Новый вид змей попался мне в одну из таких вынужденных прогулок. Яред склонился над спрятавшейся под корнем змеей. Черно-серый, расплывчатый узор на брюшке и мутные глаза говорили о том, что у змеи началась линька.

– Вуддробская змея, – тихо сказал Яред. – Оставим ее. У них линьки проходят с гораздо большими сложностями, нежели у других змей.

– Мне бы за ней понаблюдать...

– Это жестоко, – отрезал Яред, но быстро смягчился. – Говорю же, у них все иначе. Первые стадии – такие же, но сам... как это сказать? Сам сброс шкуры – очень долгий процесс. Там счет не на часы, как обычно, а на дни. И самое главное – змея становится совсем беззащитной. Старые змеи почти не могут двигаться... Эта нашла себе убежище, оставим ее.

Я заметила, что надкожица на змеиных губах уже стала отслаиваться. Но при этом – не прояснились глаза, а значит, вполне возможно, роговой слой не сойдет с них вовремя и сдавит глазное яблоко... Змея может погибнуть.

– Она справится.

Мы ушли. Вечером я описывала внешний вид вуддробских змей и поражалась тишине. Не скрипели половицы, не ворочалась за стенкой Кверта... Испугавшись, я распахнула дверь в ее комнату – и не увидела там никого.

– Не может быть, – заявил Яред, когда я прибежала к нему.

Он долго собирался, прежде чем выйти, удивился, увидев пустую кровать, но все же не забеспокоился.

– Кверта... Да ты же знаешь эту старую ведьму! Наверняка ушла за своим дурманом, а что? Частенько раньше ходила, я помню... Это ж хорошо – значит, выздоравливает.

Кверта не появилась на утро. Меня успокаивала, кажется, вся деревня. А я вспоминала, что некоторые звери уходят умирать в темные глухие места...

На пике своего беспокойства меня взбесил очередной отказ Яреда дать мне проведать его дядю. Настолько, что я пробралась к нему ночью, в окно, не вспомнив даже свою дорогую матушку.

Якоб лежал на постели, рядом стояло несколько ведер с водой, мокрая простыня покрывала его тело.

– Яред... – пробормотал старик, поворачивая лицо с белыми, затянутыми пленкой глазами. – Это ты?

Голос бы выдал меня, поэтому я, преодолевая страх и отвращение, взяла из ведра тряпку и провела ею по лбу Якоба.

– Так лучше... – прошептал он. – Яред, Яред, спасибо... Добрый мой Яред, видишь, что случается в старости... А эту... Лидию... хорошая девушка, но ты ее не пускай... Не показывай, не хочу, чтоб видела...

Моя рука дрогнула.

– И не спорь... Знаешь же, они, городские, ученые... Другие... Что же со мной будет, Яред, если... О-ох... Ну, хватит, иди уже, спи... День, два, три... В порядке буду. А ты иди. И спасибо...

Он потерял сознание.

Я выбралась обратно через окно, прибежала домой и еще очень долго дрожала под одеялом. А на следующую ночь собралась с духом и вновь пробралась к окошку Якоба.

Не могло мне повезти дважды! Или Яреда сильно насторожило, что весь день я его избегала. Успела лишь приподняться и заглянуть – и увидеть, что никого больше в комнате нет.

– Покажи мне его! – взвизгнула я, когда Яред сдернул меня вниз и крепко сжал плечи. – Немедленно!

– Лидия!.. – он тряхнул меня так, что затылком я приложилась о стену. – Не могу! Веришь? Не могу! Дядя сам не хотел!

– Знаю! – крикнула я. – Видела уже, знаю, городским и ученым не показывать, поняла! А я ж... Я помочь хочу! И могу!

– Что ты видела? – побелел Яред. Его глаза казались совсем круглыми и очень, очень темными, они словно стали меньше, а губы стерлись в нить, а лицо...

– Все, – прошипела я. – Отпусти меня сейчас же!

– Ни за что, – выдавил Яред сипло. – Отвечай!

– Я... Я тебе другое скажу, если не отпустишь! Может, Кверта рассказывала? Ты... Ты изойдешь жаром и гнилью раньше, чем смерть придет за тобой, гиены растащат твои кишки, тигру я отдам твою голову, а глаза – муравьям, я сердце твое брошу птицам, а печень диким псам, я...

– Да веришь ли ты, – прошипел Яред, – хоть в одно слово из тех, что произносишь?..

«А ты дай мне произнести их полностью!» – хотела ответить я, но... Но губы уже не слушались, и тело налилось силой, мышцы окрепли, пальцы заболели, ногтевые пластины стали тяжелыми, как и челюсть, и, казалось, каждая кость и сухожилие...

– Я пройду по твоему следу, ты не спасешься и в ручье, – и голос менялся, звуча глухо и грозно, отдаваясь и шумом, и стоном, и рыком.

Зрение прояснилось, да и как будто добавились в мир другие цвета, а я все говорила:

– Ливнем на твою голову, ветром в твои глаза, я выпью жизнь из твоего рта, я...

Последние слова уже звучали в моей голове, за мгновение до того, как сорваться с языка.

– Тогда – пей, – спокойно сказал Яред и поцеловал меня.

Последние слова застряли в горле. Дыхания не хватало, и то ли мир вновь мутнел, то ли я медленно, с трудом закрывала глаза.

– Это единственное, что пришло мне в голову, – произнес Яред позже, когда я пришла в себя на крыльце, полулежа в его руках. – Не мог же я тебя ударить. Да и не помогло бы, наверное.

– Скорее всего, – согласилась я, пересаживаясь на ступеньку. Под ногтями осталась темно-красная корка – то ли моя кровь, то ли Яредова. Произнося проклятье, я сильно вцепилась в его руки.

– Ты когда-нибудь говорила это раньше?

– Много раз. Повторяла... Как напоминание об Оханне, да и просто, когда злилась... Отпускало сразу.

– А что это значит – понимала?

– Конечно. Яред... Желая кому-нибудь провалиться под землю, люди не думают, что такое может произойти, вот и я так же говорила. Но такого со мной никогда не случалось...

– Верю, – пожал плечами Яред. – Видно, так сильно раньше не злилась... Но все же – что это значит?

– Ягуар... Ягуар дает силы наказать обидчиков. Дает силы спастись и уничтожить всех врагов. В Оханне поклоняются ягуарам, я рассказывала... Проклятье, – стало зябко и жутко. – Не думала, что это правда.

– Но ты не выглядишь удивленной.

– После твоего дяди меня трудно удивить. Где он?

– Он вернется. Только не злись больше, поцеловать тебя снова я могу и без повода.

– Шут.

Яред улыбнулся, а я ушла. И долго перебирала дома бусины и клыки из оханнского ожерелья.

А хозяйка объявилась через три дня.

– Скучала, что ль? – хохотнула она. – Да я к соседям ходила, что лесопилку держат... А что, и родню надо повидать!

Она выглядела усталой – и только. Да еще глаза были воспалены – ветром надуло пыли.

А еще через день Яред пустил меня к Якобу. Тот все еще лежал, но уже с чистым взглядом, улыбался и казался почти здоровым.

– Я ж говорил, пройдет.

– Этот старик еще нас переживет, – усмехнулся Яред.

Покой вернулся в Вуддроб. Осенью Яред не уехал, а я почти переселилась в лес, появляясь в деревне лишь чтобы переночевать. Я наблюдала за змеями. Иногда они приползали сами – с первыми холодами я перестала видеть обычных, появлялись только вуддробские. Радостная, я копили сведения о странном поведении местных гадов. События той ночи отодвинулись на задний план. Мистические рассуждения были мне чужды и, в конце концов, я уверилась в том, что произошедшее было лишь игрой воображения. Оханна... О, я ведь знала, как долго она может не отпускать, ведь долго еще в снах слышались песни туземцев и чудили звериные глаза...

Яред пропадал где-то уже третий день, а Дархолы, тем временем, решили напомнить о себе. Их интерес был вполне ясен – хочется поглядеть на «дикарку Лусколов», хочется потом поговорить о ней в свете... Ох, матушка. Если бы она не привыкла считать меня чужой, я бы долго беспокоилась за ее самочувствие.

А так – меня лишь забавляло это. Вуддроб сделал меня спокойнее, как это ни странно.

И вот тем днем я надела городское платье и гладко причесала волосы, завязала шнурки ботинок и отправилась в гости к Дархолам. Мне приходилось вспоминать все, от чего отучил меня Вуддроб, и, как оказалось, свою роль я сыграла отлично. Во всяком случае, Линда назвала мое первое появление «милой шуткой», а Карл счел, что «Лидия чрезвычайно умна». Они отчего-то считали, что я не слышу их, говорящих в пяти шагах поодаль. Так или иначе, а я осталась у них еще на день.

– Я знаю, что вас заинтересует, дорогая Лидия, – улыбнулся Карл за утренним чаем. – Недавно я видел так называемую вуддробскую змею, представляете?

– О, как вам повезло, – сдержанно улыбнулась я. – Их не так-то просто встретить.

– Да, – согласился Карл не без самолюбования. – Сегодня, пока милые дамы еще спали, я вышел на прогулку. Змея притаилась в саду, где мы гуляли прошлым вечером, рядом с кустом роз... И, знаете, почти не шевелилась!

– Шутите, – холодея, проговорила я.

– Не шучу, – снова улыбнулся Карл. – Змея сбрасывала кожу, вот... – он достал из кармана что-то полупрозрачное и протянул мне через стол.

– Карл! – возмутилась Линда. – Не за завтраком же!

– Линда, милая, но наша гостья изучает змей, ей понравится, несомненно...

– Несомненно, – эхом отозвалась я, непослушными руками принимая выползок.

На краю темнели запекшиеся капли. Человеческая кровь – отчего-то у меня не возникло сомнений.

– Вы порезались, Карл?..

– А, что? Нет, это змеиная. Я срезал, она как-то слишком долго сбрасывала кожу. Старая, наверное, я слышал, у старых змей линька идет дольше обычного...

– У вуддробских змей линька идет днями, – прошептала я. – Что случилось, когда... когда вы...

– О, я решил, что эта змея подохла, так сказать, в процессе, – хохотнул Карл. – Ткнул пару раз ножом, но она вдруг зашевелилась и уползла... Говорят, змеиная кожа очень прочная, но, должен вас уверить, нет ничего прочнее стали...

– Гулять с ножом, – покачала головой Линда. – Ты остался мальчишкой...

– Дорогая...

Не слушая их больше, я вскочила с места, задев стол и расплескав чай, и унеслась из поместья. Пока с языка не стали срываться слова проклятья.

Весь день и вечер, и половину ночи я бродила по лесу близ Вуддроба. И не увидела ни одной змеи. В горле першило от проглоченных слез.

Яред появился на следующий день после этого.

Веселый – у меня камень с души свалился, – он рассказывал о ближайшем городке, где ждал телеграммы от профессора Кросстона с датами следующей экспедиции.

– И когда она? – спросила я.

– Следующей весной, – Яред махнул рукой. – Много времени, чтобы закончить диссертацию и помочь дяде с хозяйством. Ты знаешь, он ведь решил все перечинить моими руками...

Утро следующего дня ознаменовалось бедой. В дверь дома Кверты постучался Карл Дархол, бледный и испуганный. Он умолял меня прийти к ним, хоть и не понимал, чем был вызван мой внезапный побег, а сам собирался в город.

Дело в том, что ночью Линду укусила змея.

– Вуддробские – не ядовиты, – прошептала я.

– Откуда мне знать, что за змеи это были! Лидия, милая, я прошу вас – присмотрите за ней, пока я езжу за доктором. Слуги... у них головы забиты местными байками о разумных гадах, а Линда в таком сложном положении! Лидия...

– Конечно.

Карл из Вуддроба отправился в город, я – в их поместье.

Линду я увидела только в ее комнате. И поняла, почему она не решилась отправиться в город с мужем. О-ох, эти дамские глупости! Линда выглядела ужасно – «укусила» это неверное слово. «Покусали» – так будет точнее. Руки, плечи, шея и ноги – все то, что Линда позволила мне рассмотреть, было в следах от укусов.

– Одна змея, – плакала Линда. – Она ночью приползла...

– Пришла, – едва слышно проговорила я, вспоминая первую встречу с Якобом.

– Я пыталась убежать, но она... Словно пыталась убить меня! Обвила ноги и кусала, раз за разом... А затем переползла и принялась за руки... Я уже ничего не могла сделать, Лидия, она словно...

– Вуддробские змеи... это особенные существа.

– Я кричала... Когда слуги и Карл прибежали, змея уже скрылась... Скажите, Лидия... Это нормально для змей? Разве такое...

– Это нормально для людей, Линда. Мстить... Зря ваш муж порезал ту змею из чистого своего любопытства... и от глупости.

– О-о, – Линда уже рыдала на моем плече. – Я так и знала, я так и... Не говорите Карлу, но Марта, наша горничная, рассказывала о них... Что это разумные твари, и... Я боюсь, Лидия! Я очень сильно напугана! Она вернется, я знаю... И за мной, и – позже, – за Карлом...

– Нет, – прошептала я. – Линда, я вас научу... Скажите ей, когда она придет...