Текст книги "Отдай моё сердце (СИ)"

Автор книги: Татьяна Скороходова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Annotation

Скороходова Татьяна Николаевна

Скороходова Татьяна Николаевна

Отдай моё сердце (30)

30

На меня обрушились все чувства разом, сердце бухало в груди, кровь в ушах гремела рокотом водопада.

Вечность, столетия мы смотрели друг на друга. Умирали и рождались миры, гибли цивилизации, взрывались и зажигались звезды, а мы всё не могли отвести друг от друга глаз.

– Уйди, – бросил Геро Камелии.

Дриада помедлила, нарочито медленно вышла, коснувшись в дверях его бедром. Геро, казалось, не заметил. Бесшумно закрылись двери, тикали невидимые часы, за окнами расшумелись, заливались трелями славки, пеночки и воробьи.

Он смотрел, пожирал меня глазами.

А я его.

Хорош, волчий сын. Синяя, свободная шёлковая рубаха с сероватым отливом, распахнутая на груди, подчёркивает цвет глаз, одет для целого "суверенного князя" скромно, в комплект из бархатных черных, прямого покроя штанов и жилета, прошитых серебряной мерёжкой. На ногах короткие сапоги мягкой серо-чёрной кожи, на поясе из такой же кожи короткий меч в ножнах и кинжал. Колец-артефактов нет, впрочем, ему с его "весельчаком" они и не нужны.

Глаза инкуба лихорадочно блестели, взгляд безумца, безумца, что столетиями не ел и не пил, сидел в заточении, а я – хлеб и вино, вода и пища. Он смотрел, как смотрит зверь перед прыжком, в серо-голубых глазах расплескались голод, страсть, он слегка улыбался, словно в предвкушении, от этой улыбочки меня бросило в дрожь. Тёмный серафим во плоти. Невыносимо, демонически хорош. Это скуластое, смуглое лицо в обрамлении черных мягких локонов, этот рот, чьи поцелуи я ощущала до сих пор, помнила касание его твёрдых, жадных, требовательных губ, они до сих пор сводили меня с ума, я до смерти, до крика хотела его, всего его, мне было мало поцелуев. Зов, вечный и неумолимый зов плоти лишил сил сопротивляться, меня закружило, захлестнуло, унесло потоком страсти.

Взгляд, взмах ресниц, как знак, и Геро вмиг окажется рядом, прервав напряжённый, звенящий миг оглушительной тишины.

Он вдруг перестал улыбаться, став воплощением опасности. Медленно, не спеша, расстегнул пояс, бросил на пол, переступил через ножны, шагнув ко мне, не сводя с меня напряжённого, сосредоточенного взгляда хищника, одним движением распустил шнуровку жилета. Сладкой болью ёкнуло сердце, желание захватило, овладело мной.

Ещё шаг, мягкий, бесшумный, так барс идёт к раненой и беспомощной жертве. Глаза сузились, на скулах едва заметно заиграли желваки.

– Я тебя поцелую, – шаг, ещё один. Треск ткани, пуговицы с рубашки градом полетели на ковёр, Геро повёл плечами, сбросив рубашку и жилет на ковер, я увидела литые мышцы груди, плоский, мускулистый живот. – И ты примешь, пустишь меня.

Я могла только смотреть. В горле пересохло, я не могла ни шепнуть, ни крикнуть, на меня накатила, накрыла волна – огненная, жгучая, мучительная, я вожделела его до умопомрачения.

И чары здесь не при чём.

– Иди ко мне, – мягко, вкрадчиво произнёс Геро. – Ты моя, я хочу, я жажду тебя, хоть капельку пота, слезинку, один, только один поцелуй, жаль, времени на большее у нас не осталось...

Я вцепилась в кресло, как утопающий цепляется за обломок доски после кораблекрушения.

– А маменька разрешила? Я ядовитая для тебя!

– Какие маменьки, к серафимам и маменек, и яды, и смерть.

– Мы можем умереть, – пытаясь отговорить саму себя, беззвучно прошептала я.

Впустую.

Он прав, боги, я хочу его, я умру без него, я умру с ним, пусть это будет только раз, но это – будет! К серафимам всё, в геенну, гори всё оно синим пламенем!

Он уже был рядом, я остро ощутила его близость, мне захотелось уткнуться лицом ему в грудь, попробовать его на вкус губами, языком, я глубоко вдохнула аромат чистой мужской кожи с лёгкой примесью сандала и шафрана, меня повело, голова закружилась, я едва устояла на ногах.

– Ты не умрёшь, Mea vita. Да пусть исполнится кара, но я больше не могу, ты нужна мне, без тебя я мёртв, мне незачем жить, напоить и оживить меня можешь только ты, Истинная. Один поцелуй, только один, одно объятие, дай мне ощутить вкус твоих губ, отведать нектара, девочка моя, я обещаю, ты будешь жить, я это знаю, я... пусть убьёт меня, пусть я сдохну, пропаду, – хрипло сказал он, притянув меня к себе, обнял за талию. Показалось, жар его ладоней проник сквозь кожу столы, расплавил шёлк блузы, живот свело, комок мучительной боли свернулся внутри, я знала – спасти меня может только он. Только мы, мы вместе. – Ты, Mea vita, ты моя, до смерти, навеки – моя. Ты не приняла кольцо. Ты его примешь, когда примешь меня, – он приблизил лицо, я увидела черные крапинки на его радужках, зрачки расширены, его губы, такие соблазнительные, оказались совсем рядом. – Всего меня, – добавил он глухо.

Сладкий ужас обдал горячей волной, стало трудно дышать, в животе свернулся клубок горячей боли. Геро умело, ловко снял ленту, распустив мне волосы, зарылся в них лицом, глубоко, медленно вздохнул, вбирая в себя мой запах, я чувствовала тепло его дыхания, дрожь. Ёкнуло сердце, кувыркнулось и перестало биться. Он что-то простонал, прижал меня крепче, одёжки дриады нисколько не помешали ощутить его желание. Геро подхватил меня на руки и рухнул вместе со мной на кровать, придавил собой. Разряд молнии ударил, пробежал по телу. Его губы, твёрдые, настойчивые губы захватчика смяли мои, я не выдержала муки желания, атаковала в ответ. Я обняла его, приникла бёдрами, животом, предательский стон вырвался из груди, Геро в ответ ахнул, напал с новой силой, его язык проник глубже, я отвечала, приглашая его, зовя к себе. В себя. В животе родился, прожёг насквозь клубок огня, мне было мучительно больно и сладко, я оторвалась, медленно, чувственно провела языком по его губам, играя, завлекая, не позволяя слиться со мной в поцелуе вновь. Геро рванул мой пояс, что-то хрустнуло, полетело, его рука оказалась под блузкой, прошлась по животу, вобрав мою грудь, сжала сосок. Я вскрикнула, меня словно насквозь пронзил огненно-ледяной меч желания. Геро приподнял голову, посмотрел.

Глаза цвета грозы, ни капельки разума, только желание, страсть, дикая страсть.

Он завёл мне руки за голову, придавил ногой мои ноги, я с ума сходила от его тела, кожи, запаха, его силы, красоты, каменных мышц. Боги, я мечтала только об одном – слиться с ним, отдать себя, почувствовать его в себе, до боли, муки.

Крови.

– Пусть сдохнут все исчадия тьмы, боги, как же я хочу тебя, – простонал он и начал спускаться губами по шее, ниже и ниже, лаская, едва касаясь краешком губ, туда, где бешено бился пульс, его пальцы проникли под пояс, коснулись живота, от его прикосновения кожа содрогнулась, живот свело, я и не знала, что так бывает, что так может быть.

– Геро, нельзя, – простонала я, приходя в себя, пытаясь вывернуться.

Бесполезно. С таким же успехом я могла вывернуться из-под гранитной скалы.

Я и не хотела.

– Я не могу, – в его хриплом голосе слышалось безумие страсти, я поняла – я пропала, мне не сбежать, не уйти. – Я не могу, не хочу останавливаться, моя девочка, жизнь моя, боль моя, моя мука, ты вся такая тёплая, желанная, ты сводишь меня с ума, я хочу войти в твои глубины, я хочу взять тебя, взять всю...

Что-то тёмное, древнее, мощное, бесконечное поднялось из глубин моего сердца, души, накрыло меня, лишив разума, оставив только тело, затопив сердце, изменив кровь. Сердце забилось ровно, сильно, кровь вскипела, став затем ледяной. Голод. Голод Тенет нахлынул, захватил, я хотела, жаждала насытиться, поглотить Геро всего, целиком, стать им, выпить его до дна, самого донца, убить, и вместе с тем отдать себя ему, целиком и полностью, раствориться в нем, умереть. Боль, ярость, мука, и – он, только он. Только Геро может наполнить меня, избавить от пытки, возродить, умертвить и оживить вновь.

Чудовище внутри меня проснулось, открыло глаза.

Геро медленно приблизил лицо, не сводя взгляда, придавил меня ногой крепче. Я чувствовала его пах, член, тяжесть тела, меня это нисколько не пугало, я только сильнее зажглась. Я хотела его, до смерти. То, что пришло на смену страсти, тоже была страсть. Иная страсть.

Страсть, бездна Тенет.

Сейчас всё и случится. Я убью его? Да, убью. Кайра, очнись! Приди в себя! Я замотала головой, отворачиваясь от Геро, забилась, но его объятия стали только крепче. Я впилась зубами, прикусила губу, отчаянно надеясь, что боль прогонит морок, солоноватый, металлический вкус наполнил рот. Я словно очнулась, ощутила, увидела, как чистая, здоровая алая кровь хлынула по венам, плавя, изгоняя чёрный лёд. Не весь, не до конца, но, всё же... Геро навис надо мной, приник к моим губам, нежно, чувственно слизнул кровь. Да что же я делаю... в тартарары пошло всё, мы же только целуемся, всего раз, только раз, крохотный разочек...

Я вдавила колено в его пах, провела рядом с членом, ощутив мощь его желания сквозь ткань, нежно, ласково провела пальцами по напряжённым, стальным мышцам спины, наслаждаясь шелковистой, тёплой кожей, чувствуя его сильное, прекрасное, литое тело, слушая, как учащённо, гулко бьётся его сердце. Его желание эхом отдавалось во мне, пьянило, изводя мучительным блаженством, безумием плоти, я хотела чувствовать, ощущать его всего, сорвать с него одежду. Я пошевелила бёдрами, повела, как в танце, не в силах терпеть муку, я играла и звала его, полностью отдалась страсти, тело стало сверхчувствительным, налилось странной тяжестью и истомой.

Геро застонал, впился мне в губы, рывком лёг сверху, накрыв собой, прижал мои руки над головой, обездвижив меня, проник языком в рот и вдруг окаменел, застыл.

Мир замер. Миг, вселенский миг тишины.

Время остановилось.

Мы осторожно, сдержанно коснулись языками. Мы пробовали, изучали друг друга, словно в первый раз. Мягко, нежно, не спеша. Мы смаковали поцелуй, длили. Я застонала, прижалась к нему, вспышка Эйроса затуманила взор, огонь, жар перешёл в чресла, запалил живот, сжёг разум. Миг нежности прошёл, настало время страсти. Языки плясали, боролись, требовали, они, в отличие от наших тел, уже были вместе. Они танцевали, кружились, пробовали, овладевали друг другом, его – твёрдый, властный, настойчивый, и мой, податливый, мягкий. Мы стали одним, единым, кто-то что-то пытался говорить, кто-то шептать, кто-то стонал, мы оба сошли с ума, слились, обняв друг друга до боли, до хруста костей. Его жар, мой слились в ярость солнца, мы падали с небес и возносились, мы жаждали и не могли напиться, боль от этой невыносимой муки заставила меня застонать. Я забылась в поцелуе, расплавилась под каменным от желания и страсти телом Геро. Кровь кипела, я отчаянно хотела вобрать его в себя, вобрать всего, целиком, без остатка. Мы переплелись, сцепились, вросли друг в друга, забыли обо всем, кроме наших тел, ласк, объятий и поцелуев, сердце выскакивало из груди, я расплавилась, растеклась под ним, его сердце так же бешено колотилось, он впился мне в рот, поцелуй был так неистов, так явственно говорил, кричал о его желании, что я окончательно обезумела. Я попыталась вырвать руки из его железного замка, мечтала избавиться, сорвать с себя ненавистные тряпки, ощутить его всего всей своей кожей, глубинами, ногами и руками, слиться с Геро в единое целое. Вожделение – древнее, мощное, пронзило меня, его, я, как и он, хотела, жаждала больше. Мир рухнул, остались только я и он, мы, и наше безграничное желание обладать друг другом.

Геро застонал, каменные мышцы расслабились, он рухнул на меня и замер.

Беда. Осознание беды грянуло, накрыло.

Я вывернулась из-под Геро.

Не дышит. Я! Я убила его!

Губы посинели, цвет дивных глаз померк, кожа цвета савана. Сердце, сердце инкуба... я прижалась к груди. Стук... стук... и тишина. Страшная, чёрная, мёртвая тишина. Он не может умереть! Он же ферно! Нет, Кай, он не чистокровный инкуб, он сын мага, чтоб ему! Геро! Живи, паршивец, только живи! Я вскочила с кровати, стянула тяжеленое тело на пол, хорошо, ковёр с ворсом, в котором мышь утонет, кинулась к дверям, дёрнула за шнур с табличкой "лекарь", едва не выдрав его с корнями, бросилась назад, к Геро.

Доигрались. Ты знала, Кайра, ты чувствовала, ты выпустила Тенет, разрешила ей убивать... как я могла? Я не хотела! Не могла! На мне браслет! Не лги – ты знала, чувствовала, как она рвётся на волю, ты подчинилась этой темной силе, ощутила её мощь, да, ты, казалось, усмирила её, но ты же ты знала, чувствовала, что Тенет лишь притаилась, не ушла!

Знала – жало спряталось и истекает ядом.

Ты убийца, Кай.

И смерть у тебя в крови.

Я отмерла, паника схлынула, пришло осознание беды. Хватит ныть, Кайра, проклятье, время на исходе, убиваться будешь потом! Геро, держись! Не умирай! Где же этот треклятый лекарь? Я осмотрела Геро, лихорадочно соображая, как его спасти. Да, он инкуб, но сердце же у него есть, кровь, отец Геро – маг, чем ферно не шутит?!

Я упала на колени рядом с ним. Пальцы на горло – пульса нет. Я приподняла ему голову, так, дыхательные пути свободны, рубашку он с себя сорвал, ремень снял, ничего не давит, не мешает, я набрала воздуха, зажала Геро нос, прижала рот ко рту и – выдох. Его грудь едва заметно приподнялась, опала вновь. Ещё раз – вдох, рот в рот, выдох. Руки на грудь, толчок. Один, второй, десятый, быстро, ритмично... вдох, выдох, толчки, вдох, выдох, вдох... у меня не осталось сил, я не чувствовала рук, не знала, сколько прошло времени, слезы бежали, смачивая губы, я чувствовала соль, кровь, я глотала слезы, я уже еле могла дышать. Вот тебе, Кайра, и толчки, почти соитие. Соитие смерти. Выдох, вдох, руки, толчок, второй, третий, я больше не могу, я должна, я в изнеможении, отчаянии упала ему на грудь, моя горела, казалось, сейчас разорвёт рёбра. Я всхлипнула, но снова вдохнула, я должна, должна продолжать.

Почувствовав на себе чей-то тяжёлый взгляд, подняла голову, откинула волосы с лица.

Целительницы изволили прибыть? Дорогие же в этом заведении "целители", правда, толку с них, дорогих, явилась, когда клиент уже холодеет.

Алое пятно платья, смуглое лицо королевы Тьмы, недобрый взгляд темно-карих глаз. Черноволосая незнакомка подошла, изящно подогнув под себя ногти, села рядом с Геро. Разжав ему челюсти тонкими, красивыми пальцами, влила Геро в рот что-то из крохотного чёрного флакончика. Влив все, до последней капли, закрыла ему рот и закрутила крышечку в форме факела с такой силой, что флакон треснул, раскололся в её руках. Незнакомка недоуменно посмотрела на осколки, на кровь, залившую ладони, тихо, хрипло выругалась на неизвестном мне языке. Кровотечение остановилось, кровь исчезла, будто впиталась в кожу, как вода в песок. Она положила осколки на столик, не сводя темно-карих глаз с мертвенно-бледного лица Геро, затем поправила прядь волос, упавшую ему на лицо, провела кончиками пальцев по скуле, губам Геро. Тень тревоги спала с лица красотки.

Лица суккуба.

Сходства не было, но боль и страх, мелькнувшие во взгляде незнакомки, сказали мне, кто она, кем доводится Геро.

– Этот шрам, – она тронула едва заметную светлую полоску у кромки волос надо лбом Геро. – Этот шрам он получил, когда попытался украсть твой портрет. Громоздкая рама едва не убила его, а шрам не смог залечить даже отец, а он самый сильный и опытный маг из всех, кого я знаю. Даже портретом... даже в виде симулякра ты, твоя кровь смертельны для Геро.

– Он выживет? – спросила я у матери Геро.

– Надеюсь. Знала же, что не сможет держать член в штанах, предупреждала, чем может закончиться ваша возня в постели, – она посмотрела на меня. Если бы взгляд мог убивать, я бы уже не дышала. – Что ж, теперь убедился на собственной шкуре. Всегда был своевольным и твердолобым, весь в прабабку, Энема и навлекла на наш род проклятие. Сын, конечно, не признался, что встретил тебя, но я мать, суккуб, мне не нужны слова и признания. Я прибыла на Совет пораньше, разузнать, как и что, что он недоговаривает, и, вижу, мой визит как нельзя более вовремя. Что до твоего вопроса – да, на этот раз он выживет, но – ещё одна ваша забава, и я уже ничем не смогу помочь. Тогда... я... начну убивать, и меня не остановят ни семейные легенды, ни законы, ни границы, ни жалость, ни родственные чувства, – её лицо потемнело, глаза затянула чернота, череп-маска демона показалась на миг и исчезла. – Сын у меня один, и я буду мстить за каждый волос, упавший с его головы.

Геро закашлялся, вздохнул прерывисто, содрогнулся, зацарапал пальцами ковёр, затем расслабился и ровно, спокойно задышал. На шее забилась жилка, дрогнули ресницы.

Я словно заново родилась.

Знакомая незнакомка встала, откинула блестящие черные волосы назад. Глухое, до пола прямое полуприталенное платье из переливчатого алого атласа обтянуло формы, подчеркнув фигуру. Высокая грудь, тонкая талия, длинная стройная шея скрыта воротом-стойкой, изящные руки, грация змеи. Такие платья обычно шьют с глубоким вырезом сзади, но это алое безумие с узкими длинными рукавами было сплошь глухим, лишь разрез спереди по правой ноге открывал стройную смуглую ногу с шелковистой кожей в чёрной туфельке на высоком тонком каблуке, по мыску украшенном алмазами. В разрезе юбки виднелась подвязка, ниточка бриллиантов на чёрной бархатной ленте. Хозяйке платья не нужно светить голым телом, чтобы вслед ей сворачивали шеи мужики. На вид лет двадцать пять-тридцать, темно-карие глаза под тяжёлыми веками, прямые черные волосы, длиной до талии, смуглая кожа, большой, красивый рот, прямой нос, высокие, едва обозначенные скулы, классической красавицей её не назовёшь, но она, как и сын, наповал разила энергией Эйроса. Есть лица со спокойными, мягкими чертами, с таких лиц лепят головы богини-Матери, богинь очага, семьи, мать Геро была само воплощение Эйроса, страсти. Воплощение Тенет. Особенность суккубов и инкубов... за такое лицо за пределами Арканума жгли на кострах.

Суккуб. Что ж, инкуб от суккуба, как говорится... глянуть бы на папеньку, кто же захомутал, приручил эту дикую, странную красоту. Впрочем, я уже видела. У Лорны, в "Кто есть кто". И маменьку видела, и папеньку. На картинке, рядом с гордыми родителями, стоял с важным видом мальчик. Белая рубашечка с фестончиками, короткие штанишки и традиционная сабелька в руках. Насупленное пухлое личико нисколько не походило на нынешнего Геро, черные волосы в детстве у него кучерявились сильнее, сейчас осталась мягкая волна.

– Ты хотела спасти моего сына. Я оценила, поверь. Я суккуб, но благодарность мне не чужда. Как оказалось, и привязанность. Позволь представиться, я – Рона Катанея Рима Борха, мать этого упрямого красавца-осла, для тебя – Рона, – она протянула мне руку.

Я замешкалась. Мне что, "целовать персты"? Она в некотором роде королева... я встала, легонько пожала ледяные пальцы. Рона усмехнулась, крепко пожав мне руку в ответ.

Как она, враг Арканума, оказалась здесь? Как проникла в комнату? Да просто. Как мать Геро, она – его доверенное лицо, могла свободно войти в комнату сына. Кроме того, её высокое положение дозволяет обойтись и без Геро, Рона сама по себе важная персона. Она прибыла дипломатическим порталом, иначе никак, так здесь оказалась и я, когда Геро меня сюда приволок. Естественно, портал "Приюта" – не проходной двор, воспользоваться им могут только избранные, с разрешения властей Арканума, для допуска надо знать коды и заветные слова, "ключей" множество, тем более, в Венгерберге чрезвычайное положение. Кто, интересно, будет на встрече от Арканума? Кто бы ни был, там буду я, там и узнаю, кто играл моей жизнью, растил меня на убой.

Узнаю, кто я.

– Я – Кайра. Просто Кайра, без родословной и гербов. Ваше предложение... сочту за честь, – я принялась приводить в порядок одёжку. – На самом деле, вы должны знать... я едва не убила Геро, если бы не ваше зелье... не желаете мне отомстить? Убить, уничтожить, тем более что кто-то, очень похожий на меня, у вас семейное чудовище. Как оказалось, вовсе не зря.

Рона подняла бровь, усмехнулась.

– Положим, ты – не просто Кайра, особенно для нашей семьи, что же касается мести... мне ли, суккубу, осуждать смерть во время любовных игрищ? Я должна убить тебя, давно была должна, не только тебя, но и твоих предков, семью, всех, каждого, стереть малейший след твоей крови, но не могу. Не смогла.

– Защита хороша или нападение слабовато?

– Силы Геенны, ты начинаешь мне нравиться, девочка. Поправь рубашку, нет, этот наряд вызывает у меня тошноту, кроме того, вы своей вознёй привели его в совсем непотребный вид. После пойдём ко мне в номер, я держу здесь гардероб, чёрное платье, смотрю, Геро взял оттуда, подберём тебе что-нибудь подходящее. Не должна избранница Геро, что и как бы там ни было меж нашими предками, выглядеть, как древесная девка или жертва урагана. Не буду лгать, я пыталась достать твоих предков, должна же была я попробовать, но Ковен справился куда лучше меня.

– Что вы хотите сказать? – похолодела я.

– Ничего, – мило улыбнулась Рона. – Лестницу к небесам каждый сам строит. Я отвечаю за свои грехи, за чужие пусть кается сам виновник.

– И кто виновник?

– Я сказала, – мурлыкнул суккуб.

Ковен... значит, Лорна. Значит, будет тяжёлый разговор... такой разговор, после которого рвутся нити.

По живому, с кровью.

– Не печалься, девочка. Потери не всегда к беде и слезам. С некоторыми жизненными попутчиками нам никогда не след встречаться. К слову, о потерях и моих попытках убрать твою кровь с пути моей семьи. Мои наёмники и верные слуги, среди которых, поверь, были весьма неординарные сущности, посланные уничтожить твоих предков, скверно кончали. Все. Они тонули, лошади несли, проваливались под землю, им на головы сползали сели, оползни, они гибли целыми отрядами, на них нападали сонмища обезумевших духов, умертвий, одного даже покусал рой разъярённых шершней, в общем, я прекратила попытки, да и муж возражал, он не так кровожаден, как о нем думают. А, ты... тебя скрыли от наших глаз, думаю, вот этим – она указала на браслет, – да и силы в тебе поболе, чем в предках, коих мне довелось знать. Ковен Арканума – достойный противник, он тебя и спрятал, скрыл от поисковой магии. Всё было напрасно. Гибель моих наёмников, надежды, интриги, попытки удалить Геро... вы всё равно встретились. И на этот раз, уверена, обычным исходом ваша встреча не закончится.

– Почему? – спросила я. – Что я сделала, что сделали мои предки, что натворили ваши, почему, зачем всё это?

– Слишком много вопросов. На ответы потребуется время, а его-то у нас и нет. Главное, что ты должна знать – вы встретились. Встретились, хотя не должны были. Значит, должны расстаться, забыть... я приложу все силы, чтобы так и случилось. Ради тебя. Ради него.

Я посмотрела на Геро. Краски возвращались на его бледное, как саван, лицо, он легко, едва заметно дышал. И, как бы и что там ни было в прошлом, пусть и "не должны были", каждый его вздох наполнял меня жизнью.

Да, мы встретились. На счастье, или, на беду. Встреча разбила, разрушила мой маленький хрупкий мир, ничего уже не будет как прежде, но только Икабод знает, куда меня, нет, нас приведёт дорога – к озеру единорогов или на эшафот.

– Почему? – мне смертельно надоело "почемучкать". Рона говорила много, но ответов я не слышала. – Чем наша встреча отличается от других? C какой стати мы должны слушаться вас?

Рона прищурилась, темно-карие глаза почернели.

– Потому что я знаю больше, чем вы. Потому что вам не суждено быть вместе. Если ты хочешь, чтобы Геро умер, что ж, попробуй, только знай, девчонка, что перед тобой стану я. Ты только что едва не убила его, и смеешь спорить?

– Смею. Я не хотела ему вреда, не знала, что так будет, но о том, что будет с нами, это только нам решать. Я не собираюсь оставаться с ним, я не хочу смерти Геро, но не вам и не Ковену командовать мной. Всю жизнь за меня кто-то что-то решал, управлял и заковывал в браслеты. Хватит! Я устала, неимоверно устала от назойливой опеки, лжи и интриг, и я, когда найду и прикончу убийцу Анн, вырву, выдеру себе свободу. Может, у меня ничего не получится, но я хотя бы попытаюсь. Впрочем, это уже новая глава – моей, только моей жизни. Или смерти, как повернёт колесо.

– Ты уже никогда не будешь свободна, девочка. Даже сняв эту безделицу, – она указала на браслет, – останется ещё он, – взгляд на Геро, черные глаза сверкнули отблеском пламени. – Ни ты, ни он уже никогда не сможете освободиться, стать прежними, как бы ни вам, ни мне этого ни хотелось. Страсть, ненависть, жажда и голод, эти кандалы вам не снять. Даже если кто-то из вас умрёт, легче другому отнюдь не станет.

– Умеете вы приободрить.

– Правда, дитя, я говорю правду, – Рона пожала плечами, отошла к столику, плеснула себе в бокал малиновой воды, сделала глоток. – Гнойник надо вскрывать, а не ждать сепсиса. И, чтобы внести ясность, – Рона поболтала бокал, задумчиво глядя на напиток, вскинула голову, пронзив меня взглядом.– Я уважаю твоё желание, наш старый смертный враг, ты желаешь быть свободной, это замечательно, мои рукоплескания и прочие "чепчики вверх". Ты, безусловно, можешь и должна решать сама, тобой всю жизнь играли и направляли, согласна, если бы – если бы от твоей жизни не зависели другие. Как жизнь Геро. Ты не знаешь, кто ты и на что способна. Сейчас в тебе говорит раненная гордыня, но иначе и быть не могло. Ты – Тенет, твоя кровь, твои предки... я понимаю, ты хочешь знать, – тихо сказала Рона. – Подумай хорошо, девочка, не всегда должно знать истину. Я ферно, я знаю. Есть Правда, есть Ложь, и, поверь, Кайра, первая намного хуже второй. Есть чудное предсказание о четвёрке всадников, что приговорят этот мир – Смерть, Голод, Чума и Война, это красивое, изящное, но лживое предсказание. Наше творение, творение ферно, как ты могла догадаться и сама. Истинных всадников двое – Гордыня и Страсть.

Правда и Ложь – разящие мечи. Струны, при помощи которых управляется мир. Не зря Неназываемого зовут отцом Лжи, умалчивая при этом, что он ещё и отец Правды. Правдой можно убить, можно исцелить, зависит от того, в чьих руках меч. Серафимы разят, не рассуждают, они не судьи. Палачи. Карать зло, коим считают нас, ферно, и остаться в сияющих белых одёжках, не выйдет. Моя слабость, поболтать о крылатых, души не чую в серафимах, впрочем, не о них речь. Что же до истинных всадников – Гордыни и Страсти, у них сотни порождений и теней. Войны, похоть, жадность, обжорство, скупость, предательство, убийства и воровство, все эти милые причуды – суть порождения первых двух, именно они – исток. Если ты думаешь, что я лгу, не желаю говорить тебе правду, подумай вот о чём. Легенда о четырёх... её можно применить и к животному миру – они болеют, их так же косит мор, они умирают, воюют за территории, но гордыня и страсть им чужды, как чужды месть, жадность или предательство. Это черты разумных существ. В самой нашей жизни сокрыт исток конца. Мы, суккубы и инкубы, низшая каста демонов, мы как никто близки к людям, в ранжире ферно мы почти изгои, ведь мы только питаемся, мы не повинны разжигать в жертвах гордыню или страсть. Издавна наше нападение кончалось смертью, если мы не желали продлить свой род. Теперь, когда нас признали и приняли, мы убиваем не всегда. Инкубы Арканума, презренные рабы, питаются с высочайшего дозволения Ковена, они всегда голодны. Мы, жители Брокенмора, свободны, мы применяем похоть как манок, но после отпускаем или убиваем жертву, зависит от времени, места, ситуации и силы голода. Или откусываем, или впиваемся в горло. Есть ещё третий вариант, когда мы желаем продолжить род, но об этом не здесь и не сейчас.

– Почему это? – буркнула я. – Очень даже интересно послушать.

– Mathair, – Геро шевельнулся, открыл глаза, пронзил Рону тяжёлым взглядом.

– Молчи, сын. Так и не научился держать руки при себе и думать мозгами, а не членом.

– Ма, – выдохнул Геро.

В голосе слышалось предостережение.

– Всегда так, – улыбнулась Рона. – Я спасаю, а он видит только юбку, что метёт полы перед ним.

Геро что-то хотел ответить, но не успел.

Дверь распахнулась, на пороге возникла зарёванная Камелия, рядом с ней шатался пьяный в дымину монах. Обычно целителями становились дриады и маги-люди, но встречались и целители-жрецы, последователи Триединой Матери. Они лечат силой веры, веры сотен и сотен тысяч людей, и неважно, в каких богов, какие силы и каких идолов. Жрецы собирают эту силу по крохам, капелькам, незаметно и безболезненно, эта сила может исцелить самые страшные раны и болячки почти у всех. Даже призраков, бывало, могли подлатать. Силы стихий и духов леса, силы дриад, по сравнению с силой Матери всё равно что прутик против меча. Имён Богини, как и храмов, посвящённых ей, великое множество, наш целитель, судя по золотому знаку Древа на груди, из адептов Кэрридуэнн. Богиня мудрости и здоровья не налагала запрет на питие вина, лекарей богатенькие постояльцы "Приюта" обычно таскали с собой, не доверяя свои драгоценные тела чужакам, вот бедолага, наверное, и не просыхал от скуки и безделья. Жрец икнул, капюшон спал с лысой яйцеобразной головы, уставился на Рону. Красные от вина глаза округлились, он пошлёпал губами, пробормотал:

– Су-ккубам ни-и-ик-чем помочь не-е могу, – сделал изящный пируэт и упал за дверь, прочь с наших глаз. – По-о-чему меня... я тоже... в оргию... ж-желаю, – глухо донеслось из-за двери.

– Закрой дверь, – сказала я Камелии.

– Ты, ты... тварь, – прошипела она мне. – Эта потаскушка, эта дрянь... она покушалась на вашего сына, – дриада ткнула в меня пальцем, обращаясь к Роне. – Не знаю, кто она, вроде человек с виду, но она чуть не убила Гейра! Я, я взяла у лекаря свиток "Последней надежды", вот, принесла, – юная ревнивица взмахнула свитком, прожгла во мне дырки взглядом и уставилась на Рону. – Я ему нужна! Я! А не эта смазливая убийца! Её надо в Ковен, под суд, на эшафот, ведь она чуть не убила вашего сына, важного гостя, он неприкосновенное лицо!

Рона прищурилась, шагнула к Камелии. По алому шёлку на осиной талии скользнула чёрная призрачная королевская кобра, раздув капюшон, змея оскалила на меня жуткую пасть и исчезла, оставив едва заметную тень в игре алых сполохов на талии. Семейка. Матушка с коброй-призраком, сынуля с "весельчаком". Интересно, кто же охраняет папашу? Впрочем, его охранять вряд ли надо, это от него защищается и Ковен, и Арканум, и весь белый свет. По пути к гостье Рона подняла с ковра горжетку из чёрного густого меха, оплела плечи пушистым мехом, под цвет волос. Я невольно залюбовалась Роной, она не шла – плыла, покачивая бёдрами, скользящий, плавный шаг, змеиная, чарующая грация. Дриада пятилась, испуганно и одновременно с вызовом глядя Роне в глаза, смуглое лицо девочки посерело, она отступала, пока не наткнулась на стену.