Текст книги "Та, кто приходит незваной"
Автор книги: Татьяна Тронина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Никого. Сергей уехал на работу, Викуся с Раисой Петровной тоже отсутствовали – ушли в школу.
Лиля прошла по комнатам, прикасаясь к вещам.
В квартире было тепло, еще витали утренние запахи – кофе, завтрака, который готовила свекровь, средства для бритья – Сергей забыл закрыть тюбик…
Лиля набрала номер Чащина. Автоответчик. Ну и хорошо.
– Герман, привет, это Лиля. Я отказываюсь от работы. У нас все равно с Женькой ничего не получилось. Какой-то бред. Ищи новых сценаристов. Со всеми теми эпитетами, которые ты будешь слать в мой адрес, когда услышишь это сообщение, я абсолютно согласна.
…Где-то через час зазвонил мобильный. Номер Евгения.
– Отказать… – мрачно изрекла Лиля и отшвырнула от себя телефон.
Еще где-то через два часа появилась Раиса Петровна. Она страшно удивилась явлению Лили, но и обрадовалась тоже.
– Вот, все дома теперь. Хорошо! – довольно произнесла мать мужа.
Потом, во второй половине дня, из школы прибежала Вика. С воплями радости она повисла на матери.
Лиля обнимала ее и едва сдерживала слезы.
Позже, вечером, пришел с работы Сергей. И тоже обрадовался – это было видно по тому, как он смотрит на Лилю, как обнимает…
Перед сном Лиля сказала ему, что разругалась со своим соавтором, что сценарий у них не пошел. И что денег она не получит.
– Ну и черт с ними, с деньгами, – пожал плечами муж. – Я с самого начала заметил, что ты этого Лазарева терпеть не можешь. Почему-то было ощущение, что у вас с ним ничего не получится. Но я не стал тебе говорить…
А далее произошло то, что всегда бывает между мужем и женой после долгой разлуки.
Лиля в первый раз в жизни, кажется, изображала страсть. Больше всего она боялась, что муж вдруг узнает, догадается, что она ему изменяла. По запаху, по поведению, еще по каким-то нюансам…
Но Сергей ни о чем не догадался. Лиля же долго не могла заснуть. Она сама себе была противна и ненавидела себя – слабохарактерную, распущенную.
Впору, как Катерине из «Грозы» – броситься в реку с обрыва.
…На следующее утро, когда домашние разбежались по своим делам, – звонок городского телефона.
– Алло? – осторожно спросила Лиля.
– Красава моя… Приветик, – мрачно произнес Чащин.
Сердце у Лили неприятно сжалось. Этого разговора она боялась и не хотела. Но избежать его тоже было нельзя.
– Герман, ты понимаешь… – вздохнув, начала Лиля.
– Детка, бросай все и приезжай ко мне срочно. Прямо сейчас! – Режиссер явно нервничал. – Такие вещи надо обсуждать лично, а не по телефону. Даю тебе сорок минут.
Короткие гудки. Что ж, вполне в духе самодура Чащина. Хотя, если честно, иным режиссеру быть нельзя.
Лиля принялась собираться, то и дело роняя вещи, вздыхая… «О, как Чащин, наверное, начнет орать… Я знаю, как он страшен в гневе. А что, если мне все бросить и сидеть дома, ничего не делать, как домохозяйке какой? Сережка обрадуется этому до безумия. Я дома! И не просто дома, а вместе с ним, со всей семьей, не запершись у себя в комнате, как обычно, вместе с компьютером… Я дома не только физически, телом, но и душой и сердцем! Это же здорово, о подобном мечтает каждая женщина… Я могу родить еще одного ребенка. Дети – такое счастье. Буду сидеть с малышом, буду общаться с Викуськой больше!»
Лиля наконец собралась. Накинула на себя плащ, схватила зонтик…
Но дождя не было. Хотя тучи нависали над городом, асфальт – темный, мокрый, с размазанными по нему машинами желтыми листьями, да и воздух – влажный, холодный, октябрьский уже какой-то – напоминали о непогоде…
Мысль о том, как это хорошо – не работать и засесть дома с семьей, – продолжала преследовать Лилю. Она начала развивать эту идею, представляя картинки безмятежного будущего.
Вот она с животом по вечерам гуляет с Сережей под ручку. Вот она в красивом халатике (да, кстати, надо будет купить побольше красивой домашней одежды!) готовит борщ у плиты. Вот она с коляской встречает Викусю возле школы. Вот у Викуськи выпускной, она красивая девушка в роскошном платье… А мальчишка, сын (пусть будет именно сын), только готовится идти в школу. А Лиля и Сергей, чуть постаревшие, с умилением наблюдают за детьми, взявшись за руки.
Картинки, которые рождало воображение Вики, получались сказочными, прекрасными.
– Ой… – Лиля чуть не споткнулась о вспученный край плитки, которой был выложен тротуар. И моментально радужные картинки рассыпались. Потому что:
1. Человек предполагает, а Бог располагает.
2. Хочешь насмешить Бога – расскажи ему о своих планах.
3. По статистике, большинство браков распадается именно после рождения второго ребенка. Нет, конечно, Сергей замечательный муж, но зато Лиля – скверная жена, и в данном случае дополнительные семейные хлопоты только накалят обстановку дома.
4. Раиса Петровна не оценит домохозяйственных подвигов Лили. Поскольку когда-то давно Лиля поняла, что свекровь хочет сама везти на себе все хозяйство. Вот хочет, и все тут.
О, сколько историй от своих подруг выслушала Лиля о том, как свекровь лезет в жизнь молодых и устанавливает свои порядки и как это мучительно и невыносимо! Не туда невестка посуду поставила, не так борщ сварила… Получила нагоняй и нотацию от свекрови. И даже раздельное проживание от склок не спасало!
Но в Лилиной семейной жизни ничего подобного не наблюдалось. Активность Раисы Петровны ничуть не возмущала Лилю. Пусть старушка делает, что хочет, молодой хозяйке не жалко… Поэтому Лиля с удовольствием позволила свекрови быть главной по дому.
Пожалуй, с борщем у Лили ничего не выйдет.
Раиса Петровна не позволит.
Казалось бы, оно и лучше, больше времени можно посвятить второму ребенку. Но… Но если взглянуть на ситуацию с другой стороны? Раиса Петровна действительно старушка уже. Бодрая, деловая, но – старушка, как ни печально это звучит. Случись что со свекровью – захворает (в ее возрасте это неудивительно), упадет зимой на этой дурацкой скользкой плитке, сломает шейку бедра – и, ага, лежачая больная.
И все тогда на Лиле. Муж, двое детей, лежачая свекровь. Дом. И хоть на стену лезь… Нет, можно, конечно, сиделку нанять, домработницу… Но хватит ли денег, ведь она, Лиля, уже не будет работать…
6. Она, засев дома, отрекшись от сценарной нервотрепки, станет никем. Обычной женщиной. Нет, конечно, это чудесно – жить мужем и детьми, но этого мало. Какой-нибудь другой женщине – да, за счастье, но именно Лиле – мало.
Что Лиле делать со своей энергией, неуемным воображением… Она станет злой, обидчивой, она будет орать на своих домашних. Она перестанет быть женщиной, и даже собственный муж, благородный Сергей, заскучает рядом с ней.
Лиля на ходу выхватила сотовый телефон.
– Верунчик, это я. У меня к тебе срочный вопрос.
– Да, слушаю, – с готовностью отозвалась подруга.
– Вот ты, как автор романов про БДСМ, про любовь эту странную… Ты каким видишь будущее своих героев?
– Чего-о? – опешила Вера. – Ты о чем, Лилька?
– Ну вот, например, рождается у героини ребенок от любимого ею садиста. И чего они делают?
– Как чего? Живут себе дальше. Но с ребенком. Что за глупый вопрос?
– И как у них все происходит? Она беременная, с пузом, он ее на карачки ставит и по спине ее лупит? Она грудью кормит, потом в спальне муж ее опять хлыстиком и соски выкручивает?
– Лиля, никто ничего никому не выкручивает, это игра.
– Ага, а дети, которые уже подросшие? Они слушают вопли папы и мамы за закрытыми дверями…
– А так как будто в обычных семьях воплей нет, – возмутилась Вера. – И вопли, и скандалы, и битье морд. И заявы в полицию на домашнее насилие… Мы же с тобой на эту тему уже говорили, забыла?
– Не помню… Мне кажется, твои герои, садисты-мазохисты, на долгие отношения не способны. Потому что семейная жизнь не может быть основана на сексе и его разновидностях.
– Вот именно! – торжествующе закричала Вера. – Все крепкие союзы основаны на любви. У меня вон как последний роман закончился, знаешь? Я его только что редактору сдала… Они поженились, мои герои, она ждет ребенка, и он трогательно ухаживает за ней, приносит ей в постель стакан свежевыжатого сока…
– Неправда. Это все неправда. Сказка. В жизни он бежит к любовнице. И там отрывается по полной, твой герой. Сунул жене стакан, а сам за порог. Да-да. Потому что она в токсикозе, у нее недосып, у нее гормоны, ей вообще до лампочки эти игры!
– Лиля, это законы мелодрамы, ты сама их знаешь…
– А что будет через двадцать лет? Через тридцать? Ну, конечно, если мы говорим о настоящей любви. Вот представь, твои герои живут вместе – долго и счастливо. Она престарелая тетка с целлюлитом в утягивающем белье, он лысеющий тощий дядька, пахнущий валерианкой… И они все в коже, с хлыстиками… О, моя госпожа… Тьфу!
– Лиля, я в твои сценарии не лезу, и ты в мои БДСМ тоже не лезь, – угрожающе произнесла Вера. – Ты чего, не с той ноги сегодня встала?
– К Чащину иду. Хочу от сценария отказаться.
– А, все с тобой понятно. Ты на мне решила отыграться. Но это нечестно, Лиля, – вздохнула подруга.
– Верунчик, мне кажется, что счастья нет, что все это только выдумки. Мы пишем красивые истории, снимаем доброе кино, а в жизни все иначе, – пожаловалась Лиля.
– Иди ты, – устало заметила подруга. – Иди ты к психотерапевту, вот что. Хотя я не доктор, но скажу тебе. Я знаю, что с тобой. Тебя сейчас чувство вины мучает. – Понизив голос, Вера многозначительно спросила: – Я права?
– Ты права, – сквозь зубы с трудом согласилась Лиля. – Ладно, пока, Верунчик.
Вот и набережная. Солидный, под старину, очень хороший дом.
…Дверь Лиле открыла домработница.
Лиля не раз бывала здесь, но каждый раз поражалась огромным комнатам, современному, неброскому, но очень стильному интерьеру. Наверное, напрягись они с Сергеем, сами организовали бы нечто подобное.
Хотя нет, вряд ли. Хозяйка Лиля была никакая, сама придумать ничего не смогла бы. Ладно, дизайнера бы наняли. Потом понадобилось бы только поддерживать порядок… А вот тут уж Раиса Петровна, человек простой, с советским мышлением, не согласилась бы поддерживать чужой порядок, живо бы все организовала по-своему!
Замки, которые в своем воображении рисовала Лиля, продолжали рушиться. У нее никогда не будет такого дома…
Но тут в прихожую, навстречу Лиле, выскочили двое детей Чащина – Глеб, мальчик лет двенадцати, и пятилетняя Катя, в чудесном кружевном платьице.
– Привет! Глеб, как дела? – улыбнулась Лиля. – Катюшка, какая ты сегодня красивая!
– Лиля? Привет. Иди сюда. Нина, присмотрите за детьми… – в коридор выглянула Эля.
«Кажется, скоро родит», – пригляделась Лиля.
– Идем, со мной посидишь, – сказала Эля нежным, звонким, детским голоском. – Чаю хочешь?
– Я, Эля, к Герману…
– Он минут через тридцать будет. Сюда… Садись, – Эля тяжело опустилась в кресло. – Видишь, еле хожу.
– Вижу…
– Третье кесарево придется делать, – страдальчески улыбнулась Эля. – Третье – уже на грани. Четвертого ребенка нельзя мне. Риск большой. Врач советует перевязку делать.
– Раз советует, значит, сделай, – серьезно сказала Лиля. «С чего это она откровенничать вздумала? Не такие уж мы и подружки». Но, судя по всему, Эле было худо – она жаждала излить хоть кому свою душу.
– О Германе беспокоюсь. Если со мной что случится, как он переживет… – пожаловалась Эля.
– Все будет хорошо.
– Мы не собирались третьего заводить. Но так получилось. Не аборт же было делать… И он знает, как я детей люблю. Сказал: рожай. Многие не верят, Лилечка, но Герман – чудесный муж. Самый лучший на свете. – На глазах у Эли выступили слезы. – И он гений… Он самый лучший режиссер в России, я тебя уверяю.
«Гормоны, точно», – подумала Лиля, чувствуя себя неловко.
– Скоро придется мне в больницу идти сдаваться, – продолжила Эля. – Герман с детьми, с домработницей – ну, ты ее видела, Нина, хорошая такая тетка, беженка из Казахстана, русская, за детьми будет приглядывать. Но у меня все равно сердце не на месте. У него работа серьезная, не до домашних дел ему…
– Элечка, если что, и я могу быть на подхвате! – не выдержала, поддалась жалости Лиля. – У меня есть время, я с удовольствием.
– Нет-нет, я не могу нагружать людей своими проблемами… – Эля смахнула со щеки слезу. – Но все равно спасибо. Буду иметь в виду.
Звонок в глубине квартиры. Потом хлопнула входная дверь, через минуту в комнату заглянул Чащин, все в той же бронебойной скрипучей кожанке.
Поскрипывая, подошел к Эле, с нежностью поцеловал жену в щеку.
– Ты как, детка? – едва слышно произнес он.
– Все хорошо, – кротко ответила она. – Вон, с Лилечкой болтаю.
Чащин уставился на Лилю неподвижными, немигающими, круглыми (точно у краба) глазами, несколько секунд сверлил ее взглядом. Затем изрек:
– Явилась, значит. Лили Марлен… Марш ко мне, говорить будем!
Лиле от его голоса стало совсем тоскливо, не по себе.
… В кабинете у Германа Лиля села в кресло, сжалась, приготовившись к скандалу.
Но Чащин начал спокойно, будничным таким голосом:
– Продюсер одобрил все то, что вы с Жекой успели накропать.
– Да?!
– Ты же не думаешь, Селуянова, что я буду тебе врать… Да, одобрил. И мне нравится. Вполне, все живенько так.
– А… а маньяк? Ты думаешь, этот персонаж вписывается в сюжет? – робко спросила Лиля.
– А почему нет? – пожал плечами Чащин. – У вас все с юмором, без чернухи… Как в оперетте. Что, собственно, и требовалось.
– Надо же… – пробормотала растерянно Лиля.
– Единственное, сцена с погоней – не то. Как-то слишком серьезно. Ну, это тот эпизод, где киллер по приказу чиновника пытается убить Машу как свидетельницу.
– Затянуто слишком? – встрепенулась Лиля.
– Нет, по хронометражу – нормально. Но… мало комедии. Вы должны с Жекой переписать эту сцену. Да, и в концовке обязательно счастливый финал. Все преступники пойманы, все злодеи наказаны, все герои вознаграждены.
Лиля сидела, рассматривая свои ноги, не в силах поднять головы. Как сказать Чащину, что она отказывается от работы? Отказывается от гонорара, готова вернуть аванс…
– Герман, я… я не могу, – выдавила она из себя.
– Чёй-то ты не можешь? С Онегиным, с Женькой поругалась?
– Не совсем, но… да.
– Он готов просить прощения. Хотя, как он выразился, сам не понимает, в чем виноват.
– Ты с ним говорил? – вскинула Лиля голову.
– Естественно. Он готов продолжать трудиться над сценарием. Там дописать-то всего ничего осталось, работы на пару-тройку вечеров. Словом, дело только в тебе, Селуянова. Я не знаю, что на тебя нашло, чего ты вдруг взбрыкнула, удрала из дома отдыха…
– Герман, может, он один допишет сценарий?
– Нет. Вы оба начали, вы оба и заканчиваете. Я не собираюсь ломать процесс.
– Герман…
– Если откажешься, с тобой ни одна кинокомпания дела иметь не будет, я обещаю, – спокойно произнес Герман.
Как раз тот самый момент, чтобы кивнуть, сказать Чащину: «Ну и пусть, я готова к этому!» Но как решиться поставить крест на своей карьере? И правильным ли будет это решение?
Сейчас Лиля почему-то думала не о Германе, не о Евгении и не о себе даже… Она думала об Эле, жене режиссера. Вот истинная женщина, для которой семья – это все.
Когда-то, как слышала Лиля (а в кинематографической среде без сплетен не обходилось), Эля была молодой, талантливой, начинающей актрисой, перед которой маячило большое будущее. Ее уже вовсю куда-то приглашали…
Поэтому, когда в жизни юной актрисы появился Чащин, окружающие решили, что это обычный служебный роман. Чащин станет снимать Элю в своих фильмах, Эля будет дарить ему свою молодость и красоту…
Но вышло иначе.
Эля отказалась от карьеры актрисы и полностью погрузилась в семью. Говорят, на этом настоял Чащин, по принципу: «В одной семье не может быть двух творческих личностей». Хотя, конечно, есть примеры счастливых браков, где муж на протяжении десятилетий снимал в своих фильмах жену… Но, видимо, самодур и деспот Чащин на подобное не был способен.
А Эля не жалела о потерянных возможностях. Она обожала мужа, для нее счастьем оказалось – служить ему дома. В радость – стать тылом известному режиссеру…
Подтверждение тому Лиля наблюдала только что, беседуя с Элей. Сколько женской силы, преданности заключалось в нежной золотоволосой женщине! А ее жажда материнства…
Вот Лиля никогда не стала бы рисковать своим здоровьем ради очередного ребенка. И с детьми Лиля возилась бы без удовольствия… Спихнула все на Раису Петровну и рада.
Какой второй ребенок, какая домохозяйка…
Этими вещами должны заниматься те женщины, у которых есть на это силы, способности, желание.
Все то, что не от сердца, а от головы, однозначно провалится, потерпит крах.
Нечего строить воздушные замки, надо соглашаться с предложением Чащина.
Только вот придется опять встретиться с Евгением… А что? Они теперь не в лесу, за городом, не заперты в одной комнате. Они теперь смогут именно работать, а не…
– Лиля, что ты молчишь? – сурово спросил Чащин.
– Я буду работать с Женькой, – выдохнула Лиля.
– Ну и славно. Ну и вали к нему, и работай. Живо, живо… Не тяните резину, у нас уже кастинг актерский полным ходом идет, скоро снимать надо. Давай, созвонись с Женькой, и быстренько закончите мне сценарий.
Лиля вышла от Чащина.
И, еще стоя у подъезда, достала свой мобильный.
Набрала знакомый номер. Евгений отозвался сразу же.
– Привет. Это я, – проговорила Лиля. – Только что от Чащина.
– И что? – спокойно, без всякого выражения, спросил Евгений.
– Нам надо закончить сценарий.
Пауза. Потом Евгений сказал:
– Встретимся в кофейне на Садовом. Там поработаем. Как?
– Прекрасно! – неискренне воскликнула Лиля. Хотя на самом деле ничего прекрасного в возобновлении их союза не видела.
…Позже, уже подходя к кофейне, Лиля пыталась проанализировать свои чувства: чего она хочет на самом деле, к какому из мужчин стремится?
Муж ощущался Лилей как чужой. Сергей – странный. Непонятный. Хороший, родной, да… Но он был где-то там, вдали. Не рядом.
А вот Евгений казался Лиле ее половинкой. Он словно весь пророс в ней – вырвать его из сердца, не убив при этом саму Лилю, уже невозможно.
Молодая женщина все время думала о своем любовнике, каждую минуту, каждую секунду. Наверное, прошло бы еще немного времени, и Лиля, изведясь вся, принялась бы искать его.
Так что все правильно. Они должны быть вместе.
Но тогда к чему было это расставание?
* * *
Почему-то считается, что писатели часто работают в кафе. Это так стильно – сесть за столик с чашечкой кофе, раскрыть ноутбук (хотя нынче в моде уже другие гаджеты) и погрузиться в воображаемые миры…
Ха-ха. Попробуй, погрузись, когда даже в самом недешевом кафе столики сдвинуты столь тесно, что в уши сами собой льются разговоры тех, кто находится неподалеку. А ведь, как известно, в кафе люди чаще ходят не только поесть, но и пообщаться…
И вот сидит писатель, пытается работать, а слева слышит бабский трындеж про шопинг. Справа идут яростные, с матерком, очень эмоциональные сплетни про офисные интриги. Чуть позади орет младенец – это мода сейчас такая пошла, с младенцами везде шляться… Нет-нет, Евгений ничего не имел против детей и против того, чтобы молодые мамочки выходили в свет. Но он-то сбегал из дома именно потому, что дома свой младенец орал (это еще в те времена, когда сынишка был маленький). А за столиком чуть впереди воркует парочка, и их сюси-пуси, которые явно на публику, тоже отвлекают внимание.
Музыка, опять же, которая играет в кафе, раздражает.
Ну ладно, с шумами можно бороться, заткнув слуховые отверстия либо берушами, либо наушниками. Ведь главное – никто в этом кафе не отвлекает лично тебя.
А нет. Нервный московский официант недоволен, что столик, который он обслуживает, занят уже четыре часа кряду. Это сколько чаевых он за это время мог получить! Официант бесится, лишний раз подбегает с вопросом, не хочет ли посетитель еще чего заказать, передвигает салфетницу на столе, задевает то и дело твой стул, якобы нечаянно… Придраться к официанту невозможно, а вот мешает он сильно.
Потом – еда. Чашка кофе в московском кафе имеет цену заоблачную. За несколько часов сидения разориться можно. А пироженки всякие? Ну как их не заказать? И ведь вкусные бывают, сволочи, и недешевые тоже… И калорийные, и неполезные, из серии – прощайте, кубики на животе и поджелудочная, здравствуй, диабет.
Вот и выходит, что работа за столиком в кафе – дело бессмысленное и даже вредное. Пару раз можно там прокантоваться, но просиживать штаны каждый день в московском общепите – нереально…
Обо всем этом размышлял Евгений, поджидая Лилю в кофейне на Садовом. Как они будут здесь дописывать сценарий?
Он давно приспособился писать дома, когда все спят. В кафе выбирался редко, когда совсем припирало, и в основном кафе служило местом переговоров, а не рабочим кабинетом.
Конечно, вокруг полно персонажей, которые сидят в одиночестве, уткнувшись носом в сенсорный экран своего гаджета. Юноши бледные со взором горящим или сосредоточенные девицы.
Нет, конечно, часть из них делом занимается, наверное (хотя это, скорее, говорит о том, что люди не могут организовать свой рабочий процесс, если даже во время обеда вынуждены не отлипать от монитора), но большинство либо в соцсетях, либо… Да, это способ знакомства с противоположным полом. Как знакомиться нынче, не афишируя свое желание завести роман, с человеком, скажем так, интеллектуальным, своего поля ягодой? Раньше ходили с книжкой (обычно брался какой-нибудь модный автор, ни в коем случае не попса), теперь книжки уступили место гаджетам.
Ладно, это все лирика. Надо понять, как организовать процесс. Хотя, если они увлекутся работой, посетители с официантами им не будут помехой… Если работаешь вдвоем в общественном месте, есть возможность сосредоточиться друг на друге.
…В первый момент, когда Евгений понял, что Лиля все-таки сбежала от него, он пришел в ярость. Он был готов проклинать ее. Ну нельзя же так – сначала накрутила человека, взболтала его мозг, все внутренности, а потом дала задний ход!
Он еще находился внутри отношений с Лилей. Он думал о ней, он хотел ее, она нужна была ему. А ее – нет. Хочется обнять любимую, а не получается – руки ловят пустоту.
И кто знал, что он способен потерять голову от какой-то смазливенькой блондиночки, которая совсем не в его вкусе…
Неужели и правда он ее любил?
А жена, а сын? Хотя при чем тут жена с сыном… Дайте мне Лилю, срочно! Эту гадкую и сладкую Лилит-искусительницу с круглыми коленями, пахнущими клубникой…
Евгений сидел за столиком перед раскрытым ноутбуком, перечитывал сценарий, то и дело косился на входную дверь, каждый раз дергаясь, когда она открывалась: Лиля, не Лиля?
Наконец очередной раз дверь распахнулась, и в зал вошла Лиля. В каком-то новом, еще неизвестном Евгению плаще… И опять, черт возьми, такая вся бело-розово-свежая, чистая, словно ее родниковой водой умыли!
Лиля огляделась, заметила Евгения…
– Привет, – сказала она, садясь рядом. Указала пальцем на бокал: – А это что?
– А это твой любимый «ксю-ксю» с шампанским, – сказал он, чувствуя, как внутри все дрожит от радости.
– О, спасибо. Напьемся и такое насочиняем…
– Лиля, Лиля, ты не о том говоришь, – с укором, едва сдерживая обиду, произнес Евгений.
– А о чем надо?
– Зачем ты сбежала?
– Женя…
– Я же тебя люблю. Я без тебя жить не могу. – Он попытался улыбнуться, но не получилось – вероятно, его улыбка со стороны смотрелась гримасой. – А ты меня любишь?
– Какая прелесть, циничного Евгения Лазарева потянуло на романтик… – пробормотала Лиля.
– Нет, ты скажи. Я серьезно. Я хочу знать, как ты ко мне относишься, что я для тебя, – настаивал он, прекрасно понимая, что его настойчивость в данном случае – мальчишество. Смешно и глупо взрослому мужчине требовать подобных признаний от девушки.
– А какая тебе разница? Ты сам сказал, что у нас просто секс, и не надо грузиться лишними мыслями…
– Лиля, Лиля, я тебя как человека прошу! Скажи мне.
Она молчала, улыбалась. Водила пальцем по столу, опустив глаза… Тянула время. Мучила.
А Евгений смотрел на нее и думал о том, что никогда еще не испытывал подобных чувств. Да, он влюблялся несколько раз в своей жизни, он любил – но никогда еще не терял головы. Может, ему казалось раньше, что он любит, и только теперь на него снизошло это чувство. Но тогда получается, правда любовь – это безумие?.. Ведь самому справиться с тем, что с ним сейчас творилось, реально невозможно!
– Люблю, – тихо сказала она. И подняла свои прозрачные, блестящие, тоже словно отмытые, глаза.
Некоторое время Евгений не мог говорить – горло перехватило. Потом справился с собой. Никак не стал комментировать признание Лили. А чего тут скажешь? Пустые обсуждения будут лишними. (Главное слово – оно уже произнесено. Любит. Она его любит…) Поэтому он сразу перешел к делу:
– Чащин тебе объяснял, что одну сцену в тексте надо переделать?
– Да. И концовку обязательно позитивную… Но это очевидно, по-моему.
– Смотри, что я думаю… Наша Маша убегает от киллера по ночному городу. У нас просто бег с препятствиями, в сцене погони только она и киллер. А если…
– А если ввести еще эпизодических героев? – подхватила Лиля.
– Да. Да! Ведь даже ночью Москва – не пустой город. Здесь полно народу, какие-то кафе открыты круглосуточные…
– И Маша обращается за помощью к людям, но все шарахаются от нее, не принимают всерьез! Собственно, как обычно и бывает – можно помереть среди толпы, никто и не оглянется. Только надо все это сделать в юмористическом ключе, понимаешь?
Они углубились в работу. Сидели, не замечая людей вокруг. Ни чужие разговоры, ни мельтешение официантов вокруг не могли помешать им, вопреки сомнениям Евгения.
Так они провели время до позднего вечера, потом Евгений пошел провожать Лилю.
Было темно уже, горели фонари, освещены фасады домов, мерцали огнями рекламные вывески, придавая ночному московскому пейзажу праздничный вид…
– Дальше не надо, – попросила Лиля. – Вон мой дом.
– А чего ты боишься? Что тебя увидит кто-то из знакомых? И что? Мы же официально коллеги, ведем работу над одним проектом. И когда выйдет фильм, а я надеюсь, что это случится, – наши фамилии в титрах будут стоять рядом…
– Я все равно боюсь и не хочу, – мрачно произнесла Лиля.
«Мужа своего она боится беспокоить… – догадался Евгений. – Как она трясется над ним, как он ей дорог… Но зачем тогда врать, что любит меня?»
Евгений ревновал. Он обнял Лилю, накрыв полами своего плаща, прижал к себе. «Невыносимо. Да, это все – невыносимо!» – попытался описать словами все то, что сейчас происходило внутри него.
Хотя что в этом особенного – миллионы людей проходили через подобные адюльтеры. Страсти-мордасти, ревность к супругу возлюбленной… Сплошная банальщина.
«Есть ли что банальней смерти на войне и сентиментальней встречи при луне. Если что круглее твоих колен, колен твоих. Ich liebe dich. Моя Лили Марлен. Моя Лили Марлен…»
Уже ночью, из дома, Евгений написал и отправил Лиле по электронной почте письмо следующего содержания:
«Я не знаю, как высказать тебе все то, что творится у меня внутри, моя Лилечка. Как всегда – сапожник без сапог… (Смайлик, изображающий улыбку.) Но я понял одно: без тебя я умру. (Смайлик, изображающий печаль.) Нет, не физически, но я умру как человек, как личность. Я могу жить и работать только рядом с тобой, Лилечка. Я не думал, не ожидал, что найду человека, которого я так понимаю и который настолько понимает меня.
Перед тем я надеялся, что мы можем быть просто любовниками. Так милосердно и естественно – не разрушая своих семей, мы с тобой встречаемся тайком, и все счастливы… Помнишь, я даже говорил тебе, еще там, в доме отдыха: хорошо бы снять квартиру и встречаться в ней?
Но мне этого мало, Лилечка, я понял.
Я хочу, чтобы ты ушла от своего мужа.
Я готов принять твою дочь как свою.
Я готов предать свою семью, хотя, сразу тебя предупреждаю, с сыном своим я отношений никогда не прерву.
Потому что я хочу провести свою жизнь рядом с тобой. Ведь иначе, без тебя, она не стоит и ломаного гроша. Ты мое вдохновение, ты моя радость, ты мой свет.
Я люблю тебя.
Мои предложения таковы: мы снимаем квартиру и живем в ней вместе. Ту квартиру, где я живу сейчас, я должен оставить Ирине. В общем, сразу предупреждаю – золотых гор обещать тебе не могу…»
Минут через десять пришел ответ от Лили:
«Женька, это очень серьезный шаг. Я хочу обдумать».
Он: «Если ты любишь меня, по-настоящему любишь, придется решать все равно».
Она: «Я должна привыкнуть к этой мысли. Мне пока страшно что-либо планировать. Я никогда не думала, что дойду до жизни такой. Всегда осуждала тех, кто изменяет и предает, кто идет на поводу у своих чувств. Всегда говорила в адрес других людей, решившихся уйти из семьи ради новой любви: «А что, он (она) неужели не мог держать себя в руках?» Теперь понимаю – невозможно силой разума контролировать свои чувства».
Он: «Я об этом сегодня тоже думал. Мне иногда самому жутковато становится, что мы почти читаем мысли друг друга. Ни с кем и никогда подобного у меня не было. Я люблю тебя. Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ».
* * *
В последнее время Ира была вся на нервах. Во-первых, на работе сменилось руководство. Прежний худрук – милейший, добрейший Яков Фомич, стоявший во главе театра около полувека, – с почетом ушел на пенсию в возрасте девяноста лет.
Его пост занял амбициозный провинциал, который рвался доказать свою состоятельность и необходимость перемен. Он больше говорил о рентабельности постановок, чем об их художественных достоинствах.
Этакий чиновник от искусства, коих в последнее время развелось немало…
В театре начались кадровые перестановки, интриги. Кое-кто из коллег сбежал, наняли новых. Борьба за главные роли, само собой… Яков Фомич все эти проблемы умело разруливал – да, тоже случались споры, возникало недовольство в актерской среде… Но до таких диких скандалов дело никогда не доходило.
Новый худрук заявил: «Актер должен держать себя в тонусе, актера надо взбадривать». А на деле это «взбадривание» – сплошная нервотрепка и попытки доказать каждый день, снова и снова, словно по кругу, свою состоятельность…
Ире новый худрук намекнул, что по возрасту ей скоро придется перейти на роль «мамочек». Да, так бывало, и это нормально – актриса-травести с возрастом начинала играть «взрослые» роли. Из ребенка – в старушку.
Неприятно, а что делать…
Но не в тридцать восемь же лет (именно столько на данный момент исполнилось Ире). Это самый расцвет карьеры! Гениальная Янина Жеймо сыграла шестнадцатилетнюю Золушку, будучи в том же самом возрасте!
Тем более что Ира следила за собой, всегда находилась в форме. Ни жиринки, ни морщинки. К ней еще ни разу не обратились «женщина». Всегда – «девушка». Изредка даже – «девочка»!
О, как больно, как обидно – все эти намеки на возраст…
Ира пыталась утешать себя тем, что новый худрук просто хочет протолкнуть поближе к рампе свою протеже и любовницу, молодую актриску.
