Текст книги "Истории жителей города N"

Автор книги: Татьяна Малько

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Тетя Вера

На первом этаже восьмого дома по улице Брусчатой живет тетя Вера (или Вера Николаевна, если хотите). По возрасту ей давно бы пора числиться в бабушках: шестьдесят три как-никак! Но все обитатели дома, начиная с соседки по лестничной площадке Марии Александровны и заканчивая девочками-студентками, снимающими квартиру этажом выше, называют эту далеко немолодую даму тетей. В то же время упомянутая Мария Александровна (которая, к слову, на два года моложе) именуется бабой Машей. Странно? Совсем нет.

Причина такого несоответствия кроется не в банальном женском желании скрыть возраст и казаться младше своих лет. Дело и не в том, что окружающие с давних пор так обращаются к Вере Николаевне и просто привыкли называть соседку тетей Верой. Причина запрятана гораздо глубже: тетя Вера одинока. Совсем. Нет у нее ни детей, ни внуков, ни родственников, приезжающих проведать во время отпуска. И слово «бабушка» для нее – как апельсин для аллергика: желанно, дорого, но причиняет огромные страдания. И если любитель цитрусов, отведав запретного лакомства, будет испытывать физические муки, то Вере Николаевне слово «бабушка» видимого вреда не причинит: ни тебе сыпи, ни тяжелого кашля, ни расстройства желудка… Но душевные страдания доставит. И еще какие! Не убьет, но глубоко ранит.

Все, кто давно знаком с тетей Верой: соседи, немногочисленные подруги-пенсионерки, приветливая медсестра из поликлиники, забегающая иногда померить давление пациентке, – об этом знают. Знают они и печальную историю несбывшейся любви…

…Вера была одной из лучших учениц на параллели: невысокая, светловолосая, с тонким прямым носом и большими доверчивыми глазами, она легко переходила из класса в класс, каждый год получая грамоты и радуя родителей успехами. Особенно хорошо ей давались точные науки. Доказательства сложных теорем, над которыми большинство учеников бились безуспешно и вынуждены были зазубривать, у Веры не вызывали трудностей: просто выстраивались в голове сами собой. Нельзя сказать, что ей совсем не приходилось прикладывать усилий: там, где дело касалось механического заучивания, будь то понятия, даты или формулы, все обстояло немного сложнее, вызывало раздражение, а иногда и слезы. Именно поэтому Вера не любила историю, где большую часть информации приходилось не находить самостоятельно, а просто запоминать.

Более перспективным учеником мог бы стать, пожалуй, Костя – вот уж кому повезло с головой! Но проблема заключалась в том, что ему не хватало усидчивости. Если бы Костя уделял учебе чуть больше внимания и стал немного терпеливее, из него, несомненно, получился бы изобретатель, ну или просто академик, на худой конец. Именно так считала Вера, о чем не забывала постоянно напоминать Косте по пути из школы.

А ходили они всегда вдвоем. Везде: в школу, из школы, в столовую или на субботник. Как-то так повелось. Никто не смог бы вспомнить, с какого времени они стали неразлучны – может быть, еще в младших классах, но Вера с Костей всеми одноклассниками воспринимались как единое целое. Если кто-то из них по какой-то причине задерживался, второй обязательно дожидался. Это было негласное правило.

Поэтому никого не удивило решение Кости и Веры поступать в один столичный ВУЗ, на инженерный факультет. И то, что готовиться к поступлению они стали вместе, никаких обсуждений не вызвало. Удивительно, но этот союз двух лучших учеников вообще никогда не подвергался обычным в среде школьников подтруниваниям, вроде «жених и невеста…». Было, видимо, что-то в этой странной «паре» то ли друзей, то ли влюбленных, что рождало у окружающих уважение и отметало глупые шутки.

Вероятно, что со временем из этой чистой школьной дружбы получилась бы замечательная семья, но судьба распорядилась иначе.

К моменту окончания школы Костя и Вера еще больше утвердились в своем намерении покорять столицу. И подготовились к поступлению на славу: перерешали все возможные задачи, прочли кучу учебников, все обсудили, обдумали, проверили. Ни у кого не возникало даже тени сомнения, что их планы могут не осуществиться.

А вышло так, что подавать документы поехали неразлучные одноклассники вместе, а учиться отправился один Костя. Нет, Вера не провалила экзамены, наоборот, она даже успешно сдала первый. Но внезапно серьезно заболела мама, помочь было некому: отец Веры погиб, когда она была совсем маленькой и помнила дочь его только по фотографиям, сестер и близких родственников у них не оказалось. Поэтому мечты о столице пришлось оставить, да и в местный ВУЗ из-за маминой болезни Вера не успела, не до того было. Единственным решением, которое пришло в голову девушке, стало медицинское училище: и уезжать не придется, и первую помощь сможет маме оказать в случае надобности.

Быть может, будь Костя терпеливее или Вера настойчивее, со временем они снова стали бы одним целым: создали семью, воспитали детей… Но так или иначе – их пути разошлись и больше не пересекались. Спустя несколько лет Вера узнала, что Костя женился, а для нее другой пары в родном городе не нашлось. Видимо, не смогла больше никого полюбить, а может, просто не хотела.

Спустя много лет стала она для всех тетей Верой: ни женой, ни мамой, ни бабушкой ей побывать так и не пришлось.

Машино счастье

– Мария Александровна, приглядите минутку за Егором? Я в магазин – туда и обратно,– соседка Таня оторвала старушку от размышлений.

– А? Конечно, Танечка, присмотрю, беги, беги.

Бабушка Маша сидела на скамейке у дома и вспоминала. Когда-то и она была такой юной и веселой, везде успевала, все подмечала, не ходила, а летала. И время также пролетело: повзрослели дети, подрастают внуки. Вон у соседки Тани, с которой старший Сережка ходил когда-то в школу, сынок за зиму как вытянулся: не успеешь оглянуться – тоже в первый класс пойдет.

Бабушка Маша улыбнулась. Ах, какой она была озорной и красивой! Участвовала во всех школьных постановках: пела романсы, стихи читала на литературных вечерах, и танцевала, и играла в комедийных сценках. А как смеялась! С душой: громко, заливисто, обнажая при этом красивые ровные зубы, размахивая руками и хватаясь за бока. Глядя на нее, даже хмурый учитель физики Николай Петрович распрямлял свои вечно сведенные брови и чуть приподнимал уголки губ. Он бы и рад был засмеяться, да не положено – уж больно не подходил смех к его строгому профессиональному образу. Если бы в школе проводился конкурс серьезности, он, несомненно, стал бы обладателем главного приза, оставив далеко позади всех соперников: от завуча Елены Федоровны, грозно качающей головой при виде любого непорядка, до уборщицы тети Кати, которая постоянно ворчала на снующих первоклашек и не расставалась со шваброй, оттирая невидимую грязь. Но поскольку соревнований таких в школе не проводили, Николаю Петровичу приходилось своими силами ежедневно доказывать звание самого строгого и непоколебимого представителя педколлектива.

А Маша с таким же успехом доказывала обратное: чуть только отворялась дверь класса, и она появлялась на пороге – тишину и спокойствие как ветром сдувало. Учителя регулярно отчитывали ее и жаловались родителям на то, что она «нарушает дисциплину и мешает образовательному процессу». Машина мама только вздыхала и разводила руками, а отец – хитро улыбался, посмеивался в усы и обещал «принять самые строгие меры и серьезно побеседовать с дочерью».

Ну а вечером за сладким чаем с домашним печеньем, которое мастерски готовила Машина мама – Надежда Алексеевна, отец с дочерью смеялись на пару: она – задорно и высоко, словно играя на металлофоне или звеня в бубенчики, он – твердо и основательно, будто гремя в барабаны или ударяя в тарелки. Надежда Алексеевна сначала сердилась, укоризненно смотрела на домочадцев и просила Машу быть «чуточку серьезнее», а после – заряжалась всеобщим весельем и только добродушно улыбалась и подливала всем чаю.

Так или иначе, эти годы всегда вспоминалось Маше как самые счастливые, несмотря на сперва редкие, а после участившиеся разногласия между родителями, во время которых они запирались в спальне и громким шепотом, стараясь не тревожить взрослую дочь и подрастающего сына, что-то доказывали друг другу. Маша замечала, что мама после таких разговоров становилась очень тихой, как будто подавленной, а отец хмурился и подолгу молчал, что никак не вязалось с его добродушным, озорным нравом.

Много позже, когда у Маши появилась своя семья, а родителей не стало, она узнала причину этих странных вечерних споров. У отца была другая женщина. Мама знала и очень мучилась: она безумно любила мужа, просто боготворила его. И все прощала. Наверное, это была какая-то нездоровая любовь, потому что, услышав об измене супруга, она умоляла его уйти, оставить семью и «жить счастливо». Но отец так поступить не мог, как не мог бросить и свою вторую «жену». Обо всем Маше поведала спустя много лет мамина младшая сестра Света. Она была единственной, кого Надежда Алексеевна посвятила в свое горе. Маша удивлялась и негодовала. Она то осуждала отца, то оправдывала его, то сочувствовала матери, то ругала ее. Но все случилось давно и уже не имело значения, потому что не было в живых тех, кого это непосредственно касалось. Родители умерли почти в один год: мама осенью, отец – поздней весной. Папина любовница пережила их на несколько лет. Маша иногда встречала ее на кладбище, куда та приходила очень часто: приносила цветы и долго стояла, вглядываясь в портрет того, кого любила, будто ожидая, что он внезапно очнется, тряхнет седой головой и рассмеется своим твердым, чеканящим смехом. А после не стало и ее. Исчез с земли последний человек, который мог поведать миру о странных отношениях, связавших воедино три судьбы.

Танины хлопоты

Таня задумчиво смотрела в окно. «Листья опадают… Надо купить Егору теплые ботинки. Да и Леше пора присмотреть что-то на зиму…»

Уже который месяц Танины будни проходили вот так: в одиночестве, домашних заботах, мыслях о сыне и муже. Она и забыла, когда в последний раз что-то покупала себе. Да что там – покупала! Как-то и вовсе думать о себе перестала.

Первое время после выхода в декрет еще принаряжалась, красилась и встречала мужа не только теплым ужином, но и хорошим настроением, горящими глазами и желанием дарить тепло родному человеку. А после перегорела – все равно ведь Алеша не замечал ее стараний: ни нового платья, ни духов, ни нежной улыбки. Приходил уставший, голодный, злой. Сразу садился ужинать, мельком просматривал последнюю газету, потом – включал телевизор и незаметно засыпал.

Таня не возмущалась и ничего не требовала, напротив, старалась понять. Нелегко ему: на двух работах, с утра до ночи, порой и без выходных, а про отпуск и говорить не приходится – хорошо, если получится две недели выкроить и съездить всей семьей к Таниной маме в деревню. А то и вовсе подвернется подработка – какой уж там отпуск! И поедет тогда Таня к родителям вдвоем с Егоркой – витаминами и солнцем запасаться, хоть на недельку. А муж один в городе останется. Зная, что Алеше там ни поесть приготовить, ни постирать некому, Таня никогда не оставляла его надолго. Сам муж позаботиться о себе не может – не приучен, а на свекровь надежда небольшая – плечами передернет, губы подожмет: «Вот еще! При живой-то жене!»

Таня не заметила, как постепенно приспособилась к Алеше, его привычкам, вкусам, предпочтениям. Раньше любила засиживаться допоздна – за книгой или фильмом. Зимой частенько вышивала или вязала. Но муж укладывался рано, и приходилось перебираться на кухню или в детскую к Егорке, который спал крепко и не ворочался от света настольной лампы. А после и Таня стала засыпать раньше, чтобы не тревожить домочадцев. И не только распорядок дня у нее поменялся – изменились даже музыкальные вкусы и предпочтения в еде.

Студенткой она с подружками нередко забегала в маленькую кофейню возле университета и заказывала себе разные пирожные: безе, эклеры, корзиночки, суфле или миньоны. К концу первого семестра Таня все меню там перепробовала. Когда они с Алешей только познакомились, он частенько баловал ее любимыми лакомствами. В первый год супружества они и вдвоем там нередко бывали. Правда, Алеша не особенно любил все эти бисквиты, безе и прочие «воздушные замки» (как он их шутливо называл), поэтому себе обычно заказывал крепкий кофе и изредка сладкие блинчики или кексы. С рождением Егорки и Таниным выходом в декрет появилась куча других забот. Посиделки и вечерние гуляния, которые она так любила, пришлось сократить. Первое время еще удавалось иногда вырваться в кино или к друзьям на дни рожденья, оставив внука с бабушкой, а после все само собой сошло на нет и прекратилось. И вот уже год, а то и больше Таня не выбиралась дальше двора-магазина-поликлиники. Нарядные платья и любимые туфли на каблуках угрюмо пылились в шкафу, а позже и вовсе перебрались на антресоль.

Теперь вот и Егорка пошел в сад, и Таня вышла на работу, а ничего не поменялось. Вроде и времени на себя стало больше, а уже нет никаких желаний, никуда не тянет: ни в кафе, ни в театр, ни на спортивную площадку. Алексей по-прежнему много работает, а жена превратилась в его тень: ест то же, что и он, смотрит те же программы, слушает ту же музыку, даже спит на том же боку.

Вот и теперь в голове одни только мысли: «Что купить? Где сэкономить? Что починить?.. А где я сама? Я – Таня!». Она подошла к зеркалу, пытливо всмотрелась в свое отражение, провела рукой по лицу, кокетливо улыбнулась. «Ничего, еще поживем», – подумала, открывая дверцу шкафа…

Надины замки

Больше всего Надя не любила утро, в особенности субботнее и воскресное. В будни будильник просто вырывал ее из сна, настойчивым звоном сообщая, что на часах уже семь и пора бы вернуться в реальность. Надя торопливо умывалась, одевалась-красилась, будила Сережку, помогала ему натягивать колготки, попутно допивала обжигающий кофе, застегивала молнию на платье и заправляла постель. Времени подумать о себе в такие моменты практически не оставалось. А быть может, она сознательно распределяла его таким образом, чтобы не было ни минуты на сожаления и воспоминания. Потом – бегом в садик, на работу, поприветствовать коллег, включить компьютер и вперед – новый день благополучно стартовал. Вечером – забрать малыша, прослушать все его стишки-песенки-новости-радости-горести, приготовить ужин, уложить спать, ненадолго замереть за книгой, фильмом или музыкальной передачей и уснуть самой.

Но пережить выходные было труднее всего. Стоило только открыть глаза, как тоска наваливалась на нее всей тяжестью, будто вобрав в себя всю мировую печаль. В голове крутилась только одна мысль: «Ну зачем? Зачем начался этот день?» Было невыносимо слышать эту звенящую тишину. Сережка еще спал в соседней комнате и его звонкий голосок не нарушал мертвого спокойствия их временного жилища. Иногда она даже укладывала его рядом с собой, чтобы утром не ощущать одиночество так остро и прежде чем вставать, обнять этого родного человечка и услышать самые прекрасные слова, которые только может услышать женщина: «Я так тебя люблю. Ты самая лучшая… мама на свете».

Но обычно сынок спал в детской. В такие дни Наде приходилось брать себя в руки: силой заставив себя улыбнуться, она резко поднималась с постели и распахивала шторы. В последние месяцы она даже перестала их занавешивать, чтобы редкие осенние лучи солнца хоть немного скрашивали ее серую жизнь. Нет, она не жаловалась: у нее лучший в мире ребенок (в свои пять он уже хорошо читает, отлично рисует и поет), неплохая работа (если не брать в расчет небольшую зарплату и строгое начальство), какая-никакая крыша над головой (пусть даже съемной квартиры), внимательные друзья (которым, правда, она не открывала и половины своих мыслей), приятная внешность, хорошие родители… Да, у нее многое было. Не хватало только того самого – женского счастья, о котором поется во всех песнях, рассказывается во всех фильмах и повествуется во всех книгах. А ведь она его знала – это счастье, но совсем недолго – несколько летних месяцев, которые промчались как один день и теперь вспоминались как самые яркие и безоблачные. Она даже не смогла бы точно воспроизвести их в памяти – эти дни и ночи, они как будто слились в одну короткую киноленту, в которой она была главной героиней, прекрасной и любимой. Вот он пишет ее портрет, сосредоточенно хмуря брови, вот смеется над шуткой из старого кинофильма, вот просто смотрит внимательно и нежно проводит по ее волосам, вот они гуляют по любимым местам его детства, вот часами болтают ни о чем… Обыденные вещи вместе с ним обретали особый смысл. Надя тогда просто позабыла себя, свои привычные заботы и желания и полностью отдалась этому прекрасному чувству единения с другим человеком, таким близким и одновременно таким непохожим. Именно так все и было.

Надя никогда бы не подумала, что может стать чьей-то музой. Она и сама писала стихи, вела блоги на литературных ресурсах и с искусством была знакома не понаслышке. Но художники и музыканты были где-то за гранью ее понимания. Они вращались в каких-то своих кругах, обсуждали непонятные ей темы, вели странный образ жизни, совсем не похожий на ее четкий и расписанный по минутам график. Так, ей казалось. По крайней мере, до знакомства с Романом, молодым перспективным художником-дизайнером, который на время приоткрыл ей дверь в свой мир, а через какое-то время вновь ее захлопнул и оставил одну в растерянности на холодной лестничной площадке. Нет, конечно, все было несколько иначе: в его поведении не было и капли неуважения, грубости или лжи. Все было красиво и нежно – даже расставание. Он просто потихоньку вернул ее на землю, не забыв предварительно пожелать доброго пути и счастья. Просто лето закончилось – и закончился ее неземной роман. Сережка вернулся с каникул, отпуск остался позади, туманы и дожди пришли на смену солнечному восторгу – и встречи постепенно прекратились.

Он не поставил точку. Как будто обещал вернуться. И она бы ждала, если бы знала, что он появится. Да вот только Надя понимала, что такое счастье дважды не повторяется. Также понимала она, что придет время и на ее пути появится другой человек, более серьезный, более постоянный и более надежный, что ли, но только это будет совсем другой роман.

Испытание Петровича

Любимые часы Константина Петровича наступали поздним вечером, когда квартира погружалась в тишину и все домашние разбредались по своим делам. Это было время, которое он проводил наедине с собой, отрешившись от забот и тревог суматошного дня, позабыв о рабочих вопросах и семейных хлопотах. В такие моменты он мог делать все что угодно – пить крепкий свежезаваренный чай, разгадывать кроссворд, читать газету или смотреть новости – неизменно было только одно: именно в эти часы Петрович полностью расслаблялся и становился собой. В другое время такое поведение давно стало для него роскошью, поскольку ежедневно приходилось играть десятки ролей (отца, мужа, начальника, подчиненного, советчика, помощника…), что требовало постоянной собранности, выдержки и силы духа.

Нельзя сказать, чтобы все это так уж сильно тяготило: напротив, несмотря на массу нервов и сил, отдаваемых делу, Петрович любил свою работу. В свою очередь на предприятии его ценили как справедливого и толкового руководителя. Подчиненные немного побаивались, но даже самые нерадивые, которым он частенько устраивал разнос, несомненно, уважали. Коллеги были уверены, что в случае экстренной ситуации, когда потребуется незамедлительно принять решение, именно Константин Петрович сможет трезво оценить обстановку и найти единственно правильный выход. В то же время он всегда оставался человеком и никогда не пользовался своим положением, чтобы унизить кого-то или сорвать плохое настроение.

Немного иначе обстояло дело с семьей, где Константин Петрович был скорее советчиком и наблюдателем, но отнюдь не руководителем. Так повелось, что последнее слово всегда оставалось за супругой, независимо от того, касалось ли дело бытовых вопросов, воспитания детей или планов на отпуск, который они с Марией Александровной неизменно проводили вместе. Со стороны казалось, что супруги живут душа в душу и не знают печали, однако, как ни удивительно, за тридцать совместно прожитых лет, они так и не смогли понять и принять друг друга. Нет, они по-своему любили: супруга заботилась о нем и порой даже жалела, а он в свою очередь восхищался ее умением вести быт и находить красоту в обыденности. В молодости они много времени проводили вместе и умели быть нежными друг с другом. Но не было главного – родства душ и взаимопонимания: они по-разному относились к жизни, по-разному видели будущее и строили настоящее – как будто плыли в одной лодке, но гребли в противоположные стороны. В первые годы супружества такие вещи воспринимались как должное и даже вызывали любопытство – непохожесть вкусов и привычек вносила разнообразие в их спокойный и надежный союз. Со временем некоторые различия стерлись, другие уступили место новым, а иные стали причиной постоянных споров и серьезных разногласий. К зрелым годам супруги научились просто не замечать недостатки друг друга и игнорировать мелкие расхождения, хотя конфликты были неизбежны – раздражение и недовольство потихоньку накапливались и порой выливались в бурные ссоры с битьем посуды, истериками и решением «срочно разойтись». Но поутру эмоции всегда остывали, и в доме вновь воцарялось спокойствие.

Все бы ничего, но время от времени в голове Константина Петровича проскальзывала мысль, что, возможно, на протяжении многих лет он проживает не свою, а чью-то чужую жизнь… Эта мысль не давала ему покоя. Особенно ярко он почувствовал это, когда на встрече однокурсников встретил старого университетского приятеля Валентина, с которым в годы учебы их объединяли общие планы и увлечения. С удивлением Петрович узнал, что тихий и застенчивый Валик, который робел при виде девчонок и терялся при устных ответах, стал руководителем собственной фирмы, и даже довольно-таки успешной. После официального мероприятия и банкета, старые приятели разговорились. Валентин, выслушав однокурсника, загорелся идеей перетащить Константина к себе в столицу, сулил место своего заместителя и даже служебное жилье «в паре сотен метров от офиса». Петрович обещал подумать и обсудить с женой, хотя заранее знал, что супруга, привыкшая к размеренности и спокойствию провинциальной жизни, вряд ли поддержит такую идею.

Вернувшись в гостиничный номер и оставшись наедине с собой, Константин Петрович глубоко задумался. Перед его глазами промелькнула вся его нелегкая и в то же время наполненная солнцем жизнь: окончание школы и выбор дальнейшего пути, встреча с Машенькой на летней танцплощадке, скорая свадьба и переезд в маленький городок, поближе к ее родичам, рождение первенца, поездка к морю, долгожданное повышение… да мало ли всего было! Петрович вздохнул, улыбнулся, не спеша допил чай и погрузился в воспоминания….

Утром, прощаясь с товарищем на минском вокзале, Константин крепко пожал ему руку и пожелал удачи. Петрович знал, что дома его ждет теплый ужин, куча хлопот и новостей, неизменное бурчание жены по поводу неоконченного ремонта, озорные проделки шумных внуков, вечные споры между детьми, а утром в понедельник – незамолкающий телефон, брюзжащее начальство, надоедливые сослуживцы, аврал и суматоха… Но знал он также, что впереди – много счастливых моментов, которые ничем нельзя заменить.