Текст книги "Савелий Мительман"

Автор книги: Татьяна Суденко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Среди многих гражданских тем в творчестве Мительмана значительное место занимает тема Владимира Маяковского. Поэта-бунтаря художник воспринимал как родственную душу. Ему близки страстность и ранимость Маяковского, презрение к сытости и мещанству. Вне всяких политических конъюнктур, он ценит его мощный поэтический дар, новаторство, смелость в обращении со стихотворной формой. И по-прежнему считает его величайшим поэтом ХХ века. Маяковскому и его творчеству Савелий посвятил несколько работ, образный строй которых состоит из поэтических метафор и перекликается с сегодняшним днем.

Вам, проживающим за оргией оргию,

Имеющим ванную и теплый клозет!

Как вам не стыдно о представленных к Георгию

Вычитывать из столбцов газет?

Картина «Вам» по одноименному стихотворению Маяковского написана Савелием Мительманом в 1984 году. Сытая, развращенная публика ничего не желает знать ни о калеках, ни о смерти, прибирающей костлявой рукой молодых ребят. Проще в ужасе отшатнуться или заткнуть уши руками. Это не воспоминание о Первой мировой войне, о которой писал Маяковский. Это размышление о бессмысленности жертв в Афганистане, когда с удручающей регулярностью в Россию стал приходить «груз 200».

Поэма "Облако в штанах" послужила материалом для нескольких работ художника. Картина "Когда я абсолютно спокоен", – это прямая цитата из "Облака в штанах":

"Любители святотатств, преступлений, боен,

А самое страшное видели – лицо мое,

Когда я абсолютно спокоен?"

Это полотно – по существу портрет Маяковского. Когда Мительман впервые внимательно вгляделся в фотографию гениального юноши, он так описал свое впечатление: «Взгляд, как из бездны, пронзал своей неприкаянностью, бросал вызов этому миру. Маленькие зрачки глядели тревожно, почти угрожающе». Картина «Тринадцатый апостол», написана в том же 1983 году. Это тоже портрет Маяковского, но только не буквальный, вдохновленный фотографией, а преображенный видением художника: «Я, ... может быть, просто в самом обыкновенном Евангелии тринадцатый апостол» – так, с откровенным вызовом позиционировал себя поэт. На обоих полотнах напряженность и пафос поэмы переданы насыщенным колоритом и вихревой, мятущейся динамикой образов. Образ горящего дома обобщается до образа горящей страны, где «небо окровавили бойней». Рушатся церкви, выбрасываются люди из горящего дома, «улица корчится безъязыкая». Лирическая поэма Маяковского, помимо фантастической обнаженности чувств, наполнена гиперболизированными метафорами и имеет мощный социальный подтекст. Савелию удалось перевести ассоциации поэта на живописный язык и воплотить их в ярких, ошеломляющих реалиях.

"Брутальность любви" 1984 года вдохновлена поэмой Маяковского "Про это", – "Вся сеть телефонная рвется на нити", – в отчаянии писал поэт, ожидая звонка от своей возлюбленной. Драма взаимоотношений обостренно и выпукло преподносится Мительманом на полотне. На одном конце телефонной трубки изящная и спокойная Лиля Брик, на другом – "окровавленный сердца лоскут" Маяковского. Нестандартные образы поэмы продуманно вписываются в композицию картины, не перегружая ее, и в то же время, наполняя эмоциональной мощью. Тут и "протекающая от слез комната", и "горы-груди", и герой стоит "прикручен к перилам канатами строк". Красный цветовой акцент в центре картины привлекает к ней внимание и держит всю смысловую и композиционную нагрузку.

Любимому поэту посвящена картина 1990 года "Звезда Маяковского". Прошло всего шестьдесят лет после смерти Владимира Владимировича, – всего-то меньше одной сознательной человеческой жизни, но его уже "сбросили с парохода современности", совершенно по-мещански посчитав неприличным якшаться с "певцом советской действительности". При этом забывая, что, собственно, сам Владимир Владимирович в конце жизни поставил точку на своих взаимоотношениях с «Софьей Власьевной», – так диссиденты в письмах именовали советскую власть, и Мительман любил пользоваться этим наименованием. Картина «Звезда Маяковского» довольно лаконична. Художник обнажает ту внутреннюю, скрытую от всех Голгофу, которая творилась в душе поэта.

Поколение, повторявшее вслед за Виктором Цоем «Перемен, мы ждем перемен», наконец дождалось их. Перестройка и гласность сняли все прежде существующие запреты: «Что не запрещено, то разрешено». Для творческих людей открылись невиданные ранее возможности. Савелий Мительман в это время интенсивно работает, пишет по нескольку картин в месяц. И это при том, что картины немаленькие и требуют детальной прорисовки. Многие из картин расходятся по знакомым, дарятся, увозятся из страны, оседают в частных собраниях. Жизнь кипит: вернисажи в Измайлово, на набережной у ЦДХ, художники вышли на Арбат. В 1991 году Савелий среди защитников Белого Дома – для него это жизненная необходимость. И как радостный, победный финал – рукопожатие Ельцина, фактически уже ставшего президентом свободной России. Об этом Савелий пишет в поэме о своей жизни «Тутта ла стория». Однако крутые политические разломы в истории страны не обходятся без потерь. То, что история нашей страны периодически подвергается ревизии, и бесстрастно сбрасываются в небытие люди, целые поколения, народы, художник прекрасно выразил в картине "Клио – муза истории". Эта картина всегда находит отклик у зрителей. На выставках художника в книге отзывов посетители обязательно пишут самые теплые слова и благодарность за создание этой картины. Свободолюбивый художник, всю свою жизнь ждавший перемен, должен признать, что не все перемены во благо. Так много обещавшая перестройка, для Мительмана вылилась в "Катастройку-90", – катастрофическую подмену поступательного движения страны мелочной барахолкой с лозунгами. Не забыт художником и очередной благодетель, министр финансов В.Павлов – человек, по существу ограбивший страну. Бездарной денежной реформой он превратил все трудовые накопления, образно говоря, в туалетную бумагу. В картине 1991 года "После премьеры" Павлов со слоновьими ногами – аллюзия со слоном в посудной лавке – изображен в том самом отхожем месте, куда слил все народные деньги. Картины «Рекет», «Крушение идеи», «Бюрократические игры», «Мутант», «Харизматический лидер», «Прощание с эпохой», «Кладбище Победы», «Сон нувориша» и проч. уже своими названиями раскрывают актуальность тем художника. Безрадостные реалии новейшей истории Мительман обобщил в картине «Хроника перемен». Она решена как канонические жития святых. В центре вместо святого – «киндер-сюрприз», а в клеймах – картинки этих самых безрадостных перемен.

Клио – муза истории, 1989, картон, масло, 115х70 см.

У Савелия Мительмана нет огульного неприятия нового времени. Другое дело, что у него более высокие нравственные требования к нему. С новым временем для него связаны такие крупные личности, как академик Сахаров, Галина Старовойтова, Наталья Горбаневская – которая в 1968 году, когда советские танки вошли в Прагу, с горсткой своих друзей вышла протестовать на Красную площадь. Как дань восхищения честностью и мужеством, Мительман создал серию портретов лучших своих современников. Совершенно особое место в этой галерее занимает Иосиф Бродский. Тут и безоговорочное принятие художником гражданской позиции Бродского, и признание того, что это гениальный поэт, и наконец то, что они ровесники, а значит, похоже, одинаково, синхронно чувствовали, впитывали, воспринимали эту жизнь. Только один в питерском противостоянии, а другой – в московском. В четверостишье, посвященном Бродскому, Савелий признается: «Как дорогое, старое вино, тебя распробовал не сразу». Мительмана потрясла ранняя смерть Бродского. В 1997 году он пишет две картины – «Памяти поэта» и «Развоплощение поэта», в которых выражает всю свою любовь и преклонение перед талантом Бродского. На одной из них венецианка в черной одежде и золотой маске, скрывающей лицо, – кто она? может быть, Мария? – в тайне от всех принесла цветы в день поминовения. И в этот миг мощным потоком воздуха в храм, символизирующий собой вечность, вбрасываются страницы рукописи со стихами поэта. На картине «Развоплощение поэта» Бродский на фоне кладбища Сан Микеле как будто на наших глазах растворяется, размывается и преображается в светозарный столп, уходящий в небеса. Савелий Мительман был в Венеции в 1995 году. Помимо того, что это необыкновенно красивый город, он стремился туда, чтобы еще теснее почувствовать связь с Иосифом Бродским. Венеция – любимый город Бродского, в котором он похоронен и который так напоминал ему Петербург. Картина 2003 года «Венеция в снегу» тоже, хоть и опосредованно, напоминает о Бродском. Совершенно не итальянская погода, глубокий снег на лодках, безлюдный город, пронизанный одиночеством. И странный стрельчатый дверной проем у самой воды, наглухо, совсем уж по-русски заколоченный досками. Куда ведет этот проем? Что за ним? Картина красивая, притягивает взгляд. Но смотришь и думаешь, чего здесь больше – очарованья, элегичности или безысходной, скрываемой от всех тоски? Тоски эмигранта, изгоя, человека, духовно переросшего своих современников.

В 1995 году и несколькими годами позже Савелий Мительман побывал в Италии и Испании. Эти путешествия обогатили художника новыми впечатлениями. В результате появилась серия картин под общим названием итало-испанский альбом. Многие картины навеяны видами этих стран – «Фонтан Треви», «Романтический пейзаж», «Толедо», «Андалусия» и проч.. Некоторые из них родились в результате исторических и художественных ассоциаций. В пейзажах, портретах и жанровых картинах на первый план выступает дарование Мительмана как колориста. Сочные, знойные южные цвета существенно высветлили палитру художника. Она становится яркой и оптимистичной. Праздник, радость жизни требуют другого стилистического и цветового решения. Картины спокойны и уравновешены, нет столкновения контрастных цветов, можно подумать, что их писал другой художник. Это достаточно редкий случай, когда художник способен так кардинально менять манеру письма и отказаться от наработанных приемов.

Испания в сознании современных художников непреложно связана с одиозной фигурой Сальвадора Дали. Основоположник сюрреализма, изобретатель новых форм, апологет фантасмагорий будоражит воображение каждого живописца. Среди творческих завоеваний ХХ века Мительман особое место отводил сюрреализму, и, будучи художником концептуалистом, считал, что сюрреализм изначально концептуален. В аннотации к своей выставке, включающей полотна, посвященные Испании, Мительман писал: «Много путешествуя по Каталонии, я обнаружил, как мне кажется, истоки пластического сюрреализма Дали: они не в муляжных нагромождениях его театра-музея в Фигейрасе, а в фантастическом ландшафте каталонского пейзажа, увиденного мною с борта низко летящего самолета. Для Дали это была в буквальном смысле родная почва, преображенная им в еще более фантастические композиции». У Савелия Мительмана существует своя «далиана», включающая картины, появившиеся еще до посещения Испании. Его отношение к Дали неоднозначно. Безусловно, как великолепный живописец и открыватель целого направления, он вызывает пристальный интерес у художника. Однако, «обозревая великолепное наследие Дали, создается образ очень умелого и расчетливого интеллектуала, работавшего под безумца и всегда находившегося в центре событий», – продолжает Мительман свою мысль. Эту расчетливость Дали, его авантюризм и азарт игрока Мительман обыграл в картине 1991 года «А Вы прикупаете к пятерке?». В картине «Далианская идиллия» мэтр сюрреализма представлен в виде воздушного шарика, из которого выпускают воздух, – дескать, покрасовался на празднике жизни, да и весь вышел. «Яичница в отсутствии блюда» вместо погона на мундире мэтра воспринимается и как цитата из самого Дали, и как намеренное приуменьшение значимости художника. Женщины-кошки на картине – это и намек на «двойные образы» Дали, и зашифрованная сюрреалистическая сексуальность. Судя по этим картинам, для Мительмана формальное новаторство не является достаточным, чтобы безоговорочно восхищаться художником. Хотя надо сказать, что в собственном творчестве Савелий нередко использовал образный язык сюрреализма. Это особенно явственно в картинах «Метафизика террора», «Харизматический лидер», «Плоды милитаризма», «Высадка», «Красная пустыня». Скорее всего такое двойственное отношение к Дали было вызвано тем, что он, обладая столь выразительным языком, был, на взгляд Мительмана, далек от актуальных тем и слишком увлекался саморекламой. Однако, если вспомнить картины «Предчувствие гражданской войны» и особенно «Лицо войны», то вряд ли Дали покажется социально индифферентным. Более позднюю картину «Последний опус», посвященную Дали и видимо обусловленную пересмотром творчества «дона Сальвадора», можно считать примирением Мительмана с Дали. Мэтр сюрреализма сидит на белом стуле с высокой спинкой, напоминающем гроб. Сам Дали в белом одеянии, – то ли халат, то ли саван. Позади него находится проекция этого стула, но человека на стуле нет, есть только абрис его фигуры и легкая звездная пыль, млечный путь на небо. Тем самым Мительман безоговорочно признает, что место Сальвадора Дали на звездных высотах.

Неправый суд, 1991, холст, масло, 67х70 см.

Еще одна тема, один сюжет играл значительную роль в творчестве Мительмана. Савелий очень любил кошек. Он подбирал заблудившихся бездомных животных. У него постоянно жили представители этой самой независимой породы, иногда целыми кошачьими семействами. В какой-то мере он сам был киплинговской кошкой, «гулявшей сама по себе». Независимый характер кошек напоминал ему его собственный, и, кроме того, кошки согревали его одинокую, аскетическую жизнь, всецело отданную творчеству. В картине «Котимотино одиночество» как раз показан такой потерявшийся кот, перед которым, можно не сомневаться, откроется дверь квартиры художника. Кошки зачастую становились персонажами его картин в аллегорических, очеловеченных ситуациях. На полотне «Неправый суд» люди судят кота, съевшего голубя. Судят за его естественные кошачьи порывы. Стоит только сравнить физиономии судей и кроткую, недоуменную мордочку провинившегося, как становятся понятны симпатии автора и тут же по аналогии вспоминаются другие судьи, покушавшиеся на законные человеческие потребности. На картине «Интервью по поводу вечности» запечатлены кошки вечного города Рима. Даже в Италии любимые животные не ускользнули от внимания художника. В очень красивой, мастерски сделанной работе 1982 года «Беспокойство Сезанна» центральным персонажем также становится кот, сдергивающий со стола скатерть с натюрмортом «а ля Сезанн». Эта работа обращена, прежде всего, к художникам, которые никак не могли преодолеть в своем творчестве влияние импрессионистов, и которых скудость идей заставляла писать бесконечные натюрморты. Картина не оставляет сомнений в том, что Савелий безбедно мог бы выезжать на своем мастерстве, создавая красивые интерьерные полотна, во все времена покупаемые публикой. Однако эта стезя никак не соответствовала представлениям Мительмана о творчестве. Картина «Укрощение маммоны» как раз посвящена этой проблеме: несмотря ни на что, надо задавить этот «денежный мешок», соблазняющий и искушающий художника. Быть сильнее и выше. И, кроме того, Савелий по-настоящему был творцом, а не мастеровитым ремесленником. Прежде всего, потому, что у него никогда не было недостатка в идеях. Идеи сыпались из него, как из рога изобилия. Примерно так, как это изображено на его ранней картине «Зимнее утро», когда он только начинался как художник. Идеи, эти резвые, обнаженные, маленькие женщины так и выпрыгивают из рога, так и ложатся на полотно, стоит ему только проснуться. Вот уже выдавливают краску из тюбика, задумчиво смотрят на кисти. Какую из них схватить? Какую выбрать? Ведь их так много! Позже художник уже гораздо более придирчиво выбирал из многообразия окружающих его тем. Он писал довольно быстро, но перед этим детально обдумывал идею картины.

По многообразию тем, по актуальности сюжетов Савелия Мительмана можно назвать современным Пименом – летописцем эпохи. Свою оценку происходящим событиям он давал не только в визуальных образах, но и в вербальных характеристиках. Его склонность к анализу требовала более четких формулировок, чем это позволяла живопись. Литературным творчеством он занимался, когда хотел конкретизировать свои мысли, придать им большую четкость. Одаренный от природы, он постоянно совершенствовался, самообучался. Савелий сам писал предисловия к каталогам своих картин, аннотации и пресс-релизы к выставкам, причем на таком уровне, который бы сделал честь любому искусствоведу. Многие его заметки о современном искусстве не потеряют актуальности еще долгое время. Он вел дневник, в который записывал свои размышления. Но, пожалуй, самым самобытным литературным творчеством были эпиграммы, которые он писал на художников, деятелей литературы, искусства, известных политических деятелей. Сборник эпиграмм и стихов Савелий успел издать при жизни под псевдонимом «Савик Митлин». Эпиграммы – такой жанр, который вряд ли вызовет любовь к автору у тех, кому они посвящены. Хотя, объективно говоря, Савику Митлину должны быть благодарны, хотя бы по той причине, что он сказал в глаза то, о чем все остальные предпочитают шептаться за спиной. И в этом Мительман остался верен себе: как всегда безоглядно смел, бескомпромиссен и не боится нажить врагов. В эпиграммах он метко определял скрытый мотив деятельности своих персонажей и саркастически обыгрывал его. Но зато те, кем он восхищается, в ком видел настоящий талант, заслуживали его самой искренней похвалы. В этом же сборнике Савелий поместил стихи, которые писал в последние годы. В стихах, также как и в его картинах преобладает социальная тематика. Поэтом Савелия можно назвать с известной оговоркой, поскольку его рифма не отличается своеобразием, и зачастую грешат размер и ритм стиха. Видимо такое свободное обращение с размерами строф он перенял у своего любимого Осипа Мандельштама, – достаточно вспомнить «Полночь в Москве. Роскошно буддийское лето». В отличие от Маяковского и Бродского, Мандельштам в картинах Савелия отсутствует. Разве что картина 1979 года «Я заблудился в этом феврале» и названием и настроением перекликается со стихами Мандельштама «Куда мне деться в этом январе?». Цитаты и характерные слова из Мандельштама и Бродского часто проскальзывают в литературном творчестве Савика Митлина: «Служенье муз чего-то там не терпит», «И покуда кровь не остыла в жилах» ( «И пока мне рот не залепят глиной» у Бродского). В эпиграмме на Шилова: «Жил Александр Максович, известный портретист» явственно слышится мандельштамовское: «Жил Александр Герцович, еврейский музыкант». И конечно же Савелий не мог пройти мимо такого яркого эпитета как «расстрельный год». Картины о сталинской тирании во многом инициированы стихотворением: «Мы живем, под собою не чуя страны». Если для какой-либо статьи или для поэмы Савелий брал эпиграф, то это обязательно был эпиграф из Мандельштама. В сущности это закономерно, поскольку никто с такой откровенностью не выражал свое отвращение к насилью, как Осип Эмильевич. Так же откровенен в своем литературном творчестве и Савелий Мительман, и именно эта открытость и искренность покоряет в любительских стихах Савелия.

Если оценивать творчество Савелия Мительмана с искусствоведческих позиций, то его можно назвать ярким представителем художников– концептуалистов. Причем его концептуализм не несет в себе расхожую формальную концепцию отрицания предшественников и, в частности, художников реалистов, а воплощает концепцию отрицания социального зла, социальной несправедливости. Формальный концептуализм, в сущности, довольно безопасен для его носителя и видоизменяется, флюктуирует в соответствии с модой. То есть, в какой-то мере является ангажированным видом искусства. Концептуализм Савелия Мительмана – это ярко выраженный нонконформизм, противостояние во имя поисков истины и справедливости. Это, в высшей степени, гуманистическое искусство. Именно эта сторона его творчества находит отклик у зрителей. Свидетельством тому многочисленные записи в Книге Отзывов: «В произведениях художника ощущаются сила и мощь, являющиеся свойством его таланта. Они выражаются во внутренней напряженности и энергии его картин, в том, как властно он навязывает нам свой взгляд на мир…Изнутри картины освещены любовью к жизни во всех ее проявлениях,…любовью, которую художник слегка скрывает даже от себя». «Никто еще не так откровенно не говорил с любовью в живописи о Маяковском и его оригинальном таланте». Преподаватель Гнесинки, лауреат международного конкурса на первой персональной выставке Савелия в 1986 году оставила такой отзыв: «Поражена необычностью, яркостью, эмоциональностью увиденного. Меня поразило не столько разнообразие тематики, сколько талантливое видение художника. Человек, видевший эти картины, не сможет их забыть никогда». Еще записи: «Хорошо, когда художник размышляет», «Сталина и Грозного – в Третьяковку» – имеется в виду картина «Урок истории». «Эта выставка лучшая для меня из того, что видел до этого», «Картины открывают глаза на происходящее», «Большое спасибо за правду!». «Выставка уникальна. Это наша, увы, Отчизна. Не хотелось бы видеть так трагично, но реальность такова. Жаль, что уходят его полотна за рубеж. Создать бы музей современного искусства, Одно из первых мест займет Савелий Мительман». Коллега-художник так высказался о творчестве Савелия: «Отрадно осознавать и радоваться тому, что есть художник, который видит и изображает действительность без прикрас, почти обнажено, с присущей ему тонкостью наблюдения и обобщения. Почти каждая работа поражает новизной подхода к решению темы и еще больше поражает многотемность его работ, его охват жизни. Очень тонко чувствуется композиция и колорит. Композиция всегда лаконична, плакатна, выразительна».

В постперестроечное время творчество Савелия Мительмана смогло выйти из андеграунда на поверхность. Его первая персональная выставка состоялась в 1986 году на Малой Грузинской. В последующие годы прошли еще два десятка персональных выставок. Он участвовал в международных салонах в Москве и Барселоне, на аукционах в Гданьске, Лондоне и Нью-Йорке. По приглашению западной фирмы совершил поездку в Голландию. Работы художника находятся в галереях и частных собраниях 30 стран мира. Пять его картин висят в Государственном музее современной истории России на Тверской улице в Москве. Работа «Урок истории» находится в музее-заповеднике г. Александров. Во Всемирном фонде милосердия также есть несколько работ художника. Южнокорейская принцесса приобрела несколько его красиво написанных картин.

Савелий Мительман всю свою жизнь подчинил творчеству. Им написано более трех сотен картин. Причем это не моментальные, экспрессивные выплески настроения, а серьезно и трудно обдуманные композиции, требующие профессиональной живописной проработки. Сейчас, наверное, преждевременно оценивать вклад Савелия Мительмана в искусство. Должны пройти десятилетия, чтобы был понятен масштаб художника. Но вклад Мительмана в жизнь современников значителен. Это и бескомпромиссная преданность творчеству, и совершенно исключительная личная смелость, способность противостоять режиму. Савелий Мительман – крупная личность. Именно такие личности оставляют след в своем окружении, формируют свою эпоху. От них, как от брошенных в реку камней, расходятся круги нравственности и совести. Картины Савелия будут нести в себе талант художника, болевшего за свое Отечество, за судьбы живущих в нем людей. И если проводить какие-то параллели, то говоря, в частности, о Гойе, мы, прежде всего, вспоминаем его графические листы «Каприччос», потому что там с наибольшей силой выражена его гражданская позиция, его гнев и боль за страну. И это несмотря на то, что Гойя считается одним из величайших живописцев. Накал чувств, сила и мощь изображения всегда ценились современниками и потомками, потому что во все времена были достаточно редким явлением. И это залог того, что творчество Савелия Яковлевича Мительмана и в будущем должно находить сочувствующих и понимающих, поскольку оно учит думать и сопереживать.

Татьяна Суденко

художник-график

Воспоминания о друге

Икар, 1992, холст, масло, 85х60 см.

В моей памяти представление о Савелии Мительмане до сих пор не утратило своей свежести. Мысленно я невольно обращаюсь к нему как к живому человеку. Помню, как впервые он появился в нашей редакции, где я работала. Это было в 1975 году. Ему предложили оформить какую-то небольшую книгу. Когда я его увидела, меня поразил этот живой, энергичный, со вкусом одетый человек. Он сильно отличался от корпевших за столами работников редакции. Длинное замшевое пальто и замшевые брюки, небрежно наброшенный яркий шарф, развевавшийся при ходьбе, аккуратная рыжая бородка создавали образ благополучного бонвивана, которому все легко в жизни дается. Статная, хорошо вылепленная фигура гимнаста, а также твердый, плотно сжатый рот свидетельствовали о воле и целеустремленности. И лишь наивный взгляд голубых, по-детски чистых глаз, опушенных загнутыми длинными ресницами, контрастировал с модным, современным обликом. Он стал довольно часто появляться в нашей редакции. Его приветливость, внимание и врожденный артистизм располагали к нему людей. Мне он представился как Саша, и с тех пор я его так и называла. Узнав его получше, я поняла, что это незаурядная личность. Не только глаза, но и душа у него была чистая и наивная. Он был открыт людям, был очень доверчив и всегда болезненно реагировал на любую несправедливость. Неважно, касалось ли это его самого или кого-то другого. На мой взгляд, именно это неравнодушие к людям и к судьбе страны определило все его творчество, не только живописное, но и литературное. Помимо душевных качеств, природа щедро одарила Савелия всевозможными талантами. Он мог работать в разных областях. Мог быть журналистом, скульптором, декоратором, имел задатки актера, режиссера. Как всякий художник, Савелий превыше всего ценил свободу. Он не любил ходить на службу, не любил подчиняться, поэтому не задерживался подолгу ни на одной работе. Для того чтобы подработать, он оформлял в издательствах обложки книг. В этом смысле он ничуть не уступал профессиональным полиграфистам. К тому же он все это делал за короткий срок. Я не знаю ни одного другого художника, который мог бы так быстро справляться с любым заданием. В работе он всегда искал неожиданный, нестандартный ход. Его постоянно переполняла творческая энергия, и, казалось, что эта энергия неисчерпаема. Он и сам говорил, что ощущает себя бессмертным, и эта уверенность передавалась окружающим.

Особое уважение у меня вызывает то, что как художник и как личность Савелий сформировался самостоятельно. Это пример человека, который сделал себя сам. Он мне много рассказывал о своем детстве. В детстве Савелий жил в Люберцах. Несмотря на то, что послевоенное детство было тяжелым и безрадостным, у него всегда была тяга к красоте. Свое призвание он почувствовал еще мальчишкой, когда в одной из передач увидел по телевизору скульптуру Давида Микельанджело. Он был потрясен, и я думаю, это определило его жизнь. Однажды он мне сказал,что еще в юные годы почувствовал, что на нем лежит какая-то миссия, что он должен прожить не рядовую жизнь, а обязательно что-то сделать. Никто из родных ему не помогал, не направлял, ни в какой художественной школе он не учился. Его занятия – это Пушкинский музей, куда он приходил и рисовал то, что ему нравилось. Когда в детстве он слепил из пластилина небольшую копию «Моисея» Микельанджело и поставил ее на телевизор, никто даже не обратил внимания. Вскоре эта фигурка просто куда-то задевалась. Отец и позже никогда не понимал и не одобрял его творчества. Ему не нравилось, что сын берется поднимать такие острые темы. Считал это опасным. Из всей семьи в зрелые годы у Савелия были теплые отношения лишь со старшей сестрой. Она интересовалась его творчеством, приходила на выставки, как могла морально его поддерживала.

После школы Савелий пытался поступить в Строгановку но помешало отсутствие необходимой профессиональной подготовки по композиции и рисунку. Его взяли в армию. Поскольку он не мог выносить никакого диктата, то у него постоянно были конфликты с армейским начальством, и он часто оказывался на гауптвахте. Можно сказать, сознательно напрашивался на добровольные отсидки. На гауптвахте читал, занимался самообразованием. Прослужил три года в армии, а когда вернулся, за лето подготовил необходимые работы и поступил в Текстильный институт. Студенческое время было для Савелия самым ярким в жизни. После армии и Люберец он попал в молодежную, творческую среду, в круг своих единомышленников, которых у него никогда раньше не было. Позже Савелий с некоторой ностальгией вспоминал в стихах студенческое время, когда «наслаждались свободой, влюблялись шутя, и с усердьем натурщиц затем рисовали, и блаженно трепались ...». Поскольку в институт он пришел уже сформировавшимся человеком, а не сразу после школьной скамьи, то он более осознанно воспринимал все то, чему в институте учили. В Текстильном были очень хорошие преподаватели по живописи, которые позволили ему восполнить то, что усваивают длительным обучением в художественных школах.

Помимо того, что Савелий был талантлив от природы, он многое добирал самообразованием. Он относился к редкому типу прекрасно образованных, думающих и, главное, умеющих точно формулировать свои мысли художников. У него всегда была очень живая, умная и красивая речь. Он хорошо разбирался в философии, знал мифологию, историю, музыку, театр, кино. Не говоря уже о серьезном знании художественной литературы. С ним было интересно общаться, и он сам притягивал интересных людей. Когда Савелий жил в коммунальной квартире на Кропоткинской, у него в доме всегда собирался народ. Он был очень гостеприимным хозяином и к нему любили заходить на огонек. В те времена люди более тесно общались, наверное, к этому их побуждал информационный и интеллектуальный голод. Собирались поэты, художники, актеры, композиторы, писатели – самая разнообразная публика. Были споры, дискуссии, застолья. И, несмотря на такую свободную, богемную жизнь, как могло показаться со стороны, у Савелия была жесткая дисциплина – он ежедневно занимался живописью. Это правило никогда не нарушалось. Днем у него были рабочие часы, а вечером – пожалуйста, приходите общаться.