Текст книги "Хозяйка чужого дома"
Автор книги: Татьяна Тронина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
– Костя спросил бы: «Что с тобой произошло, дорогая женушка…»
– Да ну тебя! – Елена хотела толкнуть Игоря, но тот успел увернуться.
Они бегали по набережной, хохотали, дурачились, и Игорь не чувствовал никакой двусмысленности, скованности. Ему было легко и весело, словно он забавлялся со своей младшей сестрой.
– Сейчас я тебе покажу, ты у меня тоже искупаешься! Лара в обморок на пороге хлопнется: «Что с тобой произошло, дорогой муженек…»
Синие глаза Елены нестерпимо сияли, сливаясь с летним небом, легким светлым облачком метались ее волосы – девушка очень подходила к этому солнечному дню, прозрачному и яркому. Нет, вернее, этот день шел ей – небо, река и безмятежный свет, льющийся с неба на реку, были удачным фоном для нее, для ее своеобразной, какой-то капризной красоты.
К концу этой прогулки они окончательно сдружились и вели себя так, словно тысячу лет знакомы, – шутили, смеялись, толкали друг друга локтями, не ощущая неловкости. На вокзал они прибыли довольно поздно, хотя было еще светло. У пригородных касс очереди не оказалось, и Елена быстро купила себе билет. А у Игоря был сезонный проездной.
– Бежим! – потянул он ее за локоть. – Сейчас электричка отходит, следующая еще не скоро…
– Никуда я не побегу, – вдруг важно заявила Елена, аккуратно складывая свой билет в крошечную пластиковую сумочку. – Терпеть не могу вокзальной суеты.
Он с недоумением посмотрел на нее – синие глаза ответили строго и непреклонно.
– Я тебя не узнаю…
– Я, правда, не люблю суетиться, – все так же важно и серьезно объяснила она. – Ты обращал внимание, как некрасиво смотрятся люди, которые опаздывают куда-то – судорожные движения, неловкий бег, красные, перекошенные лица… Лучше я опоздаю, но не позволю себе выглядеть безобразно.
– Что ж… – смиренно вздохнул Игорь. – Будем чинно и эстетично дожидаться следующего поезда. Черт, Лара там волнуется, наверное… Да, кстати, а почему ты не на машине?
– Она сломалась. Что-то там такое то ли с карбюратором, то ли с аккумулятором… Я в этом не разбираюсь. На днях заберу ее из мастерской, – произнося все это, Елена напоминала принцессу крови, которая вместо государственных дел вынуждена заниматься стиркой белья.
«Все-таки она странная, с каким-то изломанным характером, – думал Игорь, поглядывая искоса на свою соседку, когда они уже были в пути. – То очень милая, то зануда, как сейчас вот… Эх, Лара точно оторвет мне голову, ведь я не предупредил ее, что задержусь. Нет, Елена славная, только почему-то ее очень жаль… А Лара ее недолюбливает, кажется».
За окном розовой полосой тянулся закат, мелькали темные деревья.
– На днях мне заказали портрет, – вдруг произнесла Елена, не отрывая глаз от пейзажа за окном.
– Ты же не рисуешь портретов? – удивился Игорь.
– Совершенно верно… Но мне его все равно заказали. И дали хороший аванс.
– А говорят – не продается вдохновение…
– А оно и не продается! – Елена расхохоталась звонко, вновь став милой и простой, как незадолго до того в Нескучном. – Знаешь, очень интересная история, со мной ничего подобного не было. Терещенко… Помнишь Терещенко?
– Ну да, меценат…
– Именно. В понедельник он прибежал ко мне на выставку и потребовал, чтобы я его нарисовала. Чуть ли не силой всучил деньги! На все мои отговорки заявил, что я непременно должна сделать это. Такое впечатление, что получить портрет для него – вопрос жизни и смерти…
– И что же?
– А когда я стала возмущаться, он вдруг попросил, чтобы я изобразила нечто, отражающее его внутреннюю сущность… портрет души, что ли. Ну, что-то, что имело бы к нему непосредственное отношение.
– Понимаю, – оживился Игорь, – что-то в духе Пикассо?
– Да бог с тобой, какой Пикассо… Он сказал: что угодно – предмет, пейзаж, небо, землю, воду – лишь бы это имело отношение к нему, к Терещенко. Он будет разгадывать мое творение, как ребус.
– Да, у богатых свои причуды…
– И я, кажется, знаю, что мне нарисовать.
– Елена, а ведь ты можешь отдать ему любой свой рисунок, заявив, что именно это и является портретом его души. Ту же самую замшелую дверь… И пусть разгадывает свой ребус.
– Нет, дверь он видел… Игорь, я же тебе говорю – я уже знаю, что ему нарисовать!
– Забавно… Может, и мне заказать свой портрет? Услуги художника дорого стоят? – он говорил полушутя, несерьезно, но Елена вдруг без всякой иронии покачала головой:
– С тебя я денег не возьму. Ты же друг?
– Друг! И это больше, чем сосед… – Он вдруг захотел потрепать ее по голове – рука сама так и потянулась прикоснуться к ее пушистым легким волосам. Но Игорь почему-то не решился сделать это. – Нет, Лена, я пошутил, не надо мне никакого портрета…
– Я не Лена, я Елена!
– Хорошо – Елена… – вздохнул Игорь. – Извини, я не нарочно.
…А дома испуганно спросила его Лара:
– Где ты был? Ты смотрел на часы?
– Извини, котенок, но так получилось… – Игорь вздохнул, всем своим видом изображая раскаяние и покорность. Он и в самом деле чувствовал себя виноватым. – Я не смог позвонить…
– Да где же ты был? – почти с отчаянием воскликнула Лара. Сейчас она, одетая в черный шелковый халат до пят, напоминала какую-то печальную греческую богиню, Игорь не помнил, какую, – столько трагизма и скорби было в ее заломленных руках. Пожалуй, даже больше, чем надо. И раньше в их семейной жизни было множество подобных недоразумений – кто-то задерживался, кто-то забывал предупредить. Но сейчас Лара переживала больше возможного в такой ситуации.
– Я гулял с Еленой. У нас что-нибудь случилось? – уже пугаясь сам, спросил он.
– Ничего… – Лара отвела глаза, как показалось Игорю – виноватые. – Просто я жду, жду… Ты как ребенок, честное слово. «Так получилось»! Ответ не мужа, но мальчика. И с какой это Еленой ты гулял?
– С нашей соседкой, – просто ответил Игорь. – Бродили по набережной Москвы-реки, потом электричку долго ждали… Котенок, ты же знаешь, к нам сложно быстро добраться!
– С Еленой… – прошептала Лара как будто про себя – потрясенно, мрачно, словно предчувствуя какой-то подвох. – С Костиковой Еленой?
– Ну да! Я к ней на выставку зашел, оказался в тех краях случайно…
– И о чем же вы так долго говорили?
– Мы не только говорили. Мы гуляли, любовались красотами природы и все такое… Ты что, ревнуешь? – радостно воскликнул он. – Ты меня ревнуешь, да?
– Ах, не подлизывайся… – Она оттолкнула его руки и ушла в комнату.
Ревновать Игоря действительно было глупо – как и большинство женщин, много лет проживших в браке, она прекрасно ощущала все перемены в поведении мужа. Так вот сейчас волноваться было не из-за чего. Не надо было мучиться, расспрашивая его, – глаза Игоря сами говорили о том, что он любящий и преданный муж, что никаких интрижек или флирта он себе не позволял. Но Лара все равно злилась. Все равно он был виноват в том, что не смог предупредить ее о своем опоздании, что так инфантилен и рассеян, что он ни в чем не виноват, в конце концов. Она, Лара, сама пришла домой поздно – они с Костей сидели в кафе, битых два часа держась за руки, словно Ромео и Джульетта старых времен, и от этого свидания, нежного, бесплодного и бесполезного, у нее до сих пор щемило сердце.
– Тебе нравится Елена? – капризно спросила она, когда Игорь снова притопал к ней – с извинениями и поцелуями.
– Да, – честно ответил он. – Но не в том смысле, ты понимаешь… Мы с ней много говорили об искусстве, она оригинальная личность…
– Об искусстве! – иронично протянула Лара, злясь на себя еще больше. – С таких вот разговорчиков все и начинается!
Игорь, до того пытавшийся положить ей голову на колени, мурлыкая и ластясь, как наевшийся сметаны кот, вдруг поднял лицо и сказал удивленно и холодно:
– Я тебя не узнаю.
…Спустя два дня, вечером, в их квартиру позвонила Елена.
– Ты один, что ли, дома? – спросила она с порога. – Впрочем, какая разница… Я тебе подарок принесла.
– Подарок? Это хорошо… – Игорь потер руки. – Ну, что там у нас? Да, тебе кофе, чаю или чего покрепче?
– Некогда! – затрясла Елена головой в светлых кудряшках. – Держи.
Она исчезла так же стремительно, как и появилась, – легкая и прозрачная, словно летнее облачко, Игорь даже не успел сказать ей спасибо. Уже догадываясь, что за подарок принесла соседка, он развернул плоский сверток – так и есть, рисунок. Старая, намертво заколоченная дверь, потрескавшийся асфальт, чахлая городская трава, с непостижимым упрямством пробивающаяся сквозь трещины… Ребус, который предназначался для него, Игоря. Что же там, за этой дверью? «Интересно, а что она нарисует для Терещенко?» – подумал он.
* * *
Днем она не думала о нем – лишь изредка его тень мелькала где-то рядом, заставляя вздыхать беспричинно и потирать ладонями виски, словно всякое напоминание о нем причиняло боль. Но утром, на рассвете, когда сознание колеблется между фантазией и реальностью, Гриша появлялся часто.
И на сей раз он пришел к ней за несколько минут до трели будильника – Елена всегда начинала подниматься из глубин сна заранее, до этой трели, неизбежно и постепенно, собственно, будильник и не был ей нужен. В такие минуты и появлялся Гриша и ласково, серьезно и печально смотрел на нее. И каждый раз Елена умирала от любви к нему. Во сне возможно самое невероятное, но ни разу она не решилась приблизиться к нему, прикоснуться, что было особенно мучительно – ведь сны, казалось бы, должны исполнять любые прихоти, даже самые невероятные.
– Сон – как маленькая смерть, – сказал однажды Костя. – Но у меня такое впечатление, что ты умираешь на рассвете, когда просыпаешься и входишь в этот мир.
– Правда? – уныло пробормотала Елена, чувствуя неловкость. – И как это выражается?
– Как будто у тебя что-то вроде агонии, – строго и авторитетно сообщил тот. – Ты вся дрожишь мелкой дрожью, а по лицу бегут тени. Потом ты резко вытягиваешься в струнку и открываешь глаза. Я такого пробуждения ни у кого не видел.
– И часто ты просыпался рядом с женщинами, чтобы делать подобные выводы? – привычно съязвила она.
– А вот и часто! – почему-то обиделся он. – До тебя у меня…
– Ах, Качалин, заткнись! – закричала она и запустила в него подушкой. – Меня совершенно не интересуют твои похождения. Все твои бывшие – толстые дуры и жеманные идиотки…
Он захохотал, ловя подушку.
…Этим теплым июльским утром Гриша опять пришел к ней – с лицом святого, принимающего мученическую смерть, глядел на нее полными любви глазами. Но сегодня, проснувшись, она не сразу забыла его – сидела среди скомканных простыней и машинально терла себе виски.
– Я ухожу! – крикнул с кухни Костик, как всегда веселый и полный оптимизма.
На кухне что-то шкворчало, шипело, по квартире плыли запахи жарящегося мяса – при необходимости Костик умел и любил готовить.
– Куда это? – сурово спросила она. – Сегодня, кажется, воскресенье!
– В Сергиев Посад, надо будет написать о тамошнем клубе здоровья.
– Каком еще клубе здоровья? – проворчала Елена, выскальзывая из постели. – Качалин, ну-ка посмотри мне в глаза – если ты опять будешь пить со своим Редниковым или вообще неизвестно где…
– О чем это ты? – с глубокой обидой спросил Костя, глядя на Елену честнейшими глазами. – У Редникова язва желудка открылась! Если ты мне не веришь, можешь позвонить в редакцию. Для журналиста нет выходных, а в Сергиевом Посаде как раз сегодня день Нептуна. Лялька, хочешь бифштекс?
– Ах, езжай ты куда хочешь! – с досадой махнула она рукой. – И сколько раз…
– Ну ладно, не Лялька – Елена! – он примирительно чмокнул ее в щеку и с энтузиазмом принялся за завтрак.
На самом деле она даже обрадовалась, что проведет этот день одна. Да, ей хотелось побыть в одиночестве, потому что ей уже стали приходить в голову кое-какие мысли – она собиралась рисовать картину Терещенко, «Портрет души» Терещенко, как сказала она Игорю. Некий смутный образ уже витал перед внутренним взором, надо было сесть и набросать на бумаге примерные очертания будущей картины.
Костя ушел, и вскоре после его ухода она засела за мольберт в своей комнате, отведенной под мастерскую. «Приспичило же Федору Максимовичу… – рассеянно водя карандашом по бумаге, подумала она, впрочем, без всякой досады, скорее – с удивлением. – Хотя, я его понимаю – всегда хочется увидеть себя со стороны, другими глазами. Но это же не настоящий портрет, а зашифрованный символ… Чем-то я его привлекаю. Странно, что именно я. Ведь есть несколько известных художников, настоящих мэтров, к которым он мог обратиться. С его деньгами не проблема… Получил бы роскошный, маслом и в классической технике портретище, что называется – парадный, повесил бы у себя в гостиной, в дорогущей позолоченной раме… Чем-то я его привлекаю. А если разобраться, я ничем не хуже всех наших прославленных иконописцев, даже лучше, так что ничего странного здесь нет. Да, никогда мне не умереть от излишней скромности!»
В дверь позвонили.
Чертыхаясь, Елена побежала открывать – на пороге стоял сосед Игорь.
– Кости нет? Я хотел у него кое-что…
– Нет, раньше завтрашнего дня не обещался. Я могу тебе чем-нибудь помочь?
– К сожалению, нет, мне именно Костя нужен. Да, Елена, еще раз спасибо за твой подарок, мы с Ларой его на самом видном месте поместили. Кстати, загляни как-нибудь, чтобы проверить, правильно ли мы его повесили – ведь ты как мастер в этом лучше разбираешься. Ну, чтобы и освещение, и ракурс, и все такое соответствовали.
– Ладно, как-нибудь, – рассеянно пообещала Елена, – а сейчас мне жутко некогда. Ларе привет.
– Завтра передам, – улыбнулся Игорь. – Она тоже уехала. К своей матери.
– К теще?
– К теще! – повторил он, смеясь. – Ладно, извини за беспокойство. И что за жизнь такая – даже в выходные тебе некогда…
Елена вернулась в мастерскую. На ватмане проступали черты будущего рисунка – пока еще неуверенные, зыбкие. Она с треском разорвала один лист, потом принялась за второй. Сейчас Елена напоминала себе писателя, который ищет на бумаге нужные слова и, не находя их, безжалостно уничтожает черновики. Процесс творчества у каждого происходит по-разному: сначала Елена словно брела в тумане, едва различая окружающие контуры, потом линии стали четче, увереннее, дело пошло…
Постепенно на бумаге возникали переливы света и тени – так солнце обычно играет в листве, – и на фоне этого возникла фигура странного существа. Живой ли человек или скульптура, Елена сама не знала и постаралась придать «существу» максимум загадочности. Пусть Терещенко разгадывает, что она хотела сказать!
Ближе к вечеру, когда рисунок был почти готов и осталось разобраться с кое-какими мелочами, художница решила передохнуть и выпить кофе. Елена очень любила эту спокойную, густую тишину в квартире – не трещал телефон, не бубнил телевизор спортивными новостями, которые обожал слушать Костик, заядлый болельщик, отдыхали рабочие у соседей сверху, затеявших у себя модный евроремонт.
«Мы с Ларой его на самом видном месте поместили…» – вдруг вспомнила она. Нет, только он, Игорь, возился с ее картиной, Ларе уж точно было наплевать. Или даже она ворчала, что картина только портит интерьер. «Почему я о ней так плохо думаю? – вдруг озадачилась Елена. – Она же не стерва и не совсем дурочка… И Костик от нее в полном восторге, все уши прожужжал!»
Она выпила кофе, с наслаждением потянулась. Рядом лежала тетрадь, карандаши – Костя любил записывать текущие расходы. «Дай-ка я ее нарисую…» – мелькнула шальная мысль. Играя, Елена стремительно набросала черный контур – длиннейшие ноги, изломанная изящная поза фотомодели, брючки-клеш, облегающая блузка, резкие углы стрижки. Рисунок получился утрированным, но очень похожим, словно Елена задалась целью нарисовать карикатуру на свою соседку. Художница сделала еще несколько набросков, и все почему-то получились без лица. Нет, это не карикатура, это эскизы. Так модельеры придумывают одежду на каких-то абстрактных фигурах. А лица и не надо, одни складки и летящие линии…
Улыбаясь, Елена разглядывала свои наброски, думая обо всем сразу и как бы ни о чем: «Игорь, похоже, не особенно жалует свою тещу, раз Лара одна отправилась в гости. Наверное, какая-нибудь особо вредная тетка, которая вечно пилит своего зятя за глаза и в глаза. И Кости нет».
Елена вдруг заскучала, отбросила рисунки подальше, опять потерла виски. У них с Костей в семье царили довольно свободные нравы – они могли спорить, выясняя отношения, но никогда не контролировали друг друга. Это у них считалось дурным тоном, тем более что были, что называется, людьми творческими, богемными, такими, которым жесткие правила мешают жить. Но сейчас вдруг она ощутила двусмысленность, неверность окружающего мира.
«Кости нет, и Лары нет… Ах, какая ерунда! Скорее всего, каждый из них занимается своим делом. Нет, не ерунда. Есть шанс, что они вместе, и ничего особенно невероятного в этом нет». Она могла, конечно, позвонить в редакцию – там всегда кто-то бывал и по воскресеньям, но это так мелко, жалко… Елена не могла опуститься до подобных проверок, она себя уважала. «Почему я решила, что Костя именно с Ларой? Ведь Игорь сказал, что Лара поехала к матери…» Елена опять придвинула к себе тетрадку и рядом с Ларой набросала фигуру Костика, тоже схематичную – расставленные по-военному ноги, мощные бицепсы, стриженая голова. И опять без лица. «Она его стригла – он сам рассказывал. Ну и что?»
Елена знала, кому по-настоящему принадлежит ее сердце, знала, что больна невозможной, обреченной любовью к человеку, который давно ушел из жизни, который не смог бы принадлежать ей в любом случае. Что это, наверное, навсегда. До конца дней жить ей с этой несбывшейся любовью в сердце, преданной ей с упорством самурая.
Но Костика-то она тоже любила! Правда, не в полном значении этого слова, не до самоотречения, не до смерти. Нет, просто она была привязана к нему, скучала, если его долго не было рядом. Она уже вросла в него, как будто переплелась с ним ветвями, и никого другого рядом с собой не представляла (о том, о другом, далеком, речи и не шло, он и так заполнял большую часть ее сердца, все время был рядом с ней), и поэтому подобные сомнения вдруг больно уязвили ее. Черт возьми, ведь, кроме любви, есть еще самолюбие! Какой женщине понравится, что муж на стороне завел интрижку!
«Допустим, у них свидание – у Костика и Лары, – начала рассуждать Елена. – Где они могут его провести? Да где угодно! Хоть в лесу сутки просидеть, благо погода хорошая. Нет, в лесу они не могут так долго оставаться – во-первых, комары, во-вторых, Лара цивилизованный человек, ей нужна горячая вода, чистое белье, что-то я не наблюдала у нее тяги к походному романтизму… Нет, лес – это глупо, они не первобытные люди. А где тогда? Господи, да где угодно – у каких-нибудь знакомых, обремененных излишками жилплощади, в гостинице, на чьей-нибудь даче, даже на нашей могут быть…»
Мысль о даче, о Костиной даче (ведь она изначально Костина, а не ее), показалась Елене очень привлекательной. Там все условия для романтического свидания – достаточно близко, удобно, красиво, можно захватить с собой шампанское с ананасами, и там, в пенатах предков… Кроме того, ведь она сама, прощаясь с мужем, сказала ему, что целый день будет работать дома. Елена вдруг расхохоталась вслух, осознав, какой ерундой занимается сейчас.
– Этого не может быть! – с интонациями главной героини фильма «Раба любви» произнесла она, глядя на себя в зеркало.
Лара не могла быть у них на даче – еще свежи воспоминания о том, как она удирала с нее тогда, после апрельского пикника, как стонала, что терпеть не может ночевать в чужом месте! Елена опять засела у себя в мастерской и еще целый час возилась с рисунком. Пусть Федор Максимович разгадывает эту загадку, если ему совсем делать нечего.
– Нет, зря я о нем так, – осудила она себя опять вслух. – Он очень милый человек. И что он скажет, когда увидит этот рисунок?
За окном вовсю сияло солнце, но часы показывали вечер.
Елена вдруг решительно оделась, взяла ключи от машины и выскочила из дома. «Я просто прогуляюсь, – строго сказала она самой себе. – Мне надо проветриться, я целый день работала».
Она села в машину (недавно отрегулированный двигатель завелся с пол-оборота, не машина – зверь!) и выехала на дорогу. Елена ехала быстро, уверенно, впереди никто не маячил, зато по встречной полосе автомобили сплошным потоком двигались в город – воскресный день кончался. Елена была уверена, что никого не встретит на даче, что просто едет туда отдохнуть. Так, посидит минут десять на веранде, проверит, все ли там в порядке, да и обратно.
Через полчаса быстрой езды она свернула на проселочную дорогу и, трясясь на кочках и ухабах, окончательно успокоилась. Здесь, на природе, было так красиво, что дурные мысли сами улетели прочь. Только из какого-то упрямства она остановилась метрах в двадцати от дома, придержала дверцу «жигуленка», захлопывая ее. Не особенно скрываясь, она подошла к сплошному высокому забору, потрогала доски – одна легко отошла – и просочилась сквозь щель во двор. Ключа от калитки у нее не было.
Кусты смородины обступили ее – Елена барахталась, раздвигая ветки руками, и вдруг в образовавшемся просвете увидела, что в окнах дома горит свет.
– Предчувствие меня не обмануло… – мрачно пробормотала она. – На даче кто-то есть.
Тысяча мыслей завертелись у нее в голове – что в дом забрались чужие люди, что Костик со своим приятелем Редниковым специально приехали сюда, чтобы на свободе предаться неумеренным возлияниям, что… Только одну, самую первую мысль она продолжала от себя гнать, хотя та неотступно преследовала ее. Все, что угодно, только не это. Что угодно… потому что Елена даже не знала, что ей в такой ситуации делать.
Скрываясь за кустами, она подобралась к окну, заглянула в него. Сквозь слой пыли были видны два силуэта за столом. На столе ярко горела свеча, освещая бутылку шампанского, в ее свете искрились наполненные бокалы, лежал на боку шишковатый ананас. «С ума сойти!» – завороженно прошептала Елена, пытаясь разглядеть людей, сидевших за столом.
Чей-то огромный, массивный силуэт, короткая стрижка, руки героя боевиков… А рядом еще чей-то – извивистый, тонкий, угловатый контур… Они сидели к ней спиной. Вполоборота. Сначала Елена ничего не могла понять. Она словно всматривалась в свой набросок на тетрадном листе, который нарисовала днем, хотя узнать можно было с одного взгляда. Костя и Лара.
Елена ахнула и присела на корточки, боясь, что сидящие за столом заметят ее, прижала к груди исцарапанные кустарником руки. «Как все просто, банально, предсказуемо… Даже ананас с шампанским! Впрочем, кому, как не мне, знать Костиковы вкусы».
Она улыбнулась своим мыслям, своей догадке, хотя больше всего ей сейчас хотелось выскочить из своего укрытия и закатить грандиозный скандал. Но она сдержалась, решив, что сначала надо подумать. Какое-то упрямство вдруг накатило на Елену. Обычно вспыльчивая и импульсивная, она не хотела, чтобы Костик, а особенно Лара видели ее в растрепанных чувствах, чтобы происходящее напомнило сцену из мексиканского сериала. Тем более что ананас с шампанским уже присутствует. А вдруг ко всем прочим глупостям Костик, обнаружив, что жена рядом, начнет запихивать Лару в шкаф? Нет, она там не поместится, с ее-то ростом…
«Может быть, мне все померещилось?» – с сомнением подумала Елена и, осторожно приподнявшись, снова заглянула в окно. Костик уже допил свой бокал и теперь целовал Ларину ручку. Лара что-то возбужденно говорила – Елена видела ее точеный, демонический профиль, – но слов не было слышно, мешали двойные рамы, заколоченные с прошлой зимы. Потом Костику стало явно недостаточно Лариной руки, он принялся целовать ее в плечо, девушка почти полностью исчезла в его объятиях. «Надо ли мне смотреть дальше? – задумалась Елена. – Что сейчас между ними произойдет, легко догадаться, я не маленькая, знаю, чем заканчивается романтический ужин при свечах». И она решила, что продолжения ждать не надо, ведь потом воспоминания начнут преследовать ее, отравлять жизнь. Того, что она видела, вполне достаточно. С колотящимся сердцем Елена пробралась сквозь кусты обратно, нажала на нужную доску…
Она летела в потоке машин ни о чем не думая, стараясь следить за дорогой, не давая себе расслабиться, дать волю злости и слезам. Проявив чудеса самообладания, она доехала до дома. Ей даже хватило сил поставить машину в гараж. Переступив порог квартиры, она села на табурет возле двери. Что-то надо делать в таких случаях – позвонить подруге, выплакаться в чужую жилетку, выпить стакан водки или лучше – целую бутылку, принять снотворное и забыться глубоким сном до утра. Способов было много, но ни один Елене не подходил, потому что усмирять свою ненависть она не собиралась.
– Он отвратительно со мной поступил, – пробормотала она мрачно. – И бог его накажет. А эта фифа…
И тут Елена вспомнила, что «эта фифа» тоже наставила рога своей половине, то есть Игорю. Сказать ему? Вот прямо сейчас… Елена уже встала, собираясь ринуться к соседней двери, но потом села обратно на табурет. Зачем тревожить человека? Пусть хоть еще один день проживет спокойно.
Мысли об Игоре неожиданно отвлекли ее от собственного горя – он был хороший человек и нравился ей, иначе не стала бы она ни с того ни с сего дарить ему свою картину. «Бедный Игорь! – с жалостью думала Елена. – Я-то что, я ничего, у меня сильный характер… А вот как он это переживет? С какой любовью он недавно говорил о своей жене! Вот змеюка-то…»
Елена отдышалась немного и пошла на кухню – варить кофе. В конце концов, у нее еще есть время, чтобы продумать свою дальнейшую жизнь. «Ты бы со мной так никогда не поступил, – обратилась она к тому, далекому, из прошлого и из снов, – потому что это пошло, некрасиво, гадко… Но что же мне делать?» Она выпила чашек пять крепчайшего черного кофе, намереваясь в мучительных раздумьях бодрствовать до самого рассвета, до тех пор, пока правильное решение не снизойдет на нее, но вместо этого, присев на диван, вдруг уронила голову на подушку и крепко уснула.
…Разбудил ее Костя. Было часов двенадцать дня, нестерпимо сияло солнце, томно и восторженно трепетали легкие занавески на окнах. Весь окружающий мир, любые пустяки говорили о том, как прекрасна жизнь, но вдруг Елена вспомнила, что вчера произошло.
– А… – растерянно произнесла она и тут же замолчала, пораженная и недоумевающая. Костик выглядел как обычно – веселый, нежный, шумный, с добрыми сумасшедшими глазами. Ни одного намека на свершившееся прелюбодеяние на его лице не читалось. «Может, они распитием шампанского и ограничились?» – робко подумала Елена, но тут же обругала себя за наивность.
– Что это с тобой, матушка? – добродушно спросил Костя, запихивая какие-то бумаги в портфель. – Никак ты в одежде спала?
– Нет, – промямлила Елена, – я встала рано, рисовала, потом опять прилегла… А ты куда?
– Как – куда? На работу! – ласково засмеялся он. – Сегодня же понедельник. Это же ты у нас птичка божья, для которой ни забот, ни труда…
Он наклонился, с чувством поцеловал ее в макушку, потом опять зашуршал бумагами. Елена ладонью провела по своей голове, по тому месту, куда он поцеловал, и спросила:
– Ну и как?
– Что «и как»?
– Как вчера съездил?
– За-ме-чательно. Очень душевные люди в этом клубе здоровья – напоили, накормили… И Нептун у них такой колоритный был.
– Нептун? – тупо переспросила Елена.
– Ну да, Нептун – они же плавательный сезон отмечали.
– А там что, река? – вдруг спросила она. – Или озеро? Или они в бассейне плавали?
Костик запнулся – только на одно мгновение, но потом энергично ответил, как бы досадуя на Еленину недалекость:
– Да там все есть!
– Ага… – неопределенно кивнула Елена. – Понятно.
«Ничего ему не скажу, – вдруг решила она. – Не скажу, что видела его с Ларой. Просто на днях сообщу, что разлюбила его и хочу с ним расстаться. Ему так будет обиднее, а для моего самолюбия приятнее».
– Ладно, пока, малыш, я в редакцию! – Костя опять чмокнул ее, и она, зажмурившись, терпеливо снесла и этот поцелуй.
– Ты прав – все надо редактировать, – едва слышно пробормотала она, но муж в ее слова вникать не стал.
– Пока-пока!
* * *
Лара оказалась у себя на работе только в первом часу – еще никогда она не опаздывала так основательно. В салоне было прохладно благодаря кондиционерам, но, несмотря на это, летнее расслабленное умиротворение заполняло зал, перемешиваясь со сладким парфюмерным ароматом.
– Носкова меня спрашивала? – шепотом спросила Лара у Геллы.
Та в ответ изнеможенно покачала головой, распластавшись на вертящемся кресле. Клиентов не было, лишь массажист Вадик с озабоченным видом пробежал мимо, размахивая полотенцем – сквозь щель в занавеске было видно, что чье-то загорелое мускулистое тело лежит на топчане, смиренно дожидаясь Вадика.
– Еще двое ушли в отпуск, Людмила Савельевна на той неделе собирается отбыть в Анталью. Мы одни с тобой, как неприкаянные… – печально произнесла Гелла. – Боже мой, Ларочка, как хочется бросить все и уехать куда-нибудь. Куда угодно, даже в ту же Анталью, хотя, говорят, там сейчас жара страшная. А ты проспала, что ли? Я хотела тебе позвонить, но так лень, лень…
– И да, и нет, – рассеянно ответила Лара, тоже вертясь в кресле перед зеркалом – бледное лицо, темные глубокие глаза, алые вампирские губы, но в общем все очень неплохо… Бессонная ночь почти не сказалась на ней.
– Как это? – с любопытством спросила подруга.
– Знаешь, Гелла, я, наверное, скоро разведусь.
– Что ты?! – Та даже подпрыгнула на месте, томная усталость в ее облике вмиг сменилась лихорадочным азартом. – Ты шутишь!..
– Увы, – Лара деревянным гребнем подправила себе прическу.
– Он тебе изменил, да? Ох уж эти тихони – в тихом омуте черти водятся, всегда какие-нибудь козни за спиной строят…
– Это я Игорю изменила. Из-за того и опоздала.
Гелла была на грани обморока.
– Ты? Изменила?… – прошептала она, закатывая глаза. – А он – кто? Тот самый, что ты мне рассказывала… Лара, Лара, но из-за этого не разводятся. Всего-то одна ночь на стороне!
– Ты права. Но я, кажется, полюбила, – спокойно сказала она. – Он мой сосед.
– Костя, что ли? Тот культурист, что приходил к тебе стричься? Но он ведь женат, насколько я помню то, что ты мне говорила… С ума сойти!
– Да. Он совсем из-за меня голову потерял, а я просто таю, как воск, в огне его страсти. Я не могу ему сопротивляться, он совершенно меня покорил.
– «В огне его страсти»! – восхищенно повторила за Ларой Гелла, с трудом сглатывая. – А муж знает?
– Нет пока. Слушай, что же мне делать? Так жалко Игоря… – Лара закрыла глаза, и две обжигающие слезы скатились у нее из-под ресниц. Впрочем, она тут же взяла себя в руки и принялась усердно пудриться.
